"Now I walk through to the other side Former life a memory Everything inside is amplified As she’s whispering to me: Close your eyes precious one And you will see your life has only just begun Nevermore be afraid I embrace you And I’ll take you All the way through endless time to your new life." "Но я делаю шаг по ту сторону, Прошлая жизнь - лишь воспоминание, Ширится внутри меня, Пока она шепчет мне: Закрой глаза, милый мой, И ты увидишь, твоя жизнь только началась. Никогда впредь не бойся, Я приму тебя И проведу Сквозь все бесконечное время к твоей новой жизни."
***
В ту ночь я видел множество прекрасных снов, и в каждом из них фигурировала моя адская девочка, но, что удивительно, не всегда в образе обольстительницы; очевидно, на меня повлияла не только наша жаркая ночь, но и чувство некой нехватки обыкновенной нежности, потому пару раз за время сна я созерцал ее в легком домашнем образе в моем старом пансионе в Хиллвуде… Проснувшись с неописуемым желанием приласкать Хельгу, словно котенка, я, еще не открыв глаза, положил руку на то место, где, по идее, должна была спать Патаки, но ничего там не обнаружил; вместо этого я почувствовал, как с меня скинули одеяло, а после, схватив за ногу, резко стащили с кровати. Больно приложившись головой о пол, я тихо взвыл и тут же коснулся рукой отбитого места, попытавшись сесть. Где-то рядом, словно в вакууме, я слышал победный клич и последовавший за ним веселый смех. — Проснись и пой, Арнольдо! – наиграно возвышенный голос Хельги неприятно отозвался у меня в голове. — Скорее, «проснись и вой», – пробубнил я, потирая ушибленное место. — Да что ты вечно все портишь своим нытьем? – недовольно воскликнула Патаки, сложив руки на груди. — Вот, собирала бы сейчас по комнате остатки моей черепной коробки… – проговорил я, опустив голову и предприняв попытку встать, которая, к сожалению, оказалась неудачной: все же такое резкое пробуждение плохо сказывалось на моем теле. Закатив глаза, Хельга демонстративно цокнула языком, но таки подошла ко мне, после чего, присев рядом, аккуратно прижала мою голову к груди. — Сильно болит? – внезапно спокойно поинтересовалась она, заботливо проводя ладонью по месту ушиба. Растерявшись от ее внезапной смены настроения и последовавших за этим действий, я не сразу смог распознать свои ощущения; а действительно, сильно ли у меня болит, да и болит ли вообще? — Да нет, не особо, – наконец-то разобравшись в своих чувствах, скромно выдал я, – не бери в голову… — … Это сейчас было из разряда тех моих шуток про слепоту на первое апреля? – выдержав паузу, спросила Хельга, после чего я не сдержался и рассмеялся. — Нет, это вышло случайно… Хотя идея хорошая, – после некоторого времени добавил я, а в следующий момент Патаки резко разжала пальцы, отчего, не успев ухватиться за постель, я расстелился на полу, приложившись головой о паркет. – Ай, черт! Я не имел ни малейшего понятия, зачем эта бестия заставила меня страдать в такую рань, потому, когда все-таки нашел в себе силы подняться, умыться и пройти на кухню для завтрака, меня волновал лишь один единственный вопрос. — Скажи сразу: сегодня мне не придется во второй раз добровольно прыгать с моста? Выглянув из-за чашки с кофе, Хельга едва заметно мотнула головой. — Нет, сегодня мы будем тебя с него сбрасывать, – как ни в чем ни бывало произнесла она, отставляя кружку в сторону. — Ты меня в могилу сведешь… – я взвел глаза к потолку и с громким стуком опустил голову на стол, едва не угодив ею в свою тарелку. Патаки весело хохотнула и прошлась тонкими пальцами по моим волосам. Я буквально чувствовал, как ехидно она улыбалась. — Ну-ну-ну, милый, не будь таким пессимистом, – утешительно приговаривала она, перебирая пряди. – Ты ведь уже большой мальчик, ты должен быть сильным… — Я жить хочу! – резко подняв голову, выпалил я, театрально изображая вселенскую печаль. — Ай, это скучно… – бросила девушка, небрежно махнув рукой и встав из-за стола, чтобы убрать с него посуду. Я обреченно вздохнул, следя за ее плавными привычными движениями, с которыми она доставала сигареты. Похлопав себя по карманам домашних шорт и, видимо, не обнаружив зажигалки, Патаки достала из небольшого висящего на стене шкафчика хранившиеся там спички; одним легким отточенным движением она провела черенком по боковой стороне и поднесла пламя к зажатой в зубах сигарете, после чего легко взмахнула кистью, затушив спичку. В тот момент, когда она выпустила первый клуб дыма, я поймал себя за равнодушием, с которым наблюдал за курящей в собственной квартире девушкой. — Что, проповедей сегодня не ожидается? – хмыкнула она, стряхивая пепел в пустую кружку из-под кофе. Я лишь устало улыбнулся, возвращая свой взгляд к стоящей напротив меня тарелке. — Падре устал искупать твои грехи. — Я могу его понять, – согласно кивнула Хельга, рассеянно смотря в окно. – С такой распутницей не совладает ни один священник. Я усмехнулся ее словам, отмечая про себя проведенную Патаки параллель. Распутница? – едва ли. Скорее, бесовщина. Самая настоящая дьявольская насмешка судьбы с чертовски притягательной внутренней сущностью; верно, не зря о зле говорят как о соблазнительной разрушительной силе, однажды поддавшись которой будет невероятно тяжело отказаться от немыслимого развратного удовольствия. Неспроста временами я ощущал себя Адамом, вкусившим запретный плод и изгнанным за это из привычного мне Рая. Только вот Хельга не была моей Евой – она была моим змеем-искусителем, который на протяжении стольких лет скармливал мне яблоко из райского сада, чтобы однажды я спустился вместе с ней с небес на грешную землю. — Ты не распутница, Хельга, – уверенно произнес я, поднимая голову и замечая на себе ее пристальный взгляд, – ты просто одичавший бесноватый пес, искренне считающий себя волком-одиночкой. Ее лицо в тот же момент скривилось в презрительной ухмылке. Она бросила окурок внутрь кружки, предварительно затушив его о край, а после подошла ко мне едва ли не вплотную, глядя на меня сверху вниз. — Оставь свою жалкую философию при себе, святоша. Ты не Альт, а я не Михель, так что свои фантазии об экзорцизме засунь себе в то место, коим ты сейчас прижался к моему стулу. Все это время безмятежно улыбаясь, внимательно смотря Патаки в глаза, я, выслушав ее язвительный комментарий, откинулся на спинку стула и обреченно вздохнул. — А мне так хотелось… – печально вымолвил я, едва ли не чувствуя, как девушка всеми силами сдерживает свой ядовитый поток слов. Утро выдалось на удивление жарким, что ощущалось по нагретому от солнца полу в доме Хельги; мы чувствовали себя участниками какой-то детской игры, по правилам которой нельзя было наступать на обведенные на асфальте «локации», пока сновались по ее квартире туда-сюда, стараясь не наступить на раскаленные солнечными лучами участки на полу. Время от времени сталкиваясь в коридоре, мы весело хохотали и отнимали друг у друга воображаемые очки, но особенно забавно было слышать имитированный Патаки звук сирены, который оповещал о том, что я наступал на «запретную зону», а, значит, лишался пары очков. — Шотмэн, минус два очка! – расслышал я крик из ванной комнаты, дверь в которую была приоткрыта. — Откуда ты вообще можешь это знать, ты ведь в другой комнате?! – негодовал я, натягивая джинсы в ее спальне. — Ты топчешься на полу около постели - значит, в любом случае наступаешь на «локации», – последовал незамедлительный ответ, а после звук разбивавшихся о раковину капель стих. – И да, ты растолстел, – ехидно добавила она, стоя в дверях комнаты и наблюдая за моими неловкими попытками натянуть штаны. — Это они после стирки сели! – обиженно попытался оправдаться я, но Хельга, расхохотавшись, уже и не слушала. В своем дорожном рюкзаке я все-таки смог отыскать удлиненные свободные шорты, которые на удивление совпадали по цвету с короткими шортиками Патаки, потому около полудня мы выдвинулись из ее квартиры и вновь направились в сторону метро. Меня несколько насторожили ее советы надеть как можно более легкую и свободную одежду, но уже по опыту, полученному со вчерашнего дня, зная, что выведать какие-либо детали нашего маленького путешествия у девушки невозможно, я просто последовал ее совету, не задавая лишних вопросов. Дорога, которая еще вчера казалась мне столь долгой, в этот раз будто бы стала в разы короче; не замолкая ни на минуту, мы обсуждали последние прочитанные нами книги, не забывая при этом делиться своими впечатлениями. Я всегда знал, что эта тема Хельге очень близка, но в тот момент я видел, как загорелись ее глаза при упоминании мною одной из ее любимых книг, как эмоционально она начала высказывать свое мнение и как жарко начала спорить со мной из-за наших различных взглядов на мировосприятие главных героев. Все это сильно напомнило мне наши постоянные перебранки во время учебы в Хиллвуде, когда мы буквально ни дня не могли прожить, чтобы не поспорить на очередную волнующую тему. Ребята тогда, помнится, не раз стояли рядом, готовые в любую секунду схватить нас, кинувшихся друг на друга, и этот факт меня всегда очень веселил; они явно недооценивали нас, раз думали, что все эти споры могут перерасти в физическую потасовку. Удовольствие, которое мы получали во время нашей интеллектуальной дуэли, было несравнимо ни с какими драками в подворотне – просто абсурдно было предполагать, что мы променяем его на какие-то кратковременные эмоциональные всплески и размахивание кулаками. — Говорю же тебе, у нее попросту не было другого выбора, – словно заведенный повторял я, проходя через турникет. — Выбор есть всегда, не неси херни, – отвечала Хельга, уже явно начиная раздражаться из-за моего нежелания соглашаться с ее мнением. – Она просто приняла решение в угоду себе, эта шваль – сраная эгоистка, мысли которой заняты только думами о своем охуенном будущем, которое она готова строить на людских костях… — Перестань, ты утрируешь и прекрасно это знаешь, – я легко отмахнулся от рядом стоящей бывшей одноклассницы, чем вызвал у нее нешуточную злость. — Да она брата своего сдала и глазом не моргнула… – начавшаяся гневная речь Патаки оборвалась на полуслове; поезд резко двинулся с места, из-за чего девушку отбросило в мою сторону, и благо я успел схватить ее, помогая удержаться на ногах. – Мать твою, сраный поезд… Улыбнувшись ее замешательству, которое почему-то всегда казалось мне чертовски милым, я ненавязчиво прижал худое тело к себе, дабы обезопасить его обладательницу от дальнейшей возможности потерять равновесие. — Держись лучше, поспорить мы всегда успеем, – чуть наклонившись, проговорил я ей в ухо, для убедительности прижав к себе покрепче. Хельга в ответ лишь скорчила гримасу и показала мне язык, но обхватившие меня женские руки дали понять, что я остался услышанным. В этот раз Патаки, очевидно, решила не тратить время на автобус; мне пришлось держаться за поручень и одновременно удерживать девушку около часа. Свободных мест в вагоне не было, но даже когда они появлялись, были тут же оккупированы другими пассажирами, потому мы, забившись в укромный угол и прижавшись к стене поезда, не двигались с места весь путь. По приезду Хельга глянула на огромные часы, висевшие на стене подземки, и, облегченно вздохнув, окликнула меня, чтобы после взять за руку и направиться к выходу. Мы приехали, как мне изначально показалось, в совершенно другой район, который почему-то показался мне подозрительно знакомым. Приглядевшись, я напряг память и осознал, что перед моими глазами развернулась самая популярная панорама Нью-Йорка, фотографии с которой можно было найти в любом уголке интернета; тогда же я сообразил, что мы оказались в том же самом районе, разве что по другую сторону реки. — Эй! – Оглянувшись на знакомый голос, я увидел зашагавшую в сторону многочисленных построек девушку. – Иди сюда. Преодолев небольшие дома, коими была застроена практически вся улица, мы вышли к широкой протяжной дороге и пошли вдоль огромной реки. По ту сторону красовались высокие небоскребы, блики от которых могли заставлять щуриться даже через такое расстояние, разделявшее нас, а их вершины, несмотря на солнечный день, скрывали облака; мне было страшно даже представить высоту этих сооружений. Река казалась удивительно чистой, и хотя я прекрасно понимал, что все это лишь видимость, и на ее дне с вероятностью в сто процентов лежат неподъемные горы мусора, решил попросту игнорировать данный факт, чтобы не испортить свое прекрасное впечатление от этого места. Здесь явно мечтает побывать каждый турист, мне же довелось посетить эту часть Манхэттена уже на второй день своего пребывания в столице мира. Неспешно пройдясь по асфальтированной дороге, мы вышли к небольшому парому, возле которого, выстроившись в линию, держалось на воде с десяток катеров. В самом начале, около протяжного металлического забора, я увидел небольшое кирпичное сооружение, по своей форме напоминавшее охранную будку. Краем глаза я заметил, как Хельга вытащила из рюкзака телефон, но, мельком бросив взгляд на будку, она сунула мобильный обратно и быстро направилась в сторону парома. — Сэм, ублюдок, открывай! – негодующе крикнула она, прежде чем начать усиленно долбить кулаком по закрытой двери. Сквозь застекленное окно в двери я смог рассмотреть молодого человека, сидевшего в будке, который после крика девушки соскочил со своего места и поспешил открыть дверь. — Какого хрена, Патаки?! – возмущенно гаркнул парень, и после его разъяренного взгляда я ожидал чего угодно, только не внезапно растянувшейся на его лице широкой дружелюбной улыбки и последовавших за ней крепких объятий. — Ну, все, отвали, разнежничался, – недовольно отпихнула от себя юношу Хельга, после чего, кивнув ему, направилась в мою сторону. – Это Арнольд, я говорила тебе о нем, – легко коснувшись моего плеча, она перевела взгляд обратно на парня, – а это Сэм, мы вместе посещаем пару предметов. По совместительству он нередко помогает нам со студиями и аудиториями для репетиций… — Короче говоря, она меня активно эксплуатирует, – слегка наклонившись, доверительно сообщил мне он, после чего кашлянул, получив от девушки локтем в бок. Усмехнувшись такой привычной для меня реакции Хельги, я дружелюбно улыбнулся и протянул руку. — Рад познакомиться. Ответ последовал незамедлительно и был не менее дружелюбным, потому с той минуты я чувствовал себя намного комфортнее в обществе этого парня. Он проводил нас к одному из катеров, попутно отругав Патаки за ее громкоголосость и убедив, что его попросту могут уволить, если подобное вновь повторится. Она лишь закатывала глаза и неохотно молча кивала, а я тем временем плелся сзади и рассматривал огромные яхты, пришвартованные где-то вдалеке. Предоставленный нам катер был совсем небольшой, но поскольку, на мое удивление, Сэм не собирался плыть с нами, места нам с Хельгой вполне хватило. — Не лететь сломя голову, резко не тормозить, в сторону катер не наклонять, аккуратно проезжать под мостом и, Патаки, – окликнув девушку, Сэм дождался, пока она обратит на него свое внимание, и сложил ладошки вместе, – пожалуйста, не влетать в другие катера… — Я подумаю, – утвердительно кивнув, ухмыльнулась Хельга, после чего, бросив рюкзак на дно катера, быстро уселась в «водительское кресло» и обхватила руками руль. – Арнольд, садись сюда, – скомандовала она, кивнув на место рядом. Опустившись в соседнее кресло, я на всякий случай повторно осмотрел его на предмет наличия ремней безопасности или хотя бы чего-то подобного, но нет: ничего, что могло бы помочь мне выжить в этот день, здесь не наблюдалось. А ведь повод опасаться был - смотря на закусившую в предвкушении нижнюю губу Патаки, я понимал, что сейчас эта бесноватая пустится во все тяжкие, ни на секунду не задумавшись о последствиях… Мимо нас проплыл не один десяток лодок, катеров и даже яхт самой разной величины; каждый раз я замечал на палубе восторженные и счастливые лица людей, с замиранием сердца рассматривающих самые прекрасные улицы этого города. Расположение Гудзона казалось мне, без преувеличения, идеальным: с него открывался замечательный вид на все достопримечательности Манхэттена – казалось, я мог рассмотреть каждый переулок, хотя прекрасно понимал, что это совершенно не так, и «сердце Нью-Йорка» не ограничивается одними лишь панорамами с великолепными постройками. Увлекшись созерцанием открывшегося мне вида, я даже не вспомнил о главной достопримечательности района, к которой так стремились приблизиться все туристы, заполнявшие те самые проплывавшие мимо нас катера и яхты. — Эй, Арнольд, – негромко позвала меня Хельга, и под давлением эмоций я даже не сразу понял, что она заглушила мотор, – обернись. Оглянувшись, я собрался, было, ответить ей, но вопрос так и остался неозвученным, похороненным где-то далеко в глубинах моей кратковременной памяти; в нескольких сотнях метров от нас находился небольшой остров, на землях которого располагалась знаменитая на весь мир статуя Свободы. Память, как типичная занудная отличница, попытку отличиться которой пресекли на корню, выдала «Ну вот, я же знала про нее, знала!», но эмоции тут же подавили это секундное негодование – меня накрыл искренний восторг. — Рот закрой, муха залетит, – дружелюбно бросила Патаки, встав со своего кресла и приблизившись ко мне. — Это потрясающе… – Проговорил я, не отрывая взгляд от открывшейся мне картины. — Да, недурно, – ее реакция была привычно скептична: Хельга никогда не любила рассыпаться в комплиментах, давая себе волю лишь в личном дневнике. — Я, признаться, всегда хотел ее увидеть, – продолжил я, почувствовав, как девушка облокотилась о спинку моего кресла. — Я помню. Ты как-то говорил мне об этом, классе в восьмом, – наигранное равнодушие Патаки я не разучился чувствовать даже спустя столько лет. — В восьмом? И ты это запомнила? – оглянувшись, я с улыбкой застал растерянное девичье лицо, на котором так явно отображался мыслительный процесс в попытке найти себе правдоподобное оправдание. – Да ладно, почему бы тебе просто не сказать, что я важен тебе, и ты запоминаешь даже такие мелочи, связанные со мной? — Я помню все приятное, что ты говорил мне, начиная с трех лет, – фыркнула Хельга, отводя глаза. – Думаешь, мне было тяжело запомнить одно из твоих желаний? Немного удивившись ее внезапной откровенности, я неожиданно откинул голову назад, прижавшись ею к расположившемуся позади меня телу. — Вот только на сопливые благодарности растрачиваться не нужно, – поспешила смущено заверить меня девушка, заметив мой приоткрытый рот, уже было готовящийся сказать ей «спасибо». – Я знаю, что ты благодарен, вижу по твоим щенячьим глазам. Потявкай еще давай. — Тявкаешь ты всю дорогу, я лишь хотел сказать, что счастлив здесь, – спокойно проговорил я, обезоруживающе улыбнувшись ей. — Сейчас сброшу тебя в холодную воду и веслом ебну, ты у меня тогда так заскулишь, – видимо, настала пора мне уяснить, что ни одной улыбкой Хельгу обезоружить нельзя – она в любом случае достанет револьвер, приставит дуло к чужому виску и не поленится нажать на курок, чтобы после с удовольствием наблюдать за растекающимися остатками черепной коробки своего оппонента. Через какое-то время до меня начали доноситься восторженные крики сошедших со своей яхты на остров туристов; внушительных размеров толпа тут же двинулась к пьедесталу, намереваясь рассмотреть одно из негласных чудес света как можно ближе. — Забавно, что люди даже не осознают, к чему именно они так тянутся, – задумчиво произнесла Хельга где-то надо мной. – Если подумать, она хороша исключительно благодаря сходству с Гекатой. Уже собираясь высказать девушке свои предположения, я на мгновение замешкался, услышав о сравнении. — Гекатой? – переспросил я, вновь запрокинув голову, чтобы столкнуться с Патаки лицом к лицу. — Ну, да, а что тебя так смутило? – ее брови привычно изогнулись, словно повторяя за своей обладательницей вопрос. — Никогда даже не задумывался об этом, – я неопределенно пожал плечами, – хотя мы с тобой и уделяли древнегреческой мифологии довольно много времени. — Я сама пришла к этому не так давно, когда Сэм пригласил прокатиться на катере с полтора месяца назад. Вернулась домой, почитала в интернете, узнала, что у этой теории довольно много единомышленников. — И в чем она заключается? — Ну, ты же помнишь, как изображалась Геката? — С трудом, если честно, – я задумчиво почесал затылок, пытаясь вспомнить хотя бы некоторые черты древнегреческой богини. Вздохнув, Хельга прошла к своему креслу и опустилась в него лицом ко мне, тем самым заставив меня развернуться. — У нее рога в форме лучей на голове и факел в руке – это основные ее атрибуты, – про себя я отметил, как по-детски непосредственно Патаки руками изображает то, о чем она говорит, – да и одеяния довольно схожи. Я покажу тебе, когда мы вернемся. — Припоминаю что-то такое, но лучше покажи, ибо смутно помню, – обернувшись через плечо, я направил свой взор на возвышавшееся величественное сооружение, на этот раз пристально его разглядывая, словно намереваясь заметить то, на что не обращал внимания ранее. — «Приди, адская, земная и небесная Геката, богиня широких дорог, перекрестков, ты, которая ездит туда и сюда ночью с факелом в руке, враг дня. Друг и возлюбленная тьмы, ты, которая радуется, когда суки воют, и льется теплая кровь, ты, которая бродишь среди призраков и могил, ты, которая удовлетворяешь жажду крови, ты, которая вызываешь страх в смертных душах детей», – на одном дыхании проговорила Хельга, а после перевела взгляд с «Леди Свободы» на меня. – Иными словами, к столетию американской революции французы подарили нам статую богини мрака, колдовства и ада. Тонко, не находишь? Удивившись про себя блестящей памяти девушки, которая восторгала меня еще с младших классов, я вновь взглянул на нее и, разведя руки в стороны, улыбнулся: — Учитывая тот факт, что об этом не упоминается ни в одном официальном источнике… — Да кому это нужно, лишняя шумиха, – бросила Патаки, небрежно махнув рукой. – Представь, какой ор поднимется, если эта идея просочится в массы. Люди же не видят положительное, они на автомате выискивают нечто отрицательное, чтобы доебаться. Они срать хотели, что та же Геката по преданиям дарует мудрость, олицетворяет собой силу, приносит удачу в войне; они увидят в ней лишь богиню преисподней, зацепятся за это, при этом понятия не имея, что собой представляет сама преисподняя, имея лишь скудное представление о ней как об аде с танцующими вокруг котлов чертями… Люди примитивны до идиотизма. У древних греков не было этого глупого деления на добро и зло, рай и ад, они были куда более дальновидными, мудрее современного человечества. Тысячи лет эволюции можно просто смыть в унитаз. Как ни прискорбно мне было это признавать, но Хельга была совершенно права; в подобной ситуации меня не спасали даже мои давно пошатнувшиеся идеалистичные взгляды, которые подразумевали под собой наличие как минимум зачатков разума у каждого индивида. Это была одна из наших с ней больных тем, на которую мы могли спорить часами заведомо без возможности прийти к хотя бы какому-то подобию компромисса. Патаки всегда считала людей вокруг, без преувеличения, тупыми, лишь небольшое количество недалекими, некоторых «нормальными» и совсем единиц умными, причем даже в обществе этих единиц она далеко не всегда чувствовала себя комфортно. Будучи с детства белой вороной в обществе черных крикунов и дурачков, Хельга сравнительно быстро привыкла к одиночеству и даже смогла смириться с ним, где-то на уровне подсознания чувствуя, что свое место среди людей она будет искать довольно долго и, возможно, никогда его не найдет. Я всегда знал, что являлся для нее неким спасательным кругом в океане людского безразличия и примитивизма, и, несмотря на то, что мне это, что греха таить, льстило, я всегда надеялся, что круг общения Патаки станет куда шире и будет включать, помимо меня и Фиби, других интересных для нее людей. Хотелось верить, что здесь, в Нью-Йорке, она все-таки смогла найти таких людей. — Я всегда хотела прокатиться по этой реке с тобой, изображая из себя Розу. Ну, ту, из «Титаника». Ты же знаешь, что во мне «умерла гениальная актриса», – внезапно выдала мне девушка, театрально раскинув руки в стороны во время цитирования мистера Симмонса. – Не хочешь побыть моим Джеком? – на удивление осторожно спросила она, будто боясь услышать отказ. Хотя, зная Хельгу, логичнее было предположить, что она попросту смущена из-за непривычной для нее сентиментальности. Ветер приятно обдувал мое лицо, проникая сквозь волосы, заставляя прикрыть глаза; в них били яркие солнечные лучи, навстречу к которым мы так стремились. Нам удалось закрепить имевшимся на борту веслом руль в одном положении, дабы избежать возможности столкновения с другими суднами на Гудзоне, и сейчас наш катер мчался по гладкой поверхности воды навстречу горизонту, будто намереваясь в один прекрасный момент полностью слиться с ним. Я крепко держался за металлический поручень, чувствуя прижавшееся ко мне тело Хельги; ее руки были раскинуты, волосы развивались от встречного ветра, некоторые пряди периодически падали мне на лицо и щекотали его, из-за чего я тихо смеялся и прижимался к ее затылку. Не было ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего страх, лишь разрывающее сердце чувство восторга и настоящего, неподдельного счастья. Я чувствовал, насколько расслабленной Хельга была в тот момент, видел, как искренне она улыбалась, блаженно прикрыв глаза, и понимал, что, наверное, впервые в жизни она позволила себе подобную девичью сентиментальность, и в тот момент наслаждалась этой очаровательной женской слабостью, полностью доверившись моим рукам. Время неумолимо мчалось вперед, и как бы мне ни хотелось покидать это чудесное место, подарившее мне такое количество незабываемых воспоминаний, часы на моем телефоне показывали начало седьмого, а это значило то, что катер необходимо вернуть на прежнее место как можно скорее. Сэм уже поджидал нас на пароме, нервно раскачиваясь вперед-назад; по приезду он отчитал нас за «превышение лимита» и злоупотребление Патаки его хрупким доверием, за что был послан туда же, куда и все неугодные ей. Не успев вылезти из катера, Хельга оповестила меня, что жутко хочет съесть свое любимое мороженое, которое продается только где-то здесь, и, не дождавшись моего ответа, махнула рукой и убежала в неизвестном направлении. Я остался в обществе Сэма, явно привыкшего к подобным внезапным исчезновениям подруги, а потому нисколько не удивившегося этому явлению. Обернувшись ко мне, он дружелюбно улыбнулся и жестом пригласил меня пройтись. — Если честно, когда Патаки сообщила нам, что к ней приезжает парень, мы даже сначала не поверили, – усмехнулся Сэм, рассматривая свое отражение в водной глади. – Я так вообще всегда считал ее законченной лесбухой, учитывая ее частую смену партнеров и постоянные скандалы вокруг этого в школе… – мгновенно замолчав, он перевел испуганный взгляд на меня. – Черт, прости, она, наверное, тебе не… — Нет, я обо всем знаю, – поспешил заверить парня я. – Она писала мне, так что, я в курсе всего, что происходило с ней за те пять лет, что мы не виделись. — Господь всемогущий, слава богу, – с искренним облегчением выдохнул Сэм, чем заставил меня рассмеяться. – Я уж думал, она меня изувечит. Какое-то время мы молчали, явно не зная, с чего начать новый виток разговора. — Хельга говорила, что ты помогаешь ее группе с репетициями, – внезапно вспомнив слова Патаки, заговорил я. — Да, они постоянно обращаются ко мне, зная о моих дружеских отношениях со многими преподавателями, – усмехнулся юноша. – Мне не сложно, если честно; на мой взгляд, у ребят отлично получается, я думаю, довольно скоро они выйдут на новый уровень. С такой броской вокалисткой, как Патаки, это раз плюнуть: народ ведь любит эпатаж, все необычное, а она как раз выделяется на фоне штампованных певичек по всем фронтам, начиная с голоса и манеры исполнения и заканчивая внешним видом. Я внимательно слушал все, что он говорил, и понимал, что каждое его слово неприятно отдается у меня где-то внутри; с одной стороны, слушать о Хельге было невероятно интересно, как и было приятно осознавать, что она все-таки нашла свою нишу. Но с другой, слышать это от чужого мне человека, который провел с Патаки рядом целый год, наблюдая за ее жизнью, творчеством, переменами, успехами и провалами, слушая ее голос вживую, видя ее выступления воочию, мне было больно. Больно и обидно, ведь я так хотел знать все это сам, а не узнавать из разговоров с ее другом. — Я ни разу не видел ее выступления, – проговорил я, стараясь подавить печаль в своем голосе. — Бля, чувак, ты обязан это увидеть! – воскликнул Сэм, эмоционально всплеснув руками. – Патаки шикарно держится на сцене, уверенно, мощно, сильно, так крепко держит гитару, будто переломит ее нахрен, и просто дико поет! Все еще стоя, опершись руками об ограждение вдоль реки, я улыбнулся его словам и обернулся к нему. — Она тебе нравится? Прозвучавшие слова, скорее, напоминали утверждение, но ради приличия я придал им вопросительные нотки, стараясь не смутить парня. Сэм после моих слов растерянно посмотрел на свои ладони, будто надеясь найти в них ответ, и неровно вздохнул. — Не думаю, что тебе будет приятно услышать мой ответ, – произнес он, с горестной улыбкой оборачиваясь ко мне. – Да и смысла в этом все равно нет. Еще когда она впервые сказала, что ты приезжаешь, я сразу понял, что ты – тот человек, о котором она поет практически в каждой своей песне. Я никогда не видел ее более счастливой: носилась по школе, сломя голову, сшибала всех подряд, постоянно улыбалась, что вообще само по себе явление крайне редкое. Тягаться с живым воплощением ее идеала… – парень усмехнулся, отвернувшись в сторону. – К тому же, если бы мои чувства имели для нее какое-то значение, она бы давно дала мне об этом знать. Она ведь умная и прекрасно все понимает. С секунду подумав, я решил, что подобный монолог лучше всего оставить без ответа. Мне казалось, что меньше всего в тот момент Сэму было интересно узнать мое мнение насчет сложившейся ситуации, потому я лишь коротко кивнул, последовав его примеру и отвернувшись в сторону. Солнце уже заходило за линию горизонта, готовясь в скором времени скрыться из виду, оставив после себя лишь оттеняемые алым цветом облака. Казалось, какой-то недоученный маляр с руками из жопы пролил полное ведро краски, которая растеклась по всему небу и жутко резала глаза. — Я с самого начала знал, что все эти девушки для нее – замена какого-то конкретного человека, попытка забыться. Для мужчин она слишком сильная, и они либо раздражаются из-за этого, либо закрывают на это глаза, – внезапно для меня продолжил парень, заставив внимательно его слушать. – Я рад, что ты приехал. Правда рад. Ты, видимо, единственный человек, рядом с которым она чувствует себя спокойно. Мне приятно знать, что у нее есть шанс провести жизнь не в одиночестве, слоняясь от одной девки к другой. Я уже хотел было ответить ему, как почувствовал, что в мою спину что-то врезалось; обернувшись, я застал широко улыбавшуюся Хельгу с тремя морожеными в руках, два из которых она тут же поспешила всучить нам. Вагон метро сильно качало, из-за чего мне мгновениями чудилось, будто мы с Патаки все еще плывем на катере; несмотря на то, что мы проехали уже больше половины пути, мои ноги все еще отказывались привыкать к тому, что они стоят на устойчивой поверхности. Шум метро закладывал уши, пресекая любые попытки заговорить на корню, потому назревший разговор с девушкой я решил отложить до приезда. Видимо, проведя возле парома гораздо больше времени, чем она рассчитывала, Хельга, не успели мы выйти из метро, оповестила меня, что мы направляемся домой. Откровенно говоря, я не был против даже отчасти: подходивший к концу день вымотал меня и физически и морально, потому единственным моим желанием сейчас было вернуться в квартиру и растянуться на широкой кровати, чтобы после крепко заснуть. И только мысли о так и не состоявшемся разговоре с девушкой не давали мне возможности расслабиться и осуществить свои желания. Чертово подсознание. — Твое любимое мороженое, кстати, жутко вкусное, – улыбнулся я, оторвавшись от приготовленного Хельгой стейка. – Напоминает чем-то шоколадный рожок от Джолли-Олли, который мы покупали до пятого класса, пока его не перестали выпускать. Уголки губ Патаки едва заметно приподнялись, после чего она кивнула. — Поэтому оно мне и нравится. Тот рожок был моим любимым, я помню, как переживала, когда в первый раз не смогла его купить, это была мировая трагедия для меня. Я глухо посмеялся, почему-то боясь нарушать царящую атмосферу спокойствия. — Сэм к тебе очень тепло относится, – после некоторого молчания спокойно констатировал я, тут же услышав звон ударившейся о тарелку вилки. — Все-таки излил душу, паскуда, – выплюнула Хельга, недовольно воззрившись на меня. – Что еще он тебе наговорить успел? — Он бы и слова не сказал, если бы я не спросил. Я сам подтолкнул его к признанию, – поспешил заверить подругу я, прежде чем она окончательно не вышла из себя. – К тому же, ничего нового я от него не услышал, он всего лишь поделился своими размышлениями, не более… — Какого хрена вы вообще подняли эту тему? Почему в мое отсутствие нужно обязательно говорить обо мне? Так мало других тем для разговора? Ты вместе с Гекатой забыл и все остальное, что знал? – непрекращающийся поток саркастичных вопросов Патаки могла прервать разве что внезапно настигшая район катастрофа, да и то не факт. — А о чем еще мне было с ним говорить? – удивленно спросил я, начиная потихоньку раздражаться. – Я впервые в жизни вижу этого человека, в душе не знаю, чем он увлекается, что любит; единственное, что нас объединяет, это знакомство с тобой. Совершенно логично, что в твое отсутствие мы будем говорить о тебе. — Но можно ведь было хотя бы попытаться поговорить о чем-то другом, разве это так сложно? – не унималась девушка, словно пропуская все мои доводы мимо ушей, чем все сильнее выводила меня из себя. — Послушай, я не собираюсь искать себе оправдания за поступок, о котором нисколько не сожалею, только из-за того, что тебя напрягают его чувства, и тебе не к чему больше придраться, – уверенно произнес я, не отрывая глаз от Хельги. Патаки недовольно прорычала и уронила голову в руки, очевидно, устав отстаивать свое мнение, и я, конечно же, не тревожил ее, решив дать ей возможность отойти и успокоиться. За окном незаметно начали сгущаться сумерки, и вот уже некогда светлая улица погрузилась во тьму. Правда, перед моими глазами разворачивалось лишь небо, потому я мог только догадываться, как при таком освещении выглядела улица, на которой располагался дом. ― Надеюсь, поездка тебе понравилась, – через некоторое время подняв голову, ровным тоном проговорила Патаки, не решаясь посмотреть мне в глаза, а потому рассматривая содержимое своей тарелки. Я удивленно взглянул на нее, никак не ожидая услышать такие слова, но, заметив ее растерянный вид, тут же разомлел и поспешил широко улыбнуться, мягко коснувшись рукой ее от волнения сжатых в кулак пальцев. ― Конечно. Спасибо тебе за этот день. Он стал одним из лучших в моей жизни. Осторожно подняв голову, словно пересилив себя, Хельга все же посмотрела мне в глаза, и на какое-то мгновение мне стало стыдно за свой, возможно, чрезмерно суровый тон; все же из нас двоих я всегда был мягким, потому мне было тяжело представить, насколько пугающим оказался для Патаки мой непривычный для нее тон. Ну, возможно, не настолько пугающим, как я успел себе вообразить, но по ее обеспокоенному взгляду я смог понять, что она как минимум была в смятении; завидев ее слабую улыбку, я облегченно вздохнул. ― И все же, почему ты так упорно стараешься не замечать его чувств к тебе? – вновь предпринял попытку начать разговор я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более ненавязчиво. – Он ведь действительно мог заменить меня в твоей жизни. Девушка демонстративно закатила глаза и отвернулась в сторону, громко выдохнув. Ее реакция была красноречивее любых слов, потому я уже и не надеялся получить ответ на свой вопрос. ― Не мог, – неожиданно донесся женский голос до меня, после чего его обладательница развернулась обратно. – В сравнении с тобой, он меня не знает даже отчасти, и все, что любит во мне – образ, который сам себе придумал. Он наивно полагает, что под моей оболочкой последнего хамла скрывается тонкая и ранимая натура, – наигранно возвышенно промолвила Патаки, после чего уже привычным тоном продолжила, – и даже понятия не имеет, что под этой самой оболочкой последнего хамла я еще большая мразь. Он не знает всей сложившейся ситуации, не знает, как я жила до старшей школы во всех подробностях, лишь в двух словах, в то время как ты был рядом со мной практически всю мою жизнь и знаешь меня лучше, чем кто-либо другой, может, даже лучше меня самой. Я не смогу найти тебе замену, даже если перерою всю Америку и близлежащие страны – просто смирись с этим. Я мог лишь внимательно ее слушать и внимать каждой фразе, словно передо мной сидел сам Господь Бог и раскрывал мне истинный смысл жизни без возможности дальнейшего повторения. Сравнение показалась мне чрезмерно утрированным, но я ничего не мог с собой поделать: в тот момент Хельга казалась мне как минимум священником, за ответом на свой вопрос к которому я явился в храм. ― Тема закрыта? – для уверенности уточнила Патаки и, дождавшись моего утвердительного кивка, встала из-за стола. – Вот и чудно. Убрав пустые тарелки в раковину, она внезапно развернулась и недовольно уставилась на меня. ― И вообще, какого хрена ты весь день толкуешь мне про свою замену? Смыться собрался? – сложив руки на груди, вопрошала она. Я неожиданно для самого себя рассмеялся, услышав недовольный тон девушки, после чего встал и неторопливо подошел к ней. ― Имей в виду, если тебя какая-нибудь потаскуха там ждет, я выпущу ей кишки и повешу ее за них же на фонарный столб, – не унималась Хельга даже после моих рук, обхвативших ее тело. – Не подлизывайся, мудак, я все про тебя знаю, – последнее, что она успела проговорить, прежде чем мои губы накрыли ее. Сумрак окончательно овладел городом, скрыв из виду соседние многоэтажки, в небольших окнах которых уже горел свет. Освещаемая с этого этажа лишь прикрепленными снаружи небольшими фонарями комната казалась такой темной, несмотря на ее светлую отделку, будто она являлась частью той тьмы, что сгущалась снаружи. Легкий летний ветер пробирался в помещение сквозь приоткрытое окно и приятно обволакивал мои горячие руки и не менее горячее тело под ними, словно понимая, насколько мы сейчас нуждаемся в свежем воздухе. Сминая бедра сидящей на кухонном столе Патаки, я неистово целовал ее, жадно ловя губами каждый вздох, чувствуя, как ее руки крепко сцепились вокруг моей шеи, словно она боялась в любой момент потерять меня и упасть. Сквозь шум в моих ушах из-за приливающей крови я едва мог слышать ее тяжелое дыхание, но был уверен, что звучало это не менее возбуждающе, чем выглядело. Дорожка из невесомых поцелуев по нежной коже шеи, так ярко контрастирующая с нашими резкими движениями, сжатыми в моих руках ее ногами и томными глубокими вздохами, заставила Хельгу улыбнуться сквозь нескончаемое удовольствие. На короткое мгновение она взглянула на меня, и даже сквозь темноту, поглощающую эту комнату, я смог разглядеть ее счастливые глаза, охваченные в тот момент страстью. Я легонько проходился пальцами по открытой женской спине, поглаживая тонкую кожу; девушка дышала ровно, и это убеждало меня в том, что она погрузилась в глубокий сон, чего я уже второй день подряд никак сделать не мог. Произошедшие за день события сочетались в моей голове с мыслями о новом знакомстве в лице приятного юноши, так искренне влюбленного в Хельгу, в мою Хельгу. Размышления о нем не давали мне покоя, и даже убедительные слова самой Патаки о незаменимости меня в ее жизни были не в состоянии угомонить мое разбушевавшееся сознание, которое выкидывало одну за другой бредовые мысли, начиная от отрицания Хельгой испытываемых ею к парню чувств, как это некогда было со мной, и заканчивая мыслями о невозможности нашей с ней совместной жизни. Мысль о том, что все происходящее напрасно, пугала меня больше всего, но стоило ей промелькнуть в моей голове, как я тут же отругал сам себя, вновь припомнив слова Патаки. Как бы там ни было, я должен был доверять ей и… В конце концов, я лежал в ее постели и прижимал к себе ее тело – не это ли было самым убедительным доказательством ее не ушедших чувств ко мне? Зная Хельгу, я мог с уверенностью сказать, что она никогда не подпустила бы к себе мужчину, будучи при этом сильно к нему не привязанной... ― Ты слишком громко думаешь, репоголовый, – раздался голос где-то на моей груди, а после я почувствовал, как девушка начала ворочаться, устраиваясь удобнее. ― Ты отведешь меня на репетицию своей группы? – внезапно тихо спросил я, вспомнив о словах Сэма касаемо поведения Хельги на сцене. ― Посмотрю на твое поведение, – сонно пробубнила она, уткнувшись лицом в мою грудь. – Спи уже. Мои губы сами собой растянулись в улыбке, а свободная рука подтянула сползшее к ногам одеяло, чтобы после накрыть им теплое девичье тело.