***
Кровь неприятно пульсировала в висках и в районе шеи, вызывая жжение на коже, будто я получила несколько ожогов на лице. Голова гудела, тело полностью расслабилось и сейчас отказывалось подчиняться командам мозга. Я неохотно приоткрыла глаза и наткнулась взглядом в однотонный белый потолок. Напрягать зрение и жмуриться мне не пришлось: свет был приглушен, и в комнате царил приятный полумрак. Проморгавшись, я аккуратно приподнялась на локтях и оглянулась вокруг себя, отмечая, что лежу на кожаном диване, а просторное помещение, в котором нахожусь, напоминает чей-то офис или кабинет. Длинный, прямоугольный стол со стеклянным покрытием в рамах из темного дерева, несколько светлых диванов и массивных кресел, дорогие светильники, стоявшие на тумбочках по углам комнаты и испускавшие ровный, желтоватый свет, разгонявший тьму в паре метров вокруг – весь интерьер выдавал значительный вес набитого кошелька своего хозяина. Стену напротив меня образовывало одно единственное гигантское окно, открывающее взору ошеломляющий ночной пейзаж. Сквозь стекло, покрытое желтоватыми бликами, виднелись огни огромного города, отсюда кажущегося лишь чередой из темных силуэтов небоскребов. Внизу тянулись сияющие красно-золотые линии мчащихся по шоссе автомобилей, в темных стеклах зданий застыли отражения неонового света вывесок и яркого пламени, горящего на безымянной высоте. Великолепие искрящейся картины настолько захватило воображение, что я не сразу заметила темную фигуру, стоявшую у окна, скрестив руки за спиной и наблюдая за мерцающими огнями мегаполиса. Человек был повернут ко мне спиной и моего пробуждения пока не замечал. Я бесшумно приподнялась на диване и спустила ноги на паркетный пол, не сводя глаз с одетого в длинный черный плащ мужчины. Бегло окинув взглядом комнату, я заметила закрытую дверь в противоположной от окна стене. Может, мне удастся улизнуть? Тихо встав на ноги, я сделала пару неуверенных шагов в сторону выхода, краем глаза следя за фигурой, всё еще изучавшей вид на ночной город. Осмелев, я отвернулась от окна и, едва касаясь земли, прокралась к двери. Я уже обхватила пальцами изогнутую ручку, как меня осек холодный голос, пустивший ряд мурашек по позвоночнику: – Можете даже не пытаться: она заперта. Решив всё-таки попробовать удачу, я дернула ручку на себя, но замок только издал недовольное скрежетание, чем вызвал тихий, довольный смех у меня за спиной. Я чертыхнулась и обернулась в сторону мужчины, до сих пор стоявшего ко мне спиной. Вздохнув, я медленным шагом подошла к окну и встала по правую руку от фигуры, внимательно оглядывая город за прозрачной пеленой. Вдали виднелся черный силуэт шпиля, смутно что-то напоминавший. Присмотревшись, я поняла, что это Эмпайр-Стэйт-Билдинг. – Снова Нью-Йорк? – поинтересовалась я, переводя взгляд на стоявшего рядом человека. Темнокожий мужчина лет пятидесяти пяти неотрывно следил за отпечатками огней на стеклах и машинах, абсолютно не обращая на меня внимания. Посверлив с минуту незнакомый профиль, я снова отвернулась к окну, пытаясь рассмотреть прохожих на улицах, которые отсюда казались едва различимыми точками на земле. Муравьи: ни дать – ни взять. – Такие маленькие, не правда ли? – неожиданно прозвучал голос слева. – Мм? – вопросительно промычала я, поворачиваясь в сторону мужчины. – Кто? – Люди, – разъяснил он. – Наверняка они вам кажутся… несущественными. После того, что вы видели в своей жизни. – Нет, – покачала я головой. – Маленькими – возможно. Быстротечными – обязательно. Но я не могу назвать их несущественными. Каждый из них может случайным образом войти в историю человечества, хотя планировал провести тихую жизнь в уютной квартирке где-нибудь за городом… – Но потом случается что-то непредвиденное, и бедолага оказывается в самом центре событий, невольно проходя испытания на прочность морали, – заканчивает за меня мужчина. – Знакомая, печальная история. – Почему же печальная? – удивляюсь я. – Именно так и рождаются герои. «Одни легенды живут, другие обращаются в прах или в золото»*. Собеседник одобрительно хмыкает и вновь замолкает, любуясь пейзажем. – А ведь всё это в любой миг может исчезнуть, – кивает он в сторону окна. – И если раньше мы были убеждены, что причиной станет ядерная война, то сейчас – вторжение из других миров. – Вам что-то не нравится? – язвительно протягиваю я, изгибая бровь дугой. – Дело не в том, нравится мне или нет, – чуть повышает тон мужчина. – А в том, что слишком быстро поменялось наше мировоззрение. Причем коренным образом. – Рано или поздно это должно было случиться, – пожимаю я плечами. – Вы же не думали, что люди – единственные разумные существа во Вселенной? Рядом раздается тяжелый вздох, и комната опять погружается в тишину. Через пару минут я не выдерживаю и одергиваю собеседника: – Я понимаю, что мы очень мило беседуем, но вы можете объяснить, что здесь происходит? Мужчина медленно поворачивает ко мне голову, и я невольно приоткрываю рот от изумления: вместо левого глаза на лице афроамериканца красуется черная повязка. – Вас что-то конкретно интересует? – вежливо спрашивает он. – Кто вы? – едва слышно выдыхаю я. – Николас Фьюри, – представляется мужчина, чуть сгибая корпус в поклоне. – Директор Щ.И.Т.а. Я стискиваю зубы, подавляя в себе желание закатить глаза. Любопытно, а все тираны – одноглазые? Я, похоже, нашла достойного собеседника для Одина Всеотца. – Вам что-то не нравится? – передразнивает меня Николас, приподнимая брови. – Что произошло в Нью-Мексико? – игнорирую я его издевку. Фьюри вздыхает и подходит к рабочему столу, доставая из верхнего ящика файл с фотографиями. Я медленно подхожу к мужчине, следя за его манипуляциями. – Единственное, что мне известно – это то, что небольшой городок в этом штате был разрушен почти до основания вследствие вооруженного конфликта, итогом которого стала победа нашего общего знакомого. После этого, как мне доложил Коулсон, Тор вернулся к себе на Родину и пока что не возвращался. – С кем он дрался? – недоумевающе пробормотала я, перебирая в голове возможные варианты. Ваны? Йотуны? Альвы? Да на кой?! Зачем любой из этих рас было прилетать на Землю? И уж тем более связываться с Тором?! – Корректно назвать эту штуку мы так и не смогли, – хмыкнул Николас. – Размытые фотографии – это вся информация, которая у нас есть, – продолжил директор, протягивая мне тоненькую, аккуратно сложенную стопку фотографий. Его голос прозвучал настолько фальшиво, приторно и наигранно-досадно, что я непроизвольно сморщилась и дернула плечом. – Ложь, – прошипела я, не в силах совладать с болтливым языком. – Сомневаюсь, что человек, негласно правящий миром, стал бы выдавать всю информацию, которая у него есть. Даже ближайшему другу, и тем более едва знакомому инопланетянину. Фьюри прыснул, но руку с бумагами не убрал. Наоборот, настойчивей протянул их в мою сторону. Я неохотно приняла фотографии из его рук и бегло пробежалась взглядом по расплывчатым картинкам. Несмотря на плохое качество, я отчетливо видела силуэт светловолосого мужчины, смутно напоминавшего Тора, и еще одной огромной золотой фигуры, выходившей из дыма, которую никак не могла разобрать. Все фотографии были сделаны с одного ракурса, но зато немного в разное время. Я быстро пролистала стопку до последнего кадра, где серое облако немного развеялось, и среди разрушенных зданий и горящих машин стоял… Разрушитель. Я судорожно вздохнула и разомкнула внезапно ослабевшие пальцы - фотографии выпали из рук и, медленно кружа в воздухе, поблескивая глянцевой стороной, на которой играли желтоватые блики, разлетелись по комнате и упали на пол. Я продолжала глядеть на замершие во времени моменты чьей-то жизни и не могла поверить своим глазам, когда натыкалась на очертания золотого пластинчатого Стража артефактов. Всеотец… Он бы не смог натравить Разрушителя на собственного сына… Тогда кто? Отдать подобный приказ имеет право только Царь Асгарда… – Знаете, что это такое? – спокойно спросил директор, опираясь ладонями о стол. – Оружие, – просто ответила я, покачав головой. – Тогда что вас так удивило? Я медленно сглотнула и провела краем языка по губам. – Необычное оружие, – едва слышимо начала я. – Если быть краткой, то его может привести в действие только правитель Асгарда. Никто другой. Тот Царь, которого я помнила и знала, не смог бы его применить. – Почему же? – не понял Фьюри. – Тор – его сын, – кратко пояснила я. Мужчина замолчал на несколько секунд, переваривая информацию, а потом вполне закономерно поинтересовался: – Быть может, монарх сменился? У него есть еще наследники помимо бога грома? Я поджала губы и отошла на пару шагов назад, не желая отвечать на этот вопрос. Может, потому что не хотела рассказывать лишнего Фьюри, может, потому что не хотела подставлять своего давнего друга в глазах директора. А может, потому что сама не хотела в это верить, боясь, что эта горечь, оседавшая в горле колющей болью, стелющая дымчатую пелену из слез на глаза и обвивающая раскаленными добела цепями сердце, может оказаться правдой. Я сглатываю душащий ком в горле и осипшим голосом хриплю: – Зачем меня сюда привезли? Николас, хвала Звездам, не возмутился резкой смене темы, проявляя крупицу уважения к моим расшатанным нервам. Вместо этого он придавал своему голосу беспечность и напущенный оптимизм, отдающий приторно-сладкой гадостью на языке и который безумно хотелось сплюнуть. – А вы сами как считаете, мисс Эмбертон? – Изначально предполагала, что меня будут резать, как лабораторную крысу, – протягиваю я, нарочито медленно оглядываясь по сторонам. – Но я не учла, что вы решите пойти на переговоры. – Резать вас никто не собирается, – поднимает руки Фьюри в капитулирующем жесте. – И информацию выпытывать мы тоже не будем, – добавил директор, заметив, что я собираюсь что-то сказать. – Коулсон передал мне, что в ваших кругах это карается казнью. Это так? Я молча кивнула, подтверждая правдивость его слов. – Странные у вас методы, – прыснул мужчина. – Вроде бы должны уйти далеко вперед в развитии, а тут… – Зато предательство у нас – крайне редкое событие, – развожу я руками. – А измена престолу – тем более. В Мидгарде же такого барахла – хоть отбавляй. – В Мидгарде? – переспросил Фьюри. – В смысле, на Земле? Я вновь неохотно киваю и продолжаю говорить, предварительно кашлянув в кулак: – Так что вы будете со мной делать? Мужчина вздохнул. – Сами понимаете: отпустить я вас не могу. – Ну, кто бы сомневался, – пробурчала я. – А устанавливать за вами беспрерывную слежку мне накладно. – Боитесь, что найму парочку киллеров? – чуть ли не пою я, покачиваясь на месте. – Боюсь, что у меня не хватит ни денег, ни агентов, чтобы за вами уследить, – отвечает Фьюри без капли иронии в голосе. Я тихо смеюсь и качаю головой. И того, и другого ему более чем хватит, просто по какой-то необъяснимой причине Николас не хочет этого делать. – Поэтому предлагаю альтернативу. А вот и нашлась причина. – Какую? – без особого интереса спрашиваю я. – Вы можете пойти работать в Щ.И.Т. Я закашлялась, буквально поперхнувшись воздухом. Он ведь шутит, да? Я робко поднимаю взгляд на директора, но тот ожидает моей реакции с абсолютно серьезным видом. Всеми силами пытаюсь выдавить из себя хоть слово, но в итоге просто смеюсь, прикрывая ладонью глаза. – Что смешного? – искренне недоумевает мужчина. – Вы думаете, что я пойду работать в Щ.И.Т.? Пойду работать на вас? – непозволительным жестом тычу я в сторону Фьюри указательным пальцем. – Да. Почему нет? Я мигом стираю улыбку с лица, вновь одевая равнодушно-спокойную маску: – Буквально первый факт, который я узнала по прибытию на планету – это то, что Щ.И.Т.у нельзя доверять. – С чего бы это? – раздраженно цедит сквозь зубы афроамерканец. – Ну, вряд ли организация, похищающая людей, сможет заманить меня на стажировку своими нравственными принципами! – Похищающая людей? О чем вы, черт возьми? – искренне недоумевает мужчина. – Да так, – беспечно машу я рукой и мелко мотаю головой, поджимая губы. – Знавала одного. Имя Эндрю Смита вам ничего не говорит, директор? Фьюри на секунду застывает, задумавшись, но через пару секунд он уже улыбается, обнажая ряд ровных, белоснежных зубов. – Вы о его сестре? Я изумленно приподнимаю брови и неуверенно киваю головой. Удивительно, что он до сих пор помнит. По словам Эндрю, его сестра пропала вот уже одиннадцать лет назад. Так почему же… Николас тянется рукой к черному маленькому наушнику, который я сперва не заметила во мраке помещения, и почти что ласково произносит: – Мария, зайдите ко мне в кабинет. Я непонимающе смотрю на мужчину, но Фьюри поднимает руку ладонью вперед и прикрывает глаз, как бы говоря: «Терпение». Меньше, чем через десять секунд дверной замок щелкает, и внутрь вбегает темноволосая женщина в синем костюме. Видимо, она была неподалеку, раз так быстро успела дойти, и более того, скорее всего она дежурила у входа, раз у нее был ключ, чтобы открыть дверь. – Сэр, вы вызывали? Что-то случилось? – обеспокоенно спросила девушка, машинально потянувшись рукой к кобуре, крепившейся на правом бедре. Николас прокашлялся и, размашистым движением указав на вошедшую, обратился ко мне: – Позвольте представить. Одна из лучших моих сотрудников: Мария Хилл. Урожденная – Смит. Поступила на службу одиннадцать лет назад. С тех пор числится под грифом «Пропала без вести» для всего мира, включая свою семью. Мария поджала губы, складывая их в тонкую бледно-розовую нить, явно не довольная разоблачением личной информации. Пускай она была не шибко приватной или ценной и не лежала в сейфе за семью печатями, со всех сторон обклеенная ярко-красными надписями «Совершенно секретно», девушке явно не понравилось поведение начальника. Но он на то и начальник, что перечить ему не положено. – Агент Хилл, у вас ведь есть брат? – будто только что вспомнив, спросил Фьюри, прищурив свой глаз. – Есть, сэр. Младший, – неохотно ответила Хилл, опуская взгляд в пол. – Эндрю, если я не ошибаюсь? – уточнил директор. – Так точно, сэр. Эндрю Смит, – подтвердила агентесса. – Скучаете по нему? – Временами, – бормочет девушка. – Почему не позвоните? Не пообщаетесь? – Любые контакты с членами семьи, не подозревающими о деятельности Шестой Интервенционной Тактико-оперативной Логистической Службы, могут быть опасными и представлять для них угрозу, – на одном дыхании выпалила Мария заученную речь. Было явно видно, что она ее терпеть не может и цедит ее сквозь стиснутые зубы, лишь бы не сбиться и не сказать слово против установленных принципов. Но ей приходилось негласно соглашаться с отскакивающим от зубов правилом: Хилл нужно было защитить семью, и она это делала единственным возможным для нее способом… Не втягивала их в неприятности. Я невольно прониклась уважением к агентессе и сочувствием к ее брату: ведь он мысленно похоронил свою сестру много лет назад, и хотя сам себе Эндрю в этом не признавался, в его сердце еще теплилась надежда о возвращении родного человека. Смотрелась вся ситуация до боли знакомо и жутко. Только имена в переписанной истории были немножко другие, а главные персонажи жили не в противоположных концах Нью-Йорка, грозя столкнуться однажды друг с другом на улице, а в разных мирах, не ведая, жив второй, или нет. На душе противно заскреблись кошки, оставляя после себя по четыре кровоточащие полоски от острых когтей. Я встряхнула головой, чувствуя, что в любой момент могу снова выпасть из реальности, и посмотрела на Хилл. Девушка стояла, сцепив руки за спиной замком и расставив ноги по ширине плеч, и смотрела на Фьюри немигающим, твердым взглядом выразительных глаз цвета стали. Темные волосы были собраны в незамысловатую прическу, причем явно не для того, чтобы выглядело красиво (много прядей выбилось, некоторые спутались), а для того, чтобы было удобно, и волосы не мешали работать. Несмотря на издержки профессии, лицо выглядело женственным: все черты были тонкими, линии губ и скул – изящными и плавными. Её можно было назвать привлекательной, если бы не холод, скользящий по всей ее фигуре. Во всем ее поведении, в ее манерах, выдержке и способам подавать себя прослеживалась официальность и серьезность, что сразу превращало женщину в некое безликое существо с ледяной душой и уверенным в своей правоте сознанием, которое скорее походило на предмет интерьера, чем на чувственную натуру с пламенем в глазах. – Агент Хилл, – прервал тишину директор. – Моя очередь вас знакомить. Фьюри обернулся в мою сторону и указал на меня ладонью: – Наш новый агент. Отделение проекта «Мстители». Я уже открыла было рот, чтобы возмутиться, но Николас продолжал говорить, не обращая на меня внимания: – Введите в базу данных новой записью. Биографию поставить под гриф «Совершенно секретно». – Но… – вклинилась я. Фьюри вскинул руку и отчеканил: – Возражения не принимаются. Я снова открыла рот, посылая в сторону директора гневный взгляд, но сказать мне ничего не дали: – Это приказ. – Я пока не ваша подчиненная, чтобы следовать приказам, – прошипела я, едва сдерживаясь, чтобы не оскалиться. – Уже да. Я не выпущу вас из здания, пока не смогу убедиться, что вы не будете разглагольствовать полученную информацию. Выходит, у меня два варианта: нанять вас к себе на работу или пристрелить. Выбор за вами. Я сжала руки в кулаки, давя в себе желание броситься на директора и попытаться его придушить. Гордость твердила, что так и нужно сделать. Логика твердила, что у Хилл пистолет, и она не преминет им воспользоваться, если я сделаю хоть шаг к ее руководителю. Инстинкт самосохранения твердил, что нужно соглашаться на предложение, а остальное пусть горит в аду. Сердце же бешено стучало, отдаваясь ритмичными ударами в груди, в висках, на шее, и молчало, не желая вмешиваться в перебранку первых трех, лишь неразборчиво шумело, неслыханно быстро гоняя по венам оледеневшую кровь. – Вы определились? – язвительно спросил Фьюри, вырывая меня из раздумий. Я цокнула языком и молча кивнула, поджимая губы. Через пару секунд я безмолвно приоткрыла рот, силясь выдавить из него нужные звуки, но голос меня не послушался и предательски сорвался на первом же слове. Я прокашлялась и попробовала снова: – Я… согласна работать на Щ.И.Т. Директор хлопнул в ладоши и махнул рукой Хилл, как бы говоря, что она может идти. – Но сэр. Под каким именем мне ее записать? Вы так и не сказали, – напомнила девушка, бросив на меня короткий взгляд. – Пусть сама выбирает, – пожал плечами директор. – Единственное ее имя, которое мы знаем – ненастоящее. Мария изумленно приоткрыла рот, пораженная этой новостью. Видимо, в Щ.И.Т.е не ведали, каково это: где-то не знать истины. Они привыкли работать, досконально изучив местность, пролив свет в самые затаенные участки игровой площадки, рассмотрев каждую трещинку на поле. Что ж, пусть попробуют хоть раз поблуждать во тьме. – Можете выбрать псевдоним или прозвище, – предложил Фьюри. – Бартон у нас долгое время только под ним работал. – Сокол… – понимающе проговорила я, опуская голову и рассматривая пол под ногами. – Не совсем. Соколиный глаз, – поправил меня мужчина. Я хмыкнула, вспоминая историю с глазным яблоком. Иронично… – Так как мне вас записать? – раздался голос Марии Хилл, впервые за это время обратившейся ко мне напрямую. Но я ее уже не слышала… Мысли витали в голове без какой-либо цели, подкидывая то один образ, то другой, складывая из них замысловатые картинки, похожие на сложную и запутанную мозаику. Временами они обрывались, сменяясь другими, или вращались, как в калейдоскопе, быстро сменяя изображения, словно это были кадры фильма – зазубренные осколки памяти, плавно перетекавшие в четко прорисованное воспоминание… Захлопываю книгу, пуская в воздух небольшой столп пыли, и прикрываю глаза рукой, проводя ладонью по лицу. Рядом слышится звон стекла о стекло, мирное шипение варящегося отвара, ласкающее слух, в воздухе витает запах мяты и корицы, отдающие на языке терпким послевкусием магии. Открываю глаза и встаю с кресла, расставляя руки в стороны и сладко потягиваясь, мурлыча себе под нос только-только выученные руны. – Дочитала? – раздается насмешливый голос. Я промычала нечто утвердительное в ответ и подошла к улыбающемуся Локи, разглядывая готовящееся зелье. – Как успехи? – Почти готово, – протягивает трикстер, проводя рукой по ровным строчкам в книге. Всегда поражалась умению летописцев так безукоризненно выводить руны: некоторые были затейливо изогнуты кверху или книзу, завершаемые на кончике завитка жирной точкой; каждый повторяющийся символ не отличался от другого ни на миллиметр: ни по ширине, ни по высоте; на старой бумаге не было видно ни одной кляксы или помарки, а вместе слова складывались в длинные цепочки, чуть поплывшие от толстого пера или чересчур жидких чернил, и оттого казалось, что писали их, не отрывая руки от пергамента. Вокруг расставлены всевозможные ингредиенты, порошки, взрывоопасные смеси, горько пахнущие травы, разноцветные жидкости в колбах, пробирках, чашах, стаканах, кубках, и всё переливается, временами искрится и истончает приятный терпкий запах, когда оказывается в умелых руках своего хозяина, перебиравшего всю эту мини-кладовую настолько быстро, что я не успевала следить за тонкими пальцами, подхватывавшими то один предмет, то другой прямо со стола. Я мало что понимала в зельеварении и в этом деле полностью доверяла Одинсону. В результате всех этих манипуляций, по его словам, должен получиться «Чтец Мыслей» – зелье довольно-таки редкое и ценное. Тот, кто его примет, против воли озвучивает все свои мысли, не контролируя собственный язык. Через неделю в Асгард должна прибыть делегация ванов для попытки заключения внеочередного перемирия. Мы с триктером хотим подмешать сыворотку в кубки с вином, которые без сомнения поднимут гости Златого дворца в честь нового союза с асами. Зелье заставит их высказать всё, что приходит в голову насчет договора. Будет интересно узнать, когда они планируют его нарушить: через неделю? Две? Ну что ж, посмотрим… – Черт, – неожиданно выругался Локи, впившись глазами в какую-то строчку в книге. – Что? – непонимающе спросила я, пытаясь проследить за его взглядом и понять, что его покоробило. Принц нахмурился и отошел от стола, скрещивая руки груди. – Еще одно составляющее нужно добавить, – едва слышимо пробормотал он, хмуря брови. – И у тебя его нет, да? – догадалась я. Локи мрачно покачал головой. – Пойдем на рынок и купим, – предложила я, пожав плечами. – Его на простом рынке не купишь, – хмыкнул Одинсон. – Слишком редкая вещь. – В Асгарде то она хоть есть? – испугалась я. Локи ухмыльнулся и медленно потер ладонью шею. – Должна быть… Теоретически… Трикстер прыснул и поднял на меня смеющийся, горящий взгляд: его глаза искрились изумрудным блеском, выделяясь ярким пятном на бледной коже. Радужка переливалась всеми оттенками зеленого, отражая запертую за стеклом магию, проглядывающую в уголках глаз и уже рвущуюся выплеснуться наружу, складываясь в затейливые волны цвета молодого леса. Губы сложились в ровную линию, готовую вот-вот изогнуться в игривой улыбке. По лицу скользил белый, холодный свет, падающий из окна, наполовину задернутого тяжелыми шторами. От всей фигуры Одинсона веяло насмешкой, граничащей с безумием. И это состояние, похоже, легко передается через воздух… Уже через пару секунд во мне тоже горело темное пламя, разжигающее сердце и обостряющее все эмоции до предела. Все черты будто отшлифовали, каждая грань превратилась в угóльные, зазубренные края, сознание накрыло пеленой безумия; вызванный азарт становился причиной, преступление – следствием, опасность – необходимостью. И зачем он только меня раззадоривает? Я до боли прикусываю губу и отвожу взгляд в сторону от трикстера, горящего изнутри, как зажженная спичка. Бегло осмотрев комнату, я медленно подхожу к окну, заведя руки за спину, буквально чувствуя, как Одинсон не сводит с меня ехидных, блестящих азартом изумрудных глаз. Главное не поддаваться… Стоит нам обоим окунуться с головой в это маниакальное состояние, мы невольно становимся причинами неприятностей разного рода и масштаба. Если магу хоть на долю секунды удастся поймать мой блуждающий взгляд, изумрудная бездна затянет меня на самое дно, в самые затаенные уголки темной души, которая до сих пор остается для меня неизведанной загадкой. Не имею ничего против, но сейчас нет настроения совершать безумные поступки… Дойдя до огромного окна в деревянной раме, испещренной тонкими линиями, как морщинками, я отодвинула плотную, тяжелую штору, собираясь выглянуть на улицу, но всё стекло было покрыто морозными серебристо-синими узорами, складывающимися в затейливо-изогнутые линии. Я подышала на окно и несколько раз провела по гладкой поверхности ладонью, выкраивая себе прозрачный участок. Когда я смогла взглянуть на мир за белесой пеленой, то невольно распахнула глаза и издала удивленный возглас: Асгард весь покрылся тонким слоем снега и теперь напоминал огромное ледяное королевство. Из-под снежной корки отовсюду проглядывало золото, блиставшее в лучах холодного, практические не гревшего землю солнца. Вся картина будто замерла, застыла на месте, не меняясь долгие мгновения, словно позволяя насладиться пейзажем в полной мере. Асы к снегу не привыкли: явление было здесь достаточно редким, но оттого не менее завораживающим. Я прочищаю горло и, обернувшись обратно к Одинсону, спрашиваю с легкой, спокойной улыбкой: – Что за составляющее? Локи удивленно вздернул бровь, явно не веря, что я еще в силах мыслить здраво, не отдаваясь в полной мере тьме в наших сердцах. «Чужая душа – потемки». Так вроде говорится? К нам это относится в полной мере: потемки, мгла – причем настолько непроходимо-густая, что кажется, будто ее насквозь пропитали чернилами. Но если другие этой тьмы боятся, то мы умеем наслаждаться ею, окунаясь в ласковый, тихий омут сознанием, но в бурлящую, дикую бездну душой. За подобное лезвие на границе чистого разума и не менее чистого безумия трикстеров и боятся, принимая черноту в сердце за неумение держать мысли в узде, вместо неумения окружающих понять, что таится в этой мгле. Там ведь темно, там ведь ничего не видно, так с чего люди взяли, что в пугающей, кромешной глубине живет только плохое? Там может тихо, скрытно обитать чувственность, отвага, жажда справедливости, рассудительность, ясность мысли… Но неизвестность всегда пугала людей. Особенно, если неизвестность заведомо черного цвета… – «Рубиновая слеза», – наконец проговаривает Локи, вырывая меня из мыслей. Я чуть морщусь, напрягая память и выискивая нужное название из известных мне ингредиентов. – Это… экстракт растения из Муспельхейма? – неуверенно спрашиваю я. Трикстер молча кивает и оглядывает угасающим взглядом свои покои, словно выискивает что-то, что раньше здесь не видел. Магические шары под потолком всё также тускло освещают комнату, бросая с потолка ровные, мягкие лучи; из окна струится белесый свет, оседающий длинной полосой-дорожкой на полу и изгибами теней на близлежащих предметах. В комнате младшего принца всегда было спокойно и тихо, а по углам сбивался в кучку, будто страшась блеклого освещения, приятный полумрак. Здесь было мало золота, и то, что поблескивало с корешков фолиантов на книжном шкафу или краев темно-зеленого покрывала на кровати, не резало глаз, как, например, в тронном зале дворца. Помимо пары кресел, стола из черного дерева, всего уставленного пробирками, кровати с балдахином и упомянутого шкафа, мебели в комнате больше не наблюдалось. Куда ни падал взгляд, глаза всегда натыкались на бархатный цвет хвои или вороного крыла, донельзя олицетворяющего хозяина покоев. Одинсон неожиданно резко выдыхает, ухмыляется краем губ и, подхватив со стола книгу, перелистывает пару страниц, предварительно облизнув краем языка кончики пальцев. – Ну, так где мы будем искать «Рубиновую слезу»? – интересуюсь я, хлопнув в ладоши. – Я у тебя спросить хотел, – хмыкает трикстер, вновь поднимая на меня взгляд с сияющим глубоко внутри огнем. – Есть у меня пара знакомых, – качаю я указательным пальцем, прищурив глаза и цокнув языком. – Пойдем воровать? – чуть ли не радостно вопрошает маг, закрывая книгу. – Почему сразу воровать? – наигранно оскорбляюсь я, прикладывая руку к сердцу. – Как вы только могли обо мне такое подумать, Ваше Высочество? Локи приподнимает брови, делая из ровных черных полосок две тонкие дуги, и с наглой улыбкой разводит руками. Ну, прям сама невинность… – В этот раз играть будем по-честному, – вздыхаю я. – Мы ее купим. – И у кого же? – недоумевает мужчина. – Говорю же: у меня есть знакомый, – подмигиваю я недовольно нахмурившемуся Локи, надевая меховую накидку с капюшоном, мирно покоившуюся на кресле.***
Несмотря на мороз, город не прекращал свою жизнь ни на мгновение: отовсюду доносился гул голосов, из которого едва удавалось выловить пару разборчивых слов, смех детей, пытающихся слепить из тонкой корки белесой пыли полноценные снежки. По дорогам катались повозки с дровами, запряженные лошадьми, мерно цокающими копытами по мощенной мостовой. Асиньи, обвив раскрасневшиеся лица шерстяными платками и крепче прижимая к себе корзины с продуктами, спешили уйти с мороза, щипавшего за щеки. Большинство столпилось в районе рынка, спеша купить все необходимое и вернуться домой к теплому камину и сытной похлебке. Дети же, напротив, не хотели уходить с дневного света, бегали по переулкам, ловко (а временами, не очень) проскальзывали по застывшим лужам, катаясь на образовавшейся ледяной поверхности. С неба медленно, кружась в воздухе, сыпали белоснежные хлопья, оседавшие белыми крапинками на ресницах и влажными следами на щеках. В лицо неожиданно полыхнуло ветром, сорвавшим капюшон с головы и растрепавшим темные волосы. Я неохотно вытащила руки из нагретых карманов и натянула его обратно, перекрывая боковому зрению обзор пушистой белой обивкой. Потерев друг о друга руки, уже побелевшие и покрывшиеся красноватыми трещинками на костяшках пальцев, я выдохнула в воздух облако пара и снова спрятала конечности в складки накидки. Локи вышагивал рядом, не обращая на мороз ровным счетом никакого внимания. Он даже одежды не сменил, оставшись в неизменном черно-зеленом костюме-доспехе, просто накинув на плечи дорожный плащ. На одном из знакомых перекрестков я взяла трикстера за руку и дернула в сторону узкого переулка, больше похожего на щель между зданиями, где едва протискивался один человек. Дальше я шла уже инстинктивно, давно знакомым маршрутом петляя по дворам и темным переходам. Мы все дальше удалялись от центра в бедные районы, и асов здесь уже не было: время от времени только попадались пьяные до беспамятства бородатые кузнецы или ремесленники, едва держащиеся на ногах, оперевшись о стенку и напевая какую-нибудь таверную песню. Сомнительная компания, не спорю. – Только не говори, что твоего знакомого мы будем искать в одном из сугробов в обнимку с бутылкой, – недовольно пробурчал Локи за моей спиной. Я только отмахнулась и огляделась по сторонам, пытаясь вспомнить, как пройти дальше. Мы почти добрались, осталось только войти в убежище… Заметив наконец искомый проход, занавешенный дырявой тканью, я поманила Локи за собой пальцем и тихо протиснулась между зданиями, выходя в темный дворик, окруженный со всех сторон домами. Должно быть здесь… – Тебе лучше уйти отсюда, – доносится из мрака смутно знакомый женский голос. – Чужаков не принимаем. Раздается глухой удар о землю, будто кто-то спрыгнул с крыши, и в трех метрах от меня возникает черный силуэт. Одинсон за моей спиной щелкает пальцами, пуская в воздух небольшой комочек света, горящий белым пламенем. Шар немного разгоняет тьму, и фигура передо мной обретает цвет и более четкие очертания. Перед нами стояла девушка с коротко обстриженными светлыми волосами, держащая в руках заточенный кинжал. Коричневый кожаный костюм был протерт или порван в нескольких местах, и в местах надрезов проглядывала покрасневшая на холоде кожа. Лицо женщины, я знала, было приятным, но сейчас весь вид портила грязь и суровость, скользящая по сжатым бледным, почти синим губам, вздернутому носу и враждебно оглядывающим нас глазам цвета миндаля. Лоб был нахмурен, а брови, одна из которых была разделена выбритыми полосками на три неравные части и проколота небольшой булавкой, сведены к переносице. Я невольно улыбнулась, рассматривая некогда знакомые черты, и стянула капюшон, позволяя рассмотреть свое лицо. – Хорошо ты встречаешь старых друзей, Лаверна, – вздохнула я. Лицо девушки исказилось на мгновение гримасой неуверенности, но тут же сменилось пониманием и озорной искоркой в шоколадных глазах. – Тень? – уточнила она, чуть повернув голову и улыбнувшись краем губ. Я кивнула и подошла чуть ближе, знаком попросив Локи стоять пока на месте. – Ну, на-а-адо же, – протянула Лаверна, расставляя руки в стороны и прокручивая кинжал одними пальцами. – Соизволила явиться! Я почувствовала, как напрягся рядом со мной Одинсон, но только легко улыбнулась и сделала шаг в сторону девушки, заключая ее в крепкие объятия. Старая знакомая ответила тем же, до боли стискивая мои ребра. – Задушишь, – прохрипела я ей на ухо, чем вызвала у нее довольный смешок. Лаверна выпустила меня из хватки и несильно стукнула меня по плечу: – Не ожидала тебя здесь увидеть. – Не ожидала, что наткнусь именно на тебя, – ответила я в той же манере, указывая на воровку пальцем. – Из нашей компании больше никого не осталось, – сокрушено покачала головой девушка, нахмурив брови. – Кому-то удалось перебраться в Ванахейм, кто-то отдался Звездам в особенно голодные годы. Я поджала губы и отвела взгляд в сторону, мысленно желая погибшим долгожданного спокойствия. Улица не щадит слабых, не прощает льстецов, не дает ни единого шанса доверчивым или честным. Хитри, изворачивайся, лги, сражайся за самого себя, пока есть хоть капля сил – вот всё, что я вынесла из своей старой жизни. Предаешь всех, но остаешься верен собственным принципам. Неудивительно, что выжила именно Лаверна. Даже в детстве она умела приспосабливаться к любой ситуации. Девочка легко училась и схватывала всё на лету, ценила быстроту, ловкость, сообразительность, и сама развивала в себе эти качества. Со временем она в совершенстве овладела своим телом и, в частности, руками, умея выполнять самые точные, буквально ювелирные движения с поразительной быстротой и четкостью. А главное – она это делала незаметно. С годами Лаверна превратилась в лучшего вора, которого я когда-либо знала: бесшумная, практически невидимая и невероятно находчивая, она могла обчистить твои карманы так, что ты не сможешь заметить даже кончиков ее волос. Неровно, рвано, постоянно оставляя длинные концы на затылке, которые напоминали гребень у петуха, она кромсала ножом свои пшеничные локоны прямо под корень, чтобы не мешались при беге и не загораживали обзор. Но были у нее и свои недостатки: чересчур вспыльчивая, никогда не стесняющаяся в выражениях, она часто ввязывалась в драки, которые постоянно проигрывала. Из всех видов оружия дружила она только с сагами и кинжалами, да и то – весьма поверхностно. В рукопашной же ее можно было уложить на лопатки одной левой, даже не используя ног. Нас нельзя было назвать друзьями, но, живя на улице, против воли приходится объединяться с другими детьми, чтобы находить себя пропитание, убегать от стражников и скрываться от работорговцев. Последние наводили священный ужас на всех сирот и бездомных, включая нас с Лаверной. Рабство было официально запрещено во всех Девяти мирах, но тем не менее сохранилось в одном из них: в Альвхейме. Самый развитый из миров Иггдрассиля, где каждый второй житель – искусный маг, а даже самые бедные жители купаются в роскоши, никак не мог избавиться от этого паразита на своем теле. Сколько бы ни пытались альвы найти замену дешевой рабочей силе, но каждая попытка оборачивалась крахом, и всё начиналось сначала. Каждую весну, когда альвы прибывали в Асгард на день «Раскрытия имен» праздновать цветение Мирового Древа, для детей улиц начинался настоящий ад на земле… Каждый третий прибывший был работорговцем, а что может быть лучше, чем беззащитный миловидный ребенок, за которого в Альвхейме дадут под сотню денариев? С Лаверной мы познакомились, как раз убегая от одного из альвов, хотевшего получить парочку рабов в нашем лице. Позже мы стали вместе воровать еду с рынка, еще позже – вместе учились драться, позже – стали друзьями. Когда Локи предложил мне жить во дворце, наши дороги разошлись: Лаверна вступила в Гильдию Воров, вскоре став ее предводителем, и выполняла грабежи на заказ. Кровью она свои руки не пачкала и своим людям не позволяла, считая убийство чем-то настолько грязным, что багровые пятна, если и сотрутся с одежды, то не сотрутся с души. «Мы воры, а не наемники» - вечно твердила она. И я не могла с ней не согласиться… После каждого боя я часами продолжаю драить уже давно вычищенные, вымытые до блеска руки, ощущая чужую кровь на ладонях… – А это еще кто? – прервала мои размышления Лаверна, заинтересованно глядя мне за спину. Я отошла в сторону, давая ей беспрепятственно осмотреть Локи, и пояснила: – Мой друг. И твой второй заказчик. – Заказчик? – вздернула свою исколотую бровь Лаверна. – А я-то понадеялась, что ты по старой дружбе зашла. Думала бутылочку эля открыть по случаю, небольшой пир в Гильдии закатить, а ты-ы…– ткнула она в меня пальцем и укоризненно поцокала языком. – В другой раз, – хмыкнула я. – Слушай, Тень, – разочарованно пробормотала девушка, опуская плечи и водя в воздухе руками, – я понимаю: друзья, и всё такое… Но у меня летняя одежда, голодный желудок и ни денария в кармане. Так что, прости, я вряд ли… На этих словах ей в руку прилетел небольшой кожаный мешочек, весь набитый побрякивающими монетами. Лаверна с улыбкой взвесила его в руке, пару раз подкинув в воздух, и перевела взгляд на Локи, бросившего ей кошелек. – Он мне уже нравится, – пробормотала девушка, оглядывая Одинсона с головы до пят. – А Тень мне говорила, что мы не будем воровать, – язвительно протянул трикстер, вставая рядом со мной и впиваясь в меня блистающими изумрудными глазами. – Мы, – я обвела нас с младшим принцем рукой, – и не будем. А она, – я указала большим пальцем на Лаверну, – будет. Девушка громко засмеялась, задирая голову и упирая руки в бока. – А ты как никогда верна принципам, Тень, – улыбнулась она, утирая проступившие слезы. – Что вам двоим нужно? – «Рубиновая слеза», – озвучил Локи заказ. Лаверна нахмурилась и пару раз непроизвольно кивнула головой. – Есть у меня пара наводок, – едва слышимо проговорила она. – Я пошлю своих людей. Когда вам нужно? – К вечеру сможешь? – спросила я. Воровка кивнула и, спрятав мешочек с деньгами, отошла от нас на пару шагов. – За два часа до полуночи в таверне, на окраине города. До встречи, – подмигнула Лаверна и, послав напоследок игривую улыбку, скрылась в тени зданий. Я вздохнула и взяла магический шар руками, перекатывая его по ладоням. Когда играться с комком света надоело, я сомкнула руку в кулак, сфера вспыхнула и исчезла, опалив огнем кончики пальцев. – Тень? – тихо спросил Локи. – Мое детское прозвище, – с улыбкой в голосе пробормотала я. – И за что прозвали? Из-за магии? – шепотом поинтересовался трикстер. – Нет, я еще не умела полноценно магию использовать, – покачала я головой. – Просто часто стояла поодаль ото всех, в тени и в отличие от других детей совсем не боялась темноты. Я могла часами бродить по ночному городу, потому что наслаждалась сумерками. К тому же, работорговцы по ночам спят, а значит, я была в относительной безопасности. – Зато головорезы по ночам бодрствуют, – ухмыльнулся Одинсон. – На наш вкус лучше быть мертвым, чем быть рабом. Дети улиц слишком свободолюбивы, – пожала я плечами. – Это я уже понял, – прошептал Локи после небольшой паузы и поймал мою руку в темноте, мягко потянув меня к выходу, едва касаясь холодными пальцами моей ладони. – На конкретном примере, – добавил он, чуть погодя. Когда мы вышли на широкую улицу в районе рынка, то поняли, что за время нашего плутания значительно похолодало. Во дворах, где мы находились, здания защищали нас от ветра, но здесь никаких преград не было, и ледяной воздух накатывал волнами, забираясь под накидку и вызывая дрожь во всем теле. – Предлагаю вернуться во дворец, – пробурчал Локи, непроизвольно поежившись от холода. Я молча покачала головой и направилась к лавке у пекарни. В палатке на табуреточке сидела хмурая продавщица, вся укутанная в платки и одеяла. Про себя позавидовав женщине, я попросила запаковать мне несколько буханок хлеба. Вывалив на прилавок горсть монет, я забрала батоны и вернулась к Локи, неотрывно следившего за моими действиями. – Почему ты не хочешь возвращаться?– спросил он, скрещивая руки на груди. – И провиантом внезапно решила запастись, – кивнул Локи в сторону хлеба. – У меня есть одно дело, – неохотно ответила я, нервно дернув плечом. – Какое? – оживился Одинсон. – Локи, прости, но я не могу сказать, – с искренней досадой покачала я головой, заставляя тем самым трикстера недовольно нахмуриться и поджать губы. Он терпеть не мог, когда я что-то от него скрываю. Но сейчас я действительно не могла рассказать. И проблема не в том, что я не хочу или боюсь, просто… принцу Асгарда незачем об этом знать. – Иди во дворец, я догоню, как закончу, – мягко добавила я, на прощение коротко приобняв Локи за плечи. Решив не смотреть на удаляющуюся фигуру мужчины, я не дождалась, пока Локи уйдет, развернулась и пошла прямо по улице, спрятав еще теплый хлеб под накидкой и обхватив себя руками, стараясь не стучать зубами от лютого мороза и мокрого снега, который уже не витал в воздухе пушистыми хлопьями, а бил по лицу, превращая снегопад в настоящую метель. Все еще ежась и дрожа от холода, я дошла до конца рынка и завернула в переулок, неподалеку от которого стоял мой дом. «Бывший дом» – одернула я саму себя, но даже такая несчастная мелочь вызвала тоску и ноющую, отдающую дрожью в горле боль в груди. Глаза из-за сильного ветра застилала пелена, а каждый удар сердца сопровождался горечью на языке и срывал с ресниц слезы, чертившие горячие дорожки на обледеневшей коже. Внутри всё сжалось в узел, закупоривший дыхательные пути и подгоняющий соленую воду к глазам… Нечестно, неправильно, несправедливо! Столько невинных жизней бесполезно, безмолвно гибнет из-за простой, человеческой несправедливости. Лаверна… Разве богиня воровства заслужила такую жизнь? Разве сиротство обязывает ее жить на улице без гроша в кармане? Нет. Так почему? За что, за какие такие преступления? В очередной раз скрипнув то ли от холода, то ли от бессилия зубами, я уже собиралась шагнуть во двор, как почувствовала, что мне на плечи опускается теплая, мягкая ткань. Сзади кто-то стоял…Я резко обернулась, готовая обороняться в случае чего, но встретилась со знакомыми глазами младшего Одинсона, разглядывающего меня из-под припорошенных ресниц. – Думала от меня отвязаться? – почти что ласково спросил он, поправляя свой плащ на моих плечах. – Зря. От бархатистого, мягкого голоса по телу разлилось тепло. Я улыбнулась краем губ и, поплотнее закутавшись в ткань, прошептала тихое «спасибо». Трикстер довольно ухмыльнулся и аккуратно обнял меня за плечи, словно, если окажется чуть ближе, может ненароком меня заморозить. Я же, напротив, прильнула к нему чуть сильнее, стараясь спастись столько не от холода, сколько от осадка из горечи несправедливости и остроты отверженности на языке. Каждый раз, когда я вспоминаю о прошлой жизни, внутри поселяется чувство отрешенности, словно мое место не в той золотой клетке, которую с гордостью именуют Дворцом Асгарда, а здесь, среди городских улиц, там, где я питаюсь раз в пару суток, брожу по каменным лабиринтам, спасаясь от стражи, а главное, где я – свободна. Где никто не смеет вдавливать меня в нормы нравственности и морали, где все мои границы – небо над головой, земля под ногами, да бушующее море у Радужного моста, заканчивающееся бездной. Я крепче обняла Одинсона, обвив руки вокруг его талии, и лбом прислонилась к пластине на груди. Локи беззвучно провел рукой по моей спине, словно убаюкивая, и едва ощутимо прикоснулся сухими, потрескавшимися от ветра губами к моему лбу. Простояв в теплом кольце из рук еще пару минут, я попыталась отстраниться, но трикстер позволил отдалиться от себя лишь на расстояние согнутого локтя. Я шепотом сказала принцу, что нам пора идти, но Локи, казалось, совсем не замечал моих слов. Он только приподнял голову, вглядываясь в мои глаза, будто хотел найти там ответ на какой-то вопрос; даже не ответ, а безмолвное разрешение, и неожиданно обхватил мое лицо ладонями, стирая влагу от растаявшего на щеках снега, перемешавшуюся с солью. Одинсон словно порывался что-то сказать или сделать, но никак не решался, продолжая невесомо касаться моего лица кончиками пальцев. Хотелось понять, о чем он с таким усердием размышляет, в чем сомневается, но два омута цвета листвы оставались непроницаемы и не поддавались простому чтению. Несколько раз мне казалось, что его глаза загорались ярче прежнего, чуть ли не прожигая мое лицо зеленым пламенем, но вскоре огонь вновь притухал, сменяясь изумрудным льдом. Наконец он шумно выдохнул воздух, выпуская изо рта белое облако, и опустил руки, кивая в сторону прохода. На лбу трикстера залегла морщинка, губы сложились в ровную линию, а взгляд забегал по земле. У мужчины словно отобрали что-то очень ценное или ответили на самую желаемую просьбу категорическим отказом. Не понимая причину такой тоски, я легко прикоснулась ладонью к его щеке, заставляя посмотреть на себя. Локи тут же вскинул на меня просветлевший взгляд и вновь приблизил своего лицо к моему, выглядывая неизвестные мне эмоции. – Локи, что случилось? – едва слышно спросила я, недоверчиво смотря в наполненные магическим огнем глаза, не в силах объяснить его поведение. Услышав мой вопрос, Одинсон вздохнул и вновь отвел взгляд, а на его лицо упала мрачная, досадная тень. – Ничего, – прохрипел он резко осипшим голосом, снова отстраняясь от меня и убирая мою ладонь со своего лица. – Не волнуйся, Рида. Да что с ним происходит?! Я неуверенно протянула к Локи руку, но он отшатнулся от меня, будто прикосновение могло его обжечь. Трикстер явно не в настроении…Я поджала губы и, решив не докучать принцу вопросами (на которые всё равно не получу ответов), развернулась от него и прошла во двор. Со стороны площадка казалась пустой и безмолвной, но я знала, что это не так. Обитатели переулков знают истинную цену скрытности. Я мягко улыбнулась и, присев на корточки, достала из складок накидки пакет с хлебом. – Ребята, не бойтесь – можете выходить, – ласково позвала я, окидывая взглядом переулок. За одной из деревянных коробок, припорошенных снегом, послышался шорох, и из-за угла высунулась маленькая светлая голова и серо-голубые глаза, испуганно разглядывающие мою фигуру. Потом из своего укрытия показалась их хозяйка: девочка лет семи, укутанная продырявленной шубой с откинутым капюшоном, в тяжелых, армейских сапогах, которые явно были ей велики. Неожиданно всё ее лицо просветлело, и девочка радостно закричала, улыбаясь красным ртом, в котором уже не хватало пары молочных зубов: – Ребята, Тень вернулась! Тень! Через мгновение отовсюду начали высовываться любопытные головы: из-за других ящиков, из-под толстой ткани, валявшейся на земле, из-за ближайшего угла показывались перепачканные лица, кто в шапках, кто с непокрытой головой, с растрепанными сальными волосами, обстриженные или совсем-совсем лохматые. На меня недоверчиво глядели карие, голубые, серые глаза, а через несколько секунд один из старших мальчиков, следивший за мной с крыши, протяжно, громко свистнул, засунув два пальца в рот. Как по команде, двор заполнился радостными криками и гулом, и на меня набросилось четверо счастливых детей, поваливших меня с ног на холодную землю. Я засмеялась, стараясь рукой дотянуться до каждого и потрепать их всех по голове, но они елозили, выворачивались, подныривая под моими руками и снова падали в объятия. Неугомонные… – Ну-ну, дайте ей воздуха глотнуть! Будет вам! – раздался со стороны довольный детский голос. Белокурая девочка тут же отлипла, слушаясь своего брата, и маленькими ручонками попыталась оттянуть от меня остальных мальчишек. Те неохотно поддались и отлипли, с двух сторон приобняв сестру за плечи. Последний ребенок всё еще висел у меня на шее, не желая ее отпускать: крохотная девочка лет четырех с черными волосами и бронзовыми глазами, блистающими не хуже жидкого золота, прижималась ко мне из последних сил. Я улыбнулась и посмотрела на ее названную семью, всё еще не отрывавшую от меня счастливых глаз: светловолосая Аманда, близняшки-непоседы Фьор и Рйег – уже давно называли друг друга братьями и сестрами, сплотившись, пока жили на улицах Асгарда. – Айру, отпусти, – ласково попросила я, мягко похлопав ребенка по рукам. Та с усердием замотала головой, растрепывая и без того спутанные волосы, и крепче в меня вцепилась. Я засмеялась и аккуратно разъединила ее руки, передавая девочку сестре. Встав с земли и отряхнувшись от снега, я повернулась к командовавшему мальчику и протянула ему пакет с хлебом. Тот улыбнулся и, взяв подарок, тоже коротко меня обнял, уткнувшись носом в шею. – Мы скучали, – пробормотал он мне в одежду. Я хмыкнула и взлохматила ему волосы, вызвав недовольное шипение. Мальчик сморщился и провел рукой по волосам, якобы придавая им свой первозданный вид, но на деле разлохматив их еще больше, и неловко от меня отстранился. – Мне запрещено с вами общаться. Ты же знаешь, Рандор. Юный ас согласно кивнул, но внезапно вздрогнул, глядя мне за плечо. Потом он молча схватил меня за руку и дернулся к выходу со двора, силясь потащить меня за собой. Я против воли побежала за ним, решив, что он увидел стражника, но через несколько шагов не выдержала и непроизвольно обернулась, наткнувшись взглядом на опешившего Локи, изумленно разглядывавшего нашу группу, скрестив руки на груди. Я остановилась на месте, игнорируя тщетные попытки Рандора потянуть меня дальше. Я хмыкнула и громко оповестила: – Ребята, он – свой. Дети прекратили свой бег и резко обернулись, недоумевающе рассматривая младшего принца. Признаться, меня ошеломленный вид Локи тоже немало настораживал. Я знала, что он редко видел подобные картины: нищету, голод, брошенных детей, и тем более не сталкивался с этим напрямую. И, честно говоря, я не подозревала, как он к этому отнесется. Асы реагировали на сирот по-разному: кто-то, из особо знатных и особо высокомерных, относился к нескрываемым отвращением, чуть ли плюя в нашу сторону, принимая за грязь под ногами; кто-то, а точнее большинство, игнорировало, стараясь побыстрее пройти бедный район, смотреть ровно вперед, силясь побороть взбунтовавшуюся совесть и не смотреть на ужасающие картины; и только сотая доля видела всю тяжесть этих судеб и относилась с пониманием и сочувствием. Я всеми силами старалась приходить к ребятам почаще, но выход из дворца был строго ограничен: каждый раз нужно было назвать точную причину твоего визита в город, дабы исключить возможность подстрекательства или подготовки мятежа. Монархия, против нее ничего не попишешь. Понятное дело, я придумывала отмазки и уходила ненадолго: купить еду и принести ее детям. Пару раз я старалась приютить их в приемной семье, пусть не всех, каждого по отдельности, но асы или мягко отказывались, или с криками выставляли за порог, или, узнав возраст ребенка, смущались и вежливо просили уйти. Дети так и остались жить в темных переулках, время от времени получая от меня еду, а иногда и какую-нибудь вкусность. Но в одно мое посещение Рандор сам попросил меня приходить реже и ничего сладкого больше не приносить, и не потому, что мне это может быть накладно, а из-за того, что «они должны научиться жить самостоятельно, не надеясь чью-то помощь, ведь однажды благодетель может не прийти». Слова мальчика, прозвучавшие громом среди ясного неба, меня не просто изумили, а заставили серьезно задуматься. Насколько же быстро они повзрослели, что выдают подобные просьбы? Я встряхнула головой, отгоняя философские вопросы, и вновь посмотрела на Локи. Вопреки всем моим предположениям, взгляд трикстера неожиданно потеплел, а губы сложились в мягкую улыбку, которую я никогда прежде у него не видела. Одинсон присел на корточки, как я недавно, и протянул в нашу сторону руку, ладонью вверх, как бы приглашая подойти. Дети замешкались, не зная идти к незнакомцу, или нет. Аманда, смутившись, с писком спряталась у меня за спиной, время от времени высовывая половину лица наружу, Рандор, напротив, вышел вперед, загораживая телом свою семью, близнецы по очереди пытались сделать шаг к принцу, но тут же притормаживали, обмениваясь неуверенными взглядами. Только Айру просто стояла и внимательно смотрела на Локи своими медовыми глазами, обрамленными густыми ресницами. Наконец она осторожно подошла ко мне и пару раз дернула маленькой ручонкой меня за накидку, привлекая к себе внимание, и абсолютно серьезно спросила: – Ему можно доверять? Сердце защемило от одного вида этой крохотной чумазой девочки, пристально вглядывающейся в мое лицо в поиске ответа. Я уверенно кивнула головой и указала взглядом в сторону Одинсона. – Иди, познакомься, – едва слышно предложила я ей. Айру поджала губы, храбро сжала руки в кулачки и миниатюрными, но уверенными шажками направилась к Локи, всё так же державшего перед собой руку. Когда малютка добралась до трикстера, который даже в сидячем положении был выше Айру на несколько дюймов, она робко протянула к нему руку и едва заметно к нему прикоснулась. Простояв так пару секунд и осмелев, глядя в теплые зеленые глаза, она постаралась обхватить его кисть и пожать руку, но ладошки девочки хватило только на указательный и средний палец мужчины: больше в руку просто не поместилось. Айру громко рассмеялась и буквально повисла на руке мага, обняв ее руками и уткнувшись носом в предплечье. Локи осторожно, неуверенно погладил девочку по голове, боясь навредить хрупкому тельцу, которое, казалось, было легче пуха. По примеру Айру к трикстеру по одному подошли близняшки, а потом и окончательно смутившаяся Аманда, которая после каждого шага нервно оглядывалась назад, словно планируя пути к отступлению. От этой картины перед глазами я невольно заулыбалась. Забылся холод, снег, душащие слезы, а перед глазами буквально застыл припорошенный снегом двор, смеющиеся дети, и Рандор, с серьезным видом пожимавший Локи руку. Я резко распахнула глаза, вновь разбивая воспоминания на разноцветные осколки, сверкавшие в моем сознании не хуже Радужного моста. На губах появилась теплая улыбка, а ощущение нервозности, страха и неуверенности в собственном выборе плавно покинули сердце, сменяясь сладким вкусом ностальгии. – Определились с именем? – спросил Фьюри, морща лоб и наклоняя голову вбок. – Тень, – выдохнула я, поднимая взгляд на директора. – Зовите меня Тень.