Притяжение

Эпонина считала себя хорошей воровкой, потому что ни разу не попадалась. В конце концов, ее родители не были примером для подражания - папаша Тенардье хоть и был предельно осторожен, но частенько мог угодить под суд за мелкие преступления. Он называл это удачей, потому что о его крупных преступлениях не знал никто. Для полиции он был "этим чокнутым жуликом", как и его жена, и слоняющийся без дела сынок, и дочь... Вся семья стояла на пути преступления, а сухой из воды научилась выходить только Эпонина. Кто бы мог подумать, что из-за такой глупости, из-за туго набитого кошелька... Впрочем, она не привыкла жалеть о содеянном. Впервые оказавшись в камере, Эпонина не испугалась. Нет, она боялась другого - неизвестности. Ее что, и правда будут судить? Как это происходит? Что она должна будет говорить в свое оправдание? Но был и еще один страх. Эпонина испугалась жадных взглядов жандармы, и того, как одобрительно свистели другие заключенные, когда ее проводили мимо ряда камер. Некоторые заключенные даже пытались вцепиться в нее, протягивая руки сквозь прутья, но получали дубинкой от жандармов. Эпонина словно оказалась среди своры голодных псов, и бедняжка радовалась, что их разделяла сталь. Пока жандармы не вернулись, ухмыляясь так, словно придумали хорошую шутку. Они не церемонились. Один просто стиснул Эпонину, задирая ее юбки, а второй тут же пристроился между ног, стаскивая брюки. У него возникли какие-то проблемы с ремнем. Наблюдай Эпонина эту ситуацию со стороны, она посчитала бы ее комичной и достойной остроумного комментария, но от страха девушка проглотила язык. Она только и успевала, что плакать и звать на помощь, прекрасно понимая, что никто не услышит. - Не визжи, - зашипел на нее один из жандармов. - Какая-то же польза от тебя должна быть... * * * Она проснулась в холодном поту, второй раз за эту ночь. С ее губ даже сорвался испуганный вскрик. Какое счастье, что Жавера вызвали на место преступления - она сквозь сон слышала, как в ночи постучали во входную дверь и Жавер ушел в спешке - он не мог услышать ее жалобного крика. Это была вторая ночь, проведенная в доме инспектора, и до сих пор он держал свое обещание, не прикасаясь к ней, даже ни о чем не спрашивая без надобности. Только изредка Эпонина ловила на себе его сосредоточенный взгляд, такой темный, что по спине ее бежала дрожь. Выражение его лица менялось так редко, что казалось нарисованным - вечно одно и то же безразличие, и лишь глаза вспыхивали то презрением, то ненавистью, то скукой... Или же тем, о чем Эпонина совершенно не желала думать. Инспектора Жавера она до своей неудачной кражи ни разу не встречала. Папаша говорил, что это большая удача, ни разу не столкнуться с этим "смердящим псом". По такому нелестному описанию, а еще по карикатурам Гавроша, Эпонина представляла себе мужчину крайне неприятного и озлобленного на весь мир. А тот Жавер, который спас ее, был высоким, внушительным, похожим на грозовую тучу, готовую разразиться громом и молниями - но вызывал странное восхищение и трепет. Когда он откинул от входа в ее камеру жандармов, девушка на миг поверила в благородство. Перед ней был волк, но волк, призванный раздирать вклочья во имя Закона, а значит, и справедливости тоже. Эпонина снова ошиблась. Он взял ее так же бесцеремонно, как когда-то - Монпарнас. Разве что тому нравилось таскать жертву за волосы, посильнее сдавливать запястья, растягивая мучения, а Жавер лишь утолил голод. Наспех, не заботясь о ней, но и не становясь очередным кошмаром, как тот, кто лишил ее девственности... Отец постоянно водил домой своих дружков, и сначала Эпонина их несколько не интересовала. Те, что похуже, пугали ее и хохотали, когда девочка в ужасе улепетывала наверх. Те, что получше, пожимали ее маленькую ручку и говорили, что она похожа на принцессу, но звучало это презрительно, не по-доброму. Тогда Эпонина считала, что Монпарнас из тех, что получше. На деле он был худшим из худших. Тенардье не задумывался о том, что дочь растет и становится интересна мужчинам. Он и подумать не мог, что Монпарнас однажды воспользуется детской наивностью и возьмет ее. Эпонине тогда было четырнадцать или пятнадцать - она не помнила точно, потому что мадам Тенардье никогда не озадачивалась именинами собственных детей. От одного воспоминания об ухмылке Монпарнаса Эпонина вздрагивала. Конечно, ему досталось от отца. Тенардье даже размышлял, не исключить ли его из шайки, но лишиться такого умелого приспешника он не мог. Насилие не повторилось, Монпарнас хорошо усвоил урок, но произошедшее прочно засело в памяти Эпонины. Она поняла, что мужчинам нельзя доверять. В окружении отцовских прихвостней ей не приходилось сталкиваться с честностью, Эпонина наблюдала лишь самые низкие поступки, грубость и невежество, она росла среди преступности, и все же оставалась прекрасным цветком, пусть и обросшим шипами. Мать однажды посетовала, что для воровского мира Эпонина слишком мягкотелая. Видно, она была права... Иначе каким образом она оказалась в доме инспектора Жавера?.. Окончательно проснувшись, девушка прошла на кухню - здесь ясно ощущалось отсутствие бережной женской руки, поскольку стол даже не был укрыт скатертью, что уж говорить о корзине с фруктами или о вазе со свежими цветами, да и буфет был почти пуст - и раздобыла себе ломоть хлеба. Она заметила, что инспектор не потрудился позавтракать перед уходом. Эпонина не знала, почему ее это вообще волновало, ей и самой кусок в горле не лез, но она ела по привычке, как любая другая нищая, боящаяся, что другого шанса может не представиться. Она как раз направлялась обратно в комнату, когда услышала шаги у входной двери. Не прошло и мгновения, как перед ее глазами возникла фигура Жавера - и черт возьми, он был зол! Он замер, глядя на нее с каким-то недовольством, точно Эпонина допустила очередную ошибку, попавшись ему на пути. Она уже чувствовала, что это и впрямь так. Одного взгляда на его часто вздымающуюся грудь и жесткую линию рта хватало, чтобы понять - просто пройти мимо он не позволит. - Что-то случилось? - тихо спросила Эпонина. - Случилось, - прошипел он, приближаясь. Сердце Эпонины учащенно забилось, но Жавер прошел мимо нее, толкнув ее плечом и на ходу расстегивая пуговицы плаща. На кухне он быстро распахнул одну из дверц шкафа, обнажая хорошую коллекцию напитков. Эпонина спокойно наблюдала, как он извлекает из ниши бутыль виски. Проследив за ее взглядом, Жавер мрачно улыбнулся. - Не бойся. Я ведь говорил, я не монстр. Моя работа всего лишь выводит меня из себя. Эпонина осторожно прошла в комнату и присела на самый краешек стула, снова же, по привычке. Когда папаша буянил, она предпочитала находиться подальше. Впрочем, Эпонина не знала, как вел себя, столкнувшись с алкоголем, Жавер. И не очень хотела узнать. - Что именно? - спросила Эпонина, чувствуя себя крайне неуютно, пока Жавер откупоривал бутыль и наполнял рюмку. - Люди, - спокойно ответил он. - Нарушающие закон? Возможно, в голосе ее прозвучала насмешка, потому что Жавер замер. Он не поднял головы, но устремил на нее глаза, полные холода, и Эпонина вновь почувствовала дрожь. - Смешно слышать это от воровки, - задумчиво произнес Жавер. - Не знающей, что есть закон, - осушив рюмку, он продолжил, и голос его снизился до бархатной поступи хищника. - Есть человек, которого я ненавижу больше остальных. Он бежит от меня уже много лет, и когда я достану его, я испытаю такое удовлетворение, что наверняка умру. - Но ведь благодаря поимке одного человека преступность не будет истреблена, - ответила Эпонина. Ее руки потянулись к бутыли, чтобы вновь наполнить рюмку инспектора. "Что ты делаешь?" - кричал ее разум, но девушка вдруг ясно увидела способ исчезнуть из этого дома, способ вновь обрести свободу. Жавер молча следил за ее движениями, полуприкрыв глаза. - Невозможно истребить преступников... мадемуазель. Они в точности как крысы. Меня доводит до бешенства лишь один, и сегодня я снова упустил его. Эпонина поставила бутыль, и в тот же миг рука сомкнулась на ее тонком запястье, выворачивая его. Девушка вскрикнула - больше от испуга, чем от боли. - Не думаешь же ты, что за один день я допущу два промаха? Немного виски - и я уже потеряю способность соображать? И не пойму, что уличная девчонка пытается обмануть меня? - Я просто пыталась услужить, - всхлипнула Эпонина, не двигаясь, чтобы невольно не повредить руку. Он держал ее крепко, но не больно. Боль могли принести лишь ее попытки вырваться. Жавер посмотрел на нее так прямо, что Эпонина сразу поняла - она снова оступилась. - Ты уже услужила мне однажды, - прошептал он. Рывком заставив Эпонину встать, Жавер выпустил ее и с удовольствием прочел в глазах девушки страх. Она попятилась, кусая губы и произнося еле слышные извинения, невразумительные, нисколько не интересующие его. Жавер приблизился к ней; Эпонина прекрасно видела, как спокойствие стирается с его лица, уступая место похоти. Ему нравилось, быть может, чувство опасности в накалившемся воздухе? И ее страх, и вместе с тем неизменная покорность. Жавер протолкнул ногу меж ее колен и тесно прижал Эпонину к стене. Его дыхание обжигало ее шею, и она не могла понять, приятно это или отвратительно. Она чувствовала, как его руки заскользили вниз по ее ногам, забираясь под юбки. При первом касании девушка вздрогнула. Инспектор почти не прикасался к ней там, в камере. Эпонина зажмурилась, чтобы не видеть его горящих глаз. Отдаваться инспектору в первый раз, не видя его лица, было гораздо легче. - Неделя еще не прошла. Вы обещали, - прошептала она прерывающимся голосом, наблюдая, как он быстро стаскивает с себя мундир, оставаясь в одной рубашке. Эпонина вперилась взглядом в ровные ключицы и широкую грудь, открытую глубоким вырезом. Жавер схватил оба ее запястья и Эпонина, неожиданно для себя, отдернулась и воинственно воскликнула: - Вы, черт возьми, нарушили обещание! - Глупая, я не давал тебе никаких обещаний. Я сказал... я сказал, что ты будешь принадлежать мне... Последние слова он выдохнул Эпонине в ухо, приподнимая ее над своей возбужденной плотью. Проникновение было резким, глупо было думать, что Жавер начнет с ней нежничать. Из горла Эпонины вырвался тихий всхлип, пальцы ее впились в его плечи, чувствуя под тканью рубашки перекатывающиеся мышцы, полные напряжения. - Если я чего-то хочу, - прошипел Жавер, - Я не жду согласия. Эпонина закусила губы, чтобы не радовать его болезненными стонами, но они все равно вырывались, когда инспектор вбивался в нее, яростно сжимая тело девушки, напористо вдавливая в стену - и все это под хриплое, возбужденное дыхание, с каждым мгновением сильнее обдающее жаром. Эпонине казалось, что скоро ее кожа расплавится, таким разрушительным вожделением на нее накатывала сила инспектора. Под раскат удовольствия, пронзающий все его мощное тело, Жавер ухватился за ее темные волосы и потянул, до боли сжимая их пальцами. Эпонина всплакнула, но безропотно откинула голову. Это было грубо, больно, но по-своему страстно и... поощрительно. Словно в миг своего триумфа ему захотелось большего физического контакта, почувствовать девушку еще сильнее, вырвать из ее губ хоть что-то, похожее на настоящий стон. Эпонина таращилась в потолок, чувствуя, как его тело расслабляется, как рука слабеет и перестает удерживать ее. Жавер прогнулся вперед, почти прикасаясь губами к ее шее, переводя дыхание, а она стояла, одервеневшая, пока не нашла силы оттолкнуть его. Она почти пересекла комнату, когда услышала голос Жавера, металлический, как всегда увереный: - Если так будет всегда, между нами не возникнет проблем. Помни об этом. ...И о том, что будет, если вдруг откажешься. О да, Эпонина поняла намек без лишних объяснений. Сдержанно кивнув, она скрылась в спальне и там разрыдалась, не понимая, когда успела стать такой слабой.