Remember me (Вспомни меня)

       – Ну-ка, посмотри на себя, дорогая!       Донеслось до слуха. Как из колодца. Сквозь толщу чёрной воды...       Адски... Знакомый голос!       Слева.        И Гермиона вдруг ощутила внутреннюю дрожь.       Нет. Не страх. Мандраж!       Трепет радостного ожидания! Чего-то...       Губы дрожали. Серьёзно!       Как и руки.       И почему-то так страшно... Именно сейчас поднять веки.       Чтобы увидеть собственное отражение в огромном зеркале, обрамлённом резным золотом.       И принять... Неизбежное.       То, из-за чего она, Гермиона, на протяжении более полугода упорно скрывалась ото всех журналистов, преследовавших теперь днём и ночью. Однажды, ранним утром из окна их общей с Драко спальни она заметила стайку репортёров, прятавшихся за живой изгородью...       И чего ждать от писак сегодня?       Мерлин... Даже представить страшно!        – Ну же, Гермиона! – после короткого смешка, раздался второй знакомый голос справа.       И кто-то... Наверняка, обладатель насмешливого голоса, легонько потрепал её по плечу.       Господи... Паника!       Медленно. Но почти неконтролируемо...       Поднималась от сердца, будто разбухшего во всю грудь. К отчаянно першившему горлу!        – Просыпайся, невеста! – уже настойчивее потребовали справа.       Невеста.       Она. Гермиона Грейнджер. Невеста!       Сегодня. Сейчас!       Ну... Вот и всё. Отступать некуда.       Глубоко вздохнув, Гермиона распахнула глаза.       И. Чёрт! Отшатнулась от туалетного столика, чуть не кувыркнувшись с кожаного пуфика на пол.       Потому что из зеркала... Смотрела не она!       Какая-то совершенно другая девушка с непривычно миловидными чертами лица...        – Да-да, ты выглядишь просто прекрасно! – сияя улыбкой, подмигнула Джинни в зеркало. – Только падать в обморок от восхищения совсем не обязательно! Прическу испортишь, – она задорно хихикнула. – Я слишком долго колдовала над твоими волосами, чтоб вот так в один момент... Всё накрылось медным тазом.       Гермиона почти не слышала. Всё ещё тупо гипнотизируя своё отражение, она просто не узнавала себя!       И, чтобы попытаться хоть сколько-нибудь убедиться в том, что в зеркале и впрямь её собственное лицо, она почти коснулась казавшейся фарфоровой кожи щеки...        – Нет уж! – едва успев перехватить руку Гермионы, воскликнула Пэнси. – Моё произведение искусства портить тоже не рекомендую.       Мгновение. Ещё...       Всё так же неверяще вглядываясь в зеркало, Гермиона поймала себя на самой глупой мысли из всех, что когда-либо посещали голову!       Неуместной. По крайней мере в этот самый волнительный момент...       Что неплохо было бы взять мастер-класс по макияжу. От Пэнси!       Мерлин! Паркинсон превратила её, не отличавшуюся самой изящной внешностью... В красавицу!       Интересно, это талант свыше или просто отработанная годами практики комбинация заклятий?.. Которыми Гермиона почему-то никогда не увлекалась.        – Ну, что скажешь? Нравится? – прошептала Джинни прямо над ухом.       А она, Грейнджер, легонько вздрогнула и, переведя взгляд на усыпанное веснушками лицо подруги, мелко покивала.       Впервые. Просто не в силах была подобрать слов для ответа Джинни!       И благодарности. Девочкам за проделанную восхитительно работу!        – Вот и славно! – бодро заключила Джин и, покосившись в сторону напольных часов, ахнула: – Мерлин! Нужно поторапливаться, а то...        – Малфой нас придушит, – хмыкнув, подхватила Пэнси. – Гости уже собираются, – констатировала она, глянув за тяжёлую штору, скрывавшую окно. – И, кажется, Гарри даже справляется с рассадкой!.. А где Луна? – нервно уточнила Паркинсон, оторвавшись от окна. – Она ведь должна была помочь со сборами! Вчетвером мы справились бы гораздо быстрее.       Джинни раздражённо вздохнула, осторожно снимая с плечиков свадебное платье, висевшее до этого на ширме, отгораживающей всю троицу от входа в комнату.       «Господи. Какое красивое!» – только и успела подумать Гермиона.       Перед тем, как Джин, намеренно небрежно пожав плечами, пробормотала:        – Ксено Лавгуд... Ты, вероятно, наслышана о нём?       Очевидно, предвидя дальнейшие объяснения, Пэнси на миг остановила взгляд своих кошачьих глаз на потолочной лепнине. А затем язвительно фыркнула, помогая Джинни сложить платье так, чтобы можно было надеть его, не испортив причёску.        – Именно сегодня он решил продемонстрировать Луне очередной рог морщерогого кизляка... Или ещё какую-то дьявольскую дрянь, – неодобрительно продолжила Джин. – Ныряй, Гермиона!       Та, послушно поднявшись на ноги, вытянула руки, девочки не единожды отрепетированным движением натянули на неё платье.       И Джинни угрюмо проговорила:        – Если честно, я так и не поняла, что у них там стряслось, но...        – Неужто, она не придёт? – с немалым облегчением в голосе осведомилась Пэнси и принялась завязывать корсет. – Ну-ка, Гермиона, вдохни поглубже!        – Явится. К началу церемонии, – сварливо отозвалась Джинни, быстро расправляя пышный, расшитый редкими жемчужинами подол свадебного платья. – Сказала, что необходимо помочь отцу восстановить крышу...        – Вряд ли получится, – едко парировала Паркинсон, задумчиво накрутив блестящий локон угольно-чёрных волос на наманикюреный палец. – Слышала, у Лавгудов наследственная склонность к протечке чердака... Тут, знаешь ли, чини-не чини...        – Ох, Пэнс, прекрати ёрничать! – улыбнулась Гермиона, всматриваясь в зеркало. – Ты как Драко, ей-Мерлин!        – А у кого он обучался, как думаешь? – риторически вопросила она, проказливо сморщив нос. – Ну, не у Блейза же!       Пэнси показала язык. Так по-детски...       Настолько щемяще.       Что в душе Гермионы в тот же миг вспыхнула светлая печаль. Ностальгия по детству.       Хогвартским будням.       По такому беззаботному безоблачному миру, в котором они, Гарри и Рон с Гермионой, играли в «салочки» в школьном дворе, гуляли по окрестностям, разбрасывая носками ботинок осеннюю листву.       По миру, в котором не нужно было притворяться, прятать собственное мнение от окружающих за стеной наигранного безразличия...       И который она, Гермиона, вот-вот покинет.       Впереди взрослая жизнь.       Никто её не принуждал. Она сделала выбор самостоятельно, приняв предложение стать женой.       Супругой Драко Малфоя.       Леди...       И пусть этот статус предполагал под собой кучу правил, традиций и прочей ерунды, покрытой толстым слоем пыли...       Пусть когда-то Гермиона скорее застрелилась бы, нежели согласилась соответствовать всем этим высокосветским дамам... Хотя бы на людях.       Всё это в прошлом.       Драко жертвовал многим ради неё, и она также была согласна почти на всё!       Ради того, чтобы быть с ним. Навсегда.       Готова была даже на туфли, которые сейчас помогала обуть Джинни.       Да, Гермиона чувствовала себя в них, как андерсоновская русалочка, выторговавшая у морской ведьмы ноги...       И чёрт с тем, что, скорее всего, она эпично рухнет с высоких каблуков споткнувшись о песчинку! Несмотря на сто тысяч репетиций...       Вот смеху-то будет!       Зато, она хотя бы повеселит гостей...       Не успев появиться. Блин!        – И к традициям! – прервав новый панический поток сознания, торжественно объявила Джин.       И, не прошло и секунды, как она уже раскрыла принесённую из дома сумку... Совершенно исполинских размеров!       Внутри что-то перекатывалось, звякало и звенело под отчаянные чертыхания Джинни. И представлять, что же она так упрямо искала совсем не хотелось...        – Готова поспорить, – задумчиво резюмировала Пэнси, – только что разбился один из объективов для блейзовской колдокамеры.       Веснушки с лица Джин будто бы ветром сдуло!        – Запасная вспышка, – виновато прикрыв пальцами губы, шёпотом отозвалась она. – Но если Блейз не узнает об этом... Он ведь не узнает?       Джинни воровато покосилась в сторону Паркинсон, а та умудренно кивнула, видимо, рассудив – себе дороже: истерика в исполнении Забини сегодня уж точно станет лишней.        – Ну, и гоблин с ней. С этой вспышкой! – небрежно махнула рукой Джин.       И в следующий миг, она, как ни в чём не бывало, вооружившись кучей шпилек, крепила под прическу Гермионы длинную фату.       Выглядевшую... Волшебно!       Словно сумка была дверью в параллельный мир! В сказку. Про Золушку.        – «Что-то старое»... Да, она шикарна! – уловив восхищённый вздох Гермионы, подтвердила Джинни. – Это фата моей матери, – она улыбнулась и взмахнула палочкой, применив к тончайшей ткани какие-то невербальные чары. – Мама уже отчаялась выдать меня замуж. Поэтому и решила отдать фату тебе... Она считает, будто из-за всех этих «отвратительных» спортивных сборов Блейз сбежит от меня к кому-то более приземлённому*.        – Да ну, ерунда! – хихикнула Паркинсон, ободряюще прикоснувшись к плечу Джин. – Мы с тобой ещё погуляем на свадьбах друг у друга! – она заговорщицки подмигнула Гермионе и провозгласила: – Чур, букет мой!        – И не надейся! – прозвучал новый голос из-за ширмы. – Гермиона отдаст букет мне «по блату». Вы там оделись?       Грейнджер покосилась на звук неуверенных шагов, и губы растянулись в улыбке.       Гарри!        – Какого... Пьяного наргла ты здесь забыл? – фыркнула Джинни. – Поттер, блин! Ты же шафер...       Он преувеличенно тяжело вздохнул.        – Принёс с собой две новости. Хорошую и плохую, – суетливо маяча за ширмой, протянул Гарри. – С какой начать?       – С плохой! – воскликнули все трое в один голос.       – Малфой рвёт и мечет. Капризничает, в общем. И мне пришлось сбежать от него, – на всякий случай виновато пробормотал Поттер. – Если честно, ещё чуть-чуть, и я вырубил бы его голыми руками! И тогда вашу свадьбу можно было бы переквалифицировать в позитивные похороны... Но есть и хорошие вести!        – Ну и? – мрачно покосилась в его сторону Пэнси. – Иди уже сюда! – она резко сложила ширму.        – Ого!       Гарри вытаращился на неё, Гермиону также красноречиво, как... Давным-давно, перед Святочным балом во время Турнира Трёх Волшебников.       И Грейнджер могла бы поспорить – от того, чтобы присвистнуть, его удержал только испепеляющий взгляд Пэнси.        – Эм... Неплохо выглядишь, – залившись краской, смущённо заключил Поттер. – Я принёс букет... Ещё немного, и Малфой случайно стёр бы его в порошок, а я рассудил, что лучше...        – Давай его сюда! – рявкнула Джинни, вырвав из рук Гарри цветы. – Всё, можешь отправляться вниз.       Не тут-то было!       Он не сдвинулся с места, снова неловко переминаясь с ноги на ногу.        – А теперь-то что? – нахмурилась Джин, сверля Поттера угрюмым взглядом.       Скорее по привычке, он поправил очки, совершенно в этом не нуждавшиеся, а потом умоляюще пробормотал:        – Можно я пока останусь здесь? Ненадолго. Там ещё и Забини... С колдокамерой.       Джинни закатила глаза, едва не зарычав.        – Чёрт с тобой! – шикнула Пэнси, указав в сторону плотно занавешенного окна. – Блейз с камерой и впрямь угроза похлеще восставших мертвецов... – буднично прокомментировала она.       И не успел Гарри, довольный одержанной победой, усесться на подоконник, как раздался тройной стук в дверь. А после – ручка повернулась, и через порог шагнула Нарцисса.       Которая выглядела... Ну. Просто сногсшибательно для матери жениха!        – Ох, вы уже готовы? – совершенно нетипично для себя открыто улыбнувшись, поинтересовалась она.       Ощутив какой-то подвох, Гермиона нахмурилась. И опустила взгляд в пол.       Мерлин!       Если честно. В обществе миссис Малфой, она чувствовала себя какой-то... Неполноценной! Она невольно начинала сравнивать себя с будущей свекровью и..       Эти сравнения никогда не стремились в её, Гермионы, пользу.       И когда подобные вещи прекратятся – вопрос...       Возможно, это нормально?        – Так, – деловито протянула Нарцисса, придирчиво осматривая будущую невестку с ног до головы. – Отлично. «Что-то старое» уже есть, «что-то новое»... Пусть будут платье и туфли.       Она суетливо раскрыла клатч, отделанный жемчугом.        – Вот и «что-то синее». Держи, Гермиона.       Мысленно читая, как мантру обещание, данное себе давным-давно – ничему больше не удивляться – Грейнджер приняла футляр из рук Нарциссы. И, открыв его...       Едва не рухнула в обморок. Уже по-настоящему!       Потому что на тёмном атласе внутренней отделки футляра поблёскивали крупными сапфирами лаконичные серьги и такой же кулон на платиновой цепочке.       Мерлин... Кажется даже лоб покрылся испариной, грозя испортить шедевр Пэнси!        – Миссис Малфой, – едва придя в себя, шепнула Гермиона. – Я... Я не могу принять...        – Прекрати! Я не заплатила за него и сикля, – зная наперёд всё аргументы без-пяти-минут-невестки, отмахнулась Нарцисса. – Этот комплект подарила мне свекровь в день нашей свадьбы с Люциусом. А теперь я дарю его тебе.       Опять эти... Традиции. Блин!        – Я польщена, миссис Малфой! Но...       Набрав в лёгкие побольше воздуха, чтобы привести ещё тысячу причин, по которым она не сможет принять этот поистине королевский подарок...       Гермиона остановилась на полуслове!       Потому что не успела и глазом моргнуть, как серёжки уже блестели, украшая мочки её ушей, а кулон покоился между ключиц.       Девочки...        – Ну, и заканчивая предсвадебные традиции, – подытожила Пэнси, застегнув на запястье Гермионы браслет с крохотными бриллиантами, будто нанизанными на тонкую цепочку. – «Что-то, взятое взаймы». Это мой браслет, можешь вернуть его после церемонии, – торопливо пояснила она.        – Спасибо! Но... – растерянно начала Гермиона, вновь настроившись отказаться.        – Так. Ну-ка погоди, Пэнс! – возмущённо перебил её Гарри. – Мы же договорились, что взаймы Гермиона возьмёт мою мантию-невидимку!       Он состроил преувеличенно обиженное выражение лица. И остался бы «в образе» до самого конца торжества...       Но внезапно Джинни прыснула, не сдержавшись.       А Нарцисса, явно совсем не оценив искромётного юмора Героя волшебного мира, неодобрительно покосилась в его сторону.       Ей вторила и Паркинсон.        – Ну... Браслет, так браслет, – смилостивился Гарри, тут же втянув голову в плечи. – Но, имей в виду, Гермиона, я взял мантию с собой, – как бы между прочим соскользнув с подоконника, он хитро подмигнул и попятился к выходу. – Только свистни!       И Поттер скрылся за дверью.       Очевидно, решив, что ещё секунда – и его распнут. Или испепелят на месте.       Всего только взглядом.       Что, в конечном итоге, гораздо хуже, чем «капризы» Драко. И «пробы пера» Блейза, ищущего лучший, чем у других репортёров, ракурс для съёмки.        – А твой друг всегда ведёт себя так бестактно по отношению к моему сыну? – высокомерно осведомилась Нарцисса.       Пэнси и Гермиона с Джинни опасливо переглянулись. А потом синхронно покачали головами.       Нарочито удивлённо.       Будто Гарри никогда-никогда не высказывался о Драко...       Гораздо более крепкими выражениями.       И дверной замок вновь щёлкнул!        – Папа! – всплеснула руками Джинни.       Вероятнее всего, её обрадовала возможность поменять тему, нежели визит отца.        – Слава Мерлину! – продолжила восторженно тараторить она. – Я переживала. Думала, вы задержитесь...        – Добрый день, Нарцисса, – в своей обычной скованной манере поприветствовал мистер Уизли. – Поздравляю вас, – пробормотал он, неловко поправляя галстук-бабочку.       Миссис Малфой, явно едва сдержав себя от брезгливой гримасы, лишь сухо кивнула в ответ.        – Да уж, суеты не оберёшься! – кажется, ничуть не оскорбившись, сообщил Артур и усмехнулся. – Флер с Биллом не смогут прийти. У малышки Мари-Виктуар снова режутся зубки. Ну, знаете, высокая температура и остальные прелести... Чарли не отпустили с работы. Зато Джордж уже в саду, руководит эльфами.       Титаническим усилием воли приказав себе даже на секунду не представлять страшную картину этого «праздника непослушания», Гермиона тревожно спросила:        – А Перси?       Скрестив руки под грудью, Джинни неприязненно фыркнула после упоминания имени брата. Но никак не озвучила претензий.       «Напыщенный занудный индюк» – так обычно величала она старшего брата.       Гермионе же, напротив, Перси всегда симпатизировал! До того, как он съехал из Норы, у них складывались самые дружеские отношения! И кроме этого, Перси всегда готов был прийти на помощь, особенно по рабочим вопросам. Ведь он имел немалый опыт в Международных отношениях...       В общем, они всегда были на «одной волне»!       И да. Гермиона помнила, что Перси совершил множество ошибок.       Но ведь покаянную голову и меч не сечёт, так?       Джин несправедлива к брату. Как, в общем, и Джордж.        – Его не будет, милая, – с сожалением вздохнул мистер Уизли. – Перси командировали на пять месяцев для работы в Общеевропейском комитете магического транспорта... От нашей семьи только я, Молли, Джинни, конечно, и Джордж.        – Спасибо вам! Очень жаль, что Перси не придёт... – печально пробормотала Гермиона.       Губы Джин брезгливо скривились, и она снова фыркнула.       Мерлин, она просто неисправима!        – Не переживай! Думаю, он прочтёт статью в Пророке, и пришлёт поздравление, – укоризненно покосившись на дочь, утешил Артур. – Вы готовы? Все уже собрались. Ждут только нас.       Шагнув к Гермионе, Нарцисса ободрительно улыбнулась и, приобняв её за плечи, прошептала:        – Я счастлива, что совсем скоро у меня появится ещё и дочь, – а затем поторопилась на выход, промакивая кружевным платочком глаза.       Девочки, Пэнси с Джинни, почти одновременно покосились в зеркало, а потом суетливо расправили подолы одинаковых синих платьев.       И с готовностью кивнули.        – Держи, – протянула букет Джинни. – Всё помнишь? Мы с Пэнс идём вперёди, а вы с папой – следом. Стартуем, как только заиграет музыка, – отчеканила она, а спустя миг растроганно добавила: – И. Я счастлива за тебя, дорогая!       Гермиона заметила, как в глазах подруги заблестели слёзы.       И сама закусила губу, чтобы не разрыдаться!..       Когда дверь за девчонками притворилась, и в комнате осталась только она, Гермиона, и мистер Уизли.        – Ну, что ж... Названая дочь, – улыбнулся Артур.       И сердце заныло.       Господи, добрая улыбка мистера Уизли настолько напомнила улыбку Рона...       Затянувшего её в огненную бездну. И исчезнувшего... Безвозвратно.       Виски больно сдавило. И Гермиона встряхнула волосами, успокоив себя: «Это в прошлом».       Здесь все живые. А Рон мертв давным-давно.       И сегодня её свадьба!        – В путь? – протянув локоть, уточнил Артур.       Прошла, как минимум вечность.       Перед тем, как преодолев миллион пологих ступенек, Гермиона зажмурилась от резанувшего зрачки яркого света.       Заливавшего солнечным золотом сад Малфой-мэнора.        – Фантастика! – только и смогла выдавить она, чуть не задыхаясь от восторга!       У будущей свекрови, вне сомнений, безупречный вкус! Наверное, это врождённое...       Куда не обернись – отовсюду виднелись крупные головки белых, чайных и даже синих роз... Всё было украшено этими очаровательными цветами. И их аромат...       Пьянил, уносил куда-то далеко...       Где не было напряжённых споров с самой собой и дурацких переживаний о соответствии своему будущему мужу...       И проходя мимо многочисленных гостей, рассаженных за круглыми столиками, Гермиона всерьёз опасалась только падения со своих идиотских каблуков!       Ведь такая обувь – явно не её конёк.       И вдруг... Очень кстати вспомнилось, как Блейз, мельтешивший сейчас неподалёку, ослепляя вспышками колдокамеры, всего пару недель назад дефилировал по этой самой насыпной дорожке. В похожих туфлях, увеличенных под его размер ноги.       Конечно, он не имел степени по психологии, как и не был профессиональным манекенщиком!       Однако интуиции ему явно не занимать!       Забини провёл эдакий психологический тренинг.       Ведь Гермиона искренне не верила, что и она сможет так же грациозно ходить на каблуках, как Пэнси с Нарциссой, взявшиеся учить её...       И, признаться, смешной трюк Блейза подействовал безотказно! Тогда.       Так же, как и сейчас!       Преисполнившись уверенности в себе, Гермиона приподняла подбородок, как учила свекровь, а плечи расправились сами собой.       Пальцы правой руки сильнее сомкнулись вокруг стеблей собранных в букет невесты цветов, найдя точку опоры.       И когда взгляд нашёл восхищённый взгляд серых глаз Драко, ожидавшего её у увитого розами алтаря, в компании Гарри и чиновника из Министерства магии...       Гермиона не успела осознать как... Но ноги понесли её быстрее.       Увереннее. Вперёд! К нему.       Без-пяти-минут мужу...       И музыка, и шепотки гостей слились в одно с оглушающим грохотом её собственного сердца.       Мир вокруг исчез.       Был только он, Драко.       И была она.       _______       *Джинни уже в 2000 году играла в первом составе женской команды по квиддичу «Холихедские Гарпии». И, соответственно, отбывала на спортивные сборы минимум раз в полгода.       А Молли, очевидно, не разделяя «несерьёзное увлечение» (как она считала) дочери, рассуждала, по старинке: если Джинни не стоит днём и ночью у плиты, помешивая волшебной палочкой суп, то Блейз быстренько найдёт себе другую, более «домашнюю» невесту.

***

      Вспышка. Резкая. Ослепительная!       Как от съёмки колдокамерой.       И целитель Дэвис удивлённо оглянулся по сторонам.       Мерлин... Он снова оказался в палате!       Перед ним, на койке – Гермиона. В окружении кучи трубок.       Бледная, как мел; дыхание еле слышно. Сознание так и не вернулось...       Но. Дьявол!       Его же выбросило из воспоминаний!       Настолько неожиданно, что...       Он поверить не мог!       По всем законам логики, Гермиона скорее мертва, чем жива.       Всего один неосторожный шаг – и гибель.       И её подсознание, вне сомнений, не способно было вышвырнуть постороннего...       Но факт остаётся фактом!       И причин для случившегося может быть всего две. Либо Малфой без зазрения совести солгал в ответ на вопрос о способности супруги к окклюменции, либо... Он попросту не знал кое-чего о Гермионе.       Третьего варианта Роджер не видел.       Разве что... Допустить свою же гипотезу о том, что объединившись из двух частей (из прошлого и будущего), личность Гермионы стала гораздо сильнее, чем даже до потери памяти?..       Господи! Это попросту невозможно в её физическом состоянии...       И, если всё действительно так, то это просто феномен!       Единственный случай за всю историю колдопсихиатрии!       Однако... Справедливости ради – и диагноз её совсем не из ряда обычных.       И, выходит, что у Гермионы есть шансы. На выживание. И очень хорошие!       Кажется, она сможет очнуться!       Вернуться к обычной жизни, хоть и с частичной потерей памяти. И то, скорее всего, расстройство коснётся только «короткой памяти».       Например, в первое время, она будет забывать, погасила ли свечи в спальне или иногда путать имена знакомых, домовиков и домашних животных...       Но это поддается коррекции!       Через некоторое время, она восстановится полностью!       И впору было бы успокоиться. Похвалить себя. И с гордостью повесить себе на грудь Орден бессмысленных достижений...       Поставить галочку в учёт. Желаний, сбывшихся абсолютно не ко времени.       Да, это эгоизм. И да, совершенно непрофессионально!       Однако сегодня Дэвису позарез нужно было узнать. Кто, чёрт возьми, напал на Гермиону в Косом переулке!       Потому что. Теперь это – дело принципа!       Он будет счастлив, когда Гермиона очнётся и вернётся наконец к семье! Как и любой целитель, пациент которого полностью выздоровел.       Только вот Парвати. Его Парвати! Никогда больше не вернётся...       Её убил тот же... Прости, Мерлин! Человек, что напал на Гермиону.       По крайней мере, если верить Блейзу Забини. С которым Роджер имел счастье вести разговор около трёх часов назад.       Оказывается, такова официальная позиция Аврората. И, видимо, этот человек – серийный маньяк.       Во всяком случае, очень уж похоже.       Это... Господи. Существо!..       Убивает только затем чтобы убивать, а значит... То, что Гермионе удалось выжить – счастливая случайность!       И единственная возможность. Поймать преступника.       Можно дать фактически сто процентов, что Гермиона успела увидеть его. И наверняка даже смотрела в его глаза...       Допускать даже короткую мысль о том, что напасть на Гермиону вполне могли и из какой-нибудь подворотни совсем не хотелось.       И... Да Мерлин!       Если б он, Дэвис, только мог знать наперёд, что какой-то урод травит Парвати!       Вот так цинично. Каждый день подсыпая в кофе или еду экстракт цикуты!       Если бы мог предвидеть...       То предпринял бы всё, что только было в его силах, лишь бы отыскать в изломанной памяти Гермионы хоть крошечный след этого козла!       Да, она восстанавливалась бы гораздо дольше. После этих действий.       Да. Это должностное преступление...       Однако, возможно, Роджер успел бы вычислить преступника раньше, чем погибла Парвати!        – Ну же!.. Легилименс! – Дэвис вновь взмахнул палочкой, внимательно считая уверенную пульсацию под кожей запястья пациентки. – Давай, Гермиона! – сквозь зубы, взмолился он. – Открой сознание... Ради всего святого!       Как же он понимал Малфоя! Теперь.       По-настоящему. Не на словах!       Понимал, почему тот ни в какую не пожелал дать согласие на отключение Гермионы от зелий. Ведь с моральной точки зрения... Малфой попросту убил бы её росчерком пера.       Убил бы.       Так же, как и он, Роджер... Угробил свою невесту неосмотрительностью. И невнимательностью.       Боже!.. Да как же он, целитель с почти десятилетним стажем, не разглядел симптомов отравления?!       Господи... Насколько же это глупо!       Он болезненно зажмурился, вновь пытаясь проникнуть в память Гермионы...       Тщетно.       Как биться головой в глухую кирпичную стену! Чёрт подери!       – Целитель? – тихо проговорили со стороны выхода из палаты.       Окончательно поняв всю бесполезность своих попыток, Роджер обернулся...       И сердце сжалось за горевшими рёбрами.       Потому что на пороге, несмело переминаясь, стояла Падма.       Сестра-близнец Парвати.       Как отражение в зеркале!       Такая похожая. И нет. Одновременно.        – Что случилось? – бесцветно уточнил Дэвис.        – Мистер Локхарт, – будто бы запыхавшись, произнесла она, перебросив толстую чёрную косу через плечо. – Ждёт вас у себя в боксе... Он отказывается общаться с другими целителями... Требует вас.       Падма растерянно развела руками.       В одной из которых была зажата склянка со злополучным зельем Интуиции...        – А я зашла поменять Гермионе капельницу, – проследив взгляд Роджера, пояснила Падма.       И сделала несколько шагов, остановившись у противоположного края кровати.        – Не нужно, – отрезал Дэвис, предпочтя умолчать причины. – Почему ты меняешь капельницы, когда этим должны заниматься медсёстры? – подозрительно нахмурился он.       Падма небрежно пожала плечами, ответив:        – Все девочки заняты, а я, – она послала в его сторону короткую улыбку. – Всё равно не смогу остаться на ночное дежурство... Аврорат обязал меня быть дома в семь вечера. Будут проводить обыск комнаты Парвати.       Ни жалости. Ни скорби.       Не наблюдалось ни в голосе, ни в выражении лица Падмы...       Такой до оторопи похожей на его Парвати.       Мерлин...       И почему это так отчётливо бросилось в глаза? А сердце противно ковырнуло чем-то холодным...       Роджер не знал.       Возможно, такая уж её реакция на смерть сестры. Люди воспринимают подобные вещи по-разному.       Кто-то попросту уходит в себя, зарываясь в работе или учёбе, а кто-то горько плачет...       Неважно, в конце концов!       Потому что подозревать Падму в каких-то деяниях, основываясь только на своих, возможно притянутых за уши умозаключениях, решительно не хотелось.       Настолько же сильно. Насколько не хотелось вести с ней дальнейший диалог.        – Хорошо. Можешь пропустить, – милостиво кивнул Дэвис. – Однако завтра придётся остаться. Я тоже хочу немного поспать... И скажи сэру Локхарту, что я подойду сразу, как только закончу с другими пациентами.        – Спасибо, – буркнула Падма, поставив склянку с зельем на крышку прикроватной тумбы. – До завтра, – бросила она через плечо.       И дверь захлопнулась.        – Легилименс! – взмахнув палочкой, наудачу выдохнул Роджер.       С удивлением, чувствуя... Как проваливается в следующее воспоминание!

***

      Пять дней назад...       Она стояла перед окном. Спиной к нему.       Это выглядело настолько же красиво, как и завораживающе!       Хрупкая девичья фигурка чернела на фоне прощальных лучей заката.       Если б не одно «но».       Кружка с недопитым кофе отчаянно дрожала в её руке...       Замёрзла... Или всё-таки боится?        – Лаванда...       Герман сделал шаг от порога. Маленький.       Волны её пепельных волос, струящихся по спине до талии, дрогнули.       И она громко всхлипнула.       Будто произошла какая-то трагедия. Кто-то погиб или...        – Лаванда... Что стряслось? – осторожно пробормотал он, подходя ближе.       Она резко обернулась.       В глазах – пламя. Настоящая полыхающая преисподняя!       Полная кипящего гнева.        – Ты использовал меня! – крикнула она, с грохотом поставив кружку на подоконник. – Решил всё за меня! Заставил назначить собеседование с Малфоем... А я-то? Идиотка! Поверила, что из меня и впрямь выйдет хорошая няня! Думала, хоть посмотрю, как живут счастливые люди... А ты!.. Ты, выходит, всего лишь нейтрализовал Драко, чтобы напасть на Гермиону, так?        – Нет, – почти машинально солгал Герман.       И вдруг. В голове промелькнуло, что...       Ни в одной из газет магической Британии не вышло ни единой, даже самой маленькой заметки о нападении на Грейнджер!       Время идёт. Но Аврорат, кажется, так никогда и не поменяет свою политику сокрытия информации.       Что ж. Хуже для них!        – С чего ты вообще это взяла? – подозрительно нахмурился он.       Лаванда фыркнула. Язвительно и дерзко.        – Парвати рассказала! – выпалила она, упрямо уперев кулаки в бока. – Сказала, что розыск преступника идёт полным ходом! Дело отдали Гарри Поттеру. И он опрашивает всех, кто был в это время в Косом переулке!       Какое сказочное везение!..       Что он, Герман, сделал вывод задолго до этого разговора.       Примерно месяц назад. При личной беседе понял, что из себя представляет Парвати Патил!       Наглая выскочка!       А на деле – просто такая же...       В каждой бочке затычка. Как и Блейз Забини!       Они. Эти репортёришки. Думают, будто весь мир вращается вокруг них.       Словно они... Смешно сказать! Какая-то там по счету власть.       И, конечно, все они, как один, считают себя неприкосновенными. Бессмертными.       Только и на них есть управа.       И. Как же восхитительно!       Что Герман и есть меч правосудия.       Пока эта стерва Парвати упивается обладанием сверхсекретной информацией, он уже принял меры.       Чтобы заткнуть ей рот наконец!       За последние четыре года, Парвати умудрилась заработать себе репутацию разрушительницы чужих карьер. А чуть более месяца назад написала статью, достойную старушки Скиттер, о коррупционных схемах в Административном аппарате Министерства.       Многие. Очень высокопоставленные маги теперь возмущены. Мягко говоря.       Делают вид, будто понятия не имеют, из какого такого пальца журналисты Пророка высосали эту информацию.       Однако Герман не испытывал сомнений в том, что Парвати не хуже любого аврора. Буквально нюхом чует, в какой из компостных куч зарыта новая скандальная сенсация.       Как не сомневался и в том, что рано или поздно она сможет докопаться до правды о том, кто он, Герман, на самом деле.       Он не боялся огласки. Нет.       Он едва сдерживал ярость!       Потому что вслед за оглаской, все его усилия пойдут прахом в один чёртов момент!       Однако.       Ах, какая ирония!       Конечно же. Этого не случится.       Парвати просто не знает, с кем позволила себе связаться.       И очень скоро. Буквально со дня на день.       Она замолчит. И заслуженно сгинет.       Туда, откуда не возвращаются.        – Ну, а ты? – раздражённо процедил Герман.       Чувствуя, как верхняя губа подрагивает. Готовая оголить... Оскалить зубы.       Будто он – дикий зверь, способный разорвать клыками тонкую девичью шейку.       Тысячу раз да! Он стал таким. Пять лет тому назад!       Потому что с тех пор перестал быть человеком. Глупым. С добрым сердцем!       Стал животным. Бешеным. Безжалостным.       Не откликавшимся более на прежнюю кличку.       И готовым броситься в любую секунду! Ради спасения собственной шкуры.        – Я... Слушала молча, – пролепетала Лаванда, брезгливо поморщившись, когда Герман, усердно пряча от чужих глаз опасный рык, поднял бровь. – Я испугалась тюрьмы, ясно?! Кроме того, я не была свидетелем нападения. И мои подозрения... Только косвенны.       Пальцы сами собой сильно сжали её тонкие плечи. И закостенели.       Наверняка. Ей больно.       Плевать!       На синяки, которые останутся на бледной коже.       Плевать. Это не должно. Волновать.       Потому что. Его вычислили!       В два сраных счёта!       И... Дьявол раздери! Кто?!       Недалекая. Неумная девчонка.       Даже не закончившая Хогвартс...        – Хорошо... Ты права, – как ни в чём не бывало, кивнул Герман. – Это я... Я напал на неё! – неосознанно, он грубо встряхнул Лаванду. – Но ради всех богов! Это необходимость!       Вмиг. Её зрачки расширились, почти закрыв собой голубую радужку... Как у испуганной кошки.       Шок! Она не верила.       Не хотела верить. До конца!       И тем не менее обвела его вокруг пальца! Буквально вырвала признание!        – Господи! – попытавшись вырваться из стальных объятий, взвизгнула Лаванда. – Боже!.. Как?!.. Как ты мог?! Ты едва не угробил мать двоих детей! Это же... Это...– прошипела она, чуть не задыхаясь от гнева.        – Ужасно, – внешне спокойно подтвердил Герман. – И видит Мерлин... Я никогда бы не сделал этого. Но... Это было необходимо, понимаешь?        – Нет. Не понимаю! – вскрикнула она.       И замахнулась для заслуженной пощёчины.       Однако, Герман вовремя поймал её руку за запястье.        – Не представляю, как малыши будут расти без матери! – процедила Лаванда, пытаясь выкрутить руку.       И по серым, похожим на выцветший пергамент щекам полились злые слёзы.       Господи! До дрожи... Всё это.       Напоминало тот вечер. Казавшийся сном.       Перевернувший все с ног на голову... Вечер.       Столкнувший их нос к носу. На Тауэрском мосту.        – И самое ужасное... Что я. Дьявол!.. Причастна ко всему этому! Отпусти!       Узкая ладошка ударила в середину груди.       И Герман разжал пальцы.       Беспомощно.       Удар. Совсем безболезненный.       Сделал страшное. Завёл помертвевшее было сердце.       Человеческое. То самое, оставшееся закопанным в тенистом и изрядно запущенном саду дома его родителей!       На секунду, Герман прикрыл глаза.       Вдох-выдох...       Господи!       Да что же с ним творилось?       Куда девался тот лживый, расчётливый Герман, который без малейшего зазрения совести и уж тем более без жалости... Почти шутя, подписал смертный приговор Парвати Патил?       Только за её любопытный нос.       Здесь. Сжался в комок. Где-то за ребрами.       А Лаванда...       Мерлин. Просто примени Обливиэйт! Сотри память к чёртовой матери и вали!       Убей! Пытай до безумия!       Как поступил бы с любым, кто сорвал с тебя маску...       Что угодно! Дьявол!       Но... Герман медлил.       Стоял на месте. Дурак дураком.       Даже не попытавшись достать волшебную палочку.        – Послушай, – вздохнул он.       Так и не дав себе отчёта, зачем...       Какого сказочного хрена оправдывается! Вместо того, чтобы просто шлепнуть заклятием.       Ведь... Это даже не эгоизм.       Наоборот – филантропия.       То, что она узнает... Не принесет ничего, кроме боли.        – После победы над... Тем-Кого-Нельзя-Называть, я повстречал одного волшебника, – продолжил Герман. – Ты знаешь, что война унесла жизни многих... И этот маг пообещал мне восстановить справедливость. Обернуть время вспять...        – Господи... Да где же ты видел справедливость? – нервно всплеснула Лаванда руками.       И принялась мерить шагами тесную комнатку.       Конечно. Не видел.       Ни сейчас, ни тогда.       Но, Мерлин... Эти слова так сильно чиркнули по сердцу.       Настолько... Что стало тошно!       От того, что он взвалил на собственные плечи! И тащил уже пять долбанных лет непосильную ношу!       Однако. Сомнений не было только в том, что... Пути назад нет.        – Справедливость, тоже мне! – фыркнула Лаванда. – Это безумие! У того волшебника справедливость – своя, у меня – своя... А у тебя, совсем иная!        – Неправда! – прорычал Герман, сжимая кулаки и упрямо уговаривая себя, что в этом и впрямь есть смысл. – Этот маг дал мне рецепт для воскрешения погибших, слышишь?! И первый шаг в инструкции – отстранить Грейнджер от Малфоя! Я не мог поступить иначе!       Лаванда недоверчиво покосилась в его сторону.        – Я дал Непреложный обет, – на миг зажмурившись, признался Герман. – И если б я не выполнил условие этого волшебника, то...        – На твоём месте, я предпочла бы умереть, – почти философски протянула она. – Чем брать такой страшный грех на душу...        – Не приведи Мерлин тебе, Лаванда, оказаться в моей шкуре! – огрызнулся Герман. – И, поверь на слово, если б я хотел убить Грейнджер, она была бы мертва, – прошипел он сквозь зубы. – Но вместо этого, я применил всего лишь заклятие, которое изменило структуру её памяти. Она не помнит, и никогда не вспомнит ни Малфоя, ни детей... Это жестоко! Но так будет лучше. И ей. И нам!        – Нет никаких «нас», Герман! – горько усмехнулась Лаванда.        – Но... Я люблю тебя, – буркнул он, обращаясь скорее к себе.       Однако она рассмеялась, а потом с вызовом проговорила:        – Сомневаюсь, что ты вообще понимаешь, что такое любовь! – Лаванда тяжело сглотнула. – Ты лишил детей матери! И, поверь, однажды Гермиона вспомнит всё! Материнскую любовь не стереть каким-то заклятием!        – Можешь не сомневаться. Я приму все меры, – дёрнув уголком губ, холодно сообщил Герман.        – Вот именно из-за этого я никогда не полюблю тебя! – полностью переняв его тон, бросила Лаванда. – Рон... Вот он знал, что это за чувство! Это магия, Герман! И я люблю его, несмотря ни на что. Невзирая даже на то, что в последнее время...       Она замялась.        – Что? – взволнованно выпалил Герман, даже не задумавшись, насколько по-идиотски это звучит.        – Ну, с тех пор, как ты появился в моей жизни, – стрельнув в него подозрительным взглядом, продолжила Лаванда. – Меня мучает ощущение, будто Рон... Здесь. Со мной. Словно смотрит мне в затылок! Чёрт... Но он ведь... Мёртв?       И её взгляд прошил его, Германа, глаза.       Резанул, как вспышка яркого света!       И, кажется, до неё дошёл смысл объяснений.       Пробился. Сквозь глухую стену гриффиндорской бравады!       И Лаванда выдохнула:        – Ты же сможешь воскресить его... Рона? Он... Он ведь погиб в бою!       Если честно.       Хотелось закурить и цинично усмехнуться.       Как эдакий шпион из маггловского фильма!       Или ещё более цинично заржать в голос.       Чтобы она прекратила! Просто перестала...       Произносить это имя!       Однако. Выдержка не подвела. Наконец-то!       Герман сумел сохранить невозмутимый вид.       Даже когда сердце пропустило удар. А потом зашлось, будто в последний раз барабаня по ребрам.       И даже тогда, когда в который раз... Он понял, Рон Уизли – самое слабое её место! Единственное.       Сломать её можно только так.       И сама Лаванда... Никогда не избавится от Рона. Он – тяжёлый наркотик для неё.       И от этой страшной ломки. Есть только одно средство.        – Конечно. Он будет в первых рядах, – улыбнулся Герман.       Он не врал. Нисколько.       Если всё удастся, Рон будет первым.       Вернувшимся.       И неожиданно Лаванда вжалась в его грудь, лихорадочно шепча:        – Спасибо... Спасибо!       Её пальцы судорожно сминали ткань его рубашки.       Выбив из головы. Хоть сколько-нибудь рациональные мысли! Напрочь!       Потому что душу скрутило в жалкий пульсирующий комок... Когда ее слёзы обожгли кожу. Сквозь ткань рубашки.       Мерлин... Бедная-бедная девочка!       Осталась.       Всё той же бледной тенью на фоне чугунных перил...       Несчастная Лаванда!        – Но для начала...– пробормотал Герман, скользя ладонями по её талии, обтянутой мокрым шёлком. – Я хочу, чтобы ты рассказала мне о нём.       На миг, она отстранилась.       Конечно. Он просто отвлекал.       Потому что эти её слёзы...       Чёрт!       Будто и не слёзы вовсе, а азотная кислота.       Забирались под кожу.       До самого кровавого нутра! Прожигая ледяное сердце.       Задержав на нём удивленный взгляд, Лаванда хлопнула мокрыми ресницами и прошептала:        – Рон... Был самым лучшим, – её губы растянулись в вымученной улыбке. – Самым добрым... И уж точно не поступил бы так, как ты!        – Ну, знаешь ли... Смотря что ему предложили бы взамен! – Герман заставил себя цинично усмехнуться. – Думаю, Рон уж точно не бился бы в диком восторге от отношений Гермионы с Малфоем. Однако, знаю точно. Он был бы счастлив. Если б ты, Лаванда, прекратила теребить его душу. Он никогда не воскреснет, пока ты не отпустишь...        – Что ты имеешь в виду? – сорвалось с её побледневших губ.       Герман обвёл кончиками пальцев контур её лица. Такое плавное...       Такое нежное лицо. В обрамлении по-детски пушистых вихров.       И глаза... Мерлин!       Никогда. Он не видел таких несчастных глаз.       И коротко коснувшись губами её губ, Герман прошептал:        – Неужто забыла правила игры?       Короткий вдох. Лаванды.       Помнит. Каждое чёртово слово!       Сделки. Заключённой, будто вчера. За тонкой стенкой, в тесной кухоньке...       Лёгко. Он повернул Лаванду спиной к себе.       Мокрый шёлк под ладонями. И запах её духов...       Чёрт! Сводил с ума!       И не зная, зачем распаляет себя...       Герман отодвинул тонкую бретельку чёрной ночнушки, оставив вереницу поцелуев на нежной коже плеча Лаванды. И по линии тонкой шеи.       Скоро... Очень скоро.       Лаванда будет только его!        – Я обещал тебе свободу от Рона Уизли, – касаясь губами мочки её уха, тихо протянул Герман. – В обмен на твои услуги...       Боже, как мерзко это прозвучало!       И он совсем не удивился, когда миллион мурашек разбежался от уха к основанию её шеи.       И Лаванда рвано вздохнула.       Как жаль. Совсем не от ласки.       Он чувствовал. Чуял, как дикий зверь...       Страх, расползавшийся в её груди.        – Я... Я умру? Умру так же, как он? – тревожно прошептала она.       И её плечи напряглись.       Лаванда смотрела в окно. В закат, будто желала раствориться в нём.       Скорее всего, сейчас она проклинала тот вечер три года назад. И этот чёртов Тауэрский мост.       Она не хотела знать Германа!       Что ж... На её месте. Он и сам не хотел бы познакомиться с кем-то подобным.        – Если захочешь выжить, – отозвался он. – То будешь жить дальше. Ты ведь хочешь?        – Д-да, – обронила она, обхватив себя руками.       Словно закрывалась.       В тщетной попытке обмануть.       Как будто он, Герман, сразу не уловил неуверенность в её голосе!       Глупышка...        – Лаванда, ты должна хотеть жить дальше. Всей душой! Иначе ничего не выйдет, – почти буднично проинформировал он.       А она лишь слабо кивнула вместо ответа. Всё также глядя сквозь оконное стекло.       Неужели, мысленно прощалась?       С летними лучами уходящего за горизонт солнца... С миром.       С жизнью?..        – Всё будет хорошо, слышишь? – ободрительно прошептал Герман. – Ты веришь мне? Я спас тебя, помнишь? Спасу и сейчас.       Лаванда вновь только слабо кивнула.       Господи!.. Как сонная птичка.        – Сделай вдох, – мягко скомандовал Герман.       Вынимая волшебную палочку из внутреннего кармана своего пиджака, он поймал себя на мысли, что...       Оттягивает момент «оплаты».       Однако Лаванда послушно вдохнула.        – Прикрой глаза, – продолжил он, приставив кончик палочки к её виску.       Предчувствие. Чего-то очень хренового...       Сдавливало лёгкие.       Словно за рёбрами поселился исполинский питон!       Но, Герман отбросил все сомнения.       Залюбовавшись кудрявой прядью пепельных волос Лаванды...       В изгибах которой можно было разглядеть красные и золотые блики заката.       Мерлин!       Вот она. Истинная гриффиндорка.       Смелая. Самоотверженная.       Его. Лаванда Браун.       Он прижался губами к её макушке, молясь всем богам...       Только о том, чтобы всё получилось.        – Скордатэло, – прошептал Герман.       И комнату залило вспышкой пурпурного света.       А потом. Всё стихло.       Лаванда обмякла, потеряв сознание, и он подхватил лёгкое тело... Под колени.       Сколько же воспоминаний! О Роне Уизли...       Жили в её голове. Она никогда не думала о нём, как о мёртвом.       В её сердце – Рон жил.       Пока Герман не забрал их. Все эти воспоминания. Без остатка.       Казалось... Больше в её жизни не было ничего!       И это всерьёз пугало!       Однако... Сделанного не воротишь, так?       Он осторожно положил Лаванду поперек дивана.       К утру... Она придёт в себя.       И, открыв глаза, вдохнет новый воздух.       Свободы. От тюремщика, мучившего её более пяти лет.       Герман присел на пол, у её ног. И сняв с её узких ступней пушистые домашние тапки...       Закурил. Наблюдая, как за окном, на потемневшем небе одна за одной появлялись звёзды.       Яркие. Как бриллианты, рассыпанные по чёрному бархату. Они собирались в созвездия...       И никогда не выглядели для него так завораживающе.       Возможно, потому, что Герман попросту не желал видеть, как из ноздрей точеного носа Лаванды льется кровь. Как собирается в алые лужи, пачкая разметавшиеся по белому пододеяльнику пряди пепельных волос.       Нет. Он не мог даже думать об этом.       Герман ждал. Мучительно.       Купленная специально для него стеклянная пепельница, наполнялась и наполнялась окурками.       А он так и сидел неподвижно, прижавшись к бледной коленке Лаванды. Наверное, со стороны он выглядел, как маленький глупый ребенок...       Но ему было плевать.       А с первыми лучами солнца, зайчиками пробежавшими по простеньким обоям, Герман поднялся на ноги.       И трусливо зажмурился. Под пение птиц за окном.       Потому что свернувшаяся крупными сгустками кровь закрывала лицо Лаванды почти полностью.       И когда он судорожно подхватил её тонкое запястье...       Мир дрогнул.       Пульс под ледяной кожей больше не прощупывался. И дыхания не было.       Нет...Грейнджер же жива! Мерлин!       Не может! Не может быть!..       – Лаванда! – легонько встряхнув её за плечо, окликнул Герман.       Даже не замечая, как отчаянно дрожал голос!       Её голова безвольно мотнулась из стороны в сторону...       Безжизненно.       Нет. Быть не может!        – Не может... Чёрт! – задыхаясь, прошипел Герман.       Он приоткрыл одно из её век...       И его собственные глаза защипало!       А сердце разорвало дикой болью...       Потому что. Всё. Должно было сложиться иначе!       Как угодно! Дьявол!..       Радужки самых красивых в мире глаз не должны были быть затянуты молочной пеленой! А в груди...       В груди Лаванды должно было биться сердце!       Всё не так... Мерлин!       Она должна была быть жива...       Но вместо этого.       Она мертва. Мертва!..       Это. Он убил. Её...        – Прости меня, – прошептал Герман ей на ухо. – Прости, детка, слышишь?..       Боже! Что за абсурд?!       Конечно не слышит! Конечно...       И теперь... Всё кончено!       Потому что. Она обманула его.       Лгала с самой первой минуты их знакомства.       Ничего так и не изменилось. За три долбанных года, как и за последние несколько месяцев.       Он не смог пробудить в ней жажду к жизни!       Лаванда осталась той же хрупкой девочкой с размазанной по всему лицу тушью... На Тауэрском мосту.       Хотела умереть.       Просто, чтобы не мешаться под ногами.       Со своей глупой любовью.       Не давить на жалость. А погибнуть.       Так, как и полагалось всем гриффиндорцам.       Смело. В бою. Пусть и с самой собой.       Жаль, она так и не поняла.       Что погибнув, забрала с собой ещё одно сердце.       Которое работало теперь скорее по инерции.       Его. Германа. Сердце!       Сквозь муть. Слёз.       Он невидяще смотрел на бездыханное тело Лаванды...       И не верил. Просто не мог принять... Что она и впрямь выбрала смерть. А не жизнь.       Рона Уизли. А не его, Германа.       И надежда на лучшее, а вместе с ней и весь чёртов мир...       Рухнули. Навсегда.       Впереди только тьма. Слепая месть.       Холодная. Безжалостная.       Потому что последнее, что держало Германа в человеческом обличье... Умерло.       Вместе с Лавандой.       Чёртов Малфой!       Дьявол его забери!       Всё сложилось бы иначе, не будь этот ублюдок таким настырным!       Когда Герману рассказали причину, по которой Малфой не должен быть с Грейнджер... Когда продемонстрировали шарик с пророчеством из отдела Тайн.       Исполнение которого он должен был предотвратить любыми путями, не трогая при этом Драко.       Герман едва не зашёлся безумным смехом!       Ведь никому из кретинского рода Малфоев не приходило в голову жениться на грязнокровках!       Герман думал, что чёртов щенок наиграется и бросит Гермиону... Считал, что нет причин для излишней жестокости.       Он просто был человеком...       Людям свойственно ошибаться.       И больше. Герман не совершит ни одной, даже самой малой оплошности!       Грейнджер умрёт.       Медленно и мучительно.       Он, Герман, позаботится об этом!       Следующие – их дети. Которые не должны были родиться.       А Малфой будет страдать. Сходить с ума от горя, наблюдая, как его жизнь рушится.       Так же, как рухнула только что его, Германа, жизнь!        – Акцио, документы! – холодно произнес он.       Очень скоро сюда заявятся Авроры. И конечно, нельзя оставлять их совсем без улик!       Герман злобно усмехнулся.       И когда внушительная стопка таможенных отчётов приземлилась у его ног, коротким движением волшебной палочки он отправил её в комод, в котором Лаванда хранила дурацкие вырезки из газет и журналов.        – Понервничай, засранец! – рыкнул он, представляя какую истерику закатит Малфой, когда узнает...       Что и в его окружении может быть предатель.       Не говоря уж об Астории... Но её Герман припас на потом.       В качестве вишенки на торте.       Он быстро перебрал колдографии и, забрав те, что могли вызвать некоторые подозрения, вновь махнул палочкой.       Наложив на шкафчик мудреное скрывающее заклятие.       Поттер справится!... Герман почти улыбнулся. Зловеще.       Но что-то заставило его обернуться. Бросить прощальный взгляд на Лаванду...        – Я верну тебя... – горячечно прошептал он, опустившись на колени перед диваном. – Верну. Как только разберусь с ними!       Словно безумный. Герман оставил, кажется, миллион поцелуев на мертвой... Ледяной руке Лаванды.        – Я отомщу за тебя, – пообещал он.       И заметил.       Чёртову кружку с недопитым кофе. Так и оставшуюся стоять на подоконнике...       Как безмолвный укор для него.       И память.       О короткой. Но полной горечи жизни Лаванды.       Которую она так и не прожила до конца...        – Я люблю тебя, – против воли сорвалось с губ.       Взмах палочкой – и пепельница, полная окурков исчезла, будто её никогда и не было.       Ещё один – и комната закружилась перед глазами, а после Герман исчез, провожаемый только хлопком трансгрессии.