Оно не сводится кислотой

Порой Трис начинал пропадать. Жан не знал, как он учится, чем занимается и с кем дружит. Не понимал, в чём смысл каждые выходные ходить то в парк, то в кафе, не интересовался никакими подробностями. Он не знал практически ничего о Трисе, но в то же время знал его самого. Жан видел, от чего он грустит, как боится и что нужно сказать, чтобы вызвать его улыбку. Его можно было назвать первооткрывателем характера Триса, и Жан был доволен, когда понимал, что один имеет на это право. Наверное, это знание было лучше очевидных фактов. Хотя Трис так не считал. Недавно, нахмурившись, он спросил: — У тебя есть любимый певец? — и Жан не понял, зачем ему это. Трис интересовался всем: музыкой, книгами, актёрами, татуировками и ещё тонной крайне банальных вещей, отчего-то таких важных для него. Жану было, в общем-то, побоку, но отвечать он не собирался, чем злил своего постоянного гостя. — Может, ответишь всё-таки? — Нет. — Но почему? Почему? Жан брал в зубы очередной свёрток никотина и уходил подальше, думая, что учитель из него никудышный. Всё было очевидно в поведении Триса: он так любил. Любил по-детски наивно, зацепляя свою любовь за общие интересы и сходства во вкусе. Считал, что любимое блюдо Жана однажды подскажет ему, как правильно поступить. Такая детская любовь — её нельзя ни любить, ни ненавидеть. И Жан только надеялся, что однажды сможет перевоспитать своего избранника... тоже, кстати, довольно детское слово. По-детски романтичное. Так получалось, что каждая их встреча начиналась с дверного звонка. Трис бесновался каждый раз, стоило подойти чуть позже, чем через минуту, но также быстро остывал, стоило Жану приобнять его у порога. И это тоже было маленькой хитростью — не потому что Жан знал, что Трис любит Фауста или Одиссею, но потому, что чувствовал, как вздрагивает мальчишка и жмётся ближе каждый раз при встрече. Однажды он спросил: — Ты часто влюбляешься? — Порою. Они помолчали. Жан был доволен летне-весенним солнцем, согревающим руки и лицо, он лежал, как любил, на примятой траве и наслаждался спокойствием их свидания. Но Трис — он всегда был взволнован. Перевернувшись со спины на живот, он оказался лицом к лицу с Жаном. Уставился парой светлых изумрудов и хмуро прожигал дыру уже третью минуту. Жану было, в общем-то, побоку, только курить немного хотелось. — А сейчас? — Что "сейчас"? — Ну... ты влюблён? Не ребёнок ли? Жан вздохнул, поворачиваясь на живот, и посмотрел в ответ, внимательно-спокойно. Он сейчас здесь, встал ни свет ни заря в выходной только ради того, чтобы пойти в рощу и лежать с кем-то под лучами солнца. А потом он с этим "кем-то" пойдёт в кафе, тоже потому что просто решил прогуляться... Трис цыкнул, когда Жан озвучил свои мысли, и резко сел. — Но если это так... — То что? — Жан лениво ухватился за его осечку и потянулся к сумке за сигаретами. — Если это так, — Трис сердито посмотрел на чиркнувшую зажигалку, — почему я не вижу твоей татуировки? Жан затянулся, разглядывая взволнованного парня. Тот всё косился на его руки, изучив каждое переплетение рисунков вдоль и поперёк. Трис хотел знать о нём абсолютно всё. Вкусы, увлечения, желания, неприязни, и порой это мешало. Такое нагромождение информации — только помеха в изучении человека. Не интересуясь его любимой музыкой, Жан знал, чему Трис будет рад, почему обидится и как станет извиняться. Он видел малейшие изменения его настроения и давно разгадал язык его грубости. Вот сейчас Трис нахмурился — обижен. Не особо лестно отозвался о его словах — напряжён и взволнован. Впрочем, как всегда. Жан вздохнул. — Ну зачем это тебе? Трис исподлобья взглянул на него. Наивный и весьма предсказуемый. Порой нельзя ему потакать. — Надо. — Её там нет. Он нахмурился сильнее, мрачнея с каждой секундой. На мгновение Жану почудились его мысли, лихорадочно-паникующие, постепенно окрашивающиеся отчаянием. Со вздохом Жан сел на траве, угловым зрением подмечая блёклую реакцию Триса. Пальцы быстро пробежались по верхним пуговицам рубашки, оголяя ключицы. — Доволен? Жан давно не испытывал раздражения такого сильного, как сейчас. Он не любил наступать своим принципам на горло, но видеть этого ребёнка таким — потерянным, отдаляющимся... Трис коснулся рисунка на левой ключице, обводя цветную картинку, и тихо вдохнул. Жан увидел, как дёрнулись его руки, и немного пожалел, что вновь мальчишка постеснялся его обнять. — Спасибо. Жан кашлянул и поднялся, подхватил сумку, но рубашку обратно под горло не застегнул. Трис смотрел на него снизу вверх и улыбался по-детски счастливо, словно в одну минуту все его проблемы пропали. Наверное, порой было даже неплохо в чём-то ему уступать. — Пойдём. — Постой! Ведь у тебя все татуировки влюблённости отражаются на руках, так почему эта не там? Кажется, Жан уже говорил, что его раздражает в детстве. Так вот, он, раздражённый и немного довольный, готов был повторить снова: "Бессмысленно-очевидные вопросы — настоящий кошмар".