Кукла. Кукла Вуду. Эфемерно сотканная, временно сверкающая пустая оболочка. Такая же, как она сама. Пустышка, наполненная ненавистью.
Вся её жизнь была соткана из ненависти. Благодаря ненависти она двигалась вперёд, заставляя каждый день вставать со смятых, давно нестираных простыней. Каждый день смотреть в отражение безэмоционального лица, обрамленного отметинами бессонных ночей. Ночей безрассудных поступков, фривольных гулянок, пьянства, наркотиков, беспорядочных связей. Никки тошнило от самой себя, но она не могла возненавидеть себя, ведь сердце её было пропитано ненавистью к другим людям. Авакусу. Акатацу. Она искренне пыталась начать новую жизнь, даже в Икебукуро у дяди, которому не было до неё дела. В Интернате, куда он её отослал как ненужную вещь. Первое время Авакусу полностью отдалась учебе, став зубрилой. «Я забудусь в учебе», — наивно полагала девушка. Но учеба не утолила её голод. Тогда пришла взрослая, никем не контролируемая жизнь. «Я забудусь в шуме жизни. Всё, всё что угодно, клубы, алкоголь, травка, какие-то левые парни, не прочь зажечь в ближайшей кабинке туалета». Но такое бегство от реальности привело во второсортное казино в роли такого же второсортного дилера. Такая жизнь привела к отчислению из универа. Она стала ничтожеством, не способным любить, дружить, видеть прекрасное, настолько ненависть застелила ей глаза. Лишь плыть по течению дурмана. Именно этой рекой Стикс в мир вечных погребальных грез и стала попавшая в руки в ночном клубе Хром, что унесла её в сломанные сны, собранные воедино благодаря синей таблетке. Личное счастье. Фальшивая счастливая семья, живая сестра — у неё было всё лишь благодаря очередной дозе.
И Хром привела её к реальной жившей всё это время в тени подполья мечте. Ведь её сестра оказалась жива. Никки не могла передать своего счастья, но даже это счастье переросло в горечь от осознания правды.
«Она знала, что я жива. Она бросила меня».
«Почему? Почему они все врут мне? Почему мой мир соткан из лжи?»
Никки знала, что приняла уже слишком много наркотического вещества: ещё несколько доз, и она умрет. Пускай она и поклялась Мики больше не принимать Хром, Никки понимала, что у неё нет больше будущего. Но она может создать это будущее для своей сестры.
Убить их всех. Убийц её семьи. Она отомстит им и отдаст Мики свою собственную жизнь. Никто даже не узнает о подмене.
Такие наивные и чистые мысли, совсем не подходящие до погрязшего в грязи отброса. Что-то теплое и невинное впервые зародилось в её душе, но из тех же крамольных эгоистичных помыслов.
Она собиралась умереть, собиралась принять свою последнюю дозу, пока в её груди не зародилось ещё одно совершенно незнакомое чувство.
«Что это? Любовь? Именно так она ощущается? Это и называется прекрасным светлым чувством, чувство, которые грызёт и разрывает? Чувство, которое не даёт мне покончить с собой».
«Мне просто достаточно находиться рядом с человеком, что пытался убить меня. Я сумасшедшая, если мне достаточно просто слышать его голос, ощущать его тепло руки у себя на щеке. Я ненормальная. Все влюблённые — психически ненормальные, ведь это отвратительное чувство. Оно ещё хуже ненависти. Ненависть не даёт надежды, в отличие от любви. А ведь я люблю. Люблю. Люблю. Мне страшно любить. Я не знаю и не понимаю, что такое любить. Но я люблю тебя, Акабаяши. Почему ты не даёшь мне даже произнести этого вслух? Я умру, так и не признавшись никому в любви? А может, это не любовь? Особая форма вожделения? Но эта не привычная похоть, мне не хочется тут же убежать под свет софитов и гром музыки. Он свёл меня с ума, даже с ключом в руке я не сбежала, уже желая этого плена, чтобы он не отпускал меня. Пожалуйста, не отпускай меня! Останови меня немедленно! Я не хочу уходить! Нет, я не умею любить, я не знаю даже значения этого слова. Но я хочу, чтобы любили меня. Желаю. Желаю. Нет, мне хватит и того, чтобы приняли мою извращённую форму любви. Моё сознание и сердце кричат разные вещи, это ненормально! Я схожу с ума? Я безумна, как и моя мать? Неужели я пустилась по той же дорожке безумия? Я должна мстить за семью, а не утопать в этих фальшивых нежных ласках. Ведь это… это всё…»
Верно, ведь это всё всего лишь работа. Его задание. Он изначально желал не её, а Куклу Вуду. И вот она теперь в его руках.
Зачем? Зачем её сестра рассказывает правду? Кому нужна эта правда, весь мир соткан из лжи, и правда их уже не спасет.
Если бы здесь было окно, Никки бы пустилась в него, покончив с собой в разбитых осколках, что послужили бы ей смертным ложем на горячем асфальте.
Но Мики продолжала говорить, а окна не было.
— Именно так всё и произошло. Всё это безумство — лишь фасад для одной непродуманной, наивной цели — уничтожение Авакусу и Акатацу. Настоящая Никки, та, что в ваших руках, прибыла в Токио на корабле с сумкой Хром. Вышла на связь с Кэтсу, бывшим подчинённым Акатацу, и предложила ему «халявную наркоту», тем самым посеяв хаос, как и планировалось. Я прибыла на самолёте под именем «Никки» спустя три недели. Впервые вы встретили нас на мосту. Верно, вы не ослышались, когда «Кукла Вуду» напала на вас, нас было двое, так мы смогли вас запутать, заставив поверить в свою сверхъестественность. Но в последние минуты вас хромировала именно Никки, а не я. На следующий день я заявилась в Икебукуро, уже натянув на себя личину сестры. И всё это время я была Никки, а Никки — Куклой Вудой. Но мы поменялись местами. Шики-сану понадобился переводчик, и я попросила Никки «сменить меня». Так во время нападения Акатацу Никки уже была собой, и тогда в клуб вы привезли её, в то время как я… Я прочитала сообщение в мобильнике о вашей встрече, Никки не выходила на связь. Не зная, как правильно поступить, я заявилась в клуб, увидела Никки и решила, что пора кончать со слишком зашедшими далеко играми. Я хотела «украсть» Никки, увезти подальше от безумства охватившей мести. Но она противилась…
— Ты отравила меня Хром! — выпалила Никки, стоящая у противоположной стены, скрестив руки.
Акабаяши, облокотившись о стол, стоял в той же позе, внимательно слушая повествование, не смея прерывать Мики.
— У меня не было выбора! Если бы Акабаяши-сан поймал меня, вся правда уже тогда всплыла наружу, и кто знает, что произошло бы дальше! Я ввела тебе маленькую, не смертельную дозу, лишь чтобы остановить тебя и отвлечь от себя, — последние слова Мики проговорила намного тише, с горечью сожаления. — Я не хотела… Я была напугана, не могла выйти с тобой на связь…
Мики замолчала, всё ещё преданно не желая выдавать сестру в том, что она смогла выйти на связь с ней несколько дней назад, точнее, Никки сама позвонила ей с телефона Алого Демона, именно из-за чего она сбежала из квартиры Кишитани и вновь натянула на себя образ «Куклы», чтобы привлечь внимание якудза.
Никки прорычала сквозь зубы, претенциозно высокомерно стрельнув колким взглядом.
— Какого черта ты вообще с простреленным плечом заявилась снова в клуб? Ты хоть понимаешь, что всё испортила! Весь план коту под хвост! Наша мать! Отец! Мы сами! Так и останемся не отомщенными!
— Я… не хочу мести, — Мики опустила голову, каштановые пряди накрыли лицо.
Никки вздрогнула как от отрезвляющей оплеухи.
— Что ты сказала?
Мики подняла уставшие забитой кошки глаза.
— Я… никогда не хотела этой мести. Я знала всё изначально, о вине Акатацу. Но… всё это я делала ради тебя, Никки. Я чувствовала себя виноватой за то, что бросила тебя. Я хотела защитить тебя.
— Защитить меня? Ты хоть понимаешь, каково мне было все эти годы? Я всю жизнь винила себя в твоей смерти, в то время, как это ты бросила меня, а не я тебя!
— Я надеялась, что вернувшись в Икебукуро, ты сможешь вспомнить прежнюю жизнь и мы сможем…
— Сможем что, жить как дальше? Не будет уже ничего, пока Камеи и Микия спокойно ходят по земле, — сплюнула Никки.
— Прекрати…
— Что прекратить? Погуляла по старым улицам? Пообжималась со своим шизанутым Шизуо и вдруг стала «обычной девчонкой»? И вновь наплевала на свою семью! НАПЛЕВАЛА НА МЕНЯ! Сначала ты променяла меня на Адзуму! А теперь на кого? На Хейваджиму?
— Замолчи…
— В чём дело, или тебя так взбесило, что я поцеловала твою ненаглядную городскую легенду? — Никки развела руками, нервно хохотнув, и покрутив кистью руки, проскрипев зубами, выплюнула полные яда слова: — А может… а может, ты всегда была с ними заодно… С Акатацу. Раз ты так жалеешь убийц нашей семьи?
— Акабаяши-сан, пожалуйста, развяжите меня.
Акабаяши, всё это время не смея прервать семейные разборки, взглянул на понурившую голову Мики в костюме Куклы, и молча разрезал веревки. Мики поднялась, потирая запястья.
Никки все так же низвергала оскорбления и проклятия, поглощённая яростью и скопившейся за десять лет болью, что грызла изнутри.
— В чём дело, Долли, подстилка Акатацу? Нечем возразить? Если бы Адзума не сдох, ты бы так и плюнула на меня, б…
Шлёп! Пощёчина оглушила Никки, и девушка, пошатнувшись, прислонилась к стенке, схватившись за горящую щеку. Мики сжала кулак, рукой которой только что ударила собственную сестру. Прикусив губу, не в силах посмотреть на ошарашенную сестру, что всё так же держалась за щеку, Мики, не проронив ни слова, рванула на выход, и лишь отдаляющиеся бегущие шаги разрывали тишину, что повисла в и без того жутком помещении.
Никки пошатнулась, только сейчас осознав, что Мики больше нет здесь, но догонять сестру-беглянку не стала. Она молча подошла к столу, подняв парик «Куклы», мимолетно взглянув на орудия пыток, и натянула на себя парик.
— Выдайте меня. Я — Кукла Вуду. Мики не причем. Все преступления лежат только на моих руках.
Настоящая Кукла Вуду упала на стул, сгорбившись под натиском усталости, протянув руки назад крест на крест, точно так же, как была связана сестра. Но мужчина молчал. И молчание было хуже любого оскорбления. Она боялась поднять глаза — ведь не знала, что её ожидает: чувство отвращения, пренебрежения, осуждения, всё что угодно. Больше не в силах выносить пытку игнорированием, она медленно подняла голову и внутри всё похолодело хуже, чем от пощечины, ведь Акабаяши не смотрел на неё как на врага или жертву, его взгляд не выражал ни одно из ожидаемых эмоций. Управляющий лишь со скрипом открыл стальную дверь, и тростью указал на выход.
— Убирайся, — без каких-либо эмоций, словно бесчувственный робот, он сказал это, будто ничего не произошло, но Никки знала, что это не так.
— Что?
— Ты ведь этого всегда добивалась. Чтобы я отпустил тебя, так уходи, — для полной убедительности якудза стукнул тростью без тени улыбки.
Никки не понимала, что происходит, но словно прирученная змея под гипнотизирующим звуком дудки, она направилась на выход, даже не видя дороги перед собой. Сознание парализовало, отдаваясь ломящей болью по всему телу. Акабаяши захлопнул дверь, как только девушка переступила порог.
— И вправду, получилась бы отменная трагикомедия, — горько усмехнулся мужчина, вскинув голову.
Он не знал, что делать и как поступить правильно, а как — следует. Если открыть правду, как она есть, какая судьба будет ждать сестёр? Оставить всё как есть и дать им убежать?
Но каково было удивление якудза, когда, покинув подполье, на входе в «закрытый клуб» его ждала Никки Авакусу, сиротливо сидящая на бордюре. Все так же в привычном парике, она отстранённо смотрела в одну точку, нервно барабаня пальцами по холодному металлу. Лишь только когда мужчина остановился рядом, головная боль Икебукуро перевела взгляд мёртвой рыбы.
Тяжело вздохнув, Акабаяши поймал такси и безмолвно открыл заднюю дверь. После некоторой сконфуженной заминки, не поднимая взгляда, Никки забралась на сиденье. И даже когда дверь хлопнула и машина тронулась с места, она всё так же бесцельно глядела в окно. Ей было плевать на свою судьбу, она действительно готова была сдаться хоть Авакусу, хоть Акатацу, после того, как единственное что-то светлое в её жизни, за что она цеплялась, отказалось от неё. Сначала Акабаяши отверг её чувства, а теперь и сестра. Такси остановилось у дома Авакусу Микии. Вот и всё, сейчас её возьмут за шкирку, как нашкодившего щенка, и бросят в ноги Молодого Главы, который не поступится родственными связями, как и десять лет назад.
Но внутри всё замерло, сердце сжалось в тугой болезненный ком от простого движения — Акабаяши стянул парик и беспрекословным тоном отчеканил каждое слово:
— Сейчас ты пойдёшь в «свою» комнату и принесёшь мне яд, которым собиралась отравить своего дядю.
Никки открыла рот, не в силах что-либо произнести. С безмолвным вопросом на лице она повернулась к мужчине, что не желал смотреть на неё — от отвращения ли? Этого Авакусу боялась больше всего.
— Но… Разве…
Акабаяши практически задушил её одним взглядом, сколько злости в нём было, словно он пыталась приплющить её к стеклу.
Дрожащими руками Никки открыла дверь и, обняв себя руками, давя слёзы, юркнула в дом. Даже не разувшись, она кинулась в комнату и, рухнув на колени, достала приготовленный яд из-под кровати.
Прижав вестника смерти к груди, Авакусу выскочила на улицу и протянула в открывшееся окно прозрачную склянку. Как только Акабаяши забрал яд, демонстративно раздавив одним нажатием, окно закрылось, скрыв мужчину. Машина унеслась, и ошарашенная, вновь потерянная брошенная наркоманка оказалась на улице, зябко поежившись. Она стояла напротив дома, к которому питала лютую ненависть. Могла ли она переступить его порог, после того как собиралась убить его хозяина? Неужели совесть? Никки стало смешно с самой себя.
И тем не менее. Только сейчас Никки ощутила это вновь — одиночество. У неё не было никого.
Машины проносились по спальному району, грязная лужа едва не окатила стоящую у обочины юную леди, что натянув рукава до костяшек пальцев, словно молясь неведомому богу, простёрла глаза к ясному небу.
Прорычав сквозь зубы, она резко развернулась, направившись в чужие стены семьи.
***
Сумерки опускались на Икебукуро. Шизуо с Томом как раз покинули офис коллектора, когда неоновые огни постепенно включались, освещая начинающуюся бурлящую ночную жизнь. Такая же тёмная, с первого взгляда неприметная фигура стояла рядом со зданием, устало облокотившись о стену. Том остановил телохранителя, кивнув в сторону понурившей голову девушки.
Шизуо застыл, едва не выронив сигарету меж зубов. Первый же порыв был броситься к ней, но Мики ли это? Её внешний вид остановил его на мгновение, она больше была сейчас похожа на Куклу Вуду, но без парика и очков. Лишь поколебавшись мгновение, он всё же рванул к Авакусу, бросив Тому на прощание:
— До завтра.
Мики вздрогнула, почувствовав знакомый аромат сигарет, и когда до её плеча дотронулись, инстинктивно сделала шаг назад, но увидев вместо взбешённого взгляда — обеспокоенный, расслабленно опустила плечи, и качнувшись будто от порыва ветра, упала в объятья Хейваджимы.
Шизуо, потушив сигарету о стену, обнял тихо всхлипывающую Мики, отведя её в сторонку.
— Во что же ты вляпалась на этот раз, дурёха? — ласково пожурил он её, потрепав по макушке.
— Я врезала собственной сестре, — простонала сквозь слезы Мики.
— Ну, это дело иногда даже полезное, было бы куда хуже, если бы ей врезал я.
Но вместо смеха Авакусу зарыдала ещё сильнее.
— Мне теперь даже некуда идти, Шизуо, все карты раскрыты, я призналась во всём, и возможно, что мою Никки уже убивают, а я тут стою как ни в чем не бывало. — Авакусу вцепилась в жилетку бармена, спрятав лицо.
— Эй, Мики, — Шизуо заставил Мики наконец взглянуть ему в глаза и, бережно держа за плечи, чтобы она не свалились на шпильках, предложил: — Если тебе некуда идти, можешь сегодня переночевать у меня.
— Ась? — тут же оживилась девушка, удивлённо захлопав ресницами.
— Ну, и завтра тоже…
Шизуо смущённо почесал щеку, явно смутившись от собственного предложения, но хитро-счастливая улыбка Мики явно дала понять, что девушка очень даже за.
— Правда, можно?
Вместо ответа Шизуо приглашающе протянул руку, и Мики, лучась, направилась вместе с городской легендой за руку домой.
***
Непривычная духота и теснота напомнила о тысяче похожих друг на друга днях, проведённых в берлоге повара Акатацу. Но с одним отличием — в квартире Шизуо не было использованных шприцов, склянок, порошков и таблеток цвета лживого неба. Слишком пустая обитель, говорившая о том, что её хозяин использует её лишь для сна, и то не факт, что каждую ночь. И под светом, пробивающимся сквозь открытое окно, Мики чувствовала себя неуютно на смятых чужих простынях. Особенно учитывая, что Шизуо, как истинный джентльмен, охранял её сон на самодельном футоне на приличном, насколько позволял размер комнаты, расстоянии, пока она нежилась в его кровати. Авакусу, долго ворочаясь, наконец сдалась, свесив руку с кровати. Уснуть она не сможет — совесть пела серенады получше мартовских котов под окном. И мельком Мики заметила, как Шизуо открыл и закрыл глаза, ему явно не спалось из солидарности.
— Переживаешь из-за сестры? — словно прочитал её мысли Хейваджима.
Авакусу нервно поёрзала и попыталась натянуть одеяло на голову, словно застыдившаяся школьница.
— Вдруг её уже сдали и сейчас закапывают в горах… Мне не следовало сбегать.
— Может, и так, — тяжко вздохнув, согласился Шизуо. — Но сбежала ты не только сегодня.
Авакусу сделала вид, что не поняла упрёка в свой адрес, Хейваджима не стал открыто журить её за побег от подпольного доктора, но Мики осознала только сейчас, что сбежала она ещё десять лет назад и до сих пор бежит.
— Ничего с ней не случится. Никки та ещё лиса и найдет выход из ситуации. — Попытка успокоить саму себя. — Чёрт, уж лучше у меня был бы брат знаменитость, чем безбашенная сестра, влюблённая в якудза, но не ненавидящая семью, с примесью помешательства на Хром.
— С этим не поспоришь, — Шизуо резко подался вперёд и, прихватив пачку сигарет, забрался на другой конец кровати, к открытому окну, расположившись на подоконнике. После эфемерно вспыхнувшего пламени зажигалки тяжёлый дымок направился в сторону пустой ночи.
Теперь Мики понимала, что точно не уснёт. Находиться на одной кровати с человеком, к которому она питала нежные чувства — то же самое, что посадить кота у прилавка с мясом. Слишком соблазнительно. Ночной свет гулял по светлому рельефу обнаженного торса, Шизуо ленивым, но привычным жестом, стряхивал пепел за пределы комнаты, делая очередную горькую затяжку. Авакусу сделала глубокий вдох, словно пытаясь втянуть в себя то же ощущение, которые испытывал Хейваджима. И подавшись вперёд, младшая Авакусу пристроилась на нахлобученном в ногах одеяле, чуть наклонившись и легонько проведя рукой по колену городской легенды.
— Я тоже хочу затянуться, — губы двигались томно, а глаза влажно блестели.
Шизуо, даже не смутившись, без колебаний перевернул сигарету, протянув кончик, что только что сжимали его губы, а теперь её уста, эротично сомкнувшиеся на желтой полоске, почти дотронувшиеся до его пальцев. В янтарных глазах заиграли пьяные чертики, и Шизуо показалось, что мгновение застыло, но Мики вновь отклонилась назад от сигареты, выпуская дымок в ту же пустоту, но намного медленнее, словно пытаясь замедлить само время.
Двойственное чувство из страха и желания буквально раздирало Хейваджиму изнутри, отдаваясь давящей теснотой в брюках. Он боялся не рассчитать сил и причинить боль девушке, что вошла в его жизнь, заняв немаловажное место, о котором, возможно, не подозревала сама. И в этих мыслях Шизуо не заметил, как уже по инерции вновь затянулся, почувствовав на кончике сигареты вкус чужих губ, и замер — Мики, всё это время смотря в пустоту мрака, задумчиво пристроив голову на сложенных на подоконнике руках, вновь обернулась. Губы приоткрыты, когда взгляд широко распахнут, как крылья бабочки. И она сама потянулась, вновь к сигарете, забравшись к окну, пристроившись полубоксом, чтобы не обжечься, но Хейваджима отвел руку в сторону, к окну, и губы Авакусу не нашли горького дурмана, вместо этого — поцелуй с привкусом горького ментола. Слабый дымок поступил из лёгких парня в её, и она едва не задохнулась, на мгновение отстранившись, выпустив дым в призрачное расстояние между ними, но вновь не решалась прильнуть к устам. Сигарета едва не упала искоркой на простыни, дабы разжечь огонь. Она осталась покинутой дотлевать на подоконнике, ведь свой огонь она оставила на льнувших друг к другу губах в поцелуе.
Как можно нежнее Шизуо положил ладонь на затылок, пропуская взъерошенные каштановые пряди меж пальцев, будто боясь, что Мики вновь может отстраниться, но Авакусу лишь потянулась ближе как мотылёк на огонь, забираясь сверху на бёдра, постыдно прижимаясь, чтобы искусить ещё сильнее. И тогда Шизуо забыл о внутреннем ограничителе, наконец-то дав волю желанию изучить тело под преградой одолженной рубашки, совсем мягкое и хрупкое тело, такое сломается под одним неверным движением. И лаская подставленную шею, Хейваджима сильнее сжал хрупкую талию, скользнув пальцами по щеке.
— Я боюсь тебе навредить. Лучше попроси меня остановиться, пока не поздно.
Признание почти шёпотом, но с искренними нотками сожаления. Авакусу, будто вырвавшись из сладкой неги, не сразу поняла смысл услышанных слов, но погладив лицо парня ладонями, словно утешая, заверила:
— Всё в порядке, ты не способен мне навредить, не сдерживайся.
И эти согласие и принятие дали волю скопившимся чувствам, что вылилось в нежную страсть. Будто пробные, совсем невесомые поцелуи, осыпающие лицо, но по мере того, как они спускались к шее, набирали пламенную страсть. Одним рывком Шизуо разорвал ткань рубашки надвое, от чего Мики едва успела подавить удивлённый вскрик, но вместо этого позволила увлечь себя на давно уже сбившуюся постель с подоконника, и под тяжестью его тела почувствовать себя по-настоящему легко.
Будто желая слиться друг в друге, два разгоряченных тела хаотично ласкали кожу прерывистыми поцелуями, дрожащие пальцы нетерпеливо расстёгивали молнию брюк. Сладкие стоны вырывались под ласками, что запечатлелись языком на груди, оставляемые поцелуи Шизуо на ключице, и холодная от волнения рука, трепетно ласкающая лоно. Мики оплела шею, вновь притягивая Шизуо, желая чувствовать его объятья и тяжелое дыхание на губах в момент соединения, что наконец отдалось наполняющим чувством. Авакусу прогнулась в спине под размеренными движениями, Шизуо будто всё ещё сдерживался, боясь причинить боль, и сжимал пальцами подушку до скрипа костяшек, уткнувшись лбом в районе плеча.
— Не сдерживайся, — дрожащим, немного охрипшим голосом прошептала Мики.
Светлые пряди щекотали её шею, Шизуо приподнялся, пропустив руку под спину, прижав Мики ещё сильнее, входя глубже и быстрее, вырывая сладостные стоны.
В унисоне поглотивших чувств, они, наконец, выразили чувства сквозь страсть, что поглотила их с головой. Томное и ноющее, желающее разрядки.
Но в то же время в нежности и понимании их души слились через тела. И последний аккорд стона провозгласил об этом единении. Мики чувствовала, как тепло наполняет её внутри, в то время, как Шизуо почти обессиленно опёрся о ладони, изливаясь внутри неё. Последний поцелуй — почти невинный, полный нежности, как первый. И они скрылись под покровом ночи в объятьях друг друга, слушая песнь тяжёлого дыхания и уличного шума несмолкающего города.
