Оно не сводится кислотой

Жан совершенно внезапно оказался человеком, влюблённым в праздники. Только вот по-своему влюблённым. Проводя кончиком пальца по колючим ветвям ели, тёмной и пушистой, он смотрел на покрасневшие руки, обхватившие огромное дерево с двух сторон. Замерев на пороге квартиры, Жан видел только эти замёрзшие пальцы и слышал радостное свистящее дыхание: не поместившись в лифте, Трис добрых пять этажей тащил ель по лестнице. — И что это? — прижавшись к комоду, он повернул голову вслед за мальчишкой, споро оттащившим дерево в центр гостиной. — Гарсия жаловалась на тебя, — сдал женщину с потрохами Трис. Стряхнув с рук тонкие иголки, он быстро скинул куртку, разулся. Собственно, даже не поздоровался, словно и не было шести часов расставания. — Она говорит: ты постоянно забиваешь на праздники. — Неправда, — Жан упал на диван, осторожно косясь на закрытую пачку сигарет. — Я их по-своему праздную. Трис пробурчал что-то невнятное, направленное скорее на самоутверждение, чем на обращение чужого внимания. Закатав рукава клетчатой рубашки, — мода и с ним сыграла злорадную шутку — мальчишка развязал серую бечевку на ели. Тяжёлые ветви с шорохом опустились к земле, вмиг сделавшись ещё раскидистей, чем показались Жану совсем недавно. Смоляной запах леса промчался по комнате, обдав свежестью и прохладой. Совершенно забытый и непривычный, он не сразу отдался воспоминаниями в душе. Жан прищурился, с трудом узнав его. Пахло Рождеством, настоящим, старым, каким он запомнил этот праздник с Гарсией, уснувшей под боком за пару минут до полуночи. Их семейное Рождество всегда было таким — тихим, свежим и приземлённым, почти дремлющим под высокими ветвями ели. Жан любил его, только вот ненадолго забыл. Странно, что именно Трис об этом напомнил. Мальчишка был шумным, пусть и привычно-шумным, он подходил для гулянок и современности, но никак не для размерного празднества. Хотя чему Жан в этот раз удивлялся? Давно ведь откинул стереотипы. — У тебя совсем нет украшений, — недовольно заметил Трис, в десятый раз обходя установленную в самом центре ель. С распушившихся веток стекали блестящие капельки талого снега, и они сами казались лучшей мишурой, кристалликами окутавшей дерево с ног до головы. — У меня есть гирлянда, — Жан посмотрел на ярко-зелёное сцепление блестящих полосок, закинутое вчера на люстру. Выглядело жутковато. — Сам-то понял, что сказал? — Трис фыркнул, сдергивая ободранную «гирлянду» на пол, и устроил детальный осмотр шкафов. — Где-то должно быть… Гарсия же говорила, что занесла на днях. Жан многозначительно вскинул брови, мысленно отбирая у сестрицы ключи. Пара огоньков, серебристые шары и разномастные фигурки на прищепках нашлись в коробке на самой верхней полке. Вытянув руки, Трис ворчал что-то о привычке прятать всё в дальний угол. Жан его слушал, но краем уха, всё больше косясь на оголённые локти мальчишки. Запястья, кисти, предплечья — всё, что было открыто глазу, оплетала татуировка. Звёзды, кометы, чего только не было. Эта татуировка росла с каждым днём, множась, наливаясь глубокими цветами. Уже не только на ладонях, узор покрывал оба предплечья и уходил куда-то дальше, под ткань тонкой рубашки. Совсем как у него. От этого в груди теплело. Соскользнув с дивана, Жан прихватил закрытую никотиновую пачку и подошёл к мальчишке. Тот почти вытащил коробку с украшениями, но пара движений Жана, и она гулко ударилась о дальнюю стенку шкафа, сделавшись почти недосягаемой. Трис зашипел, возмущённо глядя на возмутительно высокого и непозволительно равнодушного Жана, застывшего позади. Тот медленно поднял руки, приятной тяжестью ложась на его плечи. Вздохнул, пристраивая подбородок на макушке. Сглотнул, пуская щекочущую дрожь по позвоночнику, и пояснил: — Мы всегда праздновали без украшений. Давай так, по-старому. Ну и что ему можно было на это ответить? Только тихое «Да», пусть Трис и не любил, когда цепляются за прошлое. Можно было только кивнуть, отходя к дивану, и больше в этот вечер не сказать ни слова. Подобные вечера всегда усыпляли желание говорить, рождая приятную сонливость и слабую улыбку. Но на следующий день, в самый канун Рождества, Трис всё-таки принёс украшение. Большую серебряную звезду, яркую, сияющую капельками застывшей на ней росы. Кажется, в тот раз Жан не сумел возразить. В конце концов, не только же в сердце запускать что-нибудь новенькое.