Притяжение

От заполнения бумаг инспектора Жавера отвлек какой-то шум. Снизу, из помещения, где находились камеры временного содержания, раздавались хохот и чьи-то вопли. Жавер сжал кулак и стукнул им по столу. Он был перфекционистом в работе и всегда ждал от подчиненных того же отношения к делу. Уже заканчивалась их смена, близился вечер — стало быть, офицеры расслабились и разрешили себе достать из закромов, известных только им одним, бутылку-другую бургундского. Сегодня был непростой день. У инспектора с утра болела голова, да и, как назло, на этот день была запланирована облава в районе кафе Мюзен. Ходили слухи, что собирающаяся там публика замышляет какой-то противоправительственный митинг. Но на этот раз, несмотря на многочасовое наблюдение за местом, ничего выяснить не удалось. Зато Жавер поймал воровку. Он был настолько опытен, что он знал о том, что она преступница, прежде, чем она запустила руку в карман проходящему мимо старикану. Взяв оборванку с поличным, инспектор передал ее на руки двоим жандармам — которые как раз сейчас мешают написанию отчета — и день снова стал невероятно скучен. Вдруг он вскинул голову, и его грозные брови сблизились. Ну конечно. Воровка. Вот кто вопит внизу. Жаверу было бы абсолютно наплевать, если бы любой из тех двух молодцов снял ее где-нибудь на улице — но только не в его участке. Правила не позволяли его подчиненным заниматься непотребствами под этой крышей! Тем более, пока эта женщина здесь, она, несмотря на свое преступление, находится под его, Жавера, защитой, и он обязан содержать ее в строгости, но безопасности до суда. А в суде уж он добьется, чтобы ее упрятали на год или два за решетку. Жавер на дух не переносит воров. Стуча по лестнице каблуками тяжелых сапог, он по-прежнему слышал крики и мужской смех. Сам он лично никогда не понимал, что смешного в том, чтобы прижать женщину к стенке и отыметь ее. Именно поэтому раздражение его все нарастало. Когда он попал в помещение, где находились камеры, то офицеры быстро отскочили от заключенной и попытались привести себя в порядок, но укрыться было негде — мундиры нельзя было застегнуть так быстро, а дверь в камеру шаталась из стороны в сторону незапертая. – Господин инспектор, мы... – начал было тот, что посмелее. – Вы отвратительны, – закончил за него Жавер. – Но, господин инспектор, мы же не делали чего-то ужасного. Она же и так шлюха! – развел руками офицер. – Мы ей только что не заплатим. А оно и правильно. Не дело за это платить. Жавер скосил глаза на скорчившуюся на полу камеры женщину... нет, пожалуй, девушку. Ей вряд ли было больше двадцати. Она обнимала свои оголенные лохмотьями колени и плакала. Несмотря на до, что дверь была открыта, она не пыталась сбежать. Жалкое зрелище. Спутанные волосы, ссадины на худых руках и ногах... нет, непохожа она на публичную женщину. Те живут получше. – Шлюх себе ищите в публичных домах, – сказал Жавер, продолжая рассматривать девушку. – И лучше за пределами Парижа. Чтобы меня не тошнило от одного взгляда на вас. – Господин инспектор, это больше... – Убирайтесь отсюда. Вы все равно слишком пьяны, чтобы нести службу. – Офицеры и впрямь с трудом держались на ногах. – Видеть вас не желаю. Те похватали остатки своих вещей и поспешили убраться прочь с глаз сурового начальника. Что ж, понадеялся Жавер, зато они усвоили урок. Он снова запер камеру и собрался было уходить сам, как вдруг услышал зовущий его тихий голос: – Господин инспектор! Он обернулся, и девушка сквозь прутья решетки дотронулась до его мундира. Он тут же стряхнул ее руку. – Спасибо, – сказала она чуть громче. – Вы меня спасли. – Было бы, что спасать, – процедил Жавер сквозь зубы. Он снова собрался уходить. – Могу ли я чем-нибудь... отблагодарить вас? Ох и зря она это сказала... Она, получается, была настолько наивна — или настолько глупа — чтобы у нее хватило духу сказать такое. Чем могла отблагодарить его женщина в таком положении? Разумеется, своим телом. О, Жавер не был неприступен для женщин, как казалось всему его окружению. Хотя нет, пожалуй, он сам оставался холоден к женским попыткам привлечь его внимание, но принимал ту часть себя, которая иногда просила плотских наслаждений. Конечно, для женщин, как и для всего остального, в его жизни был особый распорядок. Раз в неделю он, надвинув шляпу, шел пешком до небольшого домика на окраине Парижа. Там хозяйкой была престарелая женщина, которая при свете дня выглядела божьим одуванчиком, а на деле же занималась тем, что устраивала встречи таким же, как инспектор Жавер, мужчинам. Ему всегда приводили молодых женщин, недавно познавших грех плоти, но уже освоившихся в нем — Жавер не любил крайностей, когда однажды матрона прислала ему свою девственницу-дочку, желая отблагодарить за частые визиты, он с возмущением отослал девушку назад. Эта же воровка напрашивалась сама. Она стояла, протягивая к нему руки сквозь прутья решетки, и как будто звала его. Она хотела его отблагодарить. Ты на работе, напомнил себе Жавер. Нельзя. Но девушку эту он уже хотел и знал, что если не воспользуется возможностью сейчас, то потом ее не будет. Суд, затем тюрьма — для нее. Жгучая неудовлетворенность — для него. К черту! Он распахнул дверь камеры и снова закрыл ее на ключ — уже за собой. – Я покажу тебе, как отблагодарить меня, – сказал он немного хрипло. До девушки, наконец, дошло, что она наделала. Она ахнула и попятилась. – Нет, инспектор, вы неправильно поняли... – Молчи, воровка. Ты не в той ситуации, чтобы спорить. Ты пыталась украсть у достопочтенного члена городского совета. – Но ведь вы сами только что спасли меня от двоих мужчин! Она была готова заплакать, вжимаясь в стену. Ее волосы — темные — падали ей на лицо, но Жавер все-таки заметил, что ее кожа смугла, а глаза — темные. Похожа на цыганку, но не цыганка. – Не вижу в этом проблемы. Их было двое, я — один. Они бы не отставали от тебя всю ночь, а мне хватит одного раза. Ты ведь знаешь, как платить телом. Не ломайся. Он схватил ее за руку, преодолевая отвращение к грязи. В конце концов, он и так погряз в предательстве своего чина — значит, и грязь телесная не должна его смущать. Вжав ее лицом в решетку, он прижался к ней грудью. Пусть грязная, пусть преступница, но все-таки — женщина. Живая, теплая. Трепещущая перед ним. Инспектор Жавер исчез, появился демон. В этом была его тайна — он переставал быть самим собой, когда чувствовал власть над женским телом. Всякая медаль имеет обратную сторону. Девушка перестала брыкаться. Быть может, это было больно — ведь на каждый рывок Жавер давал отпор, и прутья решетки впивались ей в тело. А может быть, ей понравилось ощущение его силы и напрягшейся плоти? Скорее, первое. Хорошо. Придерживая ее одной рукой, другой он расстегнул ремень брюк, который уже причинял боль. Вот так, хорошо. Вынув ремень, он продел его через решетку и снова застегнул на спине девушки — теперь уж она точно не вырвется. Задрав ее незатейливую юбку, Жавер взял ее одним рывком. Девушка завыла — ей было больно. Он попробовал двигаться — трудно, туго. Сухо. Хорошо! Он любит несильную, но обжигающую боль. Затрудняет трение, но ему так нравится гораздо больше. Редкая находка — те женщины, которых ему поставляли раз в неделю, были неизменно готовы принять его. А эта не была. Не хотела. Напрягаясь изо всех сил, вжимая ее в решетку, он стал двигаться. Становилось все легче — неужто ей нравилось? Нет, вряд ли, скорее, она просто смирилась и расслабилась. Они все такие — женщины. Только создают иллюзию сопротивления. Еще две минуты — и все. Великолепно! Он облегченно вздохнул, забрал свой ремень, отпер решетку. Девушка осела на пол и боялась шевельнуться или сказать хоть слово. Жавер чуть помешкал, а затем протянул ей руку и произнес: – Иди со мной. Та вскинула голову и затравленным взглядом воззрилась на него. – Зачем? – Ты будешь со мной. – Что вы имеете... – Ты станешь моей, а я освобожу тебя от тюрьмы. Сделаю вид, что твоей кражи не было. Девушка с трудом, держась за стену, поднялась и, уже куда смелее смотря на него, сказала: – Если ценой тому будет тот же кошмар, то лучше тюрьма. Жавер снова вздохнул. – Я не всегда такой. Я такой только во время... хм... в любом случае. Тебе стоит пойти. У тебя будет крыша над головой, своя комната, чистая одежда... еда три раза в день... Он понял, что нашел правильный рычаг. Девушка вздрогнула при упоминании регулярной еды. Ну конечно, судя по ее костлявым ключицам, на улице ей много есть не приходилось... – А взамен ты раз в неделю будешь терпеть мое общество. Всего один раз. Уверен, на улицах тебя насиловали гораздо чаще. Девушка колебалась. Она стояла перед выбором — стать проституткой, продающейся за еду, или сгнить в тюрьме, где тоже будет не мало похотливых надзирателей... – Я согласна, – тихо и коротко сказала она. – Я пойду с вами. Но вы не хотите хотя бы узнать мое имя? – Полагаю, мне придется, – сказал Жавер, пропуская ее вперед. – Эпонина. Меня зовут Эпонина.