Агент или человек

      - А любовь?...       - Я такой, каким должен быть, - спокойно произносит Сорок семь после секундного колебания. До боли заученная фраза о долге и изначальном предназначении. Он был создан для убийств, но, все же, не был бездушным роботом. Литвенко создал поистине нечто гениальное. Непревзойденную машину смерти, не оставляющую обычному человеку никаких шансов, при этом обладающую недюжинным интеллектом и способную принимать собственные решения. Это повышало скорость и успешность выполнения заданий до отметки в сто процентов. Агенты были идеальны для работы, которой занимались: сила и скорость, помноженные на способности оперативно реагировать на изменение ситуации и подходить к убийству даже с какой-то долей творчества. Был лишь один единственный недостаток – эмоции. Разум давал возможность выбора. Выбор был невозможен без участия эмоций. Как сорок семь сказал Сандерсу в комнате допроса, все всегда крутилось вокруг выбора между жизнью и смертью. Оставил бы сорок семь в живых этого простого вояку, если бы на его собственный выбор не влияли эмоции? Вряд ли. Сандерса спасло не чудо, а капелька сентиментального сочувствия к его семье. К тому же, оставлять после себя горы трупов и убивать без явной на то необходимости – не профессионально, разве не так? Сорок семь пытался оправдывать свои поступки именно этой причиной, ведь эмоции считались грубейшей ошибкой, они были недопустимы, запрещены. Этот недостаток тщательно пытались искоренить на всем протяжении обучения агентов, но, в случае с Сорок семь, годы тренировок и испытаний привели только к тому, что его чувства лишь скрылись в уголках его души, недоступных даже для него самого, чтобы выбираться на поверхность по ночам и мучить его кошмарами.       - Что это значит? – Катя не собиралась униматься, это не было в ее характере. Она не успокоится, пока не получит ответы на все свои вопросы. Ее любопытство было бы вполне предсказуемым, будь она простым человеком. Но она не им не была. Как и не была ничем из того, что могло было быть похожим на классического агента, учитывая ее эмоциональность и неплохие способности к социализации. Сорок семь не знал, как относиться к ней, не знал точно, и кем ее считать, как не знала этого и она. Ее невнимательность и постоянные оплошности вызывали в нем двойственные чувства. Раздражение и восхищение.       Она была существом из одного с ним проекта, от одного создателя, ее внутренняя программа и искусственные инстинкты должны были делать ее похожей на Сорок семь. Но, вместо этого, для существа, запрограммированного искусственными порывами, она была невероятно человечна, в этом была ее слабость и ее сила. Какую цель Литвенко преследовал на этот раз? Что придумал его гениальный мозг? Кем была Катя? И мог ли он, Сорок семь, быть таким же?...       - Что при такой работе лучше ничего не чувствовать.       Он не мог позволить себе мыслей о том, что она могла быть ключом к запертой темной комнате, в которую его посадили почти с самого рождения. Она воспитывалась не так, как он. В ней не топтали ростки человечности с самого детства, и она не была приучена отказываться от своих желаний и выключать свои чувства. В ней кипела нерастраченная энергия, которую она не могла реализовать до конца из-за своего образа жизни с постоянными побегами и переездами. Она была живой, гораздо более приспособленной к миру, нежели он. И, тем не менее, мир ее не принимал. Она была не такой, как они, она везде считалась чужой.       - Я не о работе говорю. Не надо хитрить, - Катя была невероятно настойчива в своих расспросах, почти бестактна, ее не смущало его явное нежелание раскрывать эту тему. Она должна была получить ответы, но все, что она слышала, было короткими отговорками или молчанием, которое разбавлялось лишь тихим скрежетом лезвия ножа о точильный камень. - Я не верю, что можно как-то отключить страх или любовь. Это невозможно. Либо ты человек, либо нечто иное. Так кто ты?       Она не понимала, и он не собирался объяснять. Сорок семь был убийцей, был запрограммирован на убийства, и кроме убийств была лишь холодная пустота с ночными кошмарами. Ее собственная личная жизнь не пестрела событиями, что же говорить о киллере, который получал одно задание за другим и не думал ни о чем, кроме своей работы, потому, что ничего другого ему не оставили. Не смотря на их внутренне сходство, Катя жила другой жизнью и добилась завидных успехов во внешнем мире по сравнению с Сорок семь, и это ему нужно было заваливать ее расспросами о том, могут ли искусственно измененные существа жить, как обычные люди и во всей полноте испытывать человеческие чувства.       - Ты меня спрашиваешь или себя? – В разговоре он был таким же резким и прямолинейным, как в схватке. Катя слегка поджала губы, задетая его раздраженным тоном, но выдержала взгляд его ледяных светло-синих глаз. Он был первым человеком, который мог дать ей объяснение на все, что с ней происходило. Первым, с которым она наконец-то почувствовала родство и осознание того, что она не единственная в своем роде. Но он упорно продолжал отталкивать ее. – Нельзя бороться с тем, кто ты есть. Проиграешь, - тон его голоса, когда он не был разраженным, оставался поучающим, таким, которым разговаривают с непоседливыми детьми. Но она не собиралась отступать и ответила колкостью на колкость.       - С тобой так и было? Ты боролся и проиграл. Катя не смогла скрыть нотку язвительности в своих словах, удовольствие о того, что может задеть его так же, как и он ее. Сорок семь замер на несколько секунд со взглядом, направленным глубоко в себя и свои воспоминания. Потом он медленно отвернулся, возвращаясь к заточке ножа.       - Люди меняются, - с мольбой говорит она. Ее собственные воспоминания душили ее. Вечное ощущение одиночества, непохожести на других. Она боялась самой себя, незнания своей сущности. В спешке постоянных побегов она лишь мельком успевала пожить нормальной жизнью, но ей никогда не хватало ни времени, ни возможностей для того, чтобы по-настоящему прочувствовать жизнь со всеми ее бытовыми банальностями и радостями. У нее ни с кем и никогда не было хотя бы более-менее продолжительных отношений. Образ ее жизни ставил крест на возможности завести хороших друзей и уж тем более семью. Катя чувствовала себя какой-то бракованной, не понимая, почему она реагирует на многие вещи иначе, чем остальные. Почему, когда нужно было испытывать страх или панику, в большинстве случаев она была спокойна, почему все еще ни разу не испытывала любви ни к одному существу на свете.       - Тогда ты был один, - возражает она с надеждой. Она не собирается мириться с тем, что ей предстояло провести всю жизнь одной из-за своих непреодолимых отличий от обычных людей. Ей нужна была информация и поддержка. Одна она едва ли могла хоть что-то понять и научиться, и, к сожалению, единственным человеком, который мог ее спасти и обучить, был профессиональным убийцей. - Сейчас я могу помочь тебе, а ты мне.       - На меня не рассчитывай. Разочаруешься, - слова, словно нож, колют ее сердце. Но его взгляд был загнанным, как у зверя, и отчаянным. Она понимала, что ментальные барьеры Сорок семь уже вот-вот рухнут, если она продолжит давить на него. Его грубость была лишь последним способом защиты. Катя пробуждала в нем размышления, которые он давно оставил. Сорок семь не мог этого допустить, но не мог он и вернуть назад свой смиренный настрой, под которым он обычно хоронил свою горечь и неудовлетворенность жизнью. Нужно прекратить этот разговор, пока он не завел его слишком далеко. Они оба были до предела взвинчены этой беседой. Катя чувствовала, что у нее самой больше не осталось сил продолжать разговор и, кажется, отступила, ощущая, что ее глаза наполняются непрошеными слезами.       - Я выполняю работу, - он откладывает нож в сторону, поднимается, взяв пистолеты, и, с наигранной расслабленностью, будто ничего и не происходило, садится на диван.       - Какую? – шепчет она хрипло, не смотря на него, боясь потерять самообладание.       - Сейчас мне необходимо поспать.       Катя горько усмехается, смотря через отражение в окне, на то, как он закрывает глаза и медленно вздыхает, настраиваясь на сон. Ее почти не удивляет, что он может спать сидя. Все подчинено его миссии, в нем, кажется, не было места человеческим эмоциям. Тогда откуда брались его раздражение и опека? Катя чувствовала себя уставшей, разочарованной и отверженной. Она так многого ждала от этого разговора, но все получилось совсем не так, как она предполагала. Человек, который мог помочь ей распутать клубок, указать ей ориентиры, находился в еще более запутанной и незавидной ситуации, чем она. Его испытания и уроки ограничивались лишь развитием ее физических способностей. Ничего другого дать ей он больше не мог.       Катя не смогла избавиться от гадкого чувства даже после купания в прохладном бассейне. Все ее предвкушение и нетерпение от того, что она была в шаге, как ей тогда казалось, от долгожданного обретения своего места в жизни и душевного спокойствия, вдруг обернулись еще большей болью и острым осознанием своего одиночества.       Катя не могла принять того, что судьба вела ее к пустоте, и единственным выходом было полное отключение своих эмоций, как это сделал Сорок семь. Хотя он лукавил и не был до конца честен даже с собой. У нее еще была призрачная возможность найти своего отца, но, даже если бы ей посчастливилось его увидеть, она не так уж много ожидала от человека, который однажды уже бросил ее, ужаснувшись от последствий его экспериментов над проектом «Агент». Ей нужны были ответы, советы, но она не ждала от него реальной помощи.       Хитман на проверку оказался таким же потерянным, как и она. Катя уже не видела в нем ни своего убийцу, ни своего спасителя. Вопрос был лишь в том, оставались ли в нем еще хоть немного человеческих чувств. Был ли он потерян навсегда или же у нее оставался шанс вытянуть его за собой. Она собиралась проверить это.       Вода все еще капала с ее волос на плечи, быстро впитываясь в толстую ткань халата. Катя сняла тапочки и, стараясь пробудить свои спящие способности агента, осторожно прокралась к дивану и забрала оба пистолета. Лицо Сорок семь даже во сне казалось сосредоточенным, словно в его жизни не было и момента, когда он мог позволить себе расслабиться. Девушка отошла на несколько шагов. Вес оружия был непривычен для нее, а прохлада металла проникала под кожу и напоминала ей о сотнях, возможно, тысячах убитых. Сунув один пистолет под ковер, другой она решительно нацелила на агента. Ее рука не дрогнула, и она удивилась спокойствию, с которым шла на это, будто ей больше нечего было терять.       Он мог не слышать передвижений девушки, потому, что на этот раз она последовала его советам и не была такой невнимательной и неосмотрительной, как обычно. Но, в тот момент, когда она превратилась в угрозу, его инстинкты безошибочно сработали. Пуля вспорола белую кожу обивки дивана в том месте, где должно было находиться плечо Сорок седьмого. Она знала, что так и будет.       Уже в следующую секунду Катя была обезоружена. Сорок семь обездвижил ее и собирался сделать подсечку, но тут сработали ее собственные инстинкты, и она неловко, но эффективно утянула его за собой. Борьба продолжалась недолго, Катя все еще не осознавала свои способности и едва могла их контролировать. К тому же узел на халате не был крепким и, продолжай она отбиваться, девушка могла поставить себя в неловкую ситуацию. Ей не хотелось выставить себя перед Сорок семь в еще более уязвленном свете. Не трудно было представить, как он снова начнет свои бесконечные нотации на тему собранности и осмотрительности, учитывая, что его одежда была всегда в порядке и удобна для схваток. Черт, его одежда вообще могла считаться его единственным человеческим проявлением, он был просто повернут на ней!       Мысль о том, что он мог бы отреагировать, как обычный мужчина, пришла ей в голову не сразу.       Его лицо было бесстрастным и ничего не выражающим, лишь слегка сильнее, чем обычно были напряжены глаза, но, когда Катя перестала сопротивляться и представлять для него угрозу, это выражение так же растворилось в холодном безразличии. Ни капельки удивления от ее действий, кажется что, он был всегда внутренне готов к атаке любого человека и никому по-настоящему не доверял.       Ей стало действительно жаль его. Жизнь в бегах в известной мере отучила ее быть наивной, она относилась ко всем с подозрением, но даже при таком ритме в ее жизни были моменты, когда она могла расслабиться, и бывало, что она встречала на своем пути людей, которые были добры к ней, и на которых можно было положиться.       Была ли в его жизни хоть одна привязанность? – задумалась Катя, смотря в его глаза, кристально-голубые в неярком отсвете городских огней за окном. Хотелось ли ему все бросить и попытаться жить, как все? Любая возможность казалась Кате в сто раз лучше существования, состоявшего из бесконечной череды заданий и трупов.       В ней не было и капли страха. Хотя боль в пришпиленных к полу запястьях была такой, словно их зажали строительными клещами, а нижняя часть тела ощущала странное онемение, она могла легко игнорировать это не только благодаря своим способностям, а еще и потому, насколько сильно была озадачена, пытаясь просчитать вероятность того, что он не убьет ее за то, что Катя собиралась сделать.       Удерживая ее на месте, Сорок семь находился в том же уязвленном положении, что и она, потому, что все его тело было задействовано для того, чтобы правильно распределить свой вес на определенных точках маленького тела, чтобы обездвижить ее. Но вместо новой атаки, Катя расслабилась и раскрыла ладони, показывая, что не собирается причинять ему вред. Он недоверчиво смотрел в ее глаза еще пару секунд, не уверенный в том, что в действительности можно от нее ожидать.       Едва его ладони начали разжиматься, чтобы выпустить ее руки, она приподняла голову – единственная часть ее, которая была свободна – и прижалась губами к его, буквально чувствуя резкую вспышку энергии прошедшую через все его тело в ответ на «нападение» и следующую за ней еще более сильную, направленную на подавление первой. Да, возможно, ему пришлось напомнить себе, что ее смерть не была его целью, не зависимо от того, какую угрозу она могла из себя представлять, и он не должен был ее убивать, как бы сильно об этом не кричали рефлексы. Хоть ему и потребовалась огромное усилие для того, чтобы не оттолкнуть или не ударить ее, это было огромной победой Кати. Она поцеловала Сорок семь и все еще оставалась жива. Это было невероятно.       - Что ты делаешь? – с заметным напряжением в голосе спрашивает он, отстранившись всего на сантиметр. Она чувствует его теплое дыхание, едва уловимый запах пороха, его тело словно отлитое из металла, но он был живым. Он был человеком.       - Целую тебя.       - Зачем? – Катя задумалась над тем, что любой другой в его ситуации задал бы иной вопрос – «Почему?». Почему девушка целует фактически незнакомца, но никак не «Зачем?» ведь ее цели логически вытекают из ее поведения. А большинство из тех, кто мог бы оказаться на его месте, и вовсе бы не искали причин такого ее поведения, а просто бы воспользовались подвернувшейся возможностью.       - Я не знаю, - тихо произносит Катя. Она не собиралась признаваться, чтобы не спугнуть его, что теперь настало ее время, чтобы устраивать ему испытания. И, если честно, она всегда предпочитала что-то делать, не обременяя себя лишними размышлениями и планированием. У нее не было на это времени, она пыталась хотя бы мельком успевать жить. Взгляд Сорок семь пристальный и бесстрастный, его не устраивает такой ответ. Его дыхание глубокое и неспокойное, но ни один мускул на его лице не дрогнул, идеальная маска убийцы.       - Мое сердцебиение ускорилось. Почему? – Хитман наконец прерывает тишину. Катя едва сдержала неуместный смешок от мысли, что он мог предположить у нее наличие неизвестных ему ранее космических способностей контролировать его тело. Катя невольно потянулась к его груди, желая убедиться в том, что он говорит. Неужели он что-то чувствует? Неужели способен реагировать на это, как обычный человек? Неожиданное облегчение и волнение затопило ее мысли. Сорок семь позволил ей лишь приподнять руку, но только для того, чтобы с силой впечатать ее обратно в пол. Горячая волна прожгла сустав ее запястья, заставляя девушку отказаться от дальнейших попыток прикасаться к нему.       - Просто реакция твоего организма, - объясняет она, хмурясь от боли. - Это хорошо. Значит все идет правильно.       Сомнение, растерянность, непонимание, даже легкая паника от того, что его организм абсолютно перестал подчиняться командам – это немногое из того, что Сорок семь разобрал в своих смешанных чувствах. Две вещи он знал точно: он должен прекратить все это, соблюдать дистанцию, а так же то, что он не в состоянии это сделать.       И если Катя не могла объяснить истинные мотивы своих действий и не знала, почему решила поцеловать его, то он уж точно не знал, что в этот момент руководит им. Почему его тело отказывается подчиняться разуму, почему его голова против воли склоняется, а губы начинают неловко дублировать движения губ девушки. Сорок семь вновь поборол в себе защитные рефлексы, когда Катя чуть приоткрыла губы и провела по его губам языком, лаская.       Катя не вписывалась в рамки его мира, он не мог понять ее поведение. Он удерживал ее, он представлял опасность и она была агентом, но вместо того, чтобы дать отпор и избавиться от захвата, она всем телом льнула к нему.       А самое странное было то, что он сам был не в состоянии оторвать себя от нее. Его тело не реагировало на приказы, а мысли путались, сбиваемые потоком незнакомых ощущений.       Сорок семь легонько сжал губами ее нижнюю губу, имитируя то, что недавно делала она. Катя замерла, позволяя ему брать инициативу в свои руки, действовать самостоятельно и разобраться в том, что сейчас происходило.       Он был аккуратен и медлителен, но не было сомнений, что он делал это осознано, а так же, что это был его первый поцелуй в жизни.       Потом он медленно отстранился, закрыв глаза, чтобы восстановить внутреннее равновесие, а уже в следующую секунду поднялся и вздернул Катю за руки вверх, ставя ее на ноги. Так же быстро он отошел от нее, создав безопасную дистанцию между ними.       -Больше не делай так.       О чем именно он говорил – о выстреле или о поцелуе – было нетрудно догадаться, учитывая, что второе всколыхнуло его намного больше. Его лицо стало еще более непроницаемым, чем когда либо, а тело напряжено, как струна, готовая вот-вот оборваться.       - Но ты можешь чувствовать. Теперь я знаю, что можешь, - Катя скрестила руки на груди.       - Больше не делай так, - бесцветно повторил он, не глядя на нее. Он достал оружие, проверил магазин, пытаясь успокоить себя привычной рутиной.