Обнаженка

Не проси ничего у меня, дрянь. "Еще виски. Еще немного. Не хочу возвращаться домой и слушать нотации, нотации, нотации…" POV TAYLOR LAUTNER — Виски. Еще виски. Еще немного. Не хочу возвращаться домой и слушать нотации, нотации, нотации… Бармен неодобрительно кивает и ставит передо мной еще одну рюмку. Я икаю, потягиваюсь, задеваю рядом стоящего охранника. Том даже не реагирует, привык, наверное, к таким вот, случайным толчкам и ударам. Ах да, ему же платят немереные деньги за это. За то, чтобы толпа фанаток меня не изнасиловала и не устроила групповуху прямо на улице. Хихикаю, представляя это зрелище. И на это бодигард не реагирует, лишь многозначительно покашливает. Как он любит говорить? «Смех без причины – признак дурачины»… А он прав, черт возьми. Прав, абсолютно. Стаканчик… стаканчик с жидкостью в нем… виски – отец наш… как там? Бог терпит, вино сохраняет, шлюхи сосут. Вино… Неплохая мысль, а? впрочем, шлюхи тоже. Рюмка, как-то странно оказывается пустой… Странно, да? — Вина. – нетвердым голосом требую я. — Тейлор, пора. Вам завтра отдыхать, конечно, но Жаклин наверняка вся извелась уже. – Том подает свой громогласный голос совести. — Что? Какая Жаклин? – я дурачусь, не желая становиться серьезным. — Ваша подруга Тейлор. Неужели забыли? – Том и к этому привык. Разговаривая, он попутно расплачивается по моему счету, а это значит, что мне пора уходить. — Она мне не подруга. – икаю. — Хорошо. Не подруга. – соглашается Том, и заставляет меня подняться. — Да. Не подруга. – сам себя уговариваю я, направляясь к выходу из бара. – Совсем не подруга. Кто такая Жаклин вообще? Никто. Тень в моей тени. — Спокойтесь, Тейлор. – деревенский разговорный английский Томми, иногда меня раздражает, начинаю чувствовать себя как в психушке. – Всё уладится. — Да о чем я и о чем ты. Мы говорим о разном. О. Разном. — Да-да, Тейлор. О разном. Совершенно о разном. — Вот. Теперь ты хороший охранник, Томми. Надо слушать меня. Я ведь знаю о чем говорю. Верно? — Верно, Тейлор. Мы едем по пробуждающемуся Нью-Йорку. Вижу, как загораются первые лампы в домах, слышу, как шелестят листья. Кажется как будто я — мальчишка, впервые увидевший свет. Все так ярко и манит. Я замолкаю, чтобы не спугнуть этот момент искренности… открываю окно, тут же свежий воздух, еще не отравленный ничем, кроме выхлопного газа редких машин. Я буквально упиваюсь этим моментом свободы, нет никого. Только я и Нью-Йорк. Пьянит и манит… и мутит?! Ужасный порыв заставляет склониться над сиденьем дорогого Кадиллака. Вот он, мой ужин, лежит на полу тачки… Отлично… После происшествия в машине, я, насколько это возможно, протрезвел. Поэтому сонная Жаклин кажется мне почти святой. Белая пижама, белые тапочки, белое полотенце на голове. Только глаза – черные, бездушные. На их дне наверняка скрываются такие тайны, при одной мысли о которых, волосы становятся дыбом. — Спасибо Томми. – лучезарно улыбается Жаклин. – Я за ним посмотрю. — Не за что. Я подъеду в понедельник к десяти утра. Напомните ему, хорошо? — Конечно я ему напомню. Как он будет без карьеры. — И еще… Конца разговора я не слышу – ухожу в гостиную. Плевать на всё, пусть хоть потолок обрушится, но я буду спать тут. На черном кожаном диване, который явно повидал не одну крупинку кокаина… Точнее он тут был когда-то в прошлой жизни Жаклин. Она сама мне рассказывала об этом. Хотя какая мне разница до Жаклин и до ее прошлого? Правильно, никакой. — Ты считаешь, что просто можешь вваливаться в мой дом и ночевать тут?! Тут тебе не ночлежка!!! – визгливый голос прерывает мой сладкий, почти что сон. — Отвали от меня. – я лишь глубже зарылся носом в приятно пахнущую подушку. — Не отвалю, твою мать! Я спрашиваю, с чего ты решил, что имеешь право находиться тут?! Если хочешь сказать, что мы живем вместе, так лучше не говори этого! Потому что с сегодняшнего дня я не хочу иметь с тобой никаких дел! – Жаклин толкает меня. — Не трогай меня. – я терплю это. — Почему? Ты в моем доме! – девушка толкает меня еще раз, ощутимее. — Я купил тебе эту квартиру! – я вскакиваю с дивана и хватаю ее за запястье. – Не смей говорить, что находишься в своем доме! Поняла меня?! — Пусти! – Жаклин вырывается. – Пусти!!! — Ты заткнешься или нет?! – я встряхиваю ее руку и от этого, всё ее тело сотрясается. Полотенце падает с головы и окрашенные блондинистые волосы рассыпаются по плечам. — Отпусти меня! Ты ненормальный! – Жаклин кричит, как будто я по меньшей мере, режу ее циркулярной пилой. — Ты до сих пор говоришь! Разве я не просил тебя заткнуться!? Не просил?! – я сжимаю тоненькое запястье еще сильнее. Взявшаяся из ниоткуда, скопившаяся на Жаклин злость, вся она вырвалась наружу сейчас, когда никого не было рядом и не было опасности попасться папарацци. — Отпусти!! Отпусти! – у девушки истерика, бьется со мной. Со мной! Во мне столько бицепсов, 1 миллионной которых нет у нее. — Я тебя в последний раз спрашиваю, ты заткнешься?! – я с размаху даю ей пощечину. Смачно, больно, обидно. — Ты больной! Тебе надо лечиться! – Жаклин кричит, правда немного тише, но всё равно режет слух. — Заткнись! – еще одна пощечина. После шестой по счету пощечину, Жаклин затихает, она даже старается не шмыгать носом и не всхлипывать слишком громко. Тогда я отпускаю ее руку, с каким-то ненормальным садизмом, разглядывая опухшие щеки девушки. Она безмолвно садится на диван и там, кое-как, наскоро вытирает слезы ладонью. В глазах у меня всё слишком ярко, как после наркотиков. Такое веселое состояние. Беззаботное. Как будто я в первый раз попробовал экстази в клубе. Мне кажется смешным даже то, как руки Жаклин трясутся, то, как она закусывает нижнюю губу. — Тейлор. Милый. – она встает с дивана. — Что? – я заглядываю в покрасневшие заплаканные глаза. — Тейлор, да, я виновата, это твоя квартира. Прости меня, милый. Забери квартиру, всё забери. Я отдам тебе всё, что ты мне дарил. Только пожалуйста, не трогай меня. Оставь меня в покое. — Что? – не веря своим ушам переспрашиваю я — Прошу тебя, Тейлор, оставь меня в покое. — Повтори еще раз. — Я тебя умоляю, не трогай меня. – еще раз повторяет Жаклин. — Не смей меня просить! — Пожалуйста, прошу, то есть прости, не трогай, пожалуйста! – Жаклин интуитивно чувствует, что я морально готов еще раз ее ударить. Звонкая пощечина по той же левой щеке, с этой щеки все началось. Она не успевает даже среагировать, я толкаю ее на этот злосчастный диван и наваливаюсь сверху. Что-то хрустнуло, я поднимаю колено, всего лишь пульт, смахиваю остатки на пол и возвращаюсь к начатому. Стаскиваю джинсы и боксеры правой рукой, левой держу девушку. Жаклин бьется как птица, но кто знал, что ее анорексичный вес окажет ей такую плохую услугу. Худые ручки не могут меня, даже как следует стукнуть, что тут говорить о том, чтобы столкнуть. Вот рвется по швам белая маечка от пижамного комплекта. Туда же, в небытие, летят белые хлопковые штаны. А после минутного сопротивления и черные стринги с кокетливым бантиком посередине. Жаклин вцепилась в мою руку. — Не трогай меня, пожалуйста!! Я больше не покажусь тут. Только отпусти! – пощечина. Она ревет как девчонка, размазывая слезы по распухшим щекам, мечется, вырывается. Последнее у нее плохо получается. Пытается кричать, но я зажимаю ей рот рукой. Пытается укусить. Слишком неудобно. Она все время пытается что-то делать и у нее ничего не получается. — Неудачница. – вслух говорю я, продолжая зажимать ее рот рукой. – Жалкая неудачница. Жаклин мычит что-то, я не понимаю. Да и не хочу понимать. Когда я вхожу, она умудряется укусить меня и я, скорее от неожиданности, чем от боли, отдергиваю руку. — Не трогай меня скотина! Помогите! Отпусти меня!!! – она пользуется минутной передышкой. Но я снова зажимаю ее рот. — Никогда ничего не проси у меня, дрянь. – со злостью говорю я, удовлетворив свое желание. Жаклин молчит, лежит на диване, смотря в одну точку. Растрепанные волосы создают вокруг ее лица какой-то ореол невинности, но раздвинутые ноги, накрытые простыней, сразу дают реальный образ разврата. Я поворачиваюсь и выхожу за дверь. Томми здесь. С балкона я видел его машину. Попрошу отвезти меня в гостиницу. POV JACKLENE VERSETTI Я остаюсь одна. В тишине. Использованная, трахнутая, отверженная, униженная, оскорбленная, ненужная и опустошенная. В душе ничего, кроме ненависти к Тейлору. Мне так больно, что даже нет сил сдвинуть ноги, или натянуть простыню на обнаженную грудь. Мне уже давно не было так больно. А в голове стучит прощальное: «Никогда ничего не проси у меня, дрянь»…