Пролог
9 ноября 2015 г. в 13:05
Примечания:
Комментарий переводчика: Ура, я наконец-то добралась до третьей части этой серии! Надеюсь, что смогу переводить более-менее регулярно )))
Замечание по поводу этой главы: так как этот текст автор писала до выхода юбилейной серии, то Доктор здесь не отказывается от своего имени во время Войны Времени, и этот пролог не соответствует текущей версии сериала.
Примечания автора:
Наконец-то я могу вернуться к этим сериям, что меня очень радует!
Итак… Пролог. Уф. Очень много эмоций, особенно когда описываешь все глазами ребенка, но я надеюсь, что это позволит чуть больше понять определенного персонажа. Я планировала это с первого ее появления в тексте. И еще: это первый (и, скорее всего, последний) раз, когда я пишу о чем-то, имеющем отношение к Войне Времени.
Мне нравятся обе цитаты, особенно то, что в них речь идет об одном и том же, но говорится это по-разному. (Да, первая цитата относится к Доктору после Войны Времени, но она была слишком идеальна, чтобы не процитировать). Так что, вот оно… начинаем со взрыва, в буквальном смысле.
Новым читателям стоит хотя бы ознакомиться с текстом «Идя вперед», чтобы иметь представление, о чем здесь идет речь. Это уже третья часть истории, так что я бы рекомендовала начинать с предыдущих. )))
«Что если бы вы были очень старым, и очень добрым и одиноким? Вся ваша раса мертва, будущего нет. Если бы вы были таким же старым, таким же добрым и самым последним в своём роде… вы не могли бы просто стоять и смотреть, как плачут дети.»
----------------------------------------
Она бежит. Бежит так быстро — так быстро, что боится, что вот-вот упадет. Но она не смеет остановиться. Мама сказала ей бежать, и нужно слушаться маму.
«На вершину холма. Подальше от домов. Металлические чудовища наступают. Иди куда-нибудь, где они тебя не найдут.» Голос матери звучит у нее в голове, вперемешку с болью. Людям больно, и она это чувствует. И в воздухе стоит странный запах, но она не оборачивается. Она бежит, чувствуя мысли, наполненные страхом, в своей голове, там, где не должно быть наполненных страхом мыслей.
Позади нее шум, взрывы, и она кричит, не в силах сдержаться. Она хочет к маме! И к папе! И к брату, но он куда-то исчез. Он бежал с ней, и затем был огонь, и брат куда-то делся. Она хотела вернуться, хотела найти его и остальных членов семьи, но огонь преградил ей путь, и было очень горячо, и металлические чудовища приближались, и мама велела ей бежать.
Она бежит вверх по холму, так сильно пытаясь не плакать. Но видеть становится все сложнее, и она знает, что позади нее огонь, и она не знает, куда идти. Она не знает, и чувствует все больше боли, и страха, и знает, что другим людям больно, и, может быть, ее семье тоже больно.
Она видит что-то впереди, цветное пятно, и не может не побежать к нему. Пятно синего цвета. Раздается еще один взрыв, почти сбивая ее с ног, и теперь она плачет. Она так напугана.
Но когда она глядит на цветное пятно, то видит человека, стоящего там же, на вершине холма, и не может совладать с собой. Она знает, что не должна разговаривать с незнакомцами, но она не знает, куда ей идти, и чудовища наступают.
Это мужчина. Инопланетянин. У него длинные волосы и смешная одежда, и он не смотрит в ее сторону. Он смотрит вниз с холма, и она видит, что там огонь и дым. У него что-то в руках, и когда она смотрит на его, он нажимает кнопку и поворачивается, чтобы зайти в синюю будку, которая и была тем, что она видела в клубах дыма.
— Помогите мне! — кричит она, и он замечает ее. Ей больно, и огонь приближается, и, может быть, он поможет ей, даже хотя он и не отсюда.
Он смотрит на нее, и на его лице странное выражение — словно он сейчас заплачет, но в то же время очень, очень серьезное. Она не чувствует его, но ей известно, что она может чувствовать только людей из своего рода. Она чувствует их сейчас, боль и страх, и это пугает ее, и она хочет, чтобы это прекратилось, и становится трудно дышать…
— Я хочу к маме! — плачет она.
Снова взрыв, и на этот раз она валится с ног. Он тоже чуть не падает. Горячо, и она не может дышать, она чувствует боль и ужас в своей голове.
Секунду спустя человек кивает, делает шаг вперед и поднимает ее.
Бессознательно она пытается вырваться, зная, что нельзя позволять незнакомцам брать себя на руки, но он сильный и крепко держит ее. Он бежит к синей будке, и там дверь, которую он открывает и вбегает внутрь.
Воздух здесь чист, и шума не слышно, и есть приятное гудение, но боль и ощущения страха в ее голове не прекращаются, и она не перестает плакать, хотя и перестает сопротивляться.
— Хорошо, — говорит человек, и его голос напряжен и звучит напуганно. Взрослые обычно не бывают напуганы, и она даже перестает плакать и глядит на него. — Все хорошо. Ты в безопасности.
Он несет ее к креслу (как целая огромная комната помещается в такой маленькой будке?) и сажает ее.
— Я хочу к маме, — она пытается говорить храбро и спокойно, но она дрожит, и у нее болит голова. — Хочу к папе.
— Мне жаль, — говорит мужчина, и он не глядит на нее. — Мне очень жаль.
— Вы можете пойти и привести мою семью? — спрашивает она, и он выглядит так, словно сейчас заплачет.
Он отворачивается, подходит к большой штуке в середине комнаты, и она выскакивает из кресла, пытаясь привлечь его внимание. Если он смог помочь ей, возможно, он сможет помочь и ее семье.
— Пожалуйста? — просит она, вспоминая, что нужно всегда говорить «пожалуйста».
— Мне жаль, — повторяет он, и он не глядит на нее.
— Там огонь, — напоминает она ему. — Там чудовища. Им будет больно!
Он все еще не говорит с ней.
Она бежит к дверям, через которые они вошли, и пытается их открыть, но они не поддаются. Они не открываются! Она в ловушке!
— Нет! — кричит она. — Выпустите меня!
— Шшш… — говорит он, и он что-то делает. Вся комната трясется, и она снова кричит, не в силах остановиться. Эта комната не должна такое делать! Странный гул становится громче, и в ее голове какое-то ощущение тепла, но боль и чувства страха слишком сильны, и теплота быстро исчезает.
Человек произносит странные слова.
— Прости меня.
И она видит, как он нажимает кнопку перед собой.
В тот же миг ее голова переполняется криками и жаром и болью и ужасом, и она не может стоять и падает наземь. Словно тысячи миллионов голосов кричат все разом, и она знает, что это крики ее народа. Им больно!!! И ей больно, она чувствует себя так, словно сейчас умрет, и она перепугана, и хочет к маме!
Человек что-то говорит, и его голос звучит удивленно и расстроенно, но она не может расслышать слов, потому что ее голова слишком переполнена оглушающей болью. Крики становятся все громче и громче и громче и громче…
И затем, внезапно, — тишина.
Полная тишина.
Никого в ее голове.
Ничего.
— НЕТ! — кричит она, сжимая свою голову, перепуганная до полусмерти.
Никогда прежде в ее голове не было тишины, не было одиночества. Тишина означает только одно. Даже она, несмотря на свой возраст, понимает, что значит эта тишина.
Она помнит, что, когда умерла бабушка в прошлом году, наступила внезапная тишина там, где бабушка была в ее голове. И папа сказал тогда, что молчание означает, что бабушки больше нет.
Нет значит смерть.
И смерть значит, что она не вернется.
И теперь все молчали. Не только мама, не только папа, но все! Молчание значит смерть…
— МАМА! — кричит она, отчаянно пытаясь дотянуться до них. Ничего, кроме ужасающей тишины. — ПАПА! ГДЕ ВЫ?
— О нет, — говорит человек, и его голос эхом раскатывается во внезапной тишине. — Вы телепаты! — Она открывает один глаз, видит его лицо. Он в ужасе. — Я не…
— ГДЕ ОНИ? — спрашивает она. Но она уже знает.
Молчание значит смерть.
И она знает, кто их убил.
В тот же миг она знает без всяких сомнений, что это сделали не чудовища. Нет, этот мужчина нажал на кнопку, и все закричали.
— НЕТ!
Она вскакивает на ноги и бьет его, пинает его, щипает — все, что только может. Она хочет сделать ему больно, и он не сопротивляется, только пытается удержать ее, но она продолжает драться, потому что он УБИЛ их!
— ТЫ ИХ УБИЛ!
— Мне жаль! — говорит он, и она даже не может думать. Он говорит, что сожалеет? Сожалением ничего не исправить! Она так горько плачет, что ей трудно разглядеть его, и все, что она может, это ударить его, пытаясь причинить ему боль, как он сделал им.
Они не могут быть мертвы. Не могут! Но другой причины для молчания в ее голове нет.
— Что я натворил? — говорит он.
— ТЫ ИХ УБИЛ! — снова говорит она.
Затем она это осознает: он их убил. И теперь он, возможно, убьет и ее.
Она отползает от него, отчаянно пытаясь убраться так далеко, как только возможно. Она все еще плачет, и все еще хочет к своей семье, но как бы далеко она ни тянулась мысленно, там ничего нет, и она не знает, что делать. Человек все еще здесь, и единственное, что она может, — это спрятаться и надеяться, что он не найдет ее.
Ей нужно сделать себя маленькой. Совсем маленькой, и вести себя тихо. Нельзя плакать. Нужно вести себя тихо, и может быть, он не увидит ее. Она находит что-то, за чем можно спрятаться, и сжимается в комок, пытаясь стать невидимкой.
Он собирается убить и ее тоже!
Он начинает идти к ней, но какой-то шум останавливает его. Он оборачивается, снова подходит к штуке в центре комнаты, и она выглядывает — чуть-чуть, только чтобы видеть его. Ей нужно знать, где он, чтобы он не смог подкрасться к ней.
Человек смотрит на экран и что-то говорит. Она не издает ни звука.
— Что? — говорит он, и его голос звучит рассерженно.
Ему отвечает женский голос.
— Все закончено?
— Да, — говорит он, еще более рассерженно. — Надеюсь, ты довольна.
— Ты выиграл для нас время, — говорит голос.
— И какой ценой? — спрашивает он.
— Ты же знаешь…
— Я знаю, знаю.
Она пытается сделаться еще меньше. Может быть, он забыл о ней. Она снова чувствует тепло в своей голове, но сейчас это ощущение похоже на огонь в том пустом месте, где был ее народ, и она пытается заблокировать его.
— Ты нужен на линии фронта, и чем скорее, тем лучше, — говорит женщина. — Рассилон хочет обсудить тактику. — Кто такой Рассилон?
— Конечно, он хочет, — говорит человек, звуча еще более рассерженно, и она вздрагивает.
Линия фронта… она знает, что это как-то связано с войной. Этот человек возвращается на войну? Он собирается убить еще больше людей?! Чтобы было еще больше боли, еще больше криков? Она должна остановить его, но как? Он такой большой, а она так мала! Она не может сражаться с ним, и она напугана.
— Дела идут неважно. Возвращайся сюда, как только сможешь.
— Ладно.
Женщина говорит еще раз, с грустью в голосе.
— Я… мне жаль.
— И мне тоже, Романа.
Голос замолкает, и она снова выглядывает, видя, что экран погас. Человек опирается на эту штуку в центре комнаты, и он выглядит усталым и грустным. Ну что ж, он и должен грустить!
Она хочет к маме. Она хочет к папе. Но их здесь нет. Только он один, и он убил их, и она хочет убежать от него, но не знает как.
Он снова идет к ней, и она отползает еще дальше назад, осознав, что он все еще знает, что она там.
— Не подходи! — кричит она, пытаясь отодвинуться от него.
— Я не причиню тебе зла, — говорит он. — Прости… мне очень, очень жаль, правда. Но мне нужно отвезти тебя куда-нибудь, где безопасно.
— Убирайся! — она не хочет, чтобы он куда-то ее отвозил. — Я хочу домой!
— Я знаю, — говорит он.
Он протягивает руки, и ей никуда не убежать. Она в ловушке, и она знает, что не может сражаться с ним. Так что вместо этого она лежит неподвижно, притворившись мертвой. Может быть, он подумает, что она умерла, и не убьет ее.
Он берет ее на руки, и ей хочется сопротивляться, но вместо этого она не шевелится, больше всего на свете желая, чтобы он пустил ее. Она не хочет, чтобы он к ней прикасался. Он убил ее семью, всех. Он не должен трогать ее!
Он куда-то ее несет, и все снова начинает трястись, гул становится громче, переходит в грохочущий шум. Она зажмуривается, заставляя себя не плакать, даже несмотря на то, что она сейчас напугана больше, чем когда-либо была. Она хочет к своей семье, но она знает, что ей нужно быть храброй ради них.
Он снова куда-то идет, и она все еще не шевелится. Собирается ли он убить ее? Возвращает ли он ее домой? Куда они идут? Но она не будет говорить с ним, не будет смотреть на него. Он не заставит ее.
Она слышит, как открывается дверь, и он куда-то идет, а потом раздаются голоса.
— О боже мой!
Это женский голос, и он приближается. Она чуть приоткрывает один глаз и видит, что они внутри довольно большого здания, и там две дамы, не похожие на нее, но и не такие, как он, и этого вполне достаточно.
Она полностью открывает глаза и протягивает руки к одной из них, просто чтобы убраться подальше от человека, который ее держит, чтобы он отпустил ее. Одна из дам берет ее, и она крепко прижимается к этой даме. Та приятно пахнет — не так, как мама, но неплохо. И она не он.
Другая женщина разговаривает с этим мужчиной, и она не слышит всего, о чем они говорят. Что-то о войне, и осиротевшем ребенке, и как у него не было выбора, он не мог ее оставить, не тогда, когда она стояла прямо перед ним… она пытается не расплакаться, но она так разозлена и напугана. Он убийца, и его нужно наказать! Но никто не наказывает его.
— Наш дом станет ее домом, — говорит другая женщина.
«У меня уже есть дом», — хочется выкрикнуть ей, но она молчит.
— Берегите ее, — говорит мужчина. — Позаботьтесь о ней. Она столько всего пережила. — Какое ему дело? — Мне очень жаль, что другого выбора не было.
Затем он переводит взгляд на нее, и она смотрит на него с яростью, надеясь, что он видит, насколько она ненавидит его.
— Мне очень жаль, — снова повторяет он и поворачивается, чтобы идти к своей синей будке.
Она осознает, что даже не знает его имени.
— Как тебя зовут? — кричит она ему вслед.
Он оборачивается, и его глаза очень печальны.
— Доктор, — говорит он.
Он заходит в синюю будку, которая исчезает с тем же странным шумом.
Доктор. Она запомнит это имя. Потому что он остался безнаказанным. Он причинит боль еще многим, и она ничего не может с этим сейчас сделать. Она еще мала. Если бы папа был здесь, он бы заставил этого человека заплатить за то, что тот сделал. Но папы здесь нет. Никого нет. Только дамы, и они добры, но они вряд ли знают, что он сделал. Они разговаривают с ним как с другом. Они не знают. Они его не остановят.
Но однажды она вырастет. И она найдет его снова. Этого Доктора. И заставит его заплатить.
Она никогда не забудет того, что он сделал.
И никогда не простит его.
--------------------------------------
«Это ничего не значит… ты отпускаешь кого-то из них, но в этом нет ничего нового. Время от времени ты щадишь кого-то из мелких жертв. Потому что она улыбнулась… потому что у него веснушки… потому что они умоляли.
И вот так ты и живешь с собой. Таким образом ты убиваешь миллионы.
Потому что иногда, по собственной прихоти, если ветер дует в правильном направлении… ты проявляешь доброту.»