Приходите за счастьем вчера

Италия. - Елена, готова? Елена окинула гримёрку быстрым взглядом и медленно выдохнула, настраиваясь. Кивнула, не сообразив, что Клето этого не видит. Её карьера сложилась замечательно благодаря Оливии. Узнав, что Елена хочет найти место, где будут востребованы её таланты хореографа, подруга показала её одному из балетмейстеров Италии. Тот недавно вернулся из Латинской Америки и Азии, где изучал народные танцы, и собирался создать профессиональную школу, посвящённую танцам народов мира. Проект был новый и требовал новых лиц, поэтому добиться разрешения на аттестацию Елене не составило труда. Она танцевала до упаду, как позже пошутил руководитель – словно укушенная тарантулом, - а когда показала свой «коронный» танец с хлыстами, получила зелёный свет. Сначала как артистка, но довольно скоро балетмейстер, происходивший из древней аристократической семьи, оценил природный вкус, образованность и желание учиться своей протеже и дал ей разрешение на участие в постановках в качестве своей помощницы. Постепенно в её профессиональном репертуаре остались только итальянские танцы и поставленный специально для неё азиатский с саблей, для которого не было замены, требовавший виртуозного вращения кистями в момент разрезания ткани в воздухе. Они с Колом повенчались, сыграв немноголюдную, но вместе с тем пышную свадьбу там же в Италии, Елена родила сына, и их семейная жизнь проходила почти идиллически – Кол менялся, становясь с возрастом жёстче и циничнее, но всё как-то незаметно для Елены. Она была вознесена мужчиной на пьедестал своими талантом и трудами, и Майклсону не приходило в голову демонстрировать перед ней постоянно упрачивающуюся высоту своего положения и силу власти. Возможно, порой ей казалось, что коллеги по цеху с ней обращаются слишком почтительно, не позволяя себе даже просто грубого эпитета в её присутствии, а фамилия открывает перед ней слишком многие двери, но в Мистик Фоллз она и раньше была оторвана от реалий, привыкла к отношению к себе как к Снежной королеве, а теперь же в том круге, где она вращалась, женщине казалось естественным, что с возрастом слово Кола набирало вес. Да разве и бывает наоборот, если мужчина настолько умён, воспитан, образован и материально состоятелен, как он? Нет, у неё не возникало вопросов, да и времени ими задаваться не хватало – как часто бывает с людьми из-за недостатка возможностей долго жившими по сути лишь своей внутренней жизнью и выброшенными вдруг в среду, где всё было создано под них и для них, в Италии Елена расцвела, наслаждаясь счастьем. И Майклсон, чем больше перед ним дрожали, тем с большим упорством оберегал эту жизнь в пузыре, не позволяя Елене увидеть разрыв между собой и простыми смертными. Так продолжалось, пока на четвёртый год супружеской жизни, она не оказалась случайной свидетельницей первого покушения на Кола. Елена навсегда запомнила звуки от накрывающих приподнятые поверхности выстрелов, пока муж прикрывал её собой. А потом она поняла, что их годовалый сын был в том же здании, и она никак не могла бы ему помочь. Не владея собой, Елена закатила дикую истерику Колу, бросила кольцо ему на письменный стол и переехала в небольшую квартирку недалеко от театра, хотя развестись официально, они не развелись – да и Елена не верила в развод после венчания. Кол беспрепятственно отпустил и её, и Алека, и следующие полгода она жила тихо, приходя в себя, готовясь к дебюту и зализывая новые раны - Майклсон не афишировал, но и не скрывал, что не жил евнухом. Что до неё самой – рождение ребёнка навсегда обрубило пути к самостоятельной личной жизни, если Кол бы и принял факт наличия любовника у бывшей жены оставайся она одинока, то он никогда не допускал возможности появления у их сына отчима, способного хоть как–то повлиять на его отношения с Алеком. Ребёнок и работа не давали раскиснуть, и, хотя она знала, что Кол присматривает за сыном – охрана дежурила день и ночь, сопровождая её и в поездках, - но Елена уже посчитала, что их пути окончательно разошлись, когда, выйдя на сцену на открытии сезона и обведя взором зал, встретилась с внимательным взглядом знакомых серых глаз. Женщину сильно затрясло, но потом она поняла, что не было ничего удивительного в присутствии бывшего мужа. Он и Лоренцо являлись спонсорами проекта, ещё до того как в театре появилась сама Елена, и вряд ли пропустили бы премьеру без крайней нужды. И после, сидя в своей ложе, она уже не могла противостоять искушению во время номеров скосить взгляд на бывшего мужа, чтобы понять, нравится ему или, нет, то, что он видит. Весь вечер брюнетка успокаивала себя тем, что в её пристальном внимании к критике Кола нет ничего особенного - в конце концов, относительно искусства, литературы, танцев, живописи и много чего ещё, не относящегося к их каждодневной реальности, у них были сходные вкусы, а как хореограф она не могла полностью не «замылить» взгляд, и её руководитель был тоже уже достаточно в возрасте. Что-то Колу откровенно нравилось, что-то не очень, и в последнем случае Елена придирчиво присматривалась, что именно могло для него быть не так. Но ничто не бесконечно, пришло время для финишной прямой – продемонстрировать не только искусство балетмейстера, но и танцовщицы в визитной карточке Италии - неаполитанской тарантелле и своём танце с саблей: танец, который она когда-то танцевала в клубе, видоизменённый под изысканный академический. То ли ею овладел гнев, то ли желание показать, что она из себя представляет, но выход, которого брюнетка с подспудным ужасом ждала весь вечер, оставил её спокойной. Стоя на сцене, усыпанной обрывками алой материи, которую отсекала от большого полотна, подбрасываемого в воздух с каждым вращением, Елена впервые откровенно и уверенно встретилась взглядом с Колом. Он как всегда не смутился - сидел и смотрел на неё со спокойной одобрительной улыбкой. Улыбкой, не только оправдывавшей её адский труд в несколько лет над конкретно этим танцем, но и мгновенно разрушившей хрупкое душевное равновесие. У Елены на шее напряглись жилы, ей стало трудно дышать, и, растерявшись и пропустив выход на последние поклоны, она понеслась в гримёрную. Ледяная вода освежила, сняв дурноту, но перед глазами всё по-прежнему плыло, и женщина не сразу поняла, кто вошёл в её комнатку. Произошедшее дальше почему-то не оставило в памяти физической близости, но эмоционально истощило до дна. И Кол не помнил ни как ушёл из театра, ни как добрался до постели дома и заснул. Помнил только осознание, что полюбил Елену за эти годы так глубоко и мощно, что теперь не знал, как с этим быть. Приехав на следующий день, он нашёл Елену с высокой температурой у неё в квартире, и было естественно, что вернул падающую от слабости жену и сына к ним домой. И тем более казалось естественным, что, выкарабкавшись из долгой болезни, она никуда не уехала, а осталась жить с ним, по-прежнему занимаясь работой и сыном. Спали вместе. Но семьи у них больше не было, и всякая любовь с её стороны тоже сошла на нет – не считая постели, в которой Елена была к нему сладостно-чувственна, последующие годы она была холодна и равнодушна, и Кол вопреки своим принципам жизни не пытался урвать большего – в том одиночестве, в котором он увязал с годами всё больше, страшно было потерять и эти недоотношения. Ещё в глубине души он полагал, что не станет Елена жить и делить постель с тем, кто ей безразличен: тем более что из долга или по какой другой причине, но она продолжала каждодневно заботиться о его комфорте, доме, и мужчина неожиданно открыл в себе привязанность к некоторым ритуалам семейной жизни. Разлюбить ее он уже не мог, Елена не давала ему ни повода, ни возможности, а потому просто принял правила игры. Опустив руки, Елена поправила замочек туфельки. На тыльных сторонах запястий тут же проступило несколько венок - отметина прошедших лет, а в остальном годы при помощи косметологии её пока щадили. - Елена? - Да, Клето, готова. Задумалась… Выглянув из-за кулисы, женщина с привычным трепетом окинула взглядом зал и ложу справа. В ней что-то дёрнулось и замерло – ложа пустовала. Это было ненормально. Как бы холодны они ни были друг с другом, но раньше Кол никогда не пропускал её выступлений. Ни одного за все шесть лет, и она воспринимала преклонение Кола перед ней на сцене как должное с его стороны. Она отступила, но партнёр удержал за запястье. - Что-то случилось? - Клето… Я, наверное, не буду пока. Мне нехорошо. Нужно переставить номера. Ругая себя на чём свет стоит, Елена бросилась обратно по переходам в свою гримёрную. Наверняка, конечно, ничего не случилось, чтобы так всполошиться, Колу просто некогда, и он пришлёт ей букет после… Было обидно. И унизительно больно. Она расплакалась на весь коридор, прислонившись лбом к двери личной гримерной – предмет всеобщей зависти и показатель статуса супруги дона Майклсона. - Ты ранена? - Что? Где Кол? - Привет. Мне сказали, ты выступаешь… - Начальник безопасности Кола, с которым они столкнулись лицом к лицу, стоило ей повернуть голову, с лёгким удивлением глядя на нервно подёргивавшееся лицо Елены, потянул за собой. – Кол дома. Не переодевайся, некогда. Он приказал тебя забрать отсюда. - Почему? – Они уже сбегали по широким ступеням театра. - Сейчас временное усиление. Усиление чего? Елена не спросила, молча позволила усадить себя в машину, отметив взглядом, что авто бронированное по максимуму, и довезти до дома. - Где он? - В кабинете. В кабинет она обычно не входила из какого-то внутреннего протеста перед тем, какие дела там обтяпывались, но сейчас было плевать на манеры. - Привет. – Кол поднялся навстречу и привычно улыбнулся. – Прости, что пропустил твой выход. - Я не успела его исполнить, - процедила женщина. Села на диван. – Может, объяснишь, что происходит? - Думаю, вопрос риторический, - хмыкнул Майклсон. – Пока мы не найдем тех, кто стрелял, ты не выходишь за периметр участка. - Когда стрелял? В кого? – Она окинула взглядом целого и невредимого мужа и вскочила: - В Алека?! - То есть я могу спокойно рассуждать о твоих танцах, если с моим сыном не всё в порядке? - Я… Прошу прощения. – Она покраснела от стыда. Как бы ни было, но Кол очень любил их ребёнка. - Испугалась. Так где стреляли? То есть в кого? - Прощаю, - он отмахнулся, - это был всего лишь я, не бойся. - Ты? Но… - и тут Елена увидела – перебинтованное плечо под рубашкой: бинты наложились на белую ткань и казались незаметными с расстояния. Сглотнув комок, она медленно подошла и расстегнула две верхние пуговки. Приложила кончик пальца к началу бинта – вот и всё расстояние, отделявшее её от похорон. Всё в ней заледенело. - Елена, что ты так ревёшь? Всё же хорошо, все живы и здоровы. Ему было всегда неприятно, что она плачет – Кол повидал много слез и проклятий, но они давно его не трогали. Осторожно прижавшись губами к грудной клетке, Елена отрицательно замотала головой и заплакала ещё сильнее. - Ты же был ранен… Ранен. Он чуть не ответил в привычной манере чёрного юмора, но не стал и со вздохом усадил её всё на тот же диван. Однако через пятнадцать минут потопа всё же не удержался: - Подумываю периодически практиковать самострел, раз ты по случаю ран меня любишь, как и в прошлые времена. Елена заморгала слипшимися ресницами, размазывая по щекам тушь. - Я тебя всё время люблю. – Она сползла и уткнулась носом ему в колени. - По принципу де Сада? – Дурак. - Потерпи немножко, и всё закончится. – Кол вдруг стиснул её плечи и поднял. Голос осип и казался ему чужим: – Кроме того первого раза, ты никогда не была в опасности эти годы, Елена, это перестраховка. Я знаю, что не могу тебя увезти от твоего театра, но, если ты здесь - потерпи. Хорошо? - Конечно. – Она сглотнула, разглядывая тёмные пятна от своей туши на белоснежной ткани. Вдруг поражённо замерла, медленно подняла на него глаза: – Ты вправду думаешь, я не знаю, что если бы тогда... Нас бы всех просто перебили как котят, если бы ты не был тем, кто ты есть. Ты все эти годы думал, что я этого не понимаю? Что не знаю — это я слабая, а не ты? - Ты не давала понять, что приняла правила игры. - Но... Мы же жив... - "живём вместе", - хотела сказать Елена и не закончила, понуро склонив голову. Да ведь многие живут, взять хотя бы отца и Раду, но только в её мыслях это совместное проживание предполагало тождественность признанию в любви. - Прости, Кол. Я буду терпеливой. Всегда. Я слабая, но очень верная. - Я знаю. Очень верная, очень послушная — в его случае это было синонимом преданности, очень ласковая. Майклсон на мгновение закрыл глаза, поняв, что именно жена не договорила сначала. Столько времени... Оба дураки. Ладно Елена, с её очевидными косяками социализации, но он-то... Она окончательно успокоилась и приводила себя в порядок, когда Кол, закинувший ноги на стол и в тиши рассматривавший деревья за окнами, невзначай обронил: - Ты по-прежнему хотела бы родить мне ребёнка? - Елена обернулась. Глаза мужчины были предельно внимательными и утратили смешливость - вопрос романтично-глупый для почти всех пар, в их случае стоил любых пустых признаний. - Если бы знала, как всё будет? - Да. Я ведь очень хотела наших детей. Минута осознания уверенности ответа, обнажившейся беспомощности, и, наконец, в серых глазах зажглось веселье. Елена справедливо понимая, что сболтнула и сейчас включится специфичное чувство юмора, поспешила изобразить сосредоточенность и печальную картину. - Просто, да, и никаких дополнительных доказательств? - Как-то не очень хорошо делать детей ради доказательств. - Но я юрист, а не воспитатель, и специфика профессии их требует. - Скорее это требуют другие части организма. - Экстремальщина повышает уровень гормонов в крови... США. - Вы одно время работали на сенатора, каковы теперь отношения после случившегося? - Мы долгие годы не поддерживаем контакты, поэтому никаких. Это были лишь деловые связи. - Но по ряду источников именно он ввёл вас в определённые круги. - Каких конкретно источников? – под пронзительным взглядом Кетрин Алессандра, её интервьюер, стушевалась и передёрнула плечами, как бы говоря: все знают. Кет сама заполнила появившуюся паузу, сухо заметив: – Не думаю, что имеет смысл пересказывать все сплетни из газет. Мистер Рейнолдс и вправду представил меня ряду своих знакомых, но лишь по той причине, что я работала на его семью. - Уже дружелюбнее добавила: - Ко всему эти вопросы касаются бизнеса моего мужа, а не меня и моего занятия. - Вы их не обсуждаете с ним? - Зависит от вопроса, в определённых я не профессионал и не обладаю достаточной полнотой информации, чтобы судить объективно, и я придерживаюсь мнения Элайджи. А его мнение в том, что он делает. - А Вы часто поступаете, как нравится вашему мужу? Последнее слово всегда за ним? В глазах Кетрин сверкнула насмешка – уже третья попытка втянуть её в диалог о грязном белье. - В неличных вопросах всегда. - Неожиданно, - протянула ведущая, не скрывая ноток досады – такие пассажи вряд ли пришлись бы по вкусу целевой аудитории, да и саму ведущую мало интересовали, в отличие от подробностей романов миссис Майклсон и своеобразной ситуации между противостоянием Рейнолдса и Майклсона. Что там всё чисто, ознакомившаяся с биографией нынешней гостьи передачи Алессандра не верила, и не нюх журналиста – профи она не была, - а какой-то женский инстинкт требовал жареных нюансов. - Вы производите иное впечатление. - Так сложилось, что в этом мире голос Элайджи всё равно звучит громче, поэтому не я вижу смысла твердить в разнобой. – Кетрин улыбнулась: - Вот и вы снова интересуетесь больше им, чем моим центром. - О’кей, тогда переходим к вам. Вы росли без матери. Это повлияло на ваш характер? - Как и любое событие в жизни, - чуть прохладнее, чем требовалось, ответила женщина. Но журналистка не поняла очередного намёка. - Вам сильно её не хватало? – Конечно. Мать – жизненно необходимый человек для любого ребёнка, и нет ничего хорошего, что она так рано нас оставила. Но мне повезло с отцом и тётей. У меня было счастливое детство и хорошая семья, которая дала мне много из того, что у меня есть. - Вы считаетесь крайне авторитарным руководителем, как сказал ваш бывший заместитель – диктатором на шпильках. Вы не думали, что, давая больший выбор, вы можете и добиться большего? Одно то, что у вас нет свободного графика у нас достаточная редкость. Почему выбор стал именно таким? - С возрастом я пришла к выводу, что демократия и то лишь до определённой поры хороша, когда вы выпускаете новую модель туфель или, когда решение принимает тот, в чьих руках достаточно нитей управления. Но когда речь идёт о воспитании, старый и проверенный метод кнута и пряника - самый лучший. - Но это касается не только работников, но детей. Инвалидов. - Это касается только правил. Дети взаимодействуют с лошадьми, – очень спокойно пояснила Кетрин. – Я не подписываю приказ из-за того, что кто-то перемазал простыни вареньем или отвесил тумак другому. - Любые правила могут нанести непоправимый вред несформированной психике, а если мы говорим о ребёнке отличающемся от других, то тем более. - В жизни ему не придётся увидеть много мягкости, если он захочет добиться чего-то большего, чем подачки государства и реклама за его счет, а самодисциплина и график помогут в конкуренции за место под солнцем. – Кет выдержала паузу и отпила чаю. - Лучше, если ребёнок научится определять свои цели с детства, чем вырастет инфантильным, и его перемелют уже взрослым. При поступлении в школу мы проводим вводный курс, где подробно и понятно детям объясняется, чем обусловлены наши правила. Если дети им не хотят соответствовать, то да, они исключаются. Могут выбрать другое место, где требования мягче, школа в стиле open space, марихуана на пороге кампуса, обращение с животными менее сложное и так далее, всё что есть в государственных заведениях. - Но школы не являются благотворительностью, в отличие от вашего центра. - Ауч! – Рассмеялась Кетрин. - Благотворительность в ваших устах - унизительное слово… У меня не подачки нищим и беспомощным, просто дополнительная возможность проявить себя тем, у кого этой возможности нет в силу финансовых проблем. Если родители подарили малышу новый велосипед, а он его тут же испортил, например, поехав по битому стеклу – это только его проблема. Если его предупредили, конечно. - Суровое понимание детства. Ваш личный опыт? - Нет. – Кет покачала головой. - Я была наоборот – хулиганистой, в отличие от своей сестры и недополучила многих знаний, которые следовало бы иметь. Училась от случая к случаю, и теперь навёрстываю. До сих пор вечная студентка. - Но вам это не помешало добиться успеха. Упорство и трудолюбие? - И то, и другое, но у меня есть то, чего нет у многих – деньги. Не всем так везёт. - Вашего супруга? - Да. - Вы с ним познакомились в ранней юности, и почти тут же вышли замуж ещё до совершеннолетия. Учитывая его имидж малоэмоционального человека, это удивительно. Не поделитесь секретом привлечения мужчин? - Привлечения мужчин? Но вы же сами сказали, я замужем только за одним с очень ранних лет, и всё. – С губ Кет сорвался очередной короткий смешок, говорящий сам за себя о том, что она думает о структуре интервью. – Наверное, секрет в том, что я по уши влюбилась, но вряд ли он ещё кому-то может пригодиться. - Во что влюбились? - В то, что привлекает любую женщину. Ум, манеру себя держать. Спокойствие. - Спокойствие привлекает не всех, особенно в семнадцать. - Тех, кто дружит с мозгами – да. - Мистер Майклсон оказал большое влияние на вас? - Он меня очень поддерживал во всех начинаниях. Не только финансово, но и морально, и в чём-то как профессионал я выросла именно из его рук. - А как вы оцениваете свой вклад в успех вашего супруга? – С трудом сдержав ехидную улыбку, задала Алессандра вопрос, ответ на который был очевиден. - Считаете ли вы, что за каждым успешным мужчиной стоит женщина? - Не считаю. Мой супруг достаточно умный человек, чтобы достичь всего самостоятельно. Вообще, каждый человек может получить, если это касается его профессионализма, просто без поддержки это дольше, с большим количеством проб и ошибок. Наш успех зависит только от нас самих. - Тогда зачем нужна семья, если она не помогает успешной жизни, ради детей? - По-моему, успешная карьера и счастье - разные вещи… Надоедливое интервью. Чересчур манерная шатенка выглядела никак рядом с собеседницей, умевшей эту манерность преподносить в исключительно верной пропорции, и в итоге попытки Кетрин переключить внимание на проект, из раза в раз скатывались в базарное обсуждение мужской психологии, и она уже не пыталась делать вид, что ей не скучно. Но Рейнолдса не интересовало само интервью – только картинка. Хотя злые языки и утверждали, что странно было бы немолодо при таких деньгах и уж тем более не сделать при желании успешной карьеры, но с каждым пролетавшим годом становилось очевиднее, что в отличие от стереотипа о южанках Кетрин не утратила свежести, а собственная рука миссис Майклсон уже давно самостоятельно пробивала нужные стены, практически, не задействовав власть супруга, а в определённых моментах своеобразная репутация лишь придавала интереса. Впрочем, сама возможность создать эту репутацию, говорить, что думает, и поступать, как ей хочется, в том числе и в этой студии, предполагала, что за спиной Кетрин изначально стояла сила очень больших денег и связей. И всё же небольшой проект с лошадьми, специально обученными для реабилитации детей, вполне годный для диванной болонки, занявшейся от нечего делать благотворительностью, давно вышел за рамки местечкового и был известен не только в Индонезии. Целый кластер для развития детей с самого юного возраста, больница и школа для реабилитации, сети танцевальных школ, большое число инвесторов по всему миру: Кетрин сумела применить свои недюжинные способности, которые Джеймс видел, когда она была ещё девчонкой – в умении постоянно выбивать новые инвестиции у частных и государственных организаций, не стесняясь в средствах и способах, ей не было равных, и красота и умение очаровывать давно играли не на легкомысленность образа, а за неё. Искать деньги и находить их, не примыкая ни к каким группировкам, красивая и умная женщина, не разменивающаяся на общепринятую ерунду – этот имидж Кетрин создавала тщательно и упорно, и он себя оправдывал. Джеймс ей давно не восхищался. В своё время получив от Мередит плёнки, отснятые ещё в пору шпионажа её отца за Майклсоном, он был искренне поражён – истеричная дурочка, падающая в нервные обмороки от измены мужа, никак не сочеталась с образом выдержанной и расчётливой молодой женщины, которым он очаровался. В дальнейшем недоумение превратилось в откровенное презрение – если судить по опросам слуг, Майклсон не церемонился с бывшей женой, пользуясь правом сильного везде, включая её сексуальные услуги, и, хотя Рейнолдс отлично понимал, что деваться Кетрин было особенно некуда, но она сама ошиблась в психологии бывшего мужа и отказалась от щедрого предложения Джеймса по переезду в Штаты. Со временем отношение Майклсона к Кетрин как к шлюхе, наложившееся на гнев Джеймса за её отказ, перевело её в этот разряд и для него. Раз не использовала данные ей судьбой шансы, наступила на старые грабли, вернувшись к тому же образу отношений абсолютной зависимости, что связывал её с Бернером, Рейнолдс посчитал это вполне логичным финалом и больше не думал о ней. Он сосредоточился на борьбе, но почти проиграл, если бы не Дюран, вовремя подсуетившийся с Керолайн и запугавший Мередит тем, что Майклсоны полностью владеют ситуацией, и она потеряет всё, если не станет действовать методами отца. Труп Мередит за эти восемь лет давно сгнил в каком-то экваториальном лесу, Дюран тоже сгинул в одной из тюрем Азии – он рассчитывал на полученное от Рейнолдса обещание стать доверенным подставным лицом во главе компании, которую создал, однако проблема заключалась в том, что сенатор вовсе не желал видеть своим доверенным лицом человека с небезупречный прошлым и столь шатким положением. Пешки ушли с доски, нужные подразделения потрёпанной корпорации легко влились в проект «Cleanrine», упрочив её положение на рынке, а Майклсон уехал вместе с женой и детьми, всплывая время от времени то в Африке, то в Азии, пока, наконец, не обосновался в Гонконге и Индонезии. Его младшие братья успешно занялись своими личными делами – Николаус архитектурой, а младший сначала окончательно ушёл в нелегальный бизнес поставок оружия, а потом подмял под себя тендеры на мусороперерабатывающие сооружения. И кроме последнего, к которому он относился с опаской в силу репутации садиста, семейство перестало интересовать Джеймса. Азиатский рынок был хотя и бурно развивающимся, но это был рынок подделок и копий, и, хотя периодически Китай демонстрировал потуги создать что-то своё по части архитектуры предприятий, но не мог рассчитывать на большее, чем сотрудничество с основными европейскими игроками при огромной доли исключительно американского капитала. Убедившись, что никто не собирается претендовать на его голову, Рейнолдс выпустил, по его мнению, распотрошённого врага из виду, ещё и потому, что подспудно не хотел ничего о нём знать из-за женщины - всё же Джеймс не мог спокойно принять, что пусть Кетрин и оказалась дура, но предпочла ему своего никчемного муженька. Каково же было изумление сенатора, когда, спустя несколько лет, он узнал, что Элайджа сумел как-то договориться с чиновниками и получить зелёный свет на разработки проектов в области архитектуры предприятий - аналогов основных сознанных на Западе, но опирающихся на отраслевую и геополитическую специфику азиатского региона с частично командной экономикой и вместе с тем более глубоко проработанных, и инвестиционно-привлекательных для западных компаний, чем местечковые. Из-за засекреченности разработок, это оказалась полной неожиданностью для остальных игроков, и когда компания Элайджи вышла на открытый рынок спустя шесть лет, это было уже не дитя, которое можно было легко уничтожить, а игрок с достаточной историей внедрения, быстро захватывающий свою нишу. И хотя рынки были разные, рано или поздно «Cleanrine» и «Dalet» должны были схлестнуться, но время шло, и Джеймс не чувствовал агрессии с этой части рынка, пока три месяца назад не узнал о том, что прошла презентация, и новый продукт «Dalet» включал абсолютно все разработки «Cleanrine», которые готовились представить спустя пару недель и вместе с ними свои личные. Когда-то он перевел целые отделы сотрудников «InterStructure», и как оказалось, вместе с лично преданными Майклсону крысами. Теперь «Cleanrine» было практически нечего предложить, и если на «Dalet» играло не только время, но и ажиотаж интереса к продукту, на который поставили наиболее быстро развивающиеся экономики мира, то «Cleanrine» нужно было выдержать схватку с остальными игроками за место под солнцем. Всё вместе уже делало успех невозможным. А Кетрин… Оказывается, Кетрин не пропала и не сломалась. Ему либо соврали на её счёт, либо она сама сумела в корне переломить ситуацию, но, столкнувшись с ними спустя шесть лет после поражения Майклсона на каком-то благотворительном обеде, он нашёл её излучающей то, чего не даёт женщине даже богатство и карьерный успех - удовлетворённость. Как и раньше одетая более затейливо, чем принято для людей высокого положения, она выглядела вкусной. Чувствуя выделение слюны при виде её здорового румянца и исходящей от её фигуры энергии, сенатор понял, что, даже если он только придумал свою любовь к ней, притягательной для него она оставалась всегда. Майклсон возился с бархоткой на шее жены и из-за по-прежнему длинной гривы её черных локонов, переброшенных вперед, не заметил старого знакомого, Кетрин, разумеется, узнала, но придала фигуре то же значение, что и пустому месту. После той встречи Рейнолдс пробил информацию – хотя сама идея не принадлежала Катерине, а её сестре и невестке, именно Кетрин была движущей силой, оказалась достаточна известна в тихоокеанском регионе, а в Индонезии, где они с Майклсоном имели дом, и вовсе считалась местной достопримечательностью несмотря на специфичность и жёсткость натуры, несоответствующую ленивому и размеренному укладу жизни этой страны. А может, наоборот, благодаря ей. И снова он постарался забыть, раз всё к тому времени перегорело. Но после своего проигрыша Джеймс постоянно смотрел – не столько на неё, а на олицетворение успеха своего противника. Сухие колонки цифр и данных, перечень инвесторов и контрактов, даже скупка части активов «InterStructure», не производили на Джеймса такого эффекта как Кетрин, несмотря на уже округлившийся живот из-за очевидной беременности и тридцати шестилетний возраст остававшаяся красивой и уверенной, и её круглые чуть раскосые глаза даже сейчас, когда она устала и ей надоело интервью, глядели на мир хитрым взглядом капризной заласканной кошки. Джеймс знал, что не сумел бы создать ей такую жизнь, Майклсон – смог, и ясно было, что она щедро платит муженьку обожанием за все преференции, а что значит обожание такой чуднОй женщины давно уже относившийся со скукой к жизни американец догадывался. Теперь Кетрин Пирс казалась Рейнолдсу той чертой, под которой пишется итоговая цифра всех его проигрышей самодовольному выродку. Поэтому он с раздражением и непонятным для себя упорством тратил драгоценное время на эти рассказы про выведение породы небольших лошадей с острова Скирос для детского центра, про то, какие ценные кадры готовит для будущих работодателей её центр, как он поднимает культуру Индонезии и многое другое, направленное на одну цель – привлечение симпатий, популярности населения и, значит, денег. И ей это совершенно дьявольски удавалось – не знай он этой женщины, и ему самому бы захотелось кинуть пару десяток в её фонд, если не из желания получить прибыль, то хотя бы из уважения к искусству зарабатывать и азарту. Нажав на появившуюся на дисплее пульта кнопку и выключив экран, мужчина выдохнул и сделал глоток виски – не вовремя, учитывая, что на носу свадьба дочери и его ждут для репетиции церемонии. И виски был лишним. Кристина то, что у него точно получилось удачно – умница, красавица, обладавшая великолепной памятью и эрудицией, она выбрала избранника себе под стать. Рейнолдс дочерью откровенно гордился, через пять месяцев ждал рождения внука, и не желал портить общение с ней воспоминаниями о бывшей любовнице. Отставив стакан, он с легкой грустью улыбнулся и отправился выбирать галстук. Кристина хотела свадьбу в синих тонах, поэтому вопросов с цветом не возникло. Наскоро затянув слабый узел, вернулся в комнату и с недоумением увидел, что выключенный им экран вновь работает. Взглянув, он от неожиданности резко выпрямился и бросился к телефону. Первая пуля прошила плечо, вторая и третья ноги, и он рухнул на пол. Прошло десять секунд, когда Джеймс услышал грохот и крики где-то внизу и вдруг осознал, что написанное на экране сообщение правда – Крис уже убита, так же как сейчас будет он сам, а эти лишние секунды жизни ему даны только, чтобы это понять. С утробным рыком инстинктивно перекатившись в сторону, он замер, но не успел дотянуться до кнопки вызова охраны – французские окна до пола позволили четвёртой пуле размозжить ему голову. Только через десять минут, когда тело его уже остывало, в помещение вбежала целая и невредимая Кристина, желавшая сообщить, что роскошная венецианская люстра в их гостиной вдруг рухнула на пол и в доме поэтому дикий гвалт, а репетицию придётся отложить на пару часов. Индонезия. Купе цвета мокрого асфальта Майклсон узнал сразу – в Индонезии не так уж гонялись за дорогими автомобилями, тем более на ручном управлении, когда население двадцать первого века тщательно минимизировало свои умения управлять, всему предпочитая электронику. Руки Элайджи на мгновение расслабились на руле. Приехала ли она его встретить или просто возвращалась по той же дороге, но его это порадовало – они не виделись уже две недели. Посигналив, он не спеша поехал к дому в общем потоке. И не прошло пары минут, как он вновь потерял «Ягуар» из виду. Но проехав пару светофоров, наконец понял, что с ним играются и подождав, пока вновь увидит хвост, аккуратно прижал авто к обочине. Как только они добрались до очередного светофора, окно опустилось, и Майклсон, увидев хохочущую жену, улыбнулся: - Не очень порядочно для встречающей… - А я здесь случайно. - Зараза… Воспользовавшись секундным замешательством, она его подрезала и уже вырвалась на другую полосу. Впрочем, ненадолго – чрез минут десять не выдержав прессинга, сделав пару вынужденных и крайне непредусмотрительных поворотов - она почти всегда проигрывала ему в длинные шахматы, - Катерина оказалась запертой в тупике одной из улочек, а развернувшись - перед чёрным автомобилем, преградившим ей путь. Элайджа даже не стал опускать окно, просто посигналил фарами и поехал домой. Тёмно-серый «Ягуар» пристроился в хвосте. - Привет. - Здравствуй. Кетрин обхватила Элайджу за талию, оказываясь в распахнутых объятиях и замерла. - Так ты, правда, случайно в городе или меня встречала? - Нет, - она состроила гримаску, потерлась щекой о плечо мужчины. - Вернулась с очередного интервью и решила встретить. - Ну, и как прошло? Или сопли для домохозяек? Вопросы сейчас были ни к чему, но Кет давно знала: в эти минуты он был далек от сексуальной страсти, Элайджей овладевала горячка другая - после разлуки по их присутствию физическому и внутреннему рядом друг с другом. Ему требовалось время смирить себя, отложить не предназначенное для третьих глаз на потом, поэтому вопросы были всегда: бытовые, никчемные, которые можно слушать в пол уха. Она всегда отвечала, одновременно снимая напряжение легкими прикосновениями к плечам и шее. - Последнее. Ужасно докучливая дама, но без них не было бы денег. Кстати, девочки вчера залезли на дерево и метали дротики. - В кого метали? В соседей? - Ага, в жареную курицу. - Ты слишком сурова к Клариссе и её автозагару. - Не в Клариссу, а в настоящую. Вот, ты смеёшься, а миссис Лейн её три часа до этого готовила... - Дадим ей премию за вредность. А как он? – голос Элайджи стал бархатным, рука легла на круглый живот женщины и погладила. - И ты? - Отлично. У них получилась семья, которую не назвать классически домашней, порождавшая немало сплетен со стороны чужих и недоумение у родных и друзей – занятия, требовавшие огромного личного пространства и отлаженных графиков, сделали так, что практически вся их жизнь на работе проходила автономно друг от друга, вечерние разговоры за обедом посвящались дочерям и их интересам, и наедине они оставались только в постели. Но обязательно раз в неделю был день, который он выкраивал специально для жены в любой ситуации – тогда они уезжали туда, где их нельзя было побеспокоить, отключали все средства связи и разговаривали обо всём на свете. - И какие планы теперь? - Встретиться с Локвудом по поводу фонда, потом слетать в Штаты, - она снова сморщила носик при виде отвращения на его лице, и склонила голову набок. – Не фырчи, мне же нужны деньги на коников, а ты… - Катерина… - Это бизнес, Элайджа. У него была сильная аллергия на Локвуда. Но Элайджа довольно скоро с начала проекта пришёл к выводу, что давать денег Кетрин на её центр нельзя ни пенни, иначе благоверная не реализует свои амбиции, у неё пропадет интерес, и его сожрут без соли и хлеба в домашних условиях. Поэтому подпихнув на старте, дальше он перекрыл все финансовые потоки, но всё-таки иногда деньги у него успешно вымогались под разными вариантами. Вот и теперь - в верности Катерины у него сомнений не возникало, но сам факт грязных мыслей этого ублюдка в непосредственной близости от неё, и возможность избавиться от многолетней докуки… - На коников будет, - ровно ответил Майклсон. Подумал и уточнил. - Но только на коников. Катерина была очень податливой и горячей, но когда он прижал её бедра к своим, то почувствовал напряжение охватившее её тело. - Ой, Элайджа… - в охрипшем голосе прозвучала растерянность, и внезапно прервав поцелуй, она уткнулась носом ему в грудь и крепко обхватила руками за талию. Жест доверчивый и явно просящий о защите, а не о страсти. Элайджа с недоумением погладил по голове, по спине. В ответ раздался тихий вздох и почувствовав, что он согласен не сразу задавать вопросы, а ещё приласкать её, Кет крепко прижалась щекой к его плечу и расслабилась чувствуя как пальцы зарывшись в волосы массируют затылок. - Что-то не так? - Через пару минут раздался вопрос. - Вправду серьёзные проблемы с центром? - Нет. Ты не знаешь, - констатировала Катерина и отстранилась. - С Рейнолдсом случилось несчастье. - Какое несчастье? – Кхм, полагаю, он несколько... умер. Его застрелили пять часов назад на репетиции свадьбы его дочери. Все на ушах, Джиллиан мне позвонила, сказала. - Причина, почему приехала? - Не делай из меня конченую грымзу. Причина встретить тебя – вот. – Она с нежностью коснулась губами его щеки, но карие глаза смотрели серьёзно. – Но я не могу сказать, что это событие оставило меня совершенно спокойной. - Я не знал, что его сегодня убили, - медленно произнес Элайджа. - Заботы об упокоении престарелого сенатора явно не на моей повестке дня, как и все его личные дела. - То есть? – Кет отклонила корпус и сдвинула брови. - Разве ты не хотел вернуть себе «InterStructure»? И не поэтому так его топтал? - Катерина, от «InterStructure», какой её создал я, мало что осталось за эти годы. А Рейнолдс? По-моему, он зарвавшийся индюк. Не очень-то умно было пытаться отобрать женщину, которую я хотел для себя всю свою жизнь, и компанию, над которой я эту же жизнь проработал. – Он поиграл брелоком ключей, глядя на её опущенные ресницы, и тщательно выстраивая предложения, чтобы они были правдивыми. – Одно время меня одолевала ярость. Но ты запала мне в сердце не из-за Рейнолдса, а полученные мощности для развития бизнеса мне нужны были в любом случае, даже если бы он не был лично моим врагом. Врагов вроде как нужно наказывать, я это сделал для галочки, но постоянная личная ненависть - как-то слишком темпера… - Он увидел ледяную улыбку на губах Кет, но был прерван – воздух наполнился фальцетом и визгом. - Мама, папа вернулся?! – Две кудрявых девочки в джинсовых комбинезонах – высокая для её возраста рыженькая и очень маленькая ростом черноволосая и щенок – немецкая овчарка, неслись на них со всех ног. – Ты за ним ездила?.. Мы же тоже хотели… Пару минут они по очереди лезли на Элайджу, пока, наконец, не оставили его в покое. - К нам приехала Дени и Деймон. – Пыхтя сообщила София, топающая впереди с Терри, как звали пса. - И дядя Дик. – Злателина не захотела уступать сестре все россказни свежих новостей для родителей, ревниво отпихивая ту в сторону. – С сюрпризом. Дядя Дик привёз специально для тебя. - Для меня? – Кет уже не сомневалась о причине, по которой мужчины пожаловали именно на домашний ужин, а не встретились где-то в баре. Конечно, за исключением столовавшейся в их доме во время каникул Даниэллы. Впрочем, и Нейтленд давно уже был желанным и частым гостем в доме: с годами поняв насколько Дик честный друг Элайдже, Кетрин прониклась к нему явной симпатией и доверием, хотя эмоционально они оба держались на расстоянии. И вот теперь - сюрприз? Брюнетка вопросительно посмотрела на мужа, но тот лишь приподнял брови, показывая, что ни о чем не подозревает. – И он приятный? - Очень. Прямо… - И Златка аж подпрыгнула от буйного восторга и прижала ладони к груди. – Только ты должна пообещать, что отпустишь нас с Дени к Фредди и Чарли на вечер. Фредди, а точнее Фредерик был одним из старших в компании Даниэллы, учился в пансионате в Англии, но на лето приезжал к родителям, а Чарли его младший брат жил здесь постоянно, и с приходом лета дети с утра до вечера слонялись по окрестностям. - Твой отец только вернулся, а вы уже собираетесь из дома? – Недоуменно переспросила Кет, входя в дверь. - Но мы не сразу сейчас, конечно, а попозже. После ужина. Мамочка, ну, пожалуйста, – завела вкрадчивую песнь Софи. - Папочка? Мы договаривались и будет нехорошо не прийти, и Дени же скоро уедет. - Оставим это решение маме? - Мама? - Мы посмотрим… Привет всем, - поприветствовала Кетрин собравшихся. – Красота моя? Дени смутилась такому приветствию, но ей было приятно. - Привет. Подождав, пока Элайджа поздоровается с остальными, Кет скосила глаза на Нейтленда. - Мне пообещали какой-то сюрприз специально для меня? - Да, учитывая, что Элайджа их не очень любит, то в основном это тебе и девочкам, - довольно ответил он. – Тащите, давайте. - Мы назвали его Гаврош! – раздался вскоре ликующий голос пыхтящей Златки. – Смотри какой он весь чёрненький! - Эл рассказывал, что ты привыкла жить с кошкой в доме… - Ты же нас с ним отпустишь вечером?.. Нейтленд вещал, а дети, от полного восторга не замечая ярости на лице Кетрин, подтащили сопротивляющегося котёнка и корзинку к ней, демонстрировать. Вот и весь секрет необходимости топать на ночь глядя из дому по друзьям – похвастаться и показать компании кота. - Я думаю, они не уживутся с Терри, - сквозь зубы процедил Элайджа, желая свернуть шею довольному своим подарком другу. Прошло всего полгода, как от умер Мартин, и Катерина явно была не из тех, кто скучал лишь по наличию кошачьих в доме. Дочки погоревали, но детская психика пластична – видно, что они обе были уже без ума от нового питомца и никак не связывали его появление с прежним. – Кошки с собаками не дружат. - Я думаю Кет будет тяжело жить с кошкой, ведь она будет вспоминать о Мартине, - достаточно громко сказала Даниэлла. Все замерли – взрослые при детях эту мысль не желали высказать, а девочки только теперь вспомнили о Мартине. - Уживутся, – потрясенная не словами Даниэллы, а отказом от котенка отца, почти ни в чем не способного отказать им со Златкой и всегда защищавшего в спорах с мамой, София сорвалась на писк и поставила корзинку из-под котёнка на пол. И вспомнила, что вправду - Мартин умер совсем недавно. Голос девочки стал совсем неуверенным. – Мама, ведь можно? Мама долго не выходила из комнаты, не захотела хоронить, сказав, что у неё много дел. Рассердившиеся на мать и любопытничавшие одновременно – что же это у неё за дела такие в спальне, если папы рядом нет, София и Златка залезли на дерево и случайно видели в окно, как она лежит на кровати лицом в подушку и спит. День прошёл, девочки полдничали с няней, а после вновь взобрались на дерево. В комнате ничего не поменялось. Они сами не знали, почему поняли по беспорядку в одежде и позе, что мама плачет. Это было очень страшно и стыдно, но они никак не могли перестать смотреть, пока не увидели, как в комнату вошел вернувшийся рано отец. Он сел на кровать дотронулся до маминого плеча, и когда она подняла лицо, стало видно, что оно очень красное и распухшее от слез. Тогда сестры быстро слезли с дерева и убежали. Они ничего не обсуждали даже друг с другом, стыдясь, сами не зная чего, но потом постепенно все забылось. София посмотрела на сестру. Златка тоже вспомнила и всё-таки умоляющими глазами глядела на мать, но понимала – в своё время у них был выбор, и они захотели щенка, ведь Мартин уже жил у них. Осторожно поставив котенка в корзинку, она отступила на шаг, и стала смотреть в сторону. - Почему же им не ужиться? – улыбающаяся Кетрин осторожно присела на корточки и взяла котёнка. – Он такой славный ушастик… Гаврош? Какое хорошее имя, откуда? - Я придумал. - Эпичное. Спасибо тебе большое, Дик. Она не удержалась от полного гнева взгляда, от которого всё ещё лучащийся в нимбе славы Дик оторопел, и по его чертам прошла тень замкнутости, но тут же исчезла. - А ты правда кхм, гм… рада? - Конечно. Кошки в доме приносят счастье. - Кет по очереди поцеловала пригорюнившихся было дочек. и снова присев на колени заглянула в их обрадованные лица. И сама улыбнулась. - Я пойду спрошу подали ли на стол? - Мама со временем обрадуется, - все-таки виновато пробормотала отцу в наступившем молчании явно повеселевшая Златка. - Дядя Дик, - укоризненно сказала Дени, сверкнув глазами в сторону глядящего вслед брюнетке мужчины. – Вот вы ничего не понимаете в женщинах… Эх. Очень широкий и длинный коридор без какой-либо мебели в стиле мавританской Испании, отделанный по потолку и стенам мозаикой и мрамором, из всего уюта – только белые хлопковые занавески и фонтанчик. Когда-то Элайджа решил построить дом, который Катерина всё же полюбит, и ему это удалось, стоило отдать ей огромные пространства в левом крыле, которые она так почти ничем не меблировала, если не считать цветочных кадок, фонтанов и низких лежанок, на которых можно было до бесконечности рассматривать мозаичные потолки, каждый стоивший ему небольшое состояние. Были ещё кабинет и ванная комната со встроенной гардеробной, тоже отделанные мрамором, зеркалами и светлыми тканями, и на этом - всё. Уюта не было, но Майклсону всё нравилось, потому что Катерина любила этого огромного каменного монстра. Пройдя почти всё крыло, он нашёл её там же, где и обычно – на лоджии, больше напоминающей террасу с лестницей, выходившей на пляж. После смерти Мартина у неё появилась привычка сидеть, опершись руками на низенькие перила, и, положив на них подбородок, смотреть на вечернее море и двор. Входить сюда без приглашения позволялось только ему, и после ужина Элайджа не преминул воспользоваться своим правом. - Дик временами редкий тугодум. - Для меня это тоже не новость, - ответила Кет. Быстрый надменный взгляд, но больше ничего не спросила. Элайджа поджал губы – из-за идиотского старикана возвращение домой предполагало проблемы, пусть и невысказанные, а он этим поздним вечером собирался отдыхать. Желательно, только в обществе Катерины. Предположительно, в их общей постели. Опершись на все те же перила, он как и женщина принялся смотреть на море. Оно плескало и играло под пологом южной ночи, шепотом волн и легким бризом маня к себе. Луна желтая и потому похожая на головку сыра, нынче отражала солнечный свет в полную силу - прекрасное зрелище, конечно, для понимающих натур. Элайджа подумал, что можно искупаться – прохладная вода всегда поднимала ему настроение и успокаивала. Но ощутить, как его обвивают ноги Катерины, было бы куда лучше... Чтоб им не подождать пару деньков с вендеттами? Мысли были прерваны смешком. - Эл, иногда, ты как Марианская впадина, и я вообще не могу тебя понять, но порой… - Кет потянула мужчину за воротничок рубашки к себе, и он вдруг увидел засиявшую радостью ласку в её глазах. Элайджу охватило чудесное чувство понимания - мертвый сенатор или живой, ей неважно, если он, Элайджа вернулся на её балкончик. - Пойдём? - Обычно они ночевали не на этой половине дома, а в его спальне – отделанной деревом, с добротной постелью – массивной и широкой, но сегодня Катерина отрицательно качнула головой. - Нет уж. Я не только твоя бессменная жена, но и женщина, и хочу встретить тебя как положено. Можешь пока поплавать. - Боже, ты видишь? – страдальчески обратился к ночному фонарю Элайджа, испытывая прилив радости. - И после этого я ещё непонятный… - Майклсон, другая бы тебя давно по миру пустила за такие семейные выверты, - блеснули в лунном свете ровные белые зубки женщины. - Закрывайте глаза, милорд. - Его носа коснулся поцелуй, и она исчезла. Из-под ресниц он разглядывал, как Катерина поливает из лейки цветы, обрамлявшие балкон. Элайджа давно понял, что они очень разные - его простые житейские радости затрагивали крайне редко, их поглотила вместе со временем его работа, и горел он там, Катерина же была воплощением чувственности – ела ли она, занималась любовью, наряжалась или развлекалась, - и ещё обладала чудесным свойством сродни тому библейскому, что превращало сухари в свежий хлеб. Стоило Элайдже оказаться в атмосфере её обаяния, как для него жизнь тоже вдруг насыщалась сочными красками. Начинало казаться вкусным блюдо, о котором за пять минут до этого он мог сказать всего лишь "неплохо приготовленное", красивым уже привычный пейзаж, появлялось наплевательское отношение к бесполезно утекавшему времени. Когда-то он дал ей волю, закрывая глаза на многие вещи, которые казались эгоцентричными для их среды или вызывали в нем ревность собственника, а взамен она слушалась его решений, и наконец-то их семейная жизнь обходилась почти без схваток, если не считать мелочей, быстро находивших выход в физической близости. Поставив свой бокал с вином на пол, Майклсон втянул ноздрями запахи сладкого табака и ночной розы и закрыл глаза, вслушиваясь в практически бесшумные шаги. То ли потому, что у них была очень насыщенная жизнь, когда они просто не успевали приесться друг другу, то ли потому что его любовь к ней предполагала ненормальность сродни одержимости, но несмотря на прожитые вместе годы, несмотря на красивых и более молодых женщин вокруг, чью красоту он не мог не осознавать, он по-прежнему получал ту же разрядку в их общей постели. Возможно, даже большую – это стало похоже на обряд для сбрасывания остального груза проблем при помощи личной жрицы. Катерина была упряма. Нет, не так - Катерина была непрошибаемо, по-ослиному упряма, как никакой другой человек, которого он встречал, и со всем этим упорством годами, изо дня в день, она открывала, штурмовала, подтачивала, вгрызалась в стены перед ней, созданные его памятью и инстинктами самосохранения и все-таки добилась своего, получила над ним полную власть. Не потому что вгрызалась и была дьявольски хитрым манипулятором, а потому что видела в счастье мужа свою главную цель, и стоило Элайдже это однажды почувствовать, как воспоминания отпустили, заменившись другими, и цепочка понимания сложилась в его сознании. Он даже помнил этот день - пьяный туман в голове, и то, как стоял столбом и смялся от радости, пока Катерина бежала к нему с протянутыми руками, в эгоистичном простодушии забыв обо всех, кто находился рядом, включая детей, и выкрикивала его имя. Улыбнувшись про себя воспоминанию так дополнявшему переполнявшее тело удовлетворение, Майклсон снова открыл глаза, лениво щурясь - как же Катерине шел призрачный лунный свет, обливавший её фигуру, закутанную в полупрозрачную ткань от макушки до пяток. Грациозная и легкая - она была его вечным отдыхом для взгляда, а то что можно было критиковать стороннему изысканному и просто объективному ценителю, учитывая что женщина была беременной и двигалась скорее смешно, нежели изящно, а так же широковатый таз или прямую линию плеч, Элайджа либо не замечал, либо считал красивым. Лишь один нюанс напоминал ему о прошедшем времени - четкая седая прядка в окружении темно-каштановых волос, заметная, только когда Катерина распускала волосы – напоминание об Африке. Тогда он уступил её «хочу», позволив поехать с собой с условием, что она не ступит и шагу за периметр охраняемой территории. Первый раз, второй, третий… Она стала его постоянной спутницей в кратеньких на неделю, другую командировках на желтый континент, и вскоре ему уже казалось совершенно естественным, что Катерина живет чемоданной и неустроенной жизнью – на обеспечение ей должного комфорта у него не хватало не средств, а времени. После всего Элайдже вовсе не хотелось расставаться с женой, ведь крайне приятно не только знать о любви к себе, но и ощущать ласку постоянно, особенно, когда нет лёгкости в других плоскостях жизни, и он уже забыл обо всех своих беспокойствах. Это состояние продолжалось больше года, и так же резко оборвалось. Кет так и не нарушила никаких его распоряжений, никуда не выходила, но в городе начались беспорядки, и они фактически оказались под осадой на территории предприятия. И если за себя он не испытывал беспокойства – даже в худшем сценарии единственно, что ему грозило – огромный выкуп, то красивую белую девушку дикари могли захотеть получить здесь и сейчас, а не дожидаться денег. Он сумел договориться о разрешении на полёт над территорией и посадку вертолёта и самолёта, но только проверить правдивость договоров практически не представлялось возможным: языка местных, захвативших территорию, не знал никто – компания в Африке существовала по-прежнему автономно от внешнего мира, а командир повстанцев не учился в Кембридже. Тогда Элайджа в очередной раз оценил способности Катерины – ей единственной из его работников пришло в голову начать учить местный диалект, благодаря той приблудившейся местной девчонке, которая едва ли не боготворила его жену, взявшую Нави к себе в служанки. А ещё потребовались её выдержка и умение убеждать своим скучающе-равнодушным видом, что она полностью разделяет позицию мужа – сегодня, завтра они будут свободны, но при этом никто ничего не получит кроме пули в голову. И доступно объяснить, что если кому и заплатят, то тем, кто стоит повыше в пищевой цепочке. Роль хорошего и плохого полицейского им удалась, жадность получить деньги здесь и сейчас и не делясь победила, свобода стоила её драгоценностей и этой прядки в волосах жены, которую он увидел месяц спустя по возвращении в Индонезию. Он попросил не закрашивать - сказал, что не любит ненатуральность, а на самом деле хотел видеть её как то напоминание, что всегда будет лишать его малейших колебаний в принятом решении. Случившееся было только его косяком, и он никогда не думал срываться на Катерине, но с тех пор ни при каких обстоятельствах, не разрешал ей совать свой нос туда, куда, по его мнению, не стоило. Рассказывать - рассказывал, все что ей хотелось знать, но участвовать в чем-либо запретил без шанса на оспаривание. Это решение стоило ему арктического обращения в течение нескольких месяцев, нескольких скандалов, но Элайджа закусил удила и в итоге Катерине ничего не оставалось, как или расстаться, или покориться его выбору. Тема иногда поднималась Катериной, привыкшей к нежности и безотказности в остальном, воля Элайджи пробовалась на зуб, но Майклсон не боялся потратить время на разъяснения, что он по этому поводу думает, и остужал капризный нрав возлюбленной. И, конечно же, Рейнолдс тоже был не тем делом, по которому ей следовало иметь информации больше, чем общей, он вроде дал понять это жене, она промолчала, но Элайджу весь вечер с разговора на парковке не оставляло ощущение, что Катерина очень напугана. Пугать, мучая неизвестностью, совсем не то же, что оградить от дряни и опасности. К тому же, Нейтленд её здорово расстроил из лучших побуждений, а сейчас она была беременной. Вынув лейку из ладони брюнетки, Элайджа осторожно, чтобы не напугать неожиданным прикосновением, погладил её спину. Тактильно послушная его воле, женщина тут же расслабилась, демонстрируя готовность к диалогу. - Катерина, если откровенно, я не хочу вопросов на тему Рейнолдса в дальнейшем. Упоминание этого человека точно не приводит меня в хорошее расположение духа. Но сейчас ты можешь задать любой вопрос. - Ты знал об этом? - Да. Не конкретный день, но что рано или поздно планируется - да. Сердитый взгляд. - Ненавижу твою привычку формально говорить правду. - Она сцепила зубы. - Но об этом потом. Убийство и твой интерес к его компании ставит тебя в подозреваемые. - Любые подозрения зачахнут при первой проверке, потому что к ним нет основания. Кет сглотнула и бросила на мужа быстрый взгляд. - Сегодня мне на минуту показалось, что вернулась прежняя жизнь. - Тебя она пугает больше чем толпа вооруженных до зубов дикарей? - Да! – Она густо покраснела в лунном свете. - Когда вокруг много трупов-статистов, много шансов стать одним из них. Как бы разумен и хитёр человек не был. Рывком сев, брюнетка обхватила колени ладонями. Он отлично понял, о чём Катерина. Примерно то же чувство овладело Элайджей, когда она сказала, что хочет снова родить. Тогда он видел, как она побледнела, услышав его: «Я не думаю, что хочу ещё твоих детей», - но в ту минуту даже не понял, что именно сказал, и почему в нём вызывает такое потрясение одна вероятность увидеть её беременной. Грохот завибрировавшей на петлях двери его мнение не поколебал. Впрочем, долго это положение не продержалось – примерно спустя два месяца пара бокалов вина на каком-то вечере, по приезде домой он увидел её на пляже в облепившем мокрое голое тело платье, забылся, не проконтролировал себя в конце акта, и Катерина получила, что хотела. Наверное, Элайджа, как и любой мужчина, тоже очень хотел сына, который сейчас рос в её животе, но страх, что с Катериной что-то случится, немного отпустивший его только недавно, тогда затмевал и этот инстинкт. Вообще, он затмевал очень многие инстинкты, потому что сегодня мужчина позволил себе нарушить своё же правило. - Ты и не будешь жить как раньше. Катерина. Всё, что с Рейнолдсом – сугубо личное дело Ника. И я совру, если скажу, что не понимаю его мотивацию. Да, я знал, более того в некотором смысле помог – по его просьбе предоставил архивы «Dalet», включая планы его частных домов. Но на этом всё и окончилось. Для меня – всё. - Ты ведь пытался его переубедить? - Да, много раз. Я не сумел. Он не простил ему Керолайн, и не мне его судить. Кетрин кивнула: она знала, как тяготили когда-то совершенные убийства сердце Элайджи. - А если что-то пойдёт не так? - Он мой брат. Скупо с эмоциями, но её он не обманул. Семья, долг, ответственность... Вот и весь диалог. Иногда Катерине хотелось спросить, если бы был выбор она или семья, то что он выберет? Но Кет никогда, в самой дикой ярости она не посмела бы озвучить эту тему, заранее зная и ответ - молчание, и последствие этой неверности, которой Элайджа ей не простит, как бы ни любил. Как понимала и то, что не чувствовал в себе пока сам Элайджа, - они вернутся в Англию, и это время не так уж и за горами. Кет приняла будущее как закон, в любой момент готовая оставить все, что было у неё здесь, но все же, быть готовой вернуться в его любимый дом совсем не одно и то же, что готовой рисковать потерять свое счастье... Чувствуя, что на глаза накатывают злые слезы, брюнетка вылетела в коридор. - Проветрюсь! – Я собираюсь взять отпуск на тройку месяцев, основной проект мы завершили, а с остальным справится Совет. Элайджа присел рядом и накинул на плечи женщины простыню. Стараясь, чтобы голос звучал ровно, она спросила: - А куда ты хочешь? - Пока не знаю, не хотел загадывать. Ты бы куда поехала? Катерина передернула плечами. - Мне рожать. - Куда ты хочешь, кошечка? - настойчиво повторил мужчина. - Бегать в толпах туристов – точно нет. Жить в глуши – тоже не хочу. – Она, наконец, скосила взгляд, но ненадолго. – Придумай, что мне понравится. Элайджа с трудом сдержал улыбку - раз Катерина позволила себе капризничать, значит, все уже было в порядке. - Придумаю. Катерина, ты, может, посмотришь на меня? Что тебя так злит? - Оставь меня в покое. - Всё. Давай не думать о будущем? Ну же… - Элайджа обхватил женщину за талию и успокаивающе погладил по круглому животу. – Чего ты боишься? - Прочел по взгляду чего, голос смягчился: - Всё что есть плохого, может случиться с самим лишь Ником, а не со мной. Конечно, в этом случае я его не брошу, но всовывать шею в петлю мне не придётся. Никто у тебя не отберет. Ты ведь хорошо переносишь качку и токсикоза тоже нет? - Да. – Катерина растерялась такому резкому переходу от одной темы к другой, но из-за этой растерянности её гнев сменился напряженным вниманием. - Тогда мы не поедем в отпуск, а поплывем. Не большой лайнер, а средний, чтобы тебе было там хорошо даже во время беременности. – Он вдруг задумался, вспоминая её биографию. - Ты плавала когда-нибудь на лайнере? - Нет. – Неожиданно она коротко зевнула и склонила голову на плечо. – А ты? - Да. - Сильная разница между самолетом? Отступление, как и всегда, когда они сталкивались по вопросу его семьи. - Очень. Особенно, когда ты в море на рассвете. Вода отражает рассвет и ещё дымка клубится, и ты плывешь во всем розовом, как будто это молоко. Я буду тебя будить пораньше… Элайджа единственно правильно повел разговор, напряжение трансформировалось в сумбур и в итоге сонную слабость, а не в обиду на её извечное вынужденное смирение, когда дело касалось младших Майклсонов. Дурные минуты этого дня были забыты. Катерина слушала голос и слова, всё глубже погружаясь во флёр мыслей и обещаний, и глаза её потихоньку приобрели мечтательное выражение и, когда Элайджа заглянул в них, то не увидел ничего взрослого и разумного. Большие и круглые, как у ребёнка, они не выражали ни единого сомнения или тревоги о будущем. Элайджа покрепче перехватил её тело, укрывая его от ветра и зная, что она засыпает. Его влекло к роскошной женщине, которая несколько часов предстала перед ним, он гордился и восхищался Катериной как подругой, готовой разделить и принять все выверты жизни, однако ещё даже десять минут назад совершенно не собирался как нянька баюкать её вместо того, чтобы снова заняться любовью. Но когда-то именно за то, чтобы видеть и ощущать на себе этот умиротворенный взгляд, предназначенный - Элайджа это давно знал, - лишь ему одному, отдал сердце. Он отнес Катерину в дом, вскоре она сопела у него под боком, а Элайджа всё думал о том, какое это опасное счастье, когда фундамент его жизни построен лишь на одном человеке. И все же счастье на двоих здесь и сейчас стоит всего на свете. - Папа? - Я не знаю, как отреагирует мама. Она очень любит тебя и тревожится. – Голос Деймона охрип. Они сидели на ступеньках крыльца вместе с дочерью, глядя на заходящее солнце. Где-то вдалеке жужжали пчёлы: пасека и виноградники - исполнившиеся мечты его юности, напоминавшие о родителях. Летние каникулы подходили к концу, пришла пора Даниэлле возвращаться домой в Италию, и этот вечер был прощальным. С тех пор как Деймон перебрался в Индонезию по предложению Элайджи, они виделись с дочерью часто, но всё равно каждый раз он видел в ней новое – она становилась серьёзнее, рассудительнее, её планы на жизнь постепенно обретали стройность, а их разговоры всё чаще включали философские темы. И то, что для него эти перемены не проходили незаметно, как положено в семье, было ему горькой чашей. - А я уверена. Мне здесь очень нравится, и о школе я уже говорила с Кет. Вопрос в тебе. Она встала и потянулась – из-за небольшого роста избежавшая периода «гадкого утенка», уже больше похожая на хрупкую девушку, нежели на девочку, хотя именно физические перемены оставались для Деймоном незамеченным. Но отцы вообще не склонны замечать такие вещи в пятнадцатилетних дочерях. Ребекка пробыла с ним два года: сидела, читала и всячески подбадривала, пока он не покинул состояние «овоща» окончательно. О будущем они не разговаривали, пока однажды он не задал ей этот вопрос в лоб: где бы она хотела быть больше – с ним или с Александром? Деймон понял ответ прежде, чем услышал его. Дал развод, о котором она мечтала. И не пожалел об этом решении, надолго истощившем его эмоциональные силы – с такой энергией отправилась, нет, полетела Ребекка в свою Италию. Что произошло между нею и Александром, Деймон не знал и никогда не пытался узнать даже в общих чертах, в тот день навсегда оборвав для себя любые нити соперничества, становившегося для него унизительным. Просто принял как данность то, что Бекс и итальянец снова были вместе, поженились и родили ребёнка, и лишь иногда позволял себе вспоминать о бывшей жене, когда Дени корчила уж очень похожие гримаски его любимой. Но его мысли оставались только с ним, а всё остальное – недаром французы говорят, что фортуна одной рукой даёт, другой отымает. Вся нежность, на которую он был способен перешла на Дени, в его глазах уж точно самого замечательного и талантливого ребёнка на Земле; неожиданно, но они помирились с братом, став и вправду семьей; физиология – после восстановления мало что изменилось, и она удовлетворялась просто, карьере умело использованная им в маркетинговых целях кома не повредила, дом в Индонезии был прекрасен, и он мог бы назвать себя почти счастливцем. Убрать же «почти» было не в его силах. - Я всегда тебя тут жду. - Ты рад? – Она нахмурила брови. – Только честно? Если тебе неудобно или что-то, это ничего не изменит. - Я рад. Я очень хочу, чтобы ты жила со мной, родная. - Значит, так и будет. Я пойду, хочу заскочить к Элу и Кет попрощаться с Аидой. Даниэлла встала, чмокнула отца в щёку, взяла со столика террасы графин, чтобы поменять в нём питьевую воду и, мурлыча какую-то песенку, скрылась в дверях.