Holiday-boy

— Эй, молодожены! — услышал я шепот над головой. Это было наглое вторжение в мое личное пространство, которое я решил унять, спрятав голову под подушкой. Я был уверен, что до звонка будильника есть еще уйма времени. — Ну ты и страус, Майки. Только вот это наволочка, а не песок. Давай, просыпайся! Меня больно пнули по ноге. Я ответил тем же действием, будучи уверенным, что вторженцем являлся мой брат. — Джерард, свали, — я издал измученный стон. Уснуть я уже не мог, но и просыпаться было сложно. — Я тебя не трогаю, — засопел Джерард с другой стороны кровати. Ну и кем же тогда был нарушитель моей утренней идиллии? Я отнял подушку от головы и не без усилий разлепил глаза. Впрочем, я не видел ничего, кроме тусклых фонарей, бьющих в замерзшее окно. — Доброе утро! — объявил бодрый голос. Ну конечно же, Фрэнк! Вскоре мои глаза привыкли к плохому освещению, и я разглядел его лицо, украшенное широкой улыбкой. — Который сейчас час? — спросил Джерард. Я повернулся к нему. Его глаза были все еще закрыты. Видимо, брат надеялся поспать. Ну, удачи ему. — Половина девятого, — невозмутимо отозвался Фрэнк. Через два с половиной часа экскурсия по церкви, значит… Осталось установить, какого черта здесь забыл Фрэнк. Я озвучил свой вопрос, на что Фрэнк ответил таким тоном, будто объяснял очевиднейшие вещи. — Мы идем гулять. И куда же мы можем пойти гулять в восемь утра? Снаружи было ужасно темно, хоть глаз выколи, а он тянул нас гулять. В чем, интересно, была та самая ошибка, которая отвечала за невменяемость Фрэнка? Он вытолкал нас из кровати, отказываясь слушать возражения нас с братом. Под одеялом было гораздо теплее и уютнее, чем на полу. Вскоре мы уже были более-менее на ногах, растолканы и одеты. Фрэнк озвучил нам свой несравненный план: мы должны встретить рассвет. — Зимой это сделать намного проще: это не четыре и даже не пять утра. Девять часов, ерунда. К тому же, восхитительный опыт — видеть, как первые солнечные лучи искрятся на девственно-белом снегу, который еще не успели испортить следы от чужих сапог. И вообще, ничто не бодрит так, как горная прогулка зимним утром. С этими замечательными доводами Фрэнка мы были вынуждены согласиться. Идти, впрочем, не хотелось. Но кто нас вообще слушать стал бы? Фрэнк буквально выгнал нас из уютного теплого номера, загнал в лифт и, несмотря ни на какие угрозы в его адрес, поспешно отправил лифт на первый этаж. Мы моментом метнулись с Джерардом к автомату с кофе, который представлялся нам в эту нелегкую минуту единственной радостью в этой тленной жизни, в которую так внезапно ворвался Фрэнк. Он, в свою очередь, назвал нас зависимыми от капитализма и кофеина, и остался ждать нас у главного выхода. Сам-то небось выпил свой утренний кофе задолго до того, как поплелся нарушать наше спокойствие. Вопреки моим жалобам, этот опыт действительно стоил наших страданий. Пейзажи, через которые Фрэнк вел нас встречать рассвет, заставляли Джерарда раз за разом хвататься за свой блокнот для скетчей. И как у него только не мерзнут пальцы — рисовать на улице в такой собачий холод? Он делал наброски, стоя в потемках, а затем бежал за нами, скрипя ботинками по свежему снегу, выпавшему ночью, чтобы словить еще один заряд великого авторского вдохновения, присущего ему как художнику. Я давно не видел его таким воодушевленным, и, должен признать, это было действительно здорово. Эта поездка была для него глотком свежего воздуха, и он нуждался в этом гораздо больше, чем я. Он искал способы для того, чтобы: а) избавиться от своей затяжной депрессии, и б) не спиться при этом ко всем чертям. А потом случилось то, ради чего мы вышли гулять. Небо озарилось светом, и где-то вдалеке линия горизонта приобрела малиновый оттенок. Фрэнк схватил меня за рукав куртки и пальцем указал на красную полосу. Постепенно полоса эта расползалась все шире и шире по застланному перистыми облаками небосводу. Оно выглядело будто откусанное из-за горных вершин, покрытых снегом. Наконец, выглянуло солнце. Его первые желтые лучи, такие яркие, что глаза заболели от этого света, заставили снежные сугробы переливаться серебристыми искрами. Фрэнк и Джерард выглядели такими восторженными, такими счастливыми, словно они в далеком, скрывшемся за этими самыми горными вершинами, детстве открывали свои подарки утром на Рождество. От взгляда на их радостные лица я и сам невольно заулыбался. Когда солнце, наконец, встало во всей своей красе, я развернулся, чтобы вернуться в гостиницу и хоть немного вздремнуть перед экскурсией, которую я заранее презирал и ненавидел, но мне в затылок прилетело холодным и влажным снежком. Я повернулся к Джерарду и Фрэнку. Те молча указывали друг на друга пальцами, сохраняя невозмутимость на лицах. — Ну что за детский сад, — пробормотал я. Поворачиваться к ним спиной стало моей ошибкой, но я повторил ее снова. На этот раз, я разозлился. По-настоящему разозлился. Я сгреб рукой горсть снега и, слепив из него какой-никакой квадратный шар, бросил его во Фрэнка. Тот поспешил дернуть Джерарда за руку на себя, и снежок прилетел в него. Теперь же началась настоящая бойня. Мы забрасывали друг друга снегом, лавируя между прохожими, спешащими на свои скучные работы и безвкусные экскурсии, запланированные турагентствами, до тех пор, пока, казалось, полностью не отморозили свои бедные пальцы, не привыкшие в Джерси к таким перепадам температур. Мне хотелось засунуть руки под горячую воду и простоять так дней десять. Джерард все чихал, кашлял и трясся. Фрэнк же, пребывая в своем естественном климате, просто натянул на руки перчатки. — Пойдемте, выпьем какао, — предложил он. Фрэнк завел нас в уютное кафе, где играл легкий джаз и пахло или карамелью, или еще чем-то сладким. Он похоже, был здесь завсегдатаем. Мне было интересно, как давно он уехал из Джерси и оказался здесь, в Колорадо? Спросить мне не дал Джерард. Как только мы хоть немного согрелись, он взглянул на часы, ужаснулся тому, что мы опаздываем, и, схватив меня за руку, потащил прочь из кафе, оставляя джаз за дверью. В храме было немноголюдно. Он мало чем отличался от того, что был дома. Мы с Джерардом ходили туда аж до старших классов. Наша, разве что, была намного вместительнее. Девушка-экскурсовод рассказывала нам про то, как во времена войны многие жители прятались здесь, как писались висящие повсюду лики святых, вносила кучу исторических справок… ни слова о религии, отчего Джерарду стало заметно скучно. — Так, а какую, получается, религию проповедует ваша церковь? — спросил я, чтобы как-то развеять сомнение Джи в том, что это хоть кому-то здесь нужно. Она прошаркала в нашу сторону, остановилась и начала рассказывать про католицизм. Мы с Джи отделились от экскурсии, устраивая себе так называемый перекур. — Как тебе здесь? — спросил Джи. — Ничего, нормально. Я безразлично пожал плечами. — Фрэнк твой новый друг, или типа того? — Ну да, типа того. Прикольный. — Такой же чокнутый, как и ты. А я всю жизнь считал чокнутым в этой семье Джерарда… Настоящая братская любовь. — Ну, даже мы оба вместе взятые с тобой просто не сумеем сравниться, — отозвался я. Не от злости, и даже не от детской обиды, а скорее из привычки мы с братом гнобили друг друга, естественно, только словесно. Он фыркнул в ответ. Никто не смеет называть его чокнутым, кроме меня, и это было взаимно. Экскурсоводша тут же принялась нас «лечить», как только услышала наш шуточный спор. Как будто бы она никогда не слышала дружеских подколов, она стала упрекать нас о том, что мы же друзья, мы же должны друг за друга быть, и прочий идеализированный бред от тех людей, у которых настоящей дружбы никогда и не было. Эх, а ведь она мне почти понравилась! Джерард ласково положил голову на мое плечо, хотя это было для нас обоих не совсем удобно из-за моего высокого роста. — А мы с Майки не совсем друзья, — слащаво протянул он. — Мы партнеры. — Партнеры… по бизнесу? Я едва сдерживал смех. Ее лицо выражало чистейшее смятение. — Не совсем… Мы женаты. — Оу, — только и смогла выдавить из себя бедная девушка. Мы рассмеялись, переглянувшись. Я стукнул Джерарда кулаком в плечо. — Что такое? — через истеричный смех спросил он. Мы пошли обратно в нашу гостиницу пешком, постоянно фыркая. Фрэнк сидел неподалеку от гостиницы, морозя все на замерзшей скамейке и играя что-то на своей гитаре. С ней он почему-то выглядел не подростком, а вполне себе взрослым парнем. Он пел какую-то агрессивную песню с весьма радикальным текстом, и его голос больше не казался мне нежным. Тем не менее, туристы продолжали кидать ему деньги. Стоило нам с Джерардом пройти мимо него, как он поднял голову и радостно махнул нам рукой. Мое сердце затрепетало от радости быть замеченным этим странным уличным музыкантом, ставшим моим другом.