Аромат пионов

В Нью Йорке наступило очередное мирное утро. За окном вовсю раздавалась, казалось, непрекращающаяся стройка, сигналили машины, громко переговаривались между собой пешеходы. И среди всей этой какофонии звуков, лишь резкое дребезжание старого будильника имело значение для всклокоченного и так и не проспавшегося после допитой бутылки виски, одинокого журналиста. - Еще пять минут, - вялым движением, рука столкнула ускользающий прочь, тикающий и продолжающий звонить, предмет на пол, к доверху наполненной окурками пепельнице и стопке законченных колонок, выполненных под заказ для слишком уж обленившихся героев Гардиан. И им-то как раз он и обещал занести всю эту кипу к началу рабочего дня, до сдачи в печать... Выругавшись, довольно просто и незатейливо, обозвав все начальство ослами, а увешанных премиальными журналистов - "надоедливыми остолопами, что только и могут погонять новичками", он все же приподнялся с так и не разложенного дивана, неодобрительно оглядел бардак, царивший на тридцати двух квадратных метров его крохотной квартирки. И, отшвырнув в сторону пустой бумажный пакет, направился в сторону такой же микроскопической и узкой ванной, возлагая все надежды на наличие горячей воды, с коей на Манхеттене бывали частые перебои. Вода была. Теплые струи быстро согнали сонливость и тяжесть с слегка согнутых плечей, даря ощущение покоя. Постояв так несколько минут, наслаждаясь полноценным пробуждением, он наспех вытерся полотенцем, и, ладонью смахнув с зеркала капли, посмотрел на представшее взору отражение. Покрасневшие глаза, опущенные уголки губ, всклокоченные волосы... Вздох разочарования вырвался из сжатой грудной клетки. Нет, неужели это утро должно было чем-то отличаться от предыдущих? Рука потянулась к расческе именно в тот момент, когда телефон резко затрезвонил на всю квартиру. Плюс маленького помещения в том, что в любой момент можешь в один прыжок оказаться либо в гостиной либо в кухне, не прилагая при этом ровным счетом никаких усилий. И поэтому, когда звонок раздался во второй раз, рука быстро сдернула трубку, выпуская на волю недовольный голос начальника. - Уилл Грэм, где тебя носит?! Ты хоть представляешь, что у нас тут обычно творится в понедельник? Конечно представляешь, ты обычно это все и разруливаешь! Но тебя нет, а значит, вся работа на Зеллере и Прайсе, а ты знаешь как эти дебилы могут выводить из себя! Черт возьми, это не должно идти на этой странице! Слышишь, Грэм? Сейчас же чтобы был у меня! Резкий голос Джека Кроуфорда резко оборвался и по ушам неприятно резанул частые громкие гудки. И так ведь голова гудит... Уилл обреченно покачал головой, осознав, что теперь уж времени на то, чтобы причесаться, да и на то, чтобы нормально поесть, совсем не осталось. И, захватив несколько смятых долларов, застегнув у горла единственную более менее свежую рубашку и, поправив ремень брюк, направился к входной двери. Щелкнул замок, повернулся ключ, и только потом из-за порядком обшарпанной двери донеслось: - Черт возьми! Вновь раздалось скрежетание металла, скрип петель и звук торопливых шагов. Позабытые на полу статьи были грубо выхвачены из плена сигаретного пепла и засунуты в кожаную сумку, где им и было самое место. - Ну, теперь-то уже все, - окинув взглядом беспорядок в поисках еще чего-нибудь оставленного, произнес Грэм, и, услышав вдалеке характерный клаксон автобуса, поспешил поскорее выйти на улицу, дабы как можно раньше оказаться в главном здании Гардиан. Утренний Манхэттен был еще громче, чем казалось в квартире. Теперь гудки автомобилей и далекие полицейские сирены окружали его, и Уилл с удовольствием купался в этом скоростном водовороте жизни, чуть ли не вскидывая руки в приветствии такого многоликого города, ставшего пристанищем для бесконечного множества самых разных людей. И это было прекрасно - слышать вокруг разные акценты, видеть пестроту нарядов и чувствовать в воздухе смесь запахов из различных ресторанчиков, в которых уже было полно народу. И несмотря на крошечную зарплату, и совсем не роскошную квартиру, Уилл Грэм был полностью и безоговорочно убежден, что лучше Нью Йорка города было не сыскать... Ну разве что Париж. От воспоминаний о давно увиденной открытке в одном из офисов газеты, на душе всегда становилось почему-то тепло и спокойно, словно сама Эйфелева башня и аккуратные сады, подстриженные по европейским стандартам, способны были передать необычную атмосферу столицы Франции. И все же, ранее так мечтавший переехать в самое сердце Большого яблока Грэм уже мечтал о новом путешествии, второй месяц подряд упрашивая своего коллегу уступить возможность поехать в Европу с обещанием написать самую подробную статью о послевоенных европейцах, кровью и потом заслуживших свободу, теперь навсегда погрузившись в другой уклад жизни. Все это было так чуждо ему, американцу, не знавшему войны и видевшего ее лишь на кадрах хроники, или же в разделах Гардиан или же Таймс, когда еще было соревнование: "кто больше опубликует фотографий разрушенных городов". И теперь, теперь он мог наконец-то увидеть другую жизнь, почувствовать ее на кончиках пальцев и вдохнуть в себя, пропуская сквозь легкие, ровно так же, как и Нью Йорк, которым он уже весь прокоптился и пропах насквозь. - Вам ведь к Гардиан, - дернула его за рукав миловидная старушка в автобусе, с которой он часто пересекался на остановке. Поблагодарив женщину и ловко соскочив на сухой асфальт, Уилл поспешил к массивному серому зданию, возвышавшемуся над соседними малоэтажными домами, где, вскочив в переполненный лифт, наконец, добрался до нужного отдела, на ходу распрямляя листы с кое-где смазанным шрифтом дешевой печатной машинки. Трескотня станков и беспрестанно раздающийся звонок по крайней мере десяти телефонов уже не обескураживали, как когда-то, а лишь напоминали о том, где он и как попал в этот, казалось бы, недосягаемый мир почти что прямо с университетской скамьи магистратуры, где только и делали что пичкали обрывками чьих-то слов и травили рассудок выдержками чих-то "образцовых" статей. Но все это уже неважно, все то - прошлое, давно погребенное под кипой статей, что он написал одному из самых известных больших боссов печатного мира - Джеку Кроуфорду, несмотря на свое происхождение и все еще крепкие расовые предрассудки на юге, заполучившему пост одного из редакторов Гардиан. И, как бы безумно это не звучало, но спустя две недели, пришло письмо с приглашением на собеседование. Уилл усмехнулся собственным воспоминаниям, покрепче перехватывая сумку, проходя мимо ровных прямоугольников столов, кивая знакомым, хмурым уже с утра, лицам. Хотя нет, вот кто-то начал выбираться из-под завала каких-то документов, половину скидывая прямо в мусорное ведро, гордо вскидывая подбородок, словно бы означая собственную важность. - Джимми! - Грэм растянул губы в улыбке, протягивая ладонь для рукопожатия, после которого еще несколько секунд немели пальцы, - рад видеть тебя, дружище, как дела? - Шутишь? - фыркнул один из самых прибыльных журналистов, незаметно подсовывая в ладонь друга хрустящие доллары, - Джек уже загонял нас всех, никак, кажется, не может решить кого послать в Париж... Кажется, было сказано еще что-то, но Грэм больше не желал получать новую информацию. Во рту пересохло, а воротник вдруг стал давить на адамово яблоко. - Париж? - Он самый, парень, - ободряющий хлопок по плечу последовал сразу же за рукопожатием, - и... Даже не знаю как сказать, но... Я за тебя слово молвил. Уилл задержал дыхание, вглядываясь в зелено-серые глаза Прайса, пытаясь понять, шутил ли тот или был серьезен. Кажется, все-таки последнее, хотя бы судя по тому как в мягкой улыбке приподнялись уголки губ. - Меня посылают в Париж? - Ну, думаю, осталось к боссу сходить, - чрезвычайно заботливо, в то же время гордо заявил журналист, с опаской поглядывая на зашторенный кабинет, из которого доносилась беспрерывная ругань, - сейчас, отпустит Зеллера... И почему-то именно на этих словах дверь со стуком распахнулась, явив взорам покрасневшего журналиста, прижимавшего к груди свои полторы тысячи слов, словно мать свое дитя. - И чтобы я больше не получал повестки в суд из-за твоих заимствований, идиот! - громогласно раздалось следом, прежде чем в дверном проеме показался сам обладатель голоса. - Доброе утро, Джек, - поздоровались замершие у коллеги две журналистов. Прайс даже не успел спрятать купленные колонки, хотя, кажется, Кроуфорда это не особо заботило. - Грэм, зайди, - скомандовал он, и брюнет быстро заскочил в кабинет, успев поймать на себе завистливый взгляд Зеллера. Может, Париж не такое уж и гиблое дело..? Джек Кроуфорд, начальник целого отдела, родом из Балтимора, где наверняка бы не добился таких же высот, даже со своей хваткой, словно у бульдога, умел навести страху на кого угодно. Но Уилл никогда по-настоящему не боялся напускного гнева начальника, может оттого, что все же то, что они были из одного города, а кроме того, оба добились всего сами, не могло не укрепить отношения, а может, и только потому что Грэм никогда не бил кулаком в грудь и не собирался подсиживать начальство, что Кроуфорда очень даже устраивало. - Европа... Таймс будет делать о Вене целый выпуск. Кажется, кто-то еще хотел отправиться в Рим, но Париж наши придержали себе, - начал босс, проходя к столу, заваленному кипой бумаг, откидывая лощеными пальцами листки, исписанные вдоль и поперек убористым почерком. Но вот наконец, кажется, искомое нашлось - бледно-голубая папка с темным пятном штампа в углу легла в руку. Уилл сглотнул и постарался не радоваться раньше времени. Внутри все сжалось, словно у человека, стоящего на краю пропасти, и ему отчаянно хотелось зажмуриться, заткнуть уши и ждать момента, когда все это закончится, разрешится. - Думаю, ты можешь и справиться с этой задачей. В компании с Аланой даже повеселее будет? - Кроуфорд подмигнул смутившемуся от последнего замечания мужчине, все-таки протягивая конверт в трясущиеся от волнения руки, - я хочу увидеть на своем столе настоящую разруху, Грэм. Не подведи меня. Уилл почти не запомнил как вышел из кабинета, как прошел на свое рабочее место, попутно на автомате отвечая на поздравления команды, как отсидел положенные часы, отвечая на письма читателей своей колонки, коих было не так много. И только когда входная дверь в его крохотную квартирку захлопнулась, ознаменовав возвращение хозяина домой, тогда только он осознал, что через несколько дней отправится в совершенно неизведанный и чуждый его размеренному американскому взгляду мир. Сняв со шкафа чемодан и покидав туда пару рубашек, пиджаков и выглаженных штанов, Грэм самодовольно усмехнулся, ощущая насколько конверт с визой и разрешениями на репортаж, а также вложенными билетами на самолет будоражили кровь. И дело было даже не в чересчур романтизированной победе, не в руинах, все еще оставшихся на улицах величественных городов, а от смутного ощущения, что что-то знаменательное, способное перевернуть жизнь с ног на голову, должно было случиться с ним там. От этой мысли становилось одновременно не по себе и радостно, хоть Уилл и сам не мог ответить себе почему. Из окна попрежнему доносились звуки сирен и крикливых клаксонов, то и дело кто-то из соседей громко хлопал дверью или же начинал о чем-то спорить на множестве переплетенных меж собой языков. Но в темной квартире было тихо, ее хозяин, в который раз за вечер перечитывал написанное на бумаге, то и дело бросая быстрые взгляды на старую открытку с Эйфелевой башней, помятую по углам, с чересчур американским шрифтом, восклицавшем: "До встреч в Париже", и думал, представлял себе далекие сады, может, у Версаля, а может, где-то еще, на склонах Монмартра. И было далеко за полночь, хоть и надо было вставать рано, когда даже вечно бодрствующий Нью Йорк стал потише и ночной ветер перестал пахнуть смешением еды и бензина, Грэм, засыпая над письменным столом, услышал явственный и такой непривычный доселе аромат пионов.