Хроники молодого Арчибальда

      Когда адмирал Каннабис поторапливал людей в путь-дорогу, опасаясь вмешательства Урдалака, он и подумать не мог, что тот вовсе не собирался никого посылать за ними вслед; не до того Урдалаку было с его раной. Он сидел в операционном кабинете лечебницы и тупо смотрел на окровавленную ладонь. Кисть выглядела совсем неважно: сквозь дырищу можно было смотреть как в глазок. И чем больше он всматривался в дыру, тем больше она всматривалась в него… то есть, простите, тем больше она его беспокоила. Ему естественно приходилось видеть и куда более страшные ранения… но, как правило, все-таки не на себе. Такой удар запросто мог быть нанесен узким граненым наконечником копья, но мысль о том, что его ранили из такой крохотной железки как пистолет, причем на расстоянии и совершенно не напрягаясь – поражала воображение. - Проклятье, да где же этот врач? Как его там звать? - скрипел зубами Урдалак. По его напряженному лицу заходили желваки.       В комнату вошел Морган. Следом пошатываясь ввалился старший фельдшер Каматоз Кандидозиков. Красномордый и сизоносый от избыточных возлияний - он так и пышал перегаром. - Этот?! - вскочил Урдалак, на мгновенье позабыв о боли. - Кого как ты думаешь, Морган, ты привел ко мне?! Пьяную гадину, обрыгана и отвратительного колдыря, вот кого!       Морган невозмутимо пожал плечами, как бы говоря, дескать, ничем более не могу помочь: - Доктор Трезвилятор по-прежнему в командировке, как, впрочем, и два ученика-хирурга. А его заместитель лежит дома и не встает с постели, лечит варикоз. На Первом в данный момент только фельдшер Каматоз. - Тебе разве неизвестно, как он оперирует? Ты к нему с порезом мизинца придешь, а он тебе руку по локоть отчекрыжит. Этому садисту только дай поработать ланцетом - он тебе ампутирует что угодно из чистого озорства! Он одному из моих бойцов однажды вывих руки пытался лечить пилой, какого, а? Пусть идет проспится!       Вечно нализавшийся Каматоз мутно уставился на Моргана и заплетающимся языком с трудом заговорил. - Ну так что... ик!... Лечить, туды его в качель, али пущай его живет?... ик! - Гони эту задницу отсюда! - вспылил Урдалак. - И позови Миро сюда, больше я никому не верю. Что значит нет Миро? Разыщи!       Морган молча кивнул и вытолкал упирающегося Каматоза из кабинета. Урдалак остался наедине с непонятной ему раной, заставлявшей его нервничать. В принципе почти любой из его гвардейцев мог сделать ему простую перевязь, тем паче, что кровь уже запеклась коркой и прекратила течь; тут главное не дергаться слишком рьяно. Однако он боялся заражения крови и потому надеялся на Миро, как самого квалифицированного врача. Поэтому фельдшер Каматоз, чьих способностей резать скальпелем хватало лишь на отчленение безнадежно поврежденных конечностей, на роль лечащего доброго доктора не годился от слова «совсем». Вот в полевых условиях поработать «ампутатором» - это да, но не более. Да и вообще Урдалак его держал за мусор.       Что-то примерно около получаса спустя в кабинет влетел запыхавшийся Миро. Очевидно миссия Моргана увенчалась успехом; самого его не было видно, но чуть выглядывавший в дверном проеме край рукава выдавал наличие на месте верного урдалаковского товарища.       Мудрый крот, увидав состояние пациента, не сдержал возгласа удивления: - Урдалак, что случилось? Все жители буквально сходят с ума. Я только вернулся с поверхности, а тут такое… О милостивая Богиня Леса! Что с твоей рукой? - Сэки-Лата! Этот проклятый... Олд Шеттерхэнд… он изуродовал меня! - Как? Но почему так вышло? Ради всеобщего благополучия скажи же мне правду! - Потом, все потом, Миро. Для начала займись моей рукой.       Миро недовольно засопел, он не привык, чтобы с ним столь властно разговаривали и откровенно увиливали от непраздных вопросов, но вид Урдалака был настолько плачевен, а рука выглядела так скверно, что мудрый крот поступился с принципами и, проглотив невежливость, приступил к осмотру пострадавшего. Он настаивал на осуществлении полноценного обследования, но Урдалак сослался на то, что все его повреждения – это жалкие синяки и ушибы и отказался снимать доспехи. Миро тем временем нашарил на полках медицинские компоненты, бинты и разные мази. - Скверная рана. Сквозная. Не скоро заживет, даже если использовать самые эффективные припарки и снадобья, - отрывисто бормотал Миро, подготавливая иглу и нитки. – С другой стороны, было бы куда хуже, если то, что люди называют пулей, застряло в ладони. Пришлось тогда, быть может, еще и резать. Все-таки мы ничего не знаем об их оружии. Как знать, вдруг их снаряды заразны и мгновенно инфицируют пострадавшего какой-нибудь дрянью?       Миро, наконец, закончил осмотр и приготовил в плошке из растолченного порошка свой особый антисептик для обеззараживания увечья. Он щедро полил фиолетовой жидкостью на поврежденную ладонь Урдалака. Рана зашипела, запенилась, от нее повалил белый пар.       Лицо Урдалака, не ожидавшего такой боли, исказилось судорогой. Он непроизвольно отдернул руку назад, случайно сбив со стола склянку с сушеной смесью для припарок, и разразился страшной бранью. - Сиди смирно и не позорься, - хмуро сказал крот. - Такой могучий воин, а не может потерпеть.       Пристыженный Урдалак плотно сжал губы и с готовностью протянул ладонь вперед. Миро бодро хмыкнул и взялся за иглу и нитки.       Пока мудрый крот занимался оперированием руки Урдалака, тот начал рассказывать о последних новостях. События в Хавиле-Нагиле он пересказал почти достоверно, не вдаваясь в неприятные для себя подробности, а вот о конфликте с Шеттерхэндом поведал так, чтобы выставить вестмена в худшем свете.       Миро во время работы не единожды хмурился. - Как странно... А мне они показались порядочными. Неужели я ошибся? - Ну, все когда-нибудь ошибаются. Даже самые мудрые и ученые, - с наглой рожей заявил Урдалак, нимало не стесняясь обмана.       Миро наложил швы на внутренние и внешние ткани, намазал рану целебной мазью и поднялся было уходить. Его пациент тоже порывался встать, но крот остановил его жестом. - А ты сиди-сиди. Чтобы лекарство лучше подействовало надо посидеть не двигаясь минут этак двадцать, пока оно заживляет разорванные сосуды. Я серьезно, тебе придется подождать. Когда вернусь, мы сделаем грамотную перевязку, а заодно надо обработать тот глубокий порез над губой. И не спорь со мною, это для твоего же блага!       Он исчез; Морган также не откликался на зов. Лишь Урдалак остался в стерильном тихом одиночестве медицинского кабинета. А если говорить совсем честно, то в больнице, кроме него, вообще не было ни души. Тишину ночи прорезали лишь редкие проклятия, которые он периодически изрыгал.       Спустя какое-то время в коридоре послышались коротенькие порывистые шаги, так передвигаться мог исключительно Миро. И в самом деле: секунду спустя в комнату ворвался всеми уважаемый крот, вид у него был осерчалый. - Уже... - Урдалак хотел было спросить «уже всё?», но крот накинулся на него почти что с кулаками, так он был сердит. - Ты солгал мне! Мне всё разъяснили, как оно было на деле: ты наговорил на людей! - Я хотел уничтожить нашего злейшего врага! Какая разница при каких условиях? Цель всегда оправдывает средства. И никакой Шеттерхэнд, находящийся на континенте только благодаря нашей милости, не имел права мне препятствовать. - Может в безвыходном положении и все средства хороши, но плохо, когда высокая и благая цель подменяется банальным насилием. И ничто так не озлобляет минипутов, как постоянно проливающаяся кровь. Я не намерен докучать тебе проповедями о морали, тем паче, что мы оба прекрасно знаем, насколько относительная и размытая эта вещь, так называемая, мораль, но все же поступать надо по совести, а не пользоваться всякой выпавшей возможностью, не взирая на то, как это будет выглядеть со стороны в глазах общественности. Особенно ужасно, когда насилие входит в обыденность и становится привычкой! - Так привычка нам все-таки дана свыше, или же во всякой привычке есть что-то дурное и рабское? – едко поинтересовался Урдалак и тотчас жестоко оскалился; для него разговор с Миро велся как будто на разных языках. Миро энергично замотал головой из стороны в сторону, как бы словно говоря: не согласен я. - Сейчас не время и не место для философии, лорд Урдалак. Поступай именно так, как чувствуешь, должно быть правильно, а не как прагматик, пекущийся о победе любой ценой, даже если для этого придется наступить сапогом на грудь родному брату! - Ты не понимаешь! Иногда вольнодумие не мешает как следует искупать в крови, иначе любой бездельник начнет оспаривать каждое решение своего правителя. - Но правитель не ты, а Свистокрыл, как бы у него худо не получалось править. Я хорошо понимаю всю твою боль за наш народ, но то, как ты сегодня поступил, было недостойно и знаешь... пожалуй, ты получил по заслугам. Может это научит тебя порядочности. Ладно бы ты только попытался подло убить Сорокопута, но ты солгал мне и оскорбил наших гостей! - Знаешь что, мой дорогой, милый, славный Миро? Знаешь что, мой старый добрый друг? Шел бы ты... в жопу! - последние слова Урдалак произнес с таким лютым бешенством, что у него изо рта брызнули во все стороны слюни.       Крот грустно покачал головой и, сгорбившись, собрался уйти. - Мне очень жаль, что ты так думаешь. Тебя обучали опытные специалисты, но видно тебе это образование не пошло впрок. Я лично принимал заметное участие в твоем воспитании, оттого мне особенно горько, что мой труд оказался напрасен… - напоследок, кинув взгляд подслеповатых черных глаз-бусинок в его сторону, добрый крот удалился.       Урдалак обессилено опустился опять на стул, он уже сам досадовал, что дал волю чувствам и наговорил множество сокровенных мыслей. Еще и с Миро не поладил, сплошное расстройство! А ведь он к этому старому кроту всегда относился дружелюбно и почти с отеческим почтением.       В ярости от собственного организационного бессилия и возможности что-либо изменить он содрал темную корку засохшей крови с ладони и кое-как, захватив зубами конец бинта, намотал на поврежденную руку перевязь; только затем вышел из больницы.       Он чувствовал себя совершенно разбито, но спать не хотелось, как не хотелось и ступать домой: в этот мрачный поросший грибком особняк - тень своего давнего счастья и радости, где теперь единолично властвует дряхлый полуживой старик-слуга. Память о родном доме наводила на него безудержную тоску и ностальгию о прошедших беззаботных временах.       Его дом был расколот надвое: на облачный замок из его детства и на мрачную действительность. Эти две картины плохо увязывались у него в голове, поэтому он не часто появлялся там.       Ему хотелось видеть точную копию своего детства, с любимыми родителями и друзьями, а не издеваться над своим прошлым, теребя и опошляя воспоминания об утерянном навсегда; он и по сей день остро переживал эту потерю.       Урдалак выгнал всю прислугу, поскольку точно знал, будь особняк даже вылизан языком и полон живых душ - все равно будет совсем не то, как прежде. И возвращаться сюда как в «Дом» – он больше не намерен.       По обыкновению он отправился в казарму, которая давно перешла в разряд мест его постоянного пребывания. Час был ранний, обычно здесь всегда было в это время пусто, помимо нескольких часовых в нарядах, но сейчас многие взбудораженные произошедшими событиями гвардейцы находились на месте и были полны решимости хоть тотчас броситься в бой и отомстить коварному врагу за смерть братьев по оружию. Урдалак вяло раздал им указания, а сам зашел в свой кабинет и заперся на задвижку, чего никогда не делал раньше.       Только тут он, наконец, снял с себя измятые перепачканные доспехи. Это было не очень ловко с одной-то здоровой рукой, и у него ушла куча времени на переодевание, притом пришлось еще делать перевязку заново. Не менее несподручно оказалось осматриваться свое тело: ссадин и синяков, отливавших всеми цветами радуги, в наличии имелось предостаточно, но в остальном серьезные травмы отсутствовали. Таким образом, доспехи свое дело сделали и смогли защитить.       Чуть умывшись, смыв с лица сажу и кровь, Урдалак выпил, чтобы немного взбодриться, кружку горячего киюса и намазал свои «финики» сильнодействующими мазями; и если легкие синяки рассосались прямо на глазах, то наиболее темные всего-навсего стали меньше и не столь насыщенными, так что ему пришлось подгримировать их. Закончив озабоченно вертеться перед зеркалом, он внезапно решил позаниматься бумажной работой. Самое смешное, что он ее ненавидел и всегда спихивал на кого-нибудь из клерков-приказчиков при казарме, но сейчас он плохо себя чувствовал, чтобы носиться по городу, а потому решил, будто это будет неплохой идеей. Однако с непривычки ему почти сразу стало скучно; Урдалак облокотился на спинку высокого мягкого кресла и нечаянно уснул. Спал часа два; очнувшись, дал себе слово все-таки поработать с бумагами. Дело теперь пошло довольно скоро, хотя удовлетворения он от такой нудной работы нисколько не получил. Было слышно, как по казарме гремели броней стражники, несколько его офицеров даже порывались вломиться к нему в кабинет, чтобы спросить, когда они отправятся в карательный поход, на что Урдалак с раздражением их отшивал и велел не отвлекать. Днем явился Дуст и принес хозяину в корзинке обед, однако он к ней почти не притронулся. После обеда прискакал взмыленный стражник и сообщил, что люди в обществе разведчиков покинули территорию Первого и, выйдя на поверхность, ушли в неизвестном направлении.       Эта новость взбесила Урдалака, правда, не так уж сильно и он довольно скоро угомонился. Разумеется люди поехали искать чингагуковцев, да только все тщетно это...       Мысленно пожелав им провалиться поглубже в пучины ада, он продолжил с остервенением работать у себя в кабинете. Однако раздражение только накапливалось, и теперь ему стало ясно - оно просится наружу и его срочно нужно высвободить, пока он не начал без причины с кулаками бросаться на простых горожан. Ночью ему довелось успешно убить несколько охотников, но потом он здорово сел, что называется, в лужу, когда не смог совладать с Сорокопутом, а затем, к своему стыду, бросил воинов, оставил без внимания мольбы Канин о помощи и в довершении всего опозорился перед честным народом. А всему виной чертов Олд Шеттерхэнд и проклятый конформист Сюшо!       Можно, конечно, вызвать кого-нибудь из стражников и по ничтожному поводу от души избить его, да вон хотя бы того, что принес гадкие вести об исчезновении людей. Но, во-первых, такой истеричный поступок ему авторитета не прибавит, скорее даже наоборот, а, во-вторых, от этого ему легче все равно не станет. Нет, тут нужен иной способ... Верный, проверенный… Не хочется к нему прибегать, но видно придется. Иначе разгрузить себя не получится, и вся предстоящая работа пойдет насмарку, уж он то себя не знает что ли?       Короче, Урдалак решил инкогнито скататься в колонию веселоребятушек и, как тамошняя братва говорит, оторваться по полной программе. И кое-что еще... Полностью убедившись в неизбежности такого исхода, он уже настроил себя и до самого запланированного вечера больше ни о чем не мог думать, поэтому работа шла теперь совсем худо. Ну, вы знаете: гляжу в книгу - вижу фигу; взгляд скользит по строчкам, а потом оказывается, что вы не можете ни одного прочитанного слова вспомнить, хотя, казалось бы, читали долго и усердно.       Осознав бесполезность своего труда, Урдалак отодвинул документы в сторонку и решил отдохнуть. Он опять немного вздремнул, закинув ноги на стол, полюбовался матовым блеском клинка меча, со скучающим видом поковырял пером в ухе, поминутно поглядывая на песочные часы.       Его гвардейцы уже начинали беспокоиться о нем: уж больно тихо сидел, что было ему несвойственно. Он слышал, как они шептались за дверью кабинета, и это сильно раздражало.       В предвкушении особенного редкого вечера Урдалака охватил легкий озноб и тягостно засосало под ложечкой, как человека, находящегося на большой высоте и внезапно начавшего падать. Уже близилось дело к ночи. Он надел поверх камзола черную накидку с капюшоном, полностью скрывавшим лицо, подвесил к поясу длинный кинжал, достал из сейфа в стене мешочек с деньгами и тихонько вышел через окно на улицу. «Командующий королевской гвардией как какой-нибудь вор и мошенник должен втихаря выбираться из собственного кабинета», - горько усмехнулся он, закрывая окно снаружи. Окно вело на задний двор казармы, где обычно никого не бывало в этот час, так что удалился Урдалак незамеченным. - Посмотрим, когда же они, наконец, хватятся меня и начнут ломать дверь... – не без озорства подумал он.       Большинство работяг уже находилось после рабочего дня дома, где они культурно отдыхали, попивая «расслабляющие напитки». И все-таки Урдалак, стараясь не привлекать к себе внимания, окольными путями быстро добрался до станции, где всегда ошивалась пара-тройка извозчиков, готовых докатить до колонии веселоребятушек. Да, и среди минипутов хватало любителей ездить туда.       Ему повезло, на станции скучал как раз один мужик рядом со своим свободным бетамолем необычного ярко-желтого цвета.       При виде Урдалака в накидке мужик тут же оживился: - Едем в колонию, шеф? - Как там тебя? Такситник вроде? - Ситник вообще-то, ваше превосходительство. - Мог бы сделать вид, будто не узнал меня, - недовольно пробурчал Урдалак, его губы сложились в искривленную презрительную усмешку. Веселоребятушка наигранно сокрушенно всплеснул руками. - О, я несчастный! Теперь меня казнят, да? Или выпорют? Тоже приятного мало, но хоть жить буду. - Это шутовство не делает тебе чести. - Так я же весёлоребятушка! Чего же с меня взять? - иронично заметил Ситник. - Разве не вы, гвардейцы, чаще всего говорите о том, что у нас нет ни чести, ни нравственности? - А мы не правы, по-твоему? - Не совсем. Есть приятные исключения... Да вы садитесь-садитесь... Быстрее уедем - быстрее приедем. Время дорого и все такое. Я не торгаш, но жизнь торопит, надо торопиться жить. - Исключения только подчеркивают правила, - буркнул Урдалак и уселся в отведенное для пассажиров оборудованное место на бетамоле. Ситник уселся рядом с ним и погнал свою зверушку.       По пути они разговорились. - Не сочтите за наглость, господин Урдалак (можно я буду вас так называть, да?), но мне кажется, вы не совсем таковы каким себя изображаете...       Урдалак от неожиданности фыркнул и оценивающе поглядел на Ситника своими разноцветными глазами. - Вот как? Ну, давай, говори. Даже интересно послушать. - Да мне почему-то кажется, будто вы на самом деле лучше ко всем нам относитесь, чем говорите вслух. То же и охотников касается, и тутатамцев и других. Это я к чему, да? Вас тута все уважают, но у вас репутация минипута, который относится к прочим нациям снисходительно-презрительно. - Однако, - усмехнулся Урдалак, немного удивленный проницательностью Ситника, но вслух подтверждать его слова не хотелось, а потому сказал уклончиво. - Может и так. За навоз я вас не считаю, если ты об этом, но то, что вы как нация бездельники - это факт. И жулья, и воров и грабителей среди вас полно. Этот сор по совести следует вымести поганой метлой, но сами вы этим не занимаетесь, да еще и на нашу территорию активно ползете.       Ситник помолчал. - Не мы такие, жизнь такая. Приходится вертеться. Да и вообще ведь сами мы не местные… - Рассказывай мне тут. А, впрочем, ладно! Может ты и прав. Быть может, каждому свое и нет большого греха в том, что вы не любите работать. В любом случае, хочу, чтобы ты знал: я вас освобождаю от всяких соображений морали. - Спасибо, - искренне поблагодарил таксист. – Позвольте и мне дать вам мой совет: эта черная накидка только привлечет в колонии к вашей персоне внимание. Вы такой высокий и могучий, что вас сразу приметят, обратят особо пристальное внимание и, конечно же, узнают, как узнал и я. Вечерами на улицах у нас много, как вы выразились, бездельников, которые пришли культурно отдохнуть. Если вы оденетесь попроще и без всяких там шпионских нарядов, то у вас больше шансов остаться неузнанным…       Ситник довез Урдалака по его просьбе до элитного бара с садистским названием «Чток под солью». Это был любимый бар Урдалака. Ему, конечно, очень хотелось погулять по бульвару, вдохновиться атмосферой легкого безумия, творившейся здесь ежедневно, ежечасно, ежеминутно. Ему данная атмосфера даже нравилась, хотя он тщательно скрывал сей факт. Однако боязнь быть замеченным заставила его направиться прямиком в бар - двухэтажное приятное здание, выкрашенное в ядреный кровавый цвет. У входа путь ему преградил тучный жлоб в алой жилетке, толщиной едва ли уступавший Биверу. Урдалак молча откинул капюшон, показав тому лицо, и привратник также молча отстранился.       Пройдя фейс-контроль, Урдалак оказался в просторном украшенном помещении. Здесь в обильном количестве жгли маленькие восковые и сальные свечки, отчего освещение было оранжево-красным, точно зарево. Весьма своеобразно, надо сказать, поскольку светильники минипутов давали зеленый отсвет. На широчайших столах заведения плясали полуобнаженные девицы, а за ними сидела немногочисленная публика: богачи со всех королевств, приехавшие дабы самозабвенно зарезаться в карты и профуфырить деньги; некоторые играли в нечто, похожее на бильярд.       Уныло пиликали на инструментах музыканты: они хорошо умели играть, но халтурили, когда было мало клиентов. Урдалак прошел к барной стойке, за которой стоял хозяин заведения директор Зевулон и протирал платком стакан.       Это был минипут с растрепанными рыжими вихрами вокруг плешивого темени, на котором имелось две-три прилизанные волосинки; брови его – выступающие вперед и кустистые, за что в колонии в определенных кругах он получил прозвище «бровеносец». Нос у Зевулона неприятный, настоящий шнобель: широкий кончик носа заметно раздвоен, а с левой стороны - близ крыла носа «висела» крупная мясистая бородавка. Радушный хозяин для тех, у кого водятся деньжата, для тех же, у кого они в кармане не водились… Да таких швейцары внутрь вовсе не допускали. - Рад приветствовать в своем заведении лорда Урдалака, - подобострастно поклонился Зевулон. Его водянистые глаза из-под полуопущенных век быстро зыркали вокруг. - Здорово-здорово, Зев. Как твои дела? - Шлюха старая родила, хе-хе-хе, кхе-кхе-кхе, - смех Зевулона перешел в кашель, он поздно понял, что так при Урдалаке шутковать прибаутками не следует. - А впрочем, жизнь бьет ключом и все по голове... Вам как обычно два «бешеных чаки»? - Нет, давай сегодня три, хочу нажраться, - мрачно ответил Урдалак, не обратив внимания на сальные шутки юмора хозяина.       Глаза директора полезли на лоб: он даже переспросил, правильно ли понял лорда Урдалака. - Ну да, нажраться. Обожраться вдрызг, вдребедень, в дрова, как тебе еще сказать, чтоб до тебя дошло? - раздраженно бросил Урдалак. - Я не делал этого с тех пор, когда случайно набрался на празднике еще будучи сопляком. Хочу понять, что это вообще значит, а то забыл напрочь. - О, ваше благородие очень крепки на алкогольные напитки, - заметил Зевулон и побарабанил по барной стойке толстыми короткими пальцами, на каждом из которых сидело по вульгарному перстню с драгоценным камнем; очевидно, денег у хозяина доставало, зато отсутствовало чувство вкуса. - Я не знаю того удальца, что перепил бы вас. А может заместо «чаки» откушаете мультиягодного самогона али попробуете смородиновой бражки? В наличии есть также медовуха, черемуховая настойка, минипутский мескаль, тутатамский пунш, моя излюбленная имбирная водка и ажно шик сезона - грибной шнапс! - Просто сделай, как я сказал! – вспылил Урдалак.       Дело вот в чем, Урдалак и в самом деле был в этом плане очень сильный, сказывалась его выносливая природа. Там, где простой минипут, допив до дна ядерный коктейль «Бешеный Чака», оказывался под столом или обрыгивал помещение тугой струей рвоты, Урдалак мог без проблем выдуть два бокала подряд и на собственных ногах уйти домой; не совсем твердо, но мог. Собственно поэтому «Бешеного Чаку» подавали только вип-клиентам. Хозяевам «наливаек» ибо было в лом постоянно выволакивать вон упившихся вусмерть посетителей и лишний раз подтирать с пола чью-то блевоту. Да и сам по себе напиток был не из дешевых, прямо скажем. Однако, три стакана даже для Урдалака многовато, впрочем, если он платит, то почему бы и нет?       Зевулон колебался недолго и притаранил нужные ингредиенты с полки. Через пару минут перед Урдалаком стояло три пенистых стакана, наполненных багрового цвета жидкостью, которая, казалось, даже немного светится. - Чего изволите откушать, ваше благородие? У нас нынче огромное пополнение всевозможных закусок и пряностей прямиком со Второго континента. - Ничего не надо. - Ну, раз мои кулинарные изыски, так сказать, вас не прельщают, то ужо и не знаю чем больше потчевать. - Все и так славно. Буду пить с дуем. - Это еще как? - А так: дуй да пей! - Урдалак набрал в легкие побольше воздуха и смачно сдул с граненного стакана пену так, что она полетела в лицо Зевулону, после чего махом опрокинул в себя стакан.       Выдохнув красный пар ноздрями, как какой-нибудь огнедышащий дракон, он утер рукавом губы и с чувством выкрикнул: - Хорошо! Это восторг всей жизни! - А мне казалось, после того случая с вашим караваном на пути с Третьего, ваше благородие менее всего следовало бы ожидать сегодня у меня, - протянул Зевулон, с укоризной поглядывая на минипутского лорда из под длинных полуопущенных ресниц.       Урдалак громко стукнул пустой стакан о стойку; кровь в нем, распаленная чувством вины и помноженная на алкоголь, закипела от гнева. Он до того был взбешен, что даже начал плеваться. - Ты слишком много знаешь, мошенник! Зато совсем не умеешь держать язык за зубами, словно весёлоребятушка, распускающий слухи со скоростью ветра. Не думай, будто я стану обсуждать с тобой то происшествие и тем паче оправдываться! - Я не думал вас обидеть, милорд. Не хотите обсуждать - не будем. – пресмыкающе залебезил толстый Зев.       Урдалак ахнул первый стакан, хлопнул второй - пол под ним начал немного ходить ходуном, а глаза заволокло червонной дымкой. - Вам бы только языком чесать. А м-мои в-враги только спят и в-видят как бы меня обмануть и у-уничтожить! - заплетающимся языком проговорил он, не совсем ясно видя перед собой хозяина.       После этих слов Урдалак хватил третий стакан, однако содержимое уже не лезло в глотку, и он силком мелкими глотками заливал в себя коктейль, частично расплескивая его на пол и себе на грудь. Допив, он отшвырнул стакан в сторону и звучно отрыгнул, вытирая рукавом мокрый подбородок. Сделанный из ударопрочного материала стакан с шумом покатился по полу. Зев и все посетители с жадным любопытством, вытянув шеи, наблюдали, что сейчас станет с Урдалаком. Результат мог оказаться весьма неожиданным, и им хотелось иметь возможность все лицезреть собственными глазами, чтобы затем сплетничать.       К их досаде циркового представления не произошло, Урдалак просто устало облокотился на барную стойку и с задумчивым видом рассматривал структуру волокон древесины стойки, водя по линиям указательным пальцем. После двух стаканов его лицо приняло багровый оттенок, однако сейчас, после последнего, он был мертвенно-бледен с какой-то даже зеленоватой синевой, как бы это странно не звучало. - Выпил рюмку, выпил две - зашумело в голове, - вымученно пошутил он и попытался улыбнуться, но губы его от этой попытки болезненно скривило болью, как от острого приступа. - Быть может ваша светлость желает пройти в комнату для особых клиентов и отдохнуть, насладившись танцами? - заискивающе проблеял Зев. К лицу Урдалака при этом предложении вновь частично прильнула краска. - Да. Желает, - отрывисто сказал он. - О, рад слышать это! Сегодня у нас работают Зарина, Джамиля, Гюзель, Саида, Хафиза, Зухра Лейла, Зульфия, Лола, Харитина, а также… - Нет, - мрачно перебил Урдалак. - Эти лярвы надоели. Давай кого-нибудь из новеньких. - Хо-ро-шо, - по слогам пропел хозяин и достал из-под стойки несколько детализированных рисунков на древесных листах с изображением трех девушек. - Я бы рекомендовал вам первую или вторую, поскольку последняя работает всего неделю. Взял ее из жалости, дочь моего покойного школьного приятеля; всё никак не могла работу найти. Разумеется, все совершеннолетние, сами понимаете.       Урдалак внимательно разглядывал предложенные ему картины. Он колебался между первой и третьей девушкой. Первая была наиболее симпатичной, но третья по возрасту и внешне чем-то напоминала ему Канин, хотя волосы и глаза были совсем другого цвета. Однако, представив, что Канин будет для него плясать, ему стало смешно и он пьяно фыркнул, разбрасывая слюни. Эта мысль решила все колебания: ему хотелось видеть унижение Канин, поэтому эта девка на листе была очень кстати. Хотя в глубине души он понимал как сильно виноват перед юной охотницей, но признаться в этом даже самому себе было слишком позорно. - Эта, - ткнул он пальцем в последнюю карточку. - Вы уверены? Она, конечно, быстро учится, но пока еще совсем... - Что я тебе сказал? - разозлился Урдалак, не дослушав.       Зевулон как будто в раскаянии уничижающе замахал руками, мол, всё понял, и тут же выдал ему ключ с номерком.       Урдалак что-то пробурчал себе под нос и тяжело зашагал к лестнице на второй этаж, все время думая, когда же он наконец запнётся и полетит мордой в дощатый пол. Однако споткнуться ему было всё же не суждено ни на полу, ни на лестнице, и он успешно добрался до нужной комнаты, пусть даже его здорово мотало из стороны в сторону и он головой задел низко висевшую на потолке лампу со свечой. Так его крепко зашахматило с коктейлей.       Пока он шел, ему снова страсть как захотелось избить и унизить Канин. Непонятно почему на ум ему сразу пришли три бывших любовницы, отношения с которыми он тщательно скрывал. Даже со всей своей властью и могуществом он не мог пойти против традиций минипутов, а они порицали любые незамужние сексуальные отношения. Поэтому им приходилось соблюдать осторожность. Одна - наивная юная минипутка, рассчитывающая на брак с Урдалаком; когда она осознала, что ей ничего не светит и губу она раскатала напрасно, то прекратила с ним встречаться, пригрозив оглаской - и тут уж им обоим пришлось бы худо, но все обошлось.       Другая оказалась не менее наивна, однако она искренне любила Урдалака и ей было достаточно только совместных встреч, но обо всем прознал отец девушки и в ускоренном порядке увез ее к дальним родственникам на Второй континент; опасаясь урдалаковского возмездия, родитель и сам переехал жить туда.       Была, правда, еще одна молодая замужняя дама, но он быстро охладел к ней после двух-трех встреч и прервал этот тусклый роман. У нее была какая-то по-особенному нежная кожа, и даже от самых нежных поцелуев на шее оставались лиловатые подтеки, что легко могло выдать их отношения – еще одна причина порвать с ней.       Помолвка с Канин все оттягивала свадьбу, и по меркам минипутов он давно перешагнул брачный возраст, хотя и по-прежнему был молод. Урдалак перебивался, как мог. Не имея возможности незаметно заводить постоянные контакты, он пытался было ездить в колонию веселоребятушек, где бродил по улицам, жадно рыская глазами. Однажды он даже решился обратиться к представительнице древнейшей профессии - жрице любви. Правда, потом долго сокрушался об этом. Гетера произвела на него своими манерами, а точнее их отсутствием, такое неизгладимое тягостное впечатление, что он пожалел о своем тогдашнем трезвом состоянии. Он пусть сам не всегда был вежлив и этичен, но от женщин требовал этого безоговорочно.       Все эти тайные отношения страшно ему обрыдли, но иного выхода он не знал. Лишь работа кое-как выручала: отвлекала от греховных помыслов.       Отворив дверь ключом (с третьего раза только попал в скважину), он оказался в довольно просторной комнате, где не было ничего помимо приткнутой к стене широкой койки. Скинув осточертеневшую накидку «шпиона», Урдалак бухнулся на кровать; бросил на пол кинжал и запнул его ногой под койку вместе с мешочком денег и стал ждать в предвкушении.       Тихо. Краем глаза заметил, что на кровати чем-то острым (чтоб не стерли) была выведена похабщина. Короткий стишок, автор которого через своего лирического героя описывал, как он кого-то там на этой, простите, койке… Два имени он связал неприличным глаголом, причем сделал это безграмотно - через букву «я».       Его внезапно бритвенной остротой поразила неприятная мысль, что он сейчас на этой кровати попросту уснет и здорово рассердился на себя. Его раздражение с самого утра постоянно нарастало и готово в любой момент разразиться, призывая отыграться хоть на ком-нибудь за все сегодняшние беды; унизить. Да, именно унизить. Гнев душил его и переполнял как чашу, налитую до краев, пережитый позор глодал душу точно червь.       К счастью, за дверью скоро послышались неуверенные шаги, и дверь с легким скрипом отворилась, в узкий проем робко зашла юная худенькая веснушчатая девушка в топике и мини-юбке, в руке она держала обруч и ленту для художественной гимнастики. Она была еще меньше похожа на Канин, чем ему тогда показалось на рисунке, но по возрасту вполне подходила. Волосы у нее были темно-синие, сзади на затылке длинный шиньон с черным бантом в форме бабочки, два тонких завитка вдоль матовых щек. Она была минипуткой. - Закрой дверь, - приказал он властно.       Девушка задвинула засов и скромно встала посреди комнаты, прямо напротив него, держа обруч перед собой обеими руками. Урдалак понял, что она узнала его и сейчас, по-видимому, испытывает неподдельный ужас. - Показывай, что умеешь. Не стой столбом, - довольно грубо произнес Урдалак, вперив в нее тяжелый воспаленный взгляд из под бойких кустистых бровей.       Девушка забегала глазами по комнате, затем кивнула - все также неуверенно, что лишний раз позлило Урдалака - и стала танцевать. Уже с первых ее движений Урдалак (а он большой знаток) понял: Зевулон был на ее счет абсолютно прав; хорошо заметно, что она работает совсем недавно и ей еще многому надо учиться. Ее движениям не хватало плавности и гибкости, той развязной пластичности, легкости и порывистости, что требовались, когда танцевали соблазнительные танцы. А глазам недоставало томности, скорее они походили на глаза раненой лани, хотя Урдалак конечно не видел никогда ланей.       В ней же чувствовалась именно психическая скованность, словно она не свыклась со своим занятием и работа для нее вынужденная, а не в удовольствие. Это не давало развить нужную грацию и изящество. Даже хорошие природные данные не спасали, а может просто ее смутил Урдалак, которого она не ожидала увидеть; все-таки такой уважаемый минипут - лидер гвардейцев. Дважды она по неловкости, выделывая пируэты с лентой, задела ею Урдалака по лицу. Он стерпел, но когда она замешкалась и уронила обруч, звук падения которого как кувалдой ударил по пьяным мозгам Урдалака, он в ярости вскочил, будучи полон намерения наказать бестолковую девку. Видя его перекошенное гневом лицо, она попятилась, однако он мгновенно настиг ее и, грубо схватив, отшвырнул на кровать. - Тупая гамулья самка! Как же ты мне надоела! - Но у нас только танцы! – крикнула девушка, широко распахнув от ужаса глаза. - Не разговаривай! Сама разденешься, шалава, или тебе подсобить?       Он повалился на нее сверху, девушка взвизгнула и стала брыкаться ногами, пытаясь тщетно отбиться. Случайно она пнула его по изувеченной пулей ладони и руку Урдалака пронзила острая боль, от которой в глазах все почернело.       Воспользовавшись его замешательством, она укусила его здоровую ладонь, которой он держал ее, и попыталась вырваться, но Урдалак уже пришел в себя.       Несмотря на потерю координации, он был намного сильнее и ловчее. - Кусаться вздумала? - Урдалак наотмашь ударил девушку по лицу ладонью. Коротко вскрикнув, она обратно упала на койку, широко раскинув руки, и осталась неподвижной. Волосы ее разметались по покрывалу, из разбитой губы потекла струйка крови. Ударь он ее кулаком - то выбил бы из нее дух, ибо силы у Урдалака было за троих.       Тяжело сопя, он склонился над бессознательной танцовщицей и мутно смотрел на нее, дыша перегаром. После трех стаканов ядерного коктейля ум окончательно отказал ему, превратив в монстра. Урдалак относился к разряду тех мужчин, кто пьянея, дурел донельзя, но до упаду редко напивался. Я телок унижаю, я их уничтожаю и груди разрываю, ведь пьяный я дурак! Вот это про него стихи, и именно сейчас это состояние полностью овладело им.       С минуту он тупо смотрел на нее, размышляя, что делать. Колебался недолго и рванул ее топик, разодрав его, обнажил небольшую девичью грудь. С одной рукой это было не очень ловко, пожалуй, будь она в сознании, у него ничего бы и не вышло. Затем резко стянул с нее юбчонку и расстегнул ремень своих брюк, чуть приспустив их, низко склонился над ее телом. В этот момент девушка очнулась. Увидев здоровый урдалаковский «жезл любви» она страшно закричала, но он тут же схватил ее за горло мощной ладонью и легонько нажал, однако этого было достаточно: крик мгновенно оборвался, обратившись в хрип. - Заткнись, сучка! - истерично заорал на нее Урдалак. - Или я раздавлю твою тщедушную глотку, мне достаточно сжать пальцы! - Ну н-е на...до... Не н-надо... П-пожалуйс-та-а-а... Прошу, умоляю... – всхлипывая, судорожно сипела она, давясь слезами.       Урдалак, сделав над собой усилие, вошел в нее и стал двигаться, наращивая постепенно темп. - Так тебе! Что не нравится? Не нравится, потаскуха?!       Когда он пронзил ее лоно «скипетром страсти», она выгнулась и, дрожа и трепеща под ним, сотрясалась всем телом, раскрыв рот, но оттуда не издалось ни звука, лишь из глаз ручьями текли слезы. Девушка скрюченными пальцами судорожно стиснула покрывало. Она уже не всхлипывала, а молча отводила глаза в сторону, чтобы не видеть раскрасневшееся рыло Урдалака, пыхтевшего над ней и дышащего перегаром. В комнате сразу стало довольно тихо. Лишь слышалось размеренное поскрипывание кровати, которая раскачивалась и плыла в такт его движениям, точно кораблик на волнах, да хриплое рычание Урдалака.       Тем временем Урдалак совсем остервенел, он загонял ей как можно глубже и яростнее, желая причинить больше боли. Ему начало мерещиться, будто это Канин под ним, а потом и все другие женщины, с коими он когда-либо спал и которых в тайне презирал. - Так тебе! Канин г-гадина! П-получи! Как смела ты так подставить меня? Как посмела попасться в руки к охотникам, дура?! Ты ответишь мне сполна за мой позор!       И он хлестнул ее по щеке, оставив ссадину. Несчастная танцовщица, хрупкая, худенькая, на полторы головы ниже его, от боли, унижения и ужаса уже ничего не понимала. Она не могла вникнуть в слова Урдалака, как не могла она и понять, чего ему от нее надо. И почему такое произошло именно с ней...       Тем временем ее черты вновь расплылись в глазах Урдалака и приняли образ совсем другой девушки: совсем юной, с рыжими волосами.       Урдалак на долю секунды оторопел, а затем с еще большей яростью стал двигаться. - Т-ты?! Как смела ты быть такой манящей и привлекательной? Свела меня с ума, распутница! - бешено орал он, скрежеща зубами и безумно вращая глазами.       Его камзол и штаны от напряжения пропитались горячим потом, крупными гроздями стекавшим с него, но он и не думал останавливаться.       Чувствуя приближение конца Урдалак, стиснув зубы, вынул свой орган и обильно опростал семенем живот, грудь и частично шею и лицо распяленной девушки. Синеволосая танцовщица на этот кощунственный, полный презрения в ее отношении жест даже не вздрогнула. Она, полуоткрыв рот в молчаливом вопле, неподвижно лежала, обратив взгляд неподвижных глаз в потолок с совершенно отсутствующим видом; даже не пыталась стыдливо прикрыть наготу. Лишь по чуть подрагивающим ресницам и мерно вздымающейся груди и животу, которые были малость тронуты мурашками, хотя в комнате было даже жарко, можно было понять, что она жива.       Разгоряченный Урдалак, закончив с делом, немного пришел в себя, мутные разноцветные глаза приняли осмысленное выражение. Его взгляд бегло скользнул по тонкой повернутой в сторону шее девушки, на которой молочно-белой липкой полосой осталось свидетельство его недавнего акта любви. Скользнул по розоватым соскам, возвещающимися холмиками на маленькой податливой девичьей груди, по гладкому животику, по небольшому кустику синеватых лобковых волос... Лицо ее стало бледно как смерть, черные зрачки расширились, маленькие круглые ноздри нервно и торопливо раздувались, словно ей не хватало воздуха. На ресницах застыли подрагивающие серебристые капли слез; холодный лоб, покрытый горячей, быстро остывающей испариной…       Он перевел взгляд на изумрудного цвета покрывало кровати, на котором со стороны внутренней части бедер девушки осталась красная клякса причудливой формы. «Надо же...Я и не думал, и не заметил…», - мелькнула в башке Урдалака мысль, пока он разглядывал кляксу, коей, по его мнению, здесь совсем было не место и не откуда было взяться.       Внезапно ему стало стыдно. Сквозь толщу гордой надменности и природной жестокости, помноженной на ударную дозу алкоголя, совесть пробилась в сознание на какую-то долю секунды, но он тут же раздавил ее непоколебимой уверенностью, что сделал все правильно и ему не в чем раскаяться. Впрочем, осадок все равно остался. - Вставай. Все кончено, - хмуро пробубнил он, нетвердо поднимаясь и застегивая брюки. - Не так уж это было и страшно, признайся. Тебе верно даже понравилось.       Девушка никак не отреагировала на его голос, она так и лежала голышом. Он накинул на себя черную накидку, прицепил к поясу кинжал и кошель. Достав из него несколько жетонов большим номиналом, он кинул их на кровать и повернулся к выходу. Один из жетончиков упал девушке на живот, близ пупка и обжег ее холодом металла. Она внезапно резко дернулась, точно ее хлестнули бичом, и, стремительно вскочив с кровати на ноги, она с по-детски плаксивым выражением лица рванула покрывало на себя - жетоны со звоном разлетелись в стороны и покатились по полу. «Ну давай еще... Капризы свои продемонстрируй. С норовом девка! Я ее можно сказать облагородил тем, что возлег с ней… Улучшил породу своим благородным происхождением, а она... одним словом, зараза».       Урдалак, пытаясь сохранить остатки гордости, проводил ее напоследок липким обволакивающим взглядом насильника и без слов вышел за дверь. Когда он закрыл ее, то услышал за ней приглушенные рыдания.       В коридоре, прислонившись к стене и сложив руки на груди, равнодушно стоял, скрестив ноги, рыжий Зевулон. - Ты здесь... как? - спросил Урдалак и сам удивился, как хрипло и глухо звучал его голос. - Да так... - неопределенно ответил тот. - Странно вообще, что вся клиентура и персонал не сбежались: она так кричала... - Кажется... Я попортил тебе девку, Зев, старина, - виновато произнес Урдалак. - Я и забыл совсем, как ты говорил, что она дочь твоего покойного друга. - А ерунда, ваша светлость, - отмахнулся Зев. - Такое иногда с нашими сотрудницами случается. Редко правда... Рано или поздно случилось бы и с ней, и то, что это были вы - такой благородный и мужественный муж - ей еще, можно сказать, повезло.       Урдалак хотел было разозлиться, ему показалось, будто над ним издеваются, но потом вспомнил, какова на деле натура у Зева и успокоился насколько мог. - А-а, - протянул он, - а такое иногда с ними и правда случается? - Ну-у-у, по совести говоря, вы первый... Да не берите в голову, господин, я не в обиде. Вы ведь всегда так щедро платите, что я не могу сердиться на вашу светлость, - и Зев совершенно неуместно наигранно расхохотался. - Мне нужно... на воздух, - чувствуя дурноту, Урдалак пошел на выход. Краем глаза он заметил, как Зевулон юрко нырнул в комнату и, ползая на карачках, стал собирать лежащие на полу многочисленные жетоны. Безутешная танцовщица сидела обнаженной на краю кровати, закрыв лицо руками, и плакала навзрыд, что страшно на нее было смотреть.       В душе Урдалака бушевало пламя, в груди томила тяжелая духота, а на лице застыла в жуткой маске жестокая пьяная ухмылка, придававшая ему совсем несвойственное глупое выражение.       Он не помнил, как оказался на улице, не помнил куда шел и зачем шел, опомнился только когда оказался на окраине колонии. Урдалак зашел так далеко, что даже жилых палаток здесь не было, хотя веселоребятушки из экономия места заселялись кучно, поскольку их жизненное пространство было ограничено договором о земле с Первым континентом.       Урдалак сделал шаг вперед, но нога его провалилась в пустоту, и он, вскрикнув от неожиданности, кубарем покатился куда-то вниз. Там он с отвратительным хлюпаньем нырнул лицом во что-что мокрое, липкое и вонючее притом. Рот его по пути набился сырой ослизлой землей. Насилу поднявшись, до него дошло, что он упал в свалочную канаву, одну из тех немногих глубоких и весьма широких каналов, куда со всей колонии сносили выливать помои и мусор. Вот почему тут никто не застраивался: из-за страшного смрада, коего задумчивый Урдалак на свою беду носом не услышал. Здесь было особенно темно, поскольку отсутствовали привычные колонии светильники.       Урдалак весь вывалялся в грязи и помоях; морщась от вони, он стал карабкаться наверх по пологому склону, цепляясь скрюченными пальцами за рыхлую землю.       Ругаясь долго, грязно и витиевато, он таки выкарабкался и, сгорбившись, побрел было прочь, как вдруг услыхал за своей спиной грудной зловещий смех, леденящий душу, от которого ему стало не по себе, хоть он и не был трусом.       Урдалак резко обернулся к канаве, являвшейся источником звука. Он увидел длинные когтистые пальцы, торчащие снизу, через секунду - следом за ним из канавы выползла неведомая тварь, чей вид был настолько ужасен, что заставил отпрянуть даже Урдалака.       Тварь, гортанно расхохотавшись, поднялась с четверенек на ноги. Это был живой скелет: гниющие остатки плоти, изъеденными червями ошметками, свисали с почерневших костей; изрезанные лоскутья плаща и одежды, бывшие наверное некогда какого-нибудь светлого цвета, но сейчас потемневшие так, что и понять было нельзя исходный цвет, висели неопрятными лохмами на воскресшем трупе. Правая рука чудовища была неестественно вздута по сравнению с остальными тощими частями тела и выглядела так, точно ее обладатель болеет слоновьей болезнью: огромная ладонь оканчивалась длиннющими острыми когтями; другая рука напротив - была заметно короче и как будто усохшей. Голову уродца венчала дырявая истлевшая шляпа с изодранными полями. Трупный сине-зеленый цвет кожи, и полнейшее отсутствие даже намека на нос. - Да что же ты за уродливое пугало такое? – прохрипел Урдалак.       Широко улыбаясь длинным безгубым ртом, тварь, вытянув вперед лапу с когтями, пошатываясь, шла прямиком на Урдалака и тихо жутко смеялась. - Стой, где стоишь, страшила! - крикнул Урдалак и до боли в ладони сжал рукоять длинного кинжала.       Ходячий труп даже не сделал вид, будто прислушался и продолжил надвигаться. Урдалак подпустил его поближе и ударил кинжалом в грудь. Клинок вошел в него даже не как в масло, а как в ничего. Дырявое тело монстра пропустило смертельный удар сквозь себя. Урдалак отпрянул, извлекая кинжал и готовясь к очередному выпаду, но тварь неожиданно стремительно рванулась вперед, протянув к нему когтистую лапу. Выработанная реакция позволила ему уклониться, но мертвец все-таки успел оцарапать ему ладонь грязным когтем. Урдалак отскочил на несколько шагов назад, размышляя о том, как справиться с неизвестным противником, как вдруг монстр запрокинул голову на тонкой длинной шее и, раскрыв большой рот, полный мелких кривых клыков желтого цвета, расхохотался сардоническим смехом. Вытянув перед собой указательный палец, он указал им на Урдалака, точнее – куда-то ниже.       Урдалак посмотрел на оцарапанную ладонь и оторопел: красный порез потемнел буквально на глазах, и от него по всей руке, а от нее по всему телу стала разрастаться некая грязно-зеленая скверна. Правая рука его удлинилась, а ногти выросли и стали кривыми и изогнутыми, тогда как другая, покалеченная рука, превратилась в иссохшую, мумифицированную культю.       Чудовище продолжало стоять и безумно хохотать. - Что... Что оно сотворило со мною?! - закричал Урдалак в ужасе. Поблизости на земле была разлита большая лужа. Должно быть, кто-то шел к канаве, чтобы вылить помои, да так и не донес, разлив всё в двух шагах от цели. Урдалак, не ведая, что творится, подскочил к луже и посмотрел на свое отражение в ней; это было сложно в темноте, но он сумел разглядеть. В грязной воде на него смотрела мертвенно-бледная физиономия с сине-зеленым отливом, без носа и с лягушачьим ртом... Иными словами, глядя на свое отражение, он смотрел на выползшее за ним следом из канавы чудовище. Они даже роста одного были.       Чудовище все смеялось, смех его перешел в бульканье. Оно шагнуло еще вперед, и тут только Урдалак разглядел, что у твари были живые глаза с радужкой разного цвета: голубой и карий. У чудовища были его глаза! Чудовище? Да это же я! - Н-Е-Е-Е-Т!!       Крикнул беспокойно Урдалак и очнулся, чуть не выпав из пассажирского сиденья. Беспокойно оглядевшись, он понял, что сидит верхом на бетамоле, который куда-то летит. Рядом с ним сидел весёлоребятушка-извозчик с тараканьими усищами и в большом берете с козырьком. - Хей, брат, что кричишь?! Напугал меня, едрить в корень всех вас! - проворчал извозчик, недовольно оглядываясь на пассажира. - Куда мы едем? Отвечай! - Да, брат, ты имеешь право знать. Старина Зев сказал, чтобы я довез тебя до Первого. Сказал разбудить тебя по приезду, там ты, мол, и расплатишься со мною. Недалече осталось до пункта назначения. Эгей! - Зевулон? Я... Я ничего не помню из этого, черт подери! - О, это конечно не помнишь. Зев сказал, будто ты вдул три стакана бешеного чаки подряд. Он разумеется бесстыдно врет, никто столько жахнуть не может. Он говорил, что ты, браток, побрел на выход да на пороге и отключился - так и рухнул бревном наземь. Вот он меня и вызвал, а я тебя от его бара и везу. - Так значит... Значит, это все был сон... Никакой когтистой твари... Никакой синеволосой танцовщицы... Что ж это все привиделось? Хорошо бы если так, а то как-то нехорошо получилось, если честно, я ведь, по сути, ее изнасиловал, получается... Не надо столько жрать в самом деле, - пробормотал себе под нос Урдалак так, чтобы извозчик его не услышал. - Ну, брат, как говорится, не можешь пить - не пей, хе-хе! А то каких только галлюцинаций не привидится от горячки. - Не брат я тебе, гнида, - сурово ответил ему Урдалак. - Для тебя я - командующий гвардией Первого, имей хоть немного уважения. - Вай-вай-вай, какие мы серьезные тут, да? Слюшай, зачэм такой сердитый я нэ понимаю? Я ведь даже не минипут и не ваш подданный. Ваш король мне тьфу, а не король вовсе! И гвардия ваша мне тоже тьфу! Зато как катать вас туды-сюды, так вы все любите, ханжи, - обиделся извозчик и насупился. - Если не будете ругаться почем зря, а вести со мной приятные разговоры, то я вас так довезу, что вам тоже станет приятно! - Ладно, забыли, извини. Просто день выдался тяжелый. Но учти: скажешь кому, где я был - пеняй на себя, достану где угодно. - Э, нэ-нэ-нэ-нэ, дорогой, так не пойдет совсэм. Я конечно не болтун, но ведь там в заведении другие были. Они же всё видели, а не я! Это что же получается, они растреплют, а мне за них отвечать? Нэ, так нэ пойдет.       Извозчик докатил минипутского лорда почти до самого особняка, таковы были инструкции Зевулона. Увидав свой мрачный, поросший на стенах грибком, особняк с колоннами, Урдалак почувствовал щемящую тоску, ему не хотелось идти ночевать в это зловещее здание. - А нельзя ли меня подкинуть до казармы лучше? - Чего ж раньше-то молчал, пока ехали? Не, дорогой, мне тоже домой пора, буду кушать свежий бамбарбия. Через несколько часов уж светать начнет, а я всё работаю и день и ночь. Знаешь, какая у меня жена суровая, эге! Надо и покою час знать. До свидания, дорогой.       Урдалак расплатился с извозчиком, и тот укатил, довольный собой, а сам он на ватных ногах пошел к воротам своего дома. Его ждали. Верный дворецкий Хинклас появился на крыльце, с трудом отворив входные двери. - Масса Урдалак, вы пришли! Гвардейцы вас весь вечер искали по всему Первому, пока кто-то им не сообщил, что видел как вы, кажется, садились к извозчику Ситнику и поехали в колонию. Они и в ваш дом наведывались. Так это правда? - Приготовь постель, Хинклас, я очень устал. Смертельно устал, - Урдалак проигнорировал вопрос слуги и вошел в дом. Стены особняка изнутри потускнели, да как, впрочем, и сам особняк - точно весь утратил цвет вместе с жизнью его семьи. Сколько дней он не появлялся дома, а может недель… Месяц? Что-то вроде этого. - Конечно-конечно, сейчас. Радость какая, масса будет ночевать дома! - запричитал старик и пошел накрывать постель.       Урдалак лениво проковылял до отшлифованного до блеска плоского опала, висевшего на стене и заменявшего ему зеркало. Он посмотрелся в него с опаской. Пьяный кошмар, в котором он превратился в уродливую тварь, достаточно ясно засел в голове и вызывал неприятные ощущения. Мазь, которой он маскировал наиболее внушительные синяки на лице, частично сошла и обнажила нелицеприятную синеву в нескольких местах. Впрочем, все не так страшно; зато порез над губой выделялся слишком явственно – это вывело Урдалака из равновесия, ибо он очень пёкся о своей внешности. - Ха, мне такое приснилось, ты бы знал, Хинклас… - сказал он, глядя по-прежнему на свое отражение. – Только представь: я свалился в глубокую помойную канаву, а оттуда выползла мерзкая тварь и напала на меня, после чего я и сам превратился точно в такую же… Боюсь, к утру меня будут преследовать похмельные глюки.       Старик находился в другой комнате и сомнительно, чтобы он услышал хотя бы одно слово, но Урдалаку все равно. Хинклас появился через несколько секунд: - Ну вот и готово, масса, можете идти спать. - Как быстро! Я и не ожидал, с твоей-то старческой медлительностью. - Все и так было почти готово. Я каждый день готовлю постель в расчете, что вы придете. Мне подумалось, вы захотите вернуться домой именно сегодня и специально не ложился спать. Вот я и оказался прав! - Ну, не будешь же ты каждый день сидеть допоздна? – криво усмехнулся Урдалак. - Так и происходит, масса.       Урдалак если и был смущен, то виду не подал. - Может ты еще и сказку на ночь расскажешь как некогда во времена моего босоногого детства? – пошутил он. - Когда такое было, масса? Я всегда был слишком занят хозяйскими делами, чтоб заниматься такими пустяками. На то ваш отец и матушка держали сиделок и прислугу. - Было-было. Несколько раз, - закивал головой Урдалак. - Мать куда-то ушла и всю прислугу забрала с собой, только мы с тобою остались дома. - Ну, может-может. Давайте помогу вам раздеться. - Да погоди ты! А как там мой питомец? Ты кормишь его, поишь ли? - Конечно, масса, да вот только он скучает по вам и никогда мне не показывается. - Пойду, проведаю его, - Урдалак вошел в одну из комнат, где царил Его Величество Мрак. Он подошел к довольно большой клетке в углу, в которой лежала прогнутая подстилка, но на ней никого не было видно. Урдалак нагнулся к подстилке и стал что-то шептать, обращаясь будто бы к ней, поскольку клетка, казалось, совершенно пуста. Сказав несколько слов, он открыл дверцу клетки и отворил форточку в стене. Внутри послышалось некое шелестение и едва уловимое движение. Какое-то существо материализовалась прямо в воздухе и выпрыгнуло из опостылевшего заточения. Запрыгнув на стену, оно ловко вскарабкалось по ней и перекинуло себя через форточку на улицу.       Урдалак кровожадно оскалился: «Теперь Шеттерхэнд попомнит меня!»       По его возвращению в спальню старик помог Урдалаку стащить сапоги и одежду. Урдалак уперся рукой в комод у кровати, машинально провел по нему рукой и на ладони остался бархатистый слой серой пыли (это была, конечно же, микро-пыль, поскольку пыль, какую представляем себе мы - люди, слишком для маленьких народцев большая). - Хинклас, пыль! - Да-а? - удивленно протянул старик. - Должно быть, забыл протереть. А ведь был уверен... Голова теперь многое забывает, худая стала. - Безобразие, чтобы завтра исправил, - Урдалак лег в постель и почти мгновенно уснул, едва коснулся подушки.

***

      Сон Урдалака был в эту ночь на зависть глубоким и здоровым, ни разу не беспокойным, хотя на момент просыпания он все равно чувствовал себя разбитым. Сохранялось тягостное ощущение: следствием недавнего невоздержанного возлияния была тупая головная боль в затылке, разливающаяся и стучащая в висках при каждом резком движении или просто давящая на мозг и глаза, если он не двигался.       Урдалак отбросил одеяло в сторону и в пижаме босиком прошлепал по холодному каменному полу, протер кулаком глаза, в которые точно песка насыпали, и подошел к зеркалу взглянуть на свое отражение. Из камня на него смотрел красномордый оплывший мужик с фиолетовыми синяками под глазами. Красноватые белки воспаленных глаз были исчерчены сетью красных прожилок. - Ну, здравствуй, лицо, и когда же ты стало рожей? - произнес он хриплым утренним голосом.       За дверью послышался сухой кашель Хинкласа. Должно быть, он караулил сон господина и услышал, как тот проснулся.       Старик вошел, неся свежую одежду для Урдалака, а также еду на подносе. - Вы долго спите, масса, уже близится день. - Проклятье! Что же не разбудил меня, старый? - осерчал Урдалак, в голове от крика тут же что-то болезненно отозвалось, и он уже мирно спросил. - Слушай, а выпить чего найдется, а? А то скверно себя чувствую, сушняк долбает зверский.       Дуст кивнул и исчез в дверях, очень скоро он появился и в руках у него радужно сверкали графин с мескалем собственного приготовления и стакан.       Урдалак, который к этому моменту относительно привел себя в порядок, причесал волосы и оделся, манкировав предложенный стакан, вырвал из сухих рук старика графин и жадными судорожными глотками стал пить прямо из него.       Дуст хлопал округлившимися глазами да смотрел, как мощно прыгает в такт глоткам кадык его господина.       Выкушав больше половины, Урдалак вернул графин Хинкласу и вытер рот рукавом. - Всё, пора на работу. Там и поем. Представляю, как там все сейчас с ума сходят без меня! - Весь континент с ума сходит со вчерашнего дня. Никто не уверен в завтрашнем дне, никто не знает, чего день грядущий им готовит. Говорят, вы собираетесь развязать войну с охотниками Чинга-Гука и крабберами? - Головорезам и кровожадным чудовищам не объявляют войны - их выжигают в карательном походе огнем и мечом как заразу! - мрачно ответил слуге Урдалак, глядя на перевязанную руку. - Если бы эти люди не помешали мне вчера, то Сорокопут гнил бы уже в овраге и одной серьезной проблемой было бы меньше. - Да, чуть не забыл, масса. Тут Миро заходил вечером. Принес целебные мази. Сказал: для вашей руки; тут еще листок с применением... - А, старина Миро уже не сердится на меня, значит? Это славно. Мы вчера с ним здорово повздорили.       Внезапно раздался торопливый стук в дверь, Урдалак ближе стоял к двери, а потому жестом остановил Хинкласа и сам отворил дверь. Едва она приоткрылась, в нее без приглашения влетел рыжий Зевулон. Вид у него был крайне возбужденный: глаза на выкате, огненные патлы всклокочены. - Зев? Какого черта ты врываешься в мой дом? Я что забыл вчера заплатить тебе? - Ах, беда, лорд Урдалак, большая беда! - запричитал Зевулон, всплескивая руками, точно плохой актер драмы, что создавало сомнения в искренности его слов. - Заткнись и начни сначала. Что случилось? Неужто Селенюх наехал с братвой на твой бар? - Селенюх? Нет, что вы, что вы! Спаси меня от этого Богиня Леса! Совсем другое: Синтеклетия покончила с собой! - Синтеклетия? - недоверчиво переспросил Урдалак. - Чего ты мелешь, дурак? - Ну да. Повесилась сегодня ночью... Или утром. Короче неважно... Ах, беда-то какая, еще совсем юная! Ай-яй-яй, братик ейный маленький совсем сиротинушкой остался, - ломал комедию Зевулон. Урдалак уже почти не сомневался, что директор бара задумал хитрость; должно было произойти нечто совсем экстраординарное, чтобы этот фрукт приволок лично свою задницу к нему. - Ну а мне какое дело до какой-то там девки? Зевулон невинно заморгал: - Ну-у-у... Я подумал, это, по всей видимости, связано с тем, что вчера произошло между вами... Гхм, ведь вы, прямо скажем, жестко отодрали ее! Собственно, я решил вам следует знать. Урдалак явственно услышал, или скорее почувствовал, как внутри него при этих словах что-то с треском разлетается и осыпается вниз мелкими ледяными осколками. - Что ты сказал? – хриплым, не своим голосом, спросил он и, резко схватив Зева за горло, оторвал его от земли на уровень своих глаз. - Ну-ка повтори еще раз! Я правильно понял, ты говоришь о той синеволосой танцовщице из своего бара? - Так о ком же еще? - дрыгая ногами, сипел Зев, тщетно пытаясь высвободиться из стальной хватки.       Урдалак издал тихий сдавленный стон и разжал пальцы, Зев с грохотом шмякнулся на пол. На звук выглянул из кладовой Дуст, но тут же убрался, не желая быть свидетелем сцен, которых, как он решил для себя, ему знать не положено. - Я... я не хотел... Значит, это все-таки был не сон? - Конечно не сон, - заботливо поддакнул Зев, потирая ушибленный зад. - После того как вы, значится, изволили потрахаться и пошли на выход - тут вас у порога и свалило действие бухла. Ну, я и вызвал извозчика. А вот закусили бы имбирем, такой бы с вами не приключилось беды. Ваша светлость, я знаю, очень крепкий мужчина. - Где она живет... то есть, жила? - тихо спросил Урдалак. Зев с готовностью назвал адрес. Один из верхних ярусов города, там, где селились небогатые минипуты и почти нищие. - Ах, сколько убытков теперь, сколько хлопот. Все мои вложения в нее пошли прахом в единочасье, ах-ах-ах, - наигранно причитал Зев, вероятно ощущая себя актером мега класса. - О каких убытках ты все время трендишь? - поинтересовался Урдалак, занятый собственными мыслями. - Да как сказать, у меня были на девку определенные планы. И курсы танцевальные ейные я оплатил вперед. У нее имелось много потенциальных возможностей, несмотря на бедность. Даже приличный женишок вроде наклеивался: при деньгах да не брезгливый. Думаю, мне удалось бы устроить их брак и типа на правах родственника слупить с женишка кой-чего в качестве приданного. А вот теперь шиш. Вот я, значится, тут и подумал, что возможно ваша светлость согласится возместить мне ущерб да упущенную прибыль за... - А ну вали отсюда, мерзавец, пока вперед ногами не вынесли из моего дома, - рявкнул Урдалак, чувствуя как внутри него все клокочет.       Дважды повторять не пришлось. Встретившись взглядом с полными ненависти глазами Урдалака, Зев решил, что жизнь дороже денег, и высвистнул в дверь - только пятки засверкали.       Урдалак мучительно уселся на мягкий пуфик. Тяжесть позора в одно мгновенье обрушилась на согбенные плечи и раздавила его. Сложив ладони в замок, он, сильно ссутулившись, подавленно уставился в одну точку невидящим взглядом. Перед глазами предстала картина: маленькая тощая девица с искаженным от боли лицом - не столько физической, сколько душевной - и он держит ее за горло, почти душит. Эти образы были крайне смутными, он уже ничего не помнил, кроме нескольких неясных отрывков; пожалуй, он и в самом деле поверил бы, будто это сон, если бы Зевулон не припёрся к нему.       Боль врезалась в сердце клином и он задыхался. «Какая гадость», - выдохнул Урдалак и до скрежета стиснул зубы, поражаясь собственной отвратительности. Мысль о том, что из-за него девушка могла лишить себя жизни была так мучительна и невыносима, что вызывала позывы рвоты. Зев подлец, а он еще хуже. Даже методы скрытого вымогательства у них схожи. Урдалак почему-то вспомнил, как он, еще будучи совсем пацан, после окончания школы, вступая в королевскую гвардию, давал обеты верности и клятву защищать каждого минипута. Он знал: прошлые поколения гвардии нередко сами узурпировали власть, свергая неугодных им королей. Тогда он был полон решимости навеки покончить с этим постыдным прошлым и лишь служить и защищать. Да-а-а, много воды утекло с тех пор, сейчас он уже более терпимо относился к возможности взять всю верховную власть в свои руки, потому как видел мало достойных... Ему казалось, дескать, вот он-то настоящий герой! А теперь Урдалак видел всю свою гниль: он обещал умереть за свой народ, если придется, а сам из жалкой прихоти и животной похоти совершил насилие над невинной душой, причинил ей страдание и привел к гибели. В своем стремлении защитить минипутов он извратил рыцарские идеалы и уподобился Крону, пожирающему своих детей.       Он взял меч и вышел из дома, направляясь на верхние ярусы города. С каждым шагом живот схватывало тягучей, ноющей болью как при внутреннем кровотечении. Он редко поднимался наверх и не на шутку подивился, увидав в какой нищете некоторые горожане жили. Жившие там минипуты были не меньше удивлены и вовсю таращили глаза, узнав в высоком красивом воине командующего королевской гвардией. Пару раз ему даже пришлось обратиться к местным, чтобы те указали нужное направление.       Наконец он добрался до цели. Это был небольшой домик, рассчитанный на две небольшие комнаты. Не самое худшее, что могли себе позволить жители, но все-таки довольно бедное жилище. Он вошел внутрь, в хижине на удивление было много народу. На примитивной двухярусной кровати понуро сидел маленький мальчик с необычайно серьезным лицом. Вокруг него толпились взрослые: старик, старуха, две молодых женщины и три молодых мужика. Они все утешали мальчика и гладили по головке, одна женщина осторожно обнимала его. Впрочем, мальчик, похоже, не нуждался в утешениях: он вел себя очень сдержанно, если не сказать скованно. Урдалак понял, что это верно младший брат погибшей танцовщицы. Он выразительно откашлялся, привлекая внимание. Все тут же обернулись на звук, дружно раздалось несколько изумленных криков. - Лорд Урдалак, это вы! - Мне уже сообщили. Хочу разобраться лично в произошедшем, - сурово сказал он нетерпящим возражения тоном.       Вперед вышел мужик в домотканой рубахе косоворотке; подкручивая пышный ус, он закричал: - Да тут нечего разбираться, ваша светлость! Все и так предельно понятно: какой-то негодяй надругался над несчастной девушкой! Но мы найдем мерзавца и поступим с ним как подобает. Он не смеет называться мужчиной!       Мальчик вздрогнул, когда минипут заговорил о его сестре. Одна из женщин в фартуке заметила это и тут же напустилась на мужика с упреками. - Прекрати, ты пугаешь ребенка! Зачем говоришь в его присутствие? - Ох, что за напасть на эту злосчастную семью, - сокрушенно прошамкал седой старик. - Сначала мать в родах умерла, потом отец не выдержал потрясения: запил, слег с болезнью, да так и помер; теперь и девку сгубили злодеи! Оставили паренька совсем одного, сиротинушкой! - Да кто вы такие вообще? - спросил Урдалак, чувствуя, как в бешеном темпе колотится сердце.       Народ переглянулся. - Соседи мы, ясно дело, - пожала плечами бабка. - Вот решаем, кто возьмет к себе паренька, нельзя же его в самом деле так оставлять, совсем одного. - А ведь я предупреждал Синтеклетию. Не дело это работать у того хитрого торгаша Зевулона! - многозначительно повел рукой молодой парень с едва пробившимися усами. - Ан нет, соблазнилась хорошей зарплатой да пошла срамом трясти за денюжки! Вот беду и накликала на себя. А Зев хоть бы монетку на похороны дал – так нет! - Да помолчите вы уже, а? - зашипел на них Урдалак, и было в его голосе нечто такое, что заставило их послушаться. - Где... ее тело?       Старик кивком головы указал на соседнюю комнату. Урдалак, сопровождаемый полной тишиной, прошагал в нее, и захлопнул за собой дверь.       Там, в горенке, на полу стоял простой грубо сколоченный на скорую руку гроб. По-видимому соседи быстро сообразили этот могильный ящик.       Он осторожно наклонился и чуть приоткрыл крышку гроба. На глаза тут же попалось бледное лицо, мучительно искаженное смертью, особенно навязчиво взгляд цеплял вызывающе фиолетовый след шнура на шее. Урдалак непроизвольно отпрянул на шаг назад; крышка, выскользнувшая из руки, с шумом захлопнулась.       Дверь позади него отворилась, и в щель просунулась остроносая физиономия любопытной старухи. Урдалак оскалил зубы – старуха тотчас исчезла. Отлично, теперь оставалось только выпроводить соседей из дома. - Выйдите все вон. Я хочу поговорить с ребенком наедине. И не вздумайте подслушивать, я этого не люблю.       Взрослые недовольно забормотали и нехотя пошли на выход. Паренек безучастно сидел и смотрел на происходящее. Урдалак понял, как рано должно быть повзрослел этот маленький мальчик, потеряв всю свою семью. И он, Урдалак, защитник Первого континента, причастен к этому!       Потолок оказался для Урдалака слишком низок, он почти чесал его макушкой, поэтому он сел на пол, справедливо решив, что так ребенок не будет в полной мере устрашен его грандиозным ростом и статью.       С минуту они молчали. Мальчик отвел глаза и смотрел куда-то в сторону, нервно теребя кожу собственных ладоней. Урдалак смотрел на него внимательно, преисполняясь жалостью к ребенку и ненавистью к себе. - Как это случилось? - тихонько спросил он, однако мальчик все равно вздрогнул.       Поморгав и запрокинув голову, по всей видимости, стараясь удержать слезы, он ровным, довольно твердым голосом рассказал о том, как вечером приготовил ужин, зная, что сестра вернется поздно, а сам лег спать. Она вернулась только под утро - вся растрепанная и заплаканная. Именно ее надрывный плач и разбудил его. Не отвечая ни на какие его вопросы, сестра заперлась в соседней комнаты и всхлипывая всё повторяла, что «ей очень жаль, но иначе она не может». Она сказала, будто бы «он» все равно ее найдет, поскольку он очень богат и влиятелен - и тогда ей будет еще хуже и больнее. Она также сообщила, что если ее не станет, то, быть может, «он» пощадит хотя бы его, маленького братца. Мальчик стучался и скребся в дверь, в конце концов, разбудил и привел соседей. Сестра уже больше не плакала и вовсе не реагировала на уговоры выйти. Тогда соседи взломали дверь. - А там... она... висит... - с трудом выдавил мальчуган и замолчал.       Урдалак молча слушал и с каждым словом становился все бледнее и бледнее, он даже испугался, что случайно выдаст себя перед ребенком, но мальчик говорил и смотрел в пол. Урдалак заметил в темных коротко остриженных волосах паренька несколько серебристых паутинок, а глаза у него были взрослого человека, повидавшего многое за жизнь; жизнь, которую Урдалак ему сломал, а его сестре так вообще оборвал. - Что ты собираешься теперь делать? - спросил он мальчика по-взрослому. - Не знаю. Сестру завтра хоронят, а дальше... - Я могу для тебя что-нибудь сделать? Хочешь, возьму учеником при казарме? Ты еще мал, да и рост у тебя не тот, но ты сможешь стать гвардейцем! В качестве исключения. Только представь, как тебе все ребята будут завидовать. Или я могу попросить короля, чтобы он позволил тебе пожить при дворце, там наверняка найдется для тебя работа.       Мальчик отрицательно помотал головой. - Нет, не нужно. Спасибо вам, вы так добры ко мне. Я и не смел ожидать, что сам лорд Урдалак придет. О вас говорят много хорошего, но есть и те, кто говорят гадкие вещи – они лгут, теперь я точно знаю. Однако ведь я не один такой, сколько еще детей живут без родителей? Им ведь никто не предлагает служить при дворце или в гвардии. Я ничем не лучше и не хуже их, так почему я должен воспользоваться таким шансом только благодаря несчастной случайности, пользуясь притом смертью сестры?       Урдалак почувствовал, как у него запершило в горле, как встряли слова, на которые он всегда был столь богат, как нестерпимая краска медленно заливает ему лицо, щекоча нос и лоб. Этот ребенок устыдил его и указал истинный путь; недаром говорят, устами младенца истина глаголет. Раскаяние, хоть и позднее, но снизошло на его черствую, эгоцентричную и, в целом, жестокосердечную натуру. - Я обещаю, мы найдем его - этого плохого дядю. Скажи, как ты хочешь, чтобы мы с ним поступили. Как скажешь, так и будет, - сказал Урдалак, твердо уверившись, что после того как выйдет наружу, то непременно зарежется где-нибудь в укромном месте.       Мальчик наморщил лоб, вокруг глаз залегли, так называемые, «гусиные лапки» морщин. - Я... Я еще так мало всего знаю. Мне кажется, не я должен решать. Может этот дядя не такой уж и плохой, может он и не хотел так гадко поступить с сестренкой. Даже взрослые ведь не всё поняли, а тем более я. Вдруг он раскаивается теперь? Я думаю, все мы делаем очень много глупостей, иногда очень ужасных, но часто ненарочно: просто… так получилось. Каждый должен иметь шанс исправиться. Она не назвала имени, но если вы вдруг найдете «его» и узнаете, что ему жаль за содеянное, то, пожалуйста, не трогайте его. Оставьте этого дядю наедине с совестью. - Спасибо, спасибо тебе, добрый мальчик, - не сказал, а буквально прошелестел Урдалак, едва сдерживая себя. Эмоции бушевали в нем. Такого с ним еще не было.       Он готов был разрыдаться прямо здесь, так его потрясла детская искренность и наивная доброта маленького мудреца.       На секунду даже мелькнула мысль: «а может взять?», но тут же вспомнив, какую он к нему имеет причастность, он осознал, как такой жест выглядел бы в его глазах кощунственно, и сразу отмел нелепую мысль. Это выглядело бы примерно так: убийца воспитывает детей убиенного. Пусть и норма для охотников и чингагуковцев, но дикость для минипута, воспитанного в культурных традициях духовных скреп Первого континента. - Я… Я ценю твое мнение и благородство, но знаешь, дружок, если хочешь чего-то достичь в жизни и быть полезным обществу, то иногда надо пользоваться выпавшими случаями - и в этом нет большого греха. Может я хоть устрою тебя подмастерьем у Вени Пильверпоца? Он, пожалуй, лучший плотник и столяр на всем Первом. Многому тебя научит и с детьми он хорошо ладит. Сам двоих сирот воспитал. Ты сможешь стать большим мастером, обучаясь у него. Мальчик не нашелся, что сказать на предложение Урдалака. Возможно ему было стыдно вновь отказываться, но скорее всего ему идея пришлась по душе, и Урдалак по сверкающим глазам паренька понял это. - Пойдем, - он взял ребенка на руки и посадил его себе на плечи (пришлось наклониться, чтобы уместиться в дверном проходе).       Соседи стояли поодаль и о чем-то возбужденно шушукались. Увидев Урдалака, они тут же замолкли, очевидно, речь именно о нем и шла. Ладно, хоть не подслушивали и то хорошо. - Прикрой уши, хочу им кое-что сообщить, - шепнул он мальчику.       Мальчуган послушно зажал ладонями уши, хотя, учитывая их размер, это было не так просто сделать.       Они уже раскрыли было рты, но Урдалак прервал их, не дав возможности вставить и слова. - Я забираю мальчика с собой. Предайте тело покойницы земле прямо сегодня. Пожалуй, ему незачем присутствовать, он и так настрадался больше вашего за всю свою короткую жизнь.       Один из мужиков задохнулся от возмущения и побагровел, но не рискнул перечить командиру гвардии. Встретившись взглядом с гетерохромическими глазами Урдалака, мужик неловко кашлянул и заметно скукожился.       Шагая по вытоптанному грунту, Урдалак ощущал приятную тяжесть ребенка на своих плечах, теплые прикосновения мягких рук, доверчиво обнимавших его голову, и в этот момент он подумал, что возможно именно сейчас он совершил одну из самых значимых побед в своей жизни, и в том была заслуга этого мальчика. Победу над самим собой.