Агент или человек

      Сад вокруг резиденции казался мрачным, свет отключили, чтобы ненавязчиво заманить гостей внутрь помещения, потому что директор по развитию совсем скоро должен был толкнуть свою потрясающую речь и представить будущим инвесторам человека, который с помощью науки сможет увеличить их вложения до космических цифр. Редкие софиты точечно выхватывали из темноты мраморные скульптуры и фонтанчики, скрывающиеся в неком подобии невысокого лабиринта из кустарников.       Если бы Сорок семь хоть что-то сейчас мог чувствовать, возможно, ему было бы скучно.       В новом заходе, Эрнст МакКарти был первой на очереди целью из стратегической верхушки Агентства. И его телефонный разговор не прекращался уже на протяжении пятнадцати минут, в течении которых он не переставал ходить вперед-назад у статуи ангела с младенцем на руках, как петух, со шпорами на сапогах и двумя длинными и узкими фалдами позади его зеленого с блестками фрака.       Едва его палец коснулся сенсора телефона над надписью «Завершить вызов», два его охранника, стоявшие по обе стороны от него, вдруг начали заваливаться и рухнули на гравий почти одновременно. Ему показалось, что он услышал тихий вздох, который звучал как что-то вроде «Ну наконец-то…». МакКарти замер с рукой во внутреннем кармашке фрака, куда он положил телефон, не шевелясь и лишь глаза панически несколько раз пробежались влево и вправо на тела своих охранников, надеясь, что это просто шутка, и они сейчас вновь поднимутся. О      н осторожно поднял взгляд, едва видя в темноте агента в нескольких метрах от себя и уверенно направленный сильверболлер. Проблема была в том, что все агенты для него выглядели одинаково, а к сегодняшнему вечеру были даже одеты совершенно идентично. Их даже нельзя было различить по деталям костюмов. Черные плащи почти полностью скрывали их тела, а капюшоны надежно прятали головы и татуировки на затылке. Белые маски, закрывали нижнюю часть лица до самых глаз.       - Ты сошел с ума?! Что тебе нужно?       Агент молча слегка качнул пистолетом влево, показывая ему отойти, чтобы его мозги не запачкали статую. Было темно и пустынно, но кровяную субстанцию на белоснежной двухметровой глыбе, которая освещалась, можно было бы при желании заметить даже издалека.       Эрнст поднял обе руки, нерешительно шагнул в сторону, не понимая, что агенту от него нужно, и тут же начал падать, когда пуля и в правду прошила его мозги.       Оставалось лишь убрать тела.       Первая точка на дисплее Катиного телефона потухла: Сорок семь отключил маячок, который она подсунула в карман МакКарти. Стараясь не впускать в сознание лишние мысли, она продолжила искать в будущем выход из одной проблемки, лениво подпирая стенку. Теперь, когда все жучки были расставлены, ей не было смысла продолжать усердно изображать из себя официантку. К тому же, все эти взгляды на ее зад, туго обтянутый костюмом арлекина, порядком бесили ее, а колокольчики на шапочке постоянно звенели, когда ей приходилось вертеться в толпе, и ужасно нервировали слух.       Наконец найдя решение, она отправила агенту сообщение: «Угадай, кто испортит весь план? Жу-жу. Бильярд, второй этаж. Иди прямо к нам, он примет тебя за своего телохранителя».       И сразу за ним: «Ты не успеешь убрать Эванс, понимаешь к чему я?...» Она собиралась убрать сотовый в карман, когда неожиданно от него пришел ответ: желтый смайлик-анимация, с коварным оскалом стреляющий из револьвера из которого появляется флажок с надписью «Bang». Катя невольно вздернула брови и недоуменно изогнула шею. Не смотря на репутацию Сорок седьмого, как блестящего оперативника, возможно, лучшего за историю Агентства, после таких сообщений невольно закрадывались подозрения, что его кто-то тихонько скрутил и развлекается с его телефоном. Признаться честно, она не всегда понимала его юмор. Да и можно было "это" назвать юмором.       «Ладно, скажем, что я оценила» Среди грузной, неропотливой из-за сложных нарядов толпы, как бабочки, порхали, проворные официантки с подносами, в таких же, что у Кати, костюмах, но других расцветок. Люди смеялись, кто-то даже участвовал в средневековых танцах, музыка отражалась от высоких сводов зала, сверкали хрустальные люстры и искрилось шампанское в высоких бокалах. Но все это казалось таким неживым, бледным, немым. Хотя все дело, скорее было в ее собственном восприятии, в холоде, который начинал ее сковывать.       Возможно, давать прозвище, человеку, которого собираешься убить, было аморально, но Жу-жу было намного проще произносить, чем Ролан де Жуйаезир. Мужчина был в закате средних лет, как раз в том возрасте, когда вдруг начинаешь твердо осознавать, что еще не все потеряно и пора отбросить все те условности, которые мешали наслаждаться жизнью.       Ван Дис уже подходила к нему ранее, потому, что его костюм лишал ее каких-либо возможностей подкинуть жучок незаметно, и пришлось цеплять его к воротнику во время чуть более близкого разговора. Не было ничего странного в том, что он запомнил Катю – ее "коллеги» не были из робкого десятка и могли предоставить гостям не только выпивку и легкие закуски, но, по крайней мере, не вешались на шею сами.       Ролан охотно согласился сыграть с ней партию в бильярд, предупредив, что ему в скором времени придется отлучиться на сцену. Он промахнулся, не забив третий шар, но сделал вид, что это было намеренно, что она не проигрывала так быстро и не теряла интерес.       - Не старайся, крошка, - ворчливо произнес он, уступая место у стола, - Эти парни еще те истуканы. - Вы думаете? Они быстро учатся, – невинно произнесла Катя, выходя из ступора. Она все еще чувствовала, что словно по ее венам вместо крови течет игристое вино, заставляя ее чувствовать легкость, остро реагировать на любое воздействие, а кожу покрываться мурашками. Язык ее тела раскрывал все ее секреты. То томление, которое она пыталась задавить, Ролан не без удивления, но все же самодовольно приписывал на свой личный счет. И ему не нравился даже этот единственный внимательный взгляд, которым она одарила его личного агента, вглядываясь в синеву глаз, подчеркнутую белизной маски.       Нет, это точно был не Сорок семь. Хватило нескольких секунд, чтобы понять это, но безразличная холодность в, казалось, знакомых чертах, невольно ошарашила ее, и нельзя было забывать о ее природном любопытстве. Хотя, так же, как и нельзя было забывать, что новую сотню вопросов об агентах лучше было предъявить Сорок седьмому уже после завершения всего этого.       - А ты много знаешь…       - Давно работаю, большой опыт, - Катя наклонилась над столом с кием, скорее отдыхая, чем прицеливалась – обыграть его она могла бы даже с закрытыми глазами. – Нам хорошо платят, чтобы мы держали язык за зубами.       Ролан отправил агента за каким-то бесполезным поручением, чтобы убрать его с глаз на время. Оставшись один, он беззастенчиво рассматривал фигуру девушки в обтягивающем костюме, похожим на гимнастический.       Катя одним нелепым ударом впустую распугала шары, изобразив на лице досаду. Хотя кто обращал внимание на лицо?       Девушка обернулась к нему, оперевшись на край бильярдного стола. Перед собой она поставила кий, держа его обеими руками и как бы невзначай обвернув вокруг него одну ногу, как на шесте.       - Оркестр исполняет лунную сонату. Не знаю к чему сейчас такие мрачные мелодии, но разве не прекрасно?       - М? – он следил за ее движением и совершенно не понимал, что она несет, но она еще не была в его постели, а значит, грубость была бы излишней. – Ах, да, конечно. Моцарт, кажется.       - Бетховен, - автоматически поправила Катя.       - Да. Конечно. Я не очень разбираюсь в подобной музыке. Скоро они заиграют «Ave Maria» - вот уж чего я никогда не понимал, но это своеобразный гимн нашей организации.       - Как интересно.       Она смеялась над его шутками по мере возможности. Не будь он продавцом смерти, желающим получить заветный код из данных ее организма, ей бы даже не пришло в голову его убивать. Так, от силы хорошо надавать по рукам, чтобы его тяга продлить веселые деньки своей молодости не переходила границы добровольности.       Хотя, кто был хуже – человек, приказывающий убить или непосредственное оружие? На все прегрешения Сорок седьмого ей без особых трудов удавалось закрывать глаза. По сути, в хорошем и плохом вообще не было никакого смысла и логики, либо она серьезно запуталась. Торги с совестью, настоящий вселенский аукцион - вот чем она занималась.       - Так быстро? – возмутился Ролан, оборачиваясь на агента. Он был уверен, что для того, чтобы выполнить его задание, агенту придется прокатиться до винодельни, но, очевидно, он каким-то образом отыскал то, что нужно в подвалах резиденции. – Может, мне теперь еще и зарплату тебе поднять?       Даже если бы агенты показывали свои эмоции – все, кроме глаз, было скрыто. Но этот взгляд был другим, возможно, настолько очевидно другим только для нее, но все же. Он был живым, действительно реагировал на происходящее. Профессиональный тон, бесстрастность все было в лучших традициях выращенных агентов, но они не были такими неосмысленными, как у остальных. Это было прикрытием, а не основой. Мелкие изменения, едва заметные отблески сложных эмоций постоянно мелькали в его взгляде, движениях или мимике, но он и не был бы тем, кем являлся, если бы не мог контролировать эмоции, делая их практически неуловимыми.       - На ваше усмотрение, - он почти не обращал на него внимания. Катя знала, что не избежит вопросов насчет своей готовности к новому убийству…но она все же избежала этого. Если бывало, что Сорок семь более или менее, но все же формально интересовался ее позицией по каким-либо вопросам, раз уж они договорились, серьезные вопросы он оставлял для своего личного рассмотрения. Она старалась выдержать его тяжелый, оценивающий, и вместе с тем, вроде бы ни о чем не говорящий спокойный взгляд. Но это было непросто, и когда он вновь сосредоточился на их игре, на недовольном Роланде, она уже начала думать, что все завалила, потому, что в его глазах явно сомневался в ней.       - Разве я не говорил тебе, что ко мне нужно добавлять «Сэр», когда отвечаешь мне?       - Да.       - Господи, да что с тобой? – зло воскликнул Ролан, слишком крепко сжимая бокал в руке. Стекло лопнуло, белый костюм магната испачкался в вине и капельках крови. – Ай, черт бы побрал!...       - Позвольте, - плоско произнесла Катя, зная, что он даже не заметил, что полотенце от ведерка с вином уже было в ее руках до того, как бокал разбился.       Он взял дрожащей рукой полотенце и положил на него раненную ладонь, чтобы кровь не капала на пол.       - Что ты стоишь? Помоги мне!       - Следуйте за мной.       Катя поджала губы, заметив ампулы на краю вазы, точно так же, как и было в видении, чувствуя облегчение, отвращение и апатию. Но, в конце концов, это было то, чего она добивалась. Не терять контроль над своей жизнью, не оставлять его одного, не оставаться в стороне, не перекладывать свои проблемы на него, ведь от этих операций, по большей части, зависела именно ее жизнь, он изначально мог просто закрыть контракт.       Черт… зачем он вообще ввязался в это?       Подождав несколько минут, она последовала тем же путем по мостикам второго этажа, что и Сорок семь и Ролан, к жилой части резиденции.       Она спустилась по лестнице и воспользовалась коридорами для персонала, злясь непонятно на что, и выглядя рассеянно, просматривая видения и пытаясь не натыкаться на людей и мебель на своем пути.       Кухня. Пар и запах морепродуктов. Официантка забирает поднос с выпечкой. Яд в ампулах был густым и имел золотистый оттенок – замечательно бы сошел за мед на пахлаве. Но когда это было? Это не будущее, это уже произошло несколько минут назад. Катя точно не успевала ее перехватить. Она остановилась и резко поменяла направление.       Коридор у номеров. Приглушенный свет и тихий стук в дверь. Кофе. Официантка пышнотелая, туго затянутый корсет еще больше подчеркивает это. Ей жутко неудобно, но зато чаевые будто сами шли к ней. Но когда это должно было случиться?       Катя дошла до двери нужных апартаментов, коридор был пуст. Она заранее открыла универсальной картой дверь чулана для хранения различных предметов для хозяйственных нужд, стянула с портьеры тонкий шпагат, с золотыми кисточками на концах – рукам она не доверяла.       Ван Дис прождала минуту, две, три, копаясь в видениях, злясь от того, что в них никогда не было таких временных петель, такой путаницы, и почти что упустила момент, когда девушка, наконец, появилась. Она поставила поднос на тумбу у двери, чтобы поправить свой костюм и повыше приподнять грудь в корсаже.       Она уже потянулась руками за поднос, когда шпагат от штор обхватил ее шею и потянул от двери. Девушка инстинктивно дернулась, но слабо, потому, что ее тело сильно заваливалось назад, а удавка на шее больно впивалось в кожу.       Она была ниже Кати, и единственное, что ей удалось – случайно ударить ее локтем в бок, попав как раз по кармашку, в котором были ампулы и телефон. Даже почувствовав, как тонкая ткань костюма в этом месте намокла, и весь план, кажется, провалился, Катя не чувствовала ни паники, ни злости. Она втащила девушку в подсобку, падая вместе с ней на спину и обхватывая ее ногами чуть выше коленей, обвивая как змея, и начиная с силой вытягивать ее тело, при этом не переставая тянуть удавку и кусаться, когда руки девушки пытались слепо вцепиться ей в лицо.       Ван Дис боялась случайно убить ее или причинить непоправимый вред, но это было где-то на задворках сознания, где-то вне или, наоборот, слишком глубоко внутри. Нельзя было отпускать слишком рано, иначе она бы пришла в себя уже через полминуты.       Катя выбирается, спихивая с себя обмякшее, податливое тело, берет за руки и рывками тащит к полкам с чистящими средствами и прячет ее под ними, закрыв тележкой с полотенцами.       Она оставляет свет включенным, но ломает электронный замок на двери. В этом нет смысла, но все же лучше, чем вернуться и связать ее. Выросшая в Европе, она считает, что ограничивать человеческую свободу – верх жестокости.       Из двух прозрачных пластиковых капсул полная только одна. Ван Дис запоздало задумывается на тем, сколько яда необходимо на одного человека. Возможно, одной капсулы хватит, а вторую Сорок семь дал как раз на тот случай, если она накосячит с первой. Остается на это надеяться.       Катя поправляет свой костюм, ближе тянет ткань с рук, чтобы больше закрыть плечи, располосованные царапинами от ногтей, и стучится в дверь, взяв поднос. Войдя внутрь, она оказывается почти в полной темноте, тихо играет джаз, и только пройдя через огромную гостиную в спальню, натыкается на небольшое пятно света от настольной лампы на рабочем столе.       Волосы у женщины, которая сидит за столом, просматривая кипу документов, светло каштановые или приглушенно рыжие, при таком освещении не разобрать. Кожа выбелена светом от лампы, а под строгой оправой очков на щеках видны бледные веснушки.       - Белый, но без сахара, - произносит она, и сразу становится ясно, что она долго жила или обучалась в Соединенном Королевстве, и, вероятнее всего, в ирландской его части. Ее произношение четкое, мелодичное, в первом слове ее согласные оглушаются, а в слове «сахар» слышится мягкое подчеркнутое рычание.       Уже через минуту Катя ставит на край ее стола фарфоровую чашечку с кофе, в котором на один ингредиент больше, чем было заказано.       - Останься. Мне нужно, чтобы ты отнесла некоторые бумаги, куда я скажу.       Она кивает, молча застыв в напряженном ожидании, но женщина не отрывает глаз от бумаг, делая мелкие частые глотки из чашки, и Катя добавляет: - Конечно.       Эванс роется в бумагах, слегка кашляет, но не обращает на это внимание. Когда она выравнивает стопку бумаг и откладывает нужные в папку, ее кашель повторяется и она делает большой глоток кофе, чтобы прочистить горло. Когда она, чуть привстав, протягивает Кате папку, многочисленные подвески на ее золотом браслете звенят от того, что ее рука дрожит, и обе женщины смотрят на это: Анна с недоумением и растущим испугом, Катя – с выражением тупого безразличия и грусти. Их глаза безмолвно встречаются, прежде, чем Эванс заваливается поперек стола, а потом ее уже расслабленное тело, которое тянули ноги, скользит по бумагам назад на пол.       Катя закрывает глаза, уверенная, что будет слышать «Лихорадку» Пегги Ли в своих следующих кошмарах.       Видение грубо вклинивается в ее сознание: Тринадцатый. А это именно Тринадцатый, его татуировку хорошо видно, когда он вешает на дверь номера табличку «Не беспокоить» и снимает маску, наставляя оружие на Сорок седьмого, который повернулся к нему, закрывая шкаф, в котором лежал труп Ролана.       И еще одно: Тринадцать резко останавливает машину, едва отъехав от резиденции, и поворачивает обратно. Подозрительность была его отличительной чертой, а то, как необоснованно недоверительно к нему относилось Агентство во времена распрей с Puissance Treize, заставило его работать личным охранником и только усилило неприязнь и предубеждение по поводу всех людей. На этот раз, сомнение, закравшееся к нему, после того, как Катя спросила у Ролана, в каком номере он остановился, не подвело его, хотя и спохватился он очень поздно.       Катя тряхнула головой, прогоняя оцепенение. Что за ерунда творилась с видениями сегодня? Почему она видит то, что уже прошло? Апартаменты де Жуайезира находились совсем в другом крыле, звонок или смс предупредили бы Сорок седьмого быстрее, но, если доверять видениям и рассчитывать по ним, то в данный момент он был занят. Хотя, возможно, он умел душить людей, одновременно отвечая на смски, почему бы и нет. Она все же отправила смс с предупреждением, хотя оставалась всего минута или около того, до того, как в номер войдет другой агент. И еще…       Под массажным столом в гостиной стояла бутылка с маслом. Видения настойчиво указывали взять ее с собой и использовать, когда Эванс начнет петь гимн Великобритании. С этим бредом разбираться было некогда, поэтому Катя просто прихватила с собой бутылку, выбегая из номера.       Катя бежала настолько быстро, насколько было возможно, не привлекая особого внимания. Спешащая девушка из обслуживающего персонала мало у кого вызывала подозрение, лишь бы она не бежала со скоростью, которая могла бы претендовать на новый мировой рекорд. Ворваться или зайти незаметно? Она хотела проверить видения, но на такой скорости отключать зрение было чревато тем, что она могла бы просто вылететь в окно, пробежав нужную дверь в конце коридора.       Возможно, табличка «Не беспокоить» было очень к месту – за дверью слышался сильный грохот, и вдруг все резко стихло. Катя, едва замедляя шаг, хлопнула универсальной ключ-картой по датчику и влетела в номер.       Ей хватило несколько секунд, чтобы понять, что с голыми руками она, очевидно, не должна бросаться, как бы ей не хотелось. Это и было ошибкой Тринадцатого, но ему ничего другого не оставалось после того, как Сорок семь обезоружил его. Ваза на комоде была из тонкого фарфора, слишком легкой. Пистолет, валяющийся на полу, вызвал бы слишком много последующих проблем. У цветочного горшка было достаточно крепкое донышко, но пылесосить после этого ковер времени тоже не было. Зато фигурка бога Марса была прекрасным вариантом. Она была полой и разбилась, но оказалась достаточно тяжелой, чтобы при должном применении силы лишить сознания. Сорок семь придержал падающее тело, чтобы кровь на затылке не испачкала бежевый ковер, снимает с его шеи удавку и тащит тело в шкаф.       - Он жив?       - Еще бы. Что с Эванс?       - Для справки: обязательно было именно две ампулы?       - Да. Иначе у нее просто были бы сильные галлюцинации какое-то время. Катя…       - Ш-ш-ш, даже не думай что-то говорить, я уже слышала все это.       Сорок семь глубоко вздохнул, смотря за тем, как Катя дрожащими руками собирает осколки статуэтки и прячет их в ящике комода. – Зачем тебе это? – спрашивает он плоским тоном, когда она поспешно открывает зубами бутылку с маслом.       - Не могу забыть твои волшебные руки, - огрызается она, выходя из номера, и агент следует за ней. – Слышишь? – риторически спрашивает она, не оборачиваясь. С первого этажа разносятся громкие звуки «Ave Maria», Диего Рид и главный организатор вечера уже стоят на сцене. – Готовь свою часть, я подойду через две минуты, - она не хочет разговаривать с ним, поэтому, раз уж у ее видений новая фишка, проверяет недавнее прошлое, уверяясь, что Ролан успел позвонить организатору, предупредив о том, что он задержится и придет только к концу выступления, чтобы сказать свою речь.       Сорок семь повернул к лестницам, а Катя быстрым шагом пошла дальше до большого балкона, нависавшего над частью зала на первом этаже. Изначально, оркестр планировали разместить именно здесь, но потом отказались от этой идеи, потому, что он примыкает к коридорам в жилую часть резиденции и постоянно снующие люди мешали бы музыкантам. Катя изо всех сил выжимает, а потом почти выкручивает пластиковую бутылку, чтобы масло поскорей вылилось на ограждения балкона и пол рядом с ними.       Она не успела закончить, когда из коридоров послышались визг и смех, и, хотя музыка заглушала их от людей внизу, Катя отскочила назад, зная, что агенты обязательно обратят на это внимание. Она обошла балкон и спустилась вниз по другой лестнице, не той что воспользовался Сорок семь, оказавшись в противоположной от него части зала, рядом со сценой. Сейчас это было место, где меньше всего нужно было находиться, и она начала аккуратно пробираться через толпу к выходу, слыша, когда музыка стихла и организатор начал представлять ученого, упоминая небывалые достижения Агентства в гуманитарном и социальном плане, и видя боковым зрением фигуру Эванс на балконе.       Катя хотела убраться отсюда как можно быстрее, как можно дальше. Люди усмехались, люди внимательно слушали, перешептывались, обсуждая завуалированные факты, витиеватые обороты речи и намеки в вступительном докладе организатора. Все были отвлечены на сцену, их было трудно обойти и Катя, кажется, успела одернуть человек тридцать своим «Извините? Можно?», чтобы протиснуться в другую часть зала. Нужно было бежать отсюда, потому, что на фоне голоса организатора, усиленного микрофоном, и время от времени раздающихся унылых аплодисментов, смех Анны Эванс, а потом и ее пение, привлекали все больше и больше внимания, отвлекая публику от сцены.       - О, Господи, что она делает? Смотрите! – произнес кто-то, заставив Катю панически искать взглядом Сорок седьмого поверх голов. Она знала все, что могло произойти. Если агенты успеют к ней подойти, она испугается и точно не удержит равновесие на скользкой балюстраде балкона. Если кто-то из агентов успеет ее поймать, ее руки окажутся слишком скользкими. Если никого рядом не будет, она все равно залезет на балюстраду и свалится оттуда, когда произойдет взрыв и хрустальная инсталляция над сценой рухнет на головы выступающей пары. Было еще несколько возможностей, когда она сама успевала ухватиться за край балкона, но во всех случаях масло делало свое дело.       - Убедись, что все получилось, если тебе это так надо, я не могу на это смотреть.       - Что ты видишь? - спрашивает он, остановив ее. Катя не смотрит на него, ее глаза метаются по сторонам, по людям вокруг.       - Идеально! Не хватает, блять, только фейерверка, можешь быть уверен, - Эванс начинает петь в голос, и Катя невольно старается вырваться.       - Тогда пошли, - Сорок семь все так же крепко держит ее под локоть, и через толпу он пробирается намного быстрее, потому что люди, завидев агента, сами отскакивают в стороны, не зависимо от того, насколько сильно вовлечены в речь со сцены.       Влажный морской воздух и мелкие снежинки, мирно падающие в ночном небе, напоминают ей о необходимости спокойствия. Она может контролировать себя намного лучше, но на отрез отказывается прибегать к помощи программы. Прибегая к помощи видений, Катя знает, какая из машин на стоянке их, и просто молча идет к ней быстрым шагом и забирается на пассажирское сидение. Она была настолько взвинчена и напряжена, что тошноту и сильную слабость от злоупотребления своими способностями, замечает только, когда закрывает глаза и старается сосредоточится на мурлыкающем, едва слышимом звуке мотора. Ван Дис изо всех сил блокирует свое сознание от мыслей, когда Сорок семь достает телефон, чтобы активировать детонатор.       Видения короткие, немые, она уже почти израсходовала все свои запасы сил.       - Все... как надо, - отчитывается она, захлопывая и заталкивая видения в углы сознания. Этот вечер наконец-то закончился. Узкая дорога освещается светом фар не дальше двух-трех метров из-за тумана, за окном сплошная темнота.       Сорок семь, не отвлекаясь от вождения, тянется к ней рукой, пытаясь разжать ее ладонь, крепко сжимающие ремень безопасности. С недоумением вспоминая что это и как это делается, она слегка расслабляет руку, и его пальцы переплетаются с ее. Его кожа грубая и приятно теплая, но его попытка успокоить ее только делает все хуже. Ей нужно собраться, абстрагироваться, сконцентрироваться на тишине, на пустоте. Катя отпускает его руку и отворачивается к темному окну. Существовало так много вещей, так много чувств, которые было невозможно с кем-то разделить.