Медленные шаги убивают мёртвые звуки тишины этой покинутой квартиры. Ступни хозяина смело перешагивают через порог, пальцы ослабляют хватку, и руки аккуратно ставят чемодан с рюкзаком на пол. Воздух в очень душном помещении почти что невыносимый. К сожалению, я забыл оставить хоть одну форточку открытой, и теперь придётся распахнуть все окна, существующие в доме. В доме, который ещё наивно не подозревает, с какой ношей внутри вернулся его никудышный хозяин после длительного отсутствия.
Я несколько раз чихнул от пыли, залёгшей на подоконниках и полках, и недовольно поморщился. Будучи человеком, который ненавидит мыть полы и вытирать пыль (да и прочую уборку), я удивился, что, не раздумывая, мои руки сами потянулись к ненавистной тряпке и взялись за не любимейшее дело. Но ведь кто, если не я? Да и от пыли могла начаться нежелательная аллергия.
После я, стараясь не о чём не думать, принял прохладный душ и завис там, похоже, на час. Наверное, я чувствовал, что вода помогает мне избавиться от всего того дерьма, что гложило меня изнутри. Я стоял под холодной струёй, закрывая глаза, и вслушивался в свои собственные удары сердца. Воспоминания захватывали моё уязвимое сознание, и я стискивал зубы до лёгкого скрипа. Каждый новый удар внутри грудной клетки становился медленнее и тяжелее. С каждой секундой я ощущал, как дышать становится труднее. И только мягкие звуки виолончели, эхом звучавшие у меня в голове, спасали меня от этого медленного угасания.
Я никогда в своей жизни не мог справиться с собственными слабостями. Не мог противостоять тяге курить, стремлению побеждать споры с подвохом и на слабо, попадаться на провокации или желанию любить. Я был уязвим со всех сторон, что неоднократно и причиняло мне проблемы. И теперь я жалел о том, что не натренировал себя, что до сих мне приходится платить за свои косяки, за грёбаные слабости, не пускающие покой в мои края.
Хотелось бы сказать себе, что надо забить, наплевать и забыть всё, но, нет: моему зависимому сердцу я не мог запретить остановиться. Остановиться мучить меня, думать, анализировать, болеть…
— Это я во всём виноват… — еле слышно прошептал я, сжимая мочалку в руках. Да… Виноват был один я, только я… Потому что поверил. Поверил ему.
Утром я встал с рассветом. И казалось, что проснулся я совсем иным человеком. С другим взглядом на вещи, с другим мышлением. Потому что боль вроде как меняет людей?
С таким осознанием я насыпал корм Хьюго, сварил себе кофе и собрался готовиться к встрече. Конечно, я до сих пор думал о том, что случилось… И понимал, что нихрена от этих мыслей мне не удастся избавиться. Сколько бы я не просил у высших сил. Боль преследовала меня, подобно сторожевому псу, и я вспомнил, что даже после развода мне не было так хуёво, как сейчас. По этой причине, прилетев на Родину, я договорился посетить герра Краузе на следующий день после приезда, ибо вчера догадывался, что воспоминания и обида будут преследовать меня. Да, я, блять, знал, что не забью и буду терзать себе этим мозги, поэтому спас себя от нежелательного одиночества. Мне правда надо было отвлечься — переключить внимание на что-то другое.
Напяливая тёмные капри, я невзначай взял мобильник в руки. Вчера я поставил его на беззвучный, чтобы входящие от согруппников меня не доставали. Эгоистично, да? Да начхать мне, мать вашу.
— Пять пропущенных от Флаке, семь от Тилля, семнадцать от продюсера и Шнайдера, одно смс от Оливера… — пробубнил я себе под нос, поглаживая Хью по мягкой серой шерстке. Котёнку очень понравился ковёр в моей комнате, и он охотно продрыхнул на нём всю ночь, не издав ни звука. — У нас сейчас жуткие проблемы… Рихард расстался с Линдой, и я собираюсь узнать у Круспе о том, что, чёрт подери, у вас там с ним произошло, из-за чего ты так эгоистично свалил. Тебе повезло, что больше планов у Якоба не намечалось, но он узнал про Краузе… Если что, я могу прикрыть тебя. Позвони… и проверь, блин, голосовую почту: продюсер совсем взбесился… — прочитал я вслух сообщение Оливера. Хм, вон оно как значит… Теперь наши знают, что я уехал с герром Краузе? Чёрт, ещё одни лишние проблемы. И откуда они пронюхали?
«Рихард расстался с Линдой».
И какого хрена
это должно меня ебать? Меня это ни коим хуем
не обязано касаться.
Кроме обиды и боли я начал чувствовать ещё и злость. Руки прямо чесались кого-нибудь отъебашить битой, а лучше чем-нибудь поострее… Чтобы кровь прямо-таки брызгала фонтаном, чтобы крики боли и ужаса ласкали мой слух, чтобы меня просили о пощаде… Вопрос только в том, кого именно отъебашить нужно было мне: любого кто попадётся или Рихарда?
Хьюго пришлось оставить дома, потому что это мелкое пушистое существо послало меня куда подальше, снова завалившись спать на моём оранжевом ковре. Мне пришлось тупо хмыкнуть, насыпать ему корма и отъебаться. А сидеть в одиночестве было не вариантом. Точнее худшим из всех вариантов.
Утреннее солнце ещё не успело нагреть землю, и вдыхать свежий прохладный воздух родного города было приятно до кончиков нервов. Людей на улицах было очень мало, магазины ещё не открыты. И с каждым пройденным шагом я чувствовал, как соскучился по этому дому, в котором вырос, по этому сухому ветру, сопровождавшему меня ещё с ранних лет. Но в то же время я осознавал внутри, как вся моя реальность изменила себя в корне. Я вроде был тем самым импульсивным раздолбаем с отвратительным характером, но теперь я ощущал, что хрень, которая произошла со мной недавно, нифига не испарится и останется со мной до самой ёбаной смерти. Мой взгляд на вещи стал до боли философским, хотя все эти анализы бытия никогда не были моим коньком. Чёрт, я слишком много думаю…
К герру Краузе я поехал на метро. Жаль, что у меня до сих пор нет тачки. Хотя бы стрёмной. Думаю, когда продюсер с ребятами приедут, то мы сможем обсудить это и другие вещи, которые можно будет купить на заслуженный гонорар. Смену апартаментов, например (хотя вряд ли я захочу менять свою любимую квартиру, о которой мечтал с двенадцати лет). Впрочем, об этом, считаю, продюсер и мои согруппники захотят поговорить в последнюю очередь после того, что я натворил. «Съебался во время важной вечеринки в родную страну с врагом, перед этим чуть не изнасиловав невесту нашего соло-гитариста, из-за чего с тем и поссорился…» — зашибитесь, мать вашу. При мысли о Линде меня даже слегка передёрнуло, а в голове так и вертелись мечты серийного маньяка. Да, когда я хоть на секунду вспоминал о ней, то превращался в Джеффри Дамера, мать его… Хотя… Он вроде гомиком был? Хах, вот блять, какая, сука, ирония!
О Рихарде думать было ещё хуже.
С яростными размышлениями, внутри примерив маски Теда Банди, Джона Гейси, нашего Георга Кролла и чёртова Фиша, я добрался до адреса, который дал мне вчера тот очкарик — прислуга Краузе.
Дом с табличкой, характерной местности ей штрассе по плану должен был принадлежать Герру, если бы не был таким бедным и скромным. На минутку, задумавшись, я даже остановился перед дряхлым зданием с недоумённым выражением ебалета. А когда деревянная дверь приоткрылась и оттуда показалась знакомая рожа с очками на бледно-красном лице, то я понял, что мои аргументированные сомнения испарились — да, это точно тот дом.
— Герр тебя ждёт, — нелепо усмехнувшись, обратился ко мне очкарик. Его очень тонкие ноги облегали узкачи, похожие на женские лосины. Я еле сдержал смешок от такой картины.
— Ага, спасибо. Клёвые штаны, кстати, — ответил я дрыщу, улыбаясь. Он недоумённо на меня покосился, но вслух уже больше ничего не произнёс.
Краузе сидел на диване с бокалом какой-то алкашки в руках. По дому носились какие-то люди в одежде, испачканной краской — рабочие, наверное. Я, оглядев старое помещение, присел напротив мужчины.
— Не думал, что вы винтаж любите, — отметил я, так же разглядывая грязные обои.
— Это мой старый дом, в котором я жил ещё тогда, когда у меня была семья, — мягким голосом ответил Краузе. Его глаза невольно потеплели от различных воспоминаний, когда он протянул руку к рамке с черно-белой фотографией к себе. — Тут много родного и близкого. Того, чего я не мог найти ни в одном городе Америки. Здесь прошло моё детство, юность и молодость… А теперь этот дом всего лишь призрак, в нём нет семьи, — мужчина тяжело вздохнул. Я на какое-то мгновение стал понимать, о чём он говорит. Так было и с моей квартирой — кем бы я там не стал, она всё равно останется для меня настоящим домом, и никакой шикарный особняк мне её не заменит. Поэтому я уже во второй раз сказал себе, что менять место жительства не собираюсь.
— Вы уже решили, когда навестите дочь? — поправив фенечку, подаренную Ральфом, спросил я. Да, кстати, надо связаться с этим добрым малым.
— Она узнала о моём приезде. Наверное, тётушка проболталась, — мужчина скривил губы и перевёл взгляд на меня. — А ты так и не сказал мне, почему решил так внезапно уехать… Проблемы на личном фронте? — уголки его губ приподнялись — мужчина мягко улыбнулся.
— И да, и нет, и наверное — хер поймешь… — я уже чувствовал, что мне хочется кому-то выговориться и не держать все свои проблемы внутри, хотя обсуждать с кем именно происходят мои грёбаные интрижки, которые ни с одной тёлкой бы у меня не были, было бы стрёмно.
— В молодости всегда всё кажется катастрофой, так что это нормально, если ты сконфужен, — Краузе чиркнул зажигалкой и пустил дым, протягивая мне свои дорогущие папиросы. — А что? Твоя прям такая уж стерва?
— Не стерва, но с головой точно что-то не так, — раздражённый к той особе, о ком идёт речь, пробормотал я, затягиваясь предложенным куревом. А ничего так на вкус.
— Интриганка? — насмешливо усмехнулся мужчина, пуская дым.
— Хах, ещё какая… — «Какой, блять…» Я горько усмехнулся, представляя, что реально говорю о девушке в лице Круспе. — Провокаторша, мать её…
— Значит, тебе точно не скучно живётся, — всё это время с губ мужчины не сходила добрая улыбка. Похоже, он реально заинтересовался этим разговором и был полностью готов выслушать всю ту хуйню, о которой я ему расскажу. — Сколько встречаетесь?
— Нисколько, но общаемся уже с апреля.
— Значит точно интриганка, если до сих пор вы не были официально вместе… Красивая?
— Ну да, вроде… — я пожал плечами, вспоминая черты лица Рихарда. А потом торс, а потом… блять.
— Интересно… — Краузе хитро усмехнулся. — Не выдержал её очередной игры? Или… что-то произошло?
— Эти её чёртовы игры меня скоро до шизофрении доведут. А на этот раз она мне не поверила, хотя я был не виноват, — ответил я, стараясь исключить из речи мат и более углублённые подробности.
— Может, на то были веские причины? — мужчина погасил папиросу об пепельницу, снова переводя на меня внимательный взгляд. Кажется, что сюда я пришёл, чтобы отвлечься от мыслей о Круспе, а на самом деле мне надо было с кем-то об этом же поговорить. Хрен его, всё равно я задолбался держать всё это дерьмо за замком.
— Может и были, но блять… — казалось, что все слова слетают у меня с языка. — Самое ужасное, что он мог такое обо мне подумать. Мне хочется его убить от одной мысли, что он смог поверить этой блин…, а мне поверить он не смог… И всё, что касается его кажется слишком трудным и невозможным. Понимаете, он как… Как наркотик. Он сносит мне крышу и мне хочется всё больше и больше. Я не могу запретить и сказать себе — нет, хорош, чувак, пора остановиться! Он творит со мной такие вещи, что я забываю все обещания, которые себе давал. Я поддаюсь, как ёбаный слабак, и… — кажется, что я только сейчас понял, что меня понесло не туда, и я стал говорить слишком много лишнего…
Слишком много.
— Хм… — насмешливо хмыкнул Краузе в ответ, сощурив глаза, которые с хитростью и иронией наблюдали за мной. Я напрягся. Чёрт, я потерял контроль над речью и проболтался. Да, какой же я сука молодец… — Вон оно как значит… — он лукаво улыбнулся, разглядывая меня с ног до головы. Блядь. — Так у тебя, оказывается, не всё так просто…
— Ну, вы это… не подумайте… Я там не педик какой-нибудь, — я зажестикулировал. Ну да, я ж не гей. Кстати.
— Но с ума ты сходишь по парню, — развёл руками мужчина.
— Я сам себя за это ненавижу, — я провёл ладонью по лбу, слегка потирая кожу.
— Не стоит, — Краузе поудобнее устроился на мягком сиденье. — Это нормально, Пауль, — он серьёзно сверкнул глазами. — Нормально, если это «он», а не «она»… — будто пытаясь меня убедить в чём-то, кивнул мужчина.
— А вот мне кажется всё наоборот: если бы это была девушка, то всё могло бы быть намного проще, а здесь… — я начал чувствовать, что краснею, что мне стыдно говорить о том, что это якобы «он», а не «она», как принято.
— Поверь, в своей жизни я много чего насмотрелся и могу точно сказать, что гомосексуализм — это не болезнь. И это точно уж не то, чего надо стыдиться. У меня были такие товарищи — прекрасные позитивные люди, и по мальчикам. Но это нисколько не портит их хорошие качества, так что…
— Да я тоже не считаю это болезнью, но будь на его месте какой-нибудь другой парень, то, наверное, мне бы тоже было легче. А он… Он другой, понимаете, не такой как все. Странный, уёбишный и самый, блять, удивительный мудак на этом чёртовом свете, которого я когда-либо видел, — кажется, что последние слова я буквально воскликнул, чем вызвал лёгкий смех герра Краузе.
— Хахах… Пауль, тебе кто-нибудь говорил, что ты очень оригинально говоришь о своей любви?
— Это не любовь, это хрен поймёшь чё за хуйня, — я даже немного встрял. Что-что, а вот Рихарда я точно не любил. Вообще-то.
— Да, любовь — это именно та самая хуйня, которую хрен поймёшь, — раздвигая руками в стороны, Краузе усмехнулся. Я приподнял одну бровь, услышав с уст мужчины мат в первый раз.
— Я не верю во всю эту херь, а если эта хуё-любовь даже и существует, то точно не рядом со мной. И точно не между мной и ним.
— Как скажешь, боец, но ты говоришь о нём так, будто он поменял тебя, — Краузе в очередной раз затянулся, улавливая мой взгляд. — А это равносильно любви, которую ты так ненавидишь, — добрая улыбка мужчины сопроводила сказанные им слова.
Домой я вернулся только вечером. Целый день мы с Краузе копались в старом барахле на чердаке его дома. Мужчина показывал мне различные раритетные штучки, которые остались от его отца. Пыльное ружьё ещё со времён Второй мировой, патроны к которому уже давно перестали продавать, деревянные часы с кукушкой, со сломанным внутренним двигателем, картины, пахнущие временем… Хозяин всего этого рассказывал мне истории, связанные с той или иной стариной интересной вещью. Это как-то отвлекало меня от лишних мыслей и занимало собой всё моё внимание.
Провожая меня до ворот, мужчина даже вручил мне игрушечный револьвер, с которым игрался, будучи ещё мальчишкой. Я горячо поблагодарил его за такой забавный подарок, за гостеприимство и за моё хорошо проведённое с ним время. Чем больше я узнавал этого человека, тем больше мне нравилось его общество. Я даже вроде как зауважал его, хотя не думал, что когда-нибудь смогу сделать это после его истории с продюсером.
Дома меня ждал лениво лежащий мистер Хью, пустые миски и разодранные обои в моей комнате. Последнее меня нисколько не тронуло, ибо обои, разрисованные мною цветным баллончиком ещё давно, были и до этого не ахти. Так что я не стал ворчать на своего маленького проказливого дружка за то, что он внёс мини-мемориальный уголок в моём, а значит и его, доме. За эстетикой мы как бы не стремимся.
Следующие дни проходили на похуй. Я целыми днями валялся дома вместе с Хью и ел попкорн, запивая пивом и затягиваясь красными Мальборо. Изредка приходилось отвечать на звонки согруппников, пытаясь не вслушиваться в их недоумённые и возмущённые возгласы. И ведь не я же глотку разрываю, когда ору, как херосигнализация, — значит и париться не мне. Мои похуистичные взгляды на ситуацию объяснялись тем, что я, наконец-то, переключился на «режим запоя». Такой режим включается тогда, когда мне или хуёво, или когда терять нечего. В моём случае было и то, и другое. Не хотелось думать о чём-то сложном и заебущем, было плевать на свой внешний вид, и ходил я в одних шортах с широкими карманами, набитыми табаком. Я полностью ушёл в мир кокаина, бухла и жрачки — и мне в нём, черт подери, было в самый раз. Хотелось отдохнуть от тура, поездок и общения с кем-либо в целом. Крики продюсера и согруппников по телефону, смс-ки Оливера и редкие звонки от герра Краузе — не в счёт. Под кокаином мои чувства даже слегка притупились, и перед товарищами мне было не стыдно. «Какой ты эгоист, Пауль! Как у тебя совести хватило уехать с герром Краузе после того, как ты пристал к невесте Рихарда, какой бы подлой не была она. Мы не виним тебя, но какого хера? Объяснись и позвони. Хайко, перестань быть таким отморозком!..»
— Пауль, какой же ты мудак и эгоист! Бедняжка Линда! Как ты мог! — размахивая купюрой, через которую я нюхал кокс, передразнивал я согруппников. Хью только странно косился на моё актёрство, морща маленький нос. Я усмехнулся: наверное, сейчас я не в самом лучшем психическом или физическом состоянии. Ну и ладно, это так страшно? В зеркало я видел лохматого и болезненно бледного парнишку в полосатых шортах и тёмными кругами под глазами, который каждый день глотает пиво вместе с коксом и врубает тяжеляк на всю громкость, от чего все соседи стучат по трубам. М-да, этот чувак из зеркала выглядит хуёво. Неужели, я в депрессии из-за какой-то бурды? — Нет, конечно же нет! Мы ведь просто развлекаемся? Да, дружок? — я подсыпал котёнку ещё корма, включив музыку ещё громче и завалившись на диван, и на кучу из бутылок из-под пива вместе с ним.
Такое происходило почти что неделю (если мой объёбанный кокаином мозг мне не пиздит), а группа оповестила меня (вместе с матами и криками), что приедет послезавтра. Плевать. Что нового я услышу, кроме того, какой я «подлый отморозок»?
Оливер всё это время писал мне сообщения, но ни разу не звонил. И благодаря ему я узнал много чего нового. Линда, оказывается, залетела не от Круспе и даже не от того стрёмного бугая, а от какого-то, так называемого, Роберта. Они расстались, и Рихард теперь знает, что нихера я не собирался насиловать эту венерическую шалаву.
Ну да, ну да, только дошло, Круспе?
Впрочем, к этому времени это известие не вызывало у меня даже малейшего смешка. Мой режим запоя усиленно продолжался и сносно мне в этом помогал. Я жил в мире, состоящем из бухла, табака, дешёвой жратвы и наркоты. И выбираться тупо не хотелось. Ну не хотелось и всё блять. Кому какая, драть вас за ногу, разница? Кокс я и в пятнадцать нюхал.
Примерно в четыре или пять часов — хрен это время поймёшь — кто-то позвонил в дверь. На мгновение я даже напрягся, но всё же пошёл открывать. Терять было всё равно нечего.
К великому облегчению и недоумению, ко мне пришёл почтальон. Тот самый почтальон, который приносил мне красные подарочки от Лиса.
— Ну, здравствуйте, — почтальон кашлянул, оглядев меня с ног до головы, при этом придирчиво вглядываясь. Наверное, выгляжу я настолько хреново, что…
— Да, давно не виделись… — я почесал сонный глаз, теребя светлую макушку. Почтальон закатил глаза, похоже, окончательно узнав меня.
— Вам тут прислали… Ещё одну… — он протянул среднюю размером красную коробку. — Похоже, кто-то знает, что вы любите красный цвет, — он хмуро съязвил.
— Что? А, да, люблю красный… — я уже с утра переборщил с выпивкой, и его слова звучали как-то отдалённо. Но я почему-то сразу узнал его. Может потому, что это его вечно недовольное ебало такое запоминающееся?
Почтальон, сжав губы, протянул мне блокнот, где я должен был расписаться, а после, брезгливо поморщившись, быстро умчался по ступенькам вниз. Ну и пох, козлина ты эдакая. Зачем смотреть на меня так, будто я враг нации? Подумаешь, перегаром валит…
Вернувшись в гостиную, пропахшую дешёвым пивом и терпким табаком, я сел на пол, не обращая внимания на срач посреди всего этого убожества в лице моей квартиры. Себя-то лень в порядок приводить, не то что уборку делать, хуле.
Быстро разобравшись с упаковкой, я, хрустя попкорном, вынул из коробки книгу и письмо. Пробежав глазами по лицевой стороне небольшой и белой книги, я сразу узнал этот знакомый ещё с раннего детства рисунок: мальчик, яркие звёзды и планета. «Маленький принц» Сент-Экзюпери была моей одной из самых любимых сказок в детстве. Помню, как мама приносила домой много разных книг, одалживая их у одного доброго герра, живущего напротив нас. Я в малом возрасте читать не особо любил, и больше меня интересовало, как отмудачить соседских пацанов с района за то, что они обзывали меня «мелким» или «кнопкой». Благо, сейчас я не страдаю этим комплексом Наполеона и всем доволен, но вот в шесть лет, думаю, такого рода проблемы кажутся уровня масштабного. Однако когда мама сказала мне, что вот, мол, видишь сколько интересных книг, почитай их и перестань уже намазывать клеем стулья своих одноклассников и строгих учителей, мне с огромным нежеланием пришлось взять в руки эти ненужные горстки томов из бумаги и выбрать себе что-то более подходящее. «Маленький принц» привлёк меня яркими и забавными иллюстрациями, а другие книги были без картинок, оттого-то и казались менее привлекательными. Не скажу, что мне сразу вот так вот захотелось прочитать от форзаца до конца, нет. Сначала читалось с ленью, отрывками, затем, главами вперемешку. Через год я уже перечитал эту сказку несколько раз, но мне всё равно не хватало. Школьная программа меня отпугивала, и кроме принца я так и ничего не захотел читать. До того момента, когда я познакомился с жуткими сказками братьев Гримм. Но Маленький принц долго не отпускал мое детское сердце: книга всегда лежала в моем портфеле и расставаться с ней я ну никак не хотел. Чем она мне так нравилась? Не знаю. Может, в ней было что-то такое необычное и светлое? В любом из вариантов, она была мне незаменимым талисманом и вызывала родные и нежные чувства у меня внутри. Сейчас этот талисман находится в родительском доме вместе со всеми моими детскими игрушками на старой деревянной полке прошлого столетия. Я забыл о ней тогда, когда повзрослел и различные сказки с плюшевыми мишками сменились алкоголем и симпатичными девчонками. Да, сейчас это звучит даже грустно…
Я пальцем провёл по обложке книги. Этот Лис точно меня знает, и точно давно, раз в курсе про маленького принца. Я ностальгически улыбнулся. Как же время всё меняет…
Звук сигнала входящего сообщения вывел меня из размышлений.
«Знаю, я не вправе тебе писать, но мне так хреново от того, что я сделал. Ты прав — я мудак, и сам себя ненавижу. Простишь ли ты меня или нет — твоё право. Виноват во всём я один, и я это понимаю.» — отправитель: Ёбаный Вампир.
Рихарду я, естественно, не ответил. Во-первых, впадлу. Во-вторых, простить? Ну, прощу, а дальше?
А дальше ничего — то есть совсем ничего. Мне даже не хочется думать, что там с нами будет дальше, поэтому и отвечать нечего.
Я перевёл взгляд на письмо из коробки. На белом конверте тем же самым красивым женским почерком было написано: «Принцу».
Принцу?
«Наверное, ты сконфужен. Прости, не хотелось мне тебя спугнуть. Ты меня совсем не помнишь, но мы виделись. Очень-очень давно. Ты мне очень помог тогда. И я буду благодарить тебя всю жизнь. Эти небольшие подарочки — малость, которую я могу для тебя сделать. Знай, что ты очень мне дорог, мой маленький чудесный друг. От: Лиса».
Я несколько раз перечитал это письма от Лиса, но начитаться так и не мог. Очень-очень давно я разве помогал кому-то? Бабушку перевёл через дорогу или чью-то собаку спас? Хрен его… Вся ситуация казалась мне такой странной, что я не знал, как на неё реагировать. Хотя, конечно, во всём этом было что-то до боли приятное и светлое. Загадочное письмо от человека, которому я когда-то помог — оно не могло меня не радовать. Кого бы ни порадовало?
Правда, ирония была в том, что Лис — один из персонажей «Маленького принца». А на конверте было написано, что письмо предназначено самому принцу. То есть, если я правильно докуриваю, принц — это не кто иной, как я сам?
***
— Да, тур был очень выматывающим… — я заканчивал своё повествование, потягивая мало градусное пиво. Ральф хороший собеседник, — в который раз убедился я. Он очень внимательно впитывал всё, что я ему рассказывал и был очень рад, когда я позвонил ему. Вообще связаться с ним — было хорошей идеей. Ибо с каждодневным домашним запоем надо было заканчивать — мало ли, может, как в прошлом году опять получится… Я тогда кокаином чуть не передознулся, но всё, к счастью, обошлось. По приглашению Ральфа я пришёл к нему домой, где он жил со своей матерью. Хозяин встретил меня один, без своей любимой родительницы, потому что та уехала на время к сестре.
Интерьер дома Ральфа мне, в целом, понравился. Всё было в очень спокойных и пастельных тонах, аккуратно, убрано и пахло домашней выпечкой. Чем-то этот дом даже напоминал мне дом моих родителей. Но вряд ли бы я хотел, чтобы и в моей собственной квартире всё было в подобном стиле. Слишком… консервативно и сдержанно, что ли…
— Это хорошо, что у вас всё так удачно прошло. А-то обычно пробиться трудно, — Ральф покачал головой, наблюдая, как я пью уже вторую банку пива. Сам он сказал, что ни пьёт, ни курит и что у него вообще нет вредных привычек. Похвально, конечно. Я этим точно похвастаться никогда не мог.
— Ага, америкосы — жуткие скептики, — я остановил взгляд на Ральфе. — А ты чего это в фартуке?
— Упс, я ж забыл. Там у меня в духовке пирог, — протараторил он и быстро умчался на кухню.
Я только усмехнулся. Мне почему-то не переставало казаться, что Ральф смущается меня. Я бы не сказал, что он был напряжён или зажат в общении, нет. Далеко нет. Он очень отзывчиво поддерживал со мной любой диалог, был гостеприимным хозяином и реально был рад меня видеть — ему даже новый цвет моих волос позабавил. Однако его странные нервные замашки не могли ускользнуть от моего, хоть и нетрезвого, но наблюдения.
— Блин, сгорело всё, — Ральф вернулся через несколько минут, уже без того жёлтого мамского фартука, но с недовольной миной на лице. — Ты уж прости, надо что-то другое в холодильнике искать.
— Да ладно, не парься. Мне вот пиво в самый раз, — я улыбнулся и выпил ещё. — А ты вообще… Готовить типа хорошо умеешь?
— Ну да, мать научила, — он пожал плечами и поправил русые волосы.
— Везёт, я вот вообще в готовке хреново разбираюсь. Ну максимум, макароны сварить смогу, а так — нет, — я иронично усмехнулся, улавливая понимающий взгляд Ральфа.
— Наверное, для этого существуют жены, — парень насмешливо улыбнулся.
— Не, с жён меня точно хватит, — мрачная ухмылка украсила мои губы. Я прищурился.
— А чего это так? — Ральф расстегнул верхние пуговицы на своей бирюзовой рубашке и внимательно оглядел меня.
— Да была у меня жена, но потом как-то не сложилось, — я в первый раз почувствовал, что мне легко говорить о своей бывшей жене. Я больше не чувствовал той самой пустоты, которая появилась с момента нашего развода. Может потому, что теперь внутри меня сидела совсем иная боль, из-за другого человека? — Я в свои двадцать точно уж не был готов к семейной жизни. Жена постоянно истерила по этому поводу, и со временем это, естественно, надоело. Всегда ненавидел, когда меня отчитывают или лишают свободы, поэтому я проводил время, где угораздит — у друзей, в барах, борделях и кабаках, но только не в собственном доме. Неудивительно, что это привело к разводу. Любая бы ушла… — воспоминания пятилетней давности всё всплывали и всплывали. Я бы не сказал, что они были неприятны и причиняли мне боль — нет. Все, что я испытывал, когда вспоминал жену, была вина. Я просто чувствовал себя виноватым перед ней за то, что так с ней поступил. Внимательный и любящий муж — это точно не про меня.
— Извини за вопрос: ты жалеешь, что так вышло? — осторожно спросил меня Ральф. Я усмехнулся:
— Нет, не жалею, но чувствую себя виноватым. Она ведь хотела семью, детей… А я даже не мог определиться, нужен мне этот брак или нет. Я ни в чём не был до конца уверен, кроме того, что хотел быть свободным.
— Но ты ведь любил её?
— Не знаю… Если бы любил, то точно не позволил уйти, а я отпустил её.
***
Летние сумерки с каждой секундой захватывали этот город. Земля со временем остывала, воздух становился прохладней. Ральф настоял на том, чтобы проводить меня до дома, и я был не против.
Неспешные шаги вместе с незамысловатой беседой на различные темы — возможно, это то, что мне нужно было в этот вечер. Отвлечённые мысли способствовали моему приближающемуся внутреннему покою, в котором нет места для тревог и болезненных воспоминаний. И мне даже на одно мгновение показалось, что не всё так хуёво как казалось сначала. Жизнь — это долгая и сумасшедшая штука. И думаю, она подарит новое событие, которые вмиг затмит всё то, что камнем лежало сейчас у меня внутри. Да, блять, нехрен мне париться, у меня ещё всё впереди. Впереди моя светлая и счастливая жизнь, где не будет боли, не будет ошибок и не будет Рих…
Остановившись у ступеней подъезда, мы с Ральфом замерли. Замерло и моё тяжёлое дыхание.
Какого хрена?
Мой взгляд притянула фигура, стоящая у входа моего подъезда, которая затягивалась сигаретами с ароматом кальяна. Я мог почувствовать этот знакомый сладкий запах, перемешанный с табаком, находившись от него за три метра. Вампир в этих берлинских сумерках выглядел очень нервным и мрачным. Его напряжённый взгляд не оставлял меня ни на одну секунду без внимания. Рихард смотрел на меня с виной, болью, страхом и нежностью.
Секунда удивления прошла, и внутри меня постепенно, но заметно и ощутимо стала расти хладнокровная злость. Приехал, падла.
— Привет, ты, кажется, Рихард? — Ральф, не заметив наших с Рихардом огненных взглядов, обращённых на друг друга, прищурился и, улыбнувшись Круспе, стал подходить к нему.
— Да, а ты — Ральф, если не ошибаюсь? — Рихард как-то зло ухмыльнулся, пожимая руку Ральфа, и снова перевёл взгляд на меня.
— Да, точно, — русый парень отошёл от Круспе и, видимо, почувствовав между нами что-то неладное, повернулся ко мне. Я ощущал, что мои истинные эмоции сейчас плотно спрятаны за холодной маской, которая вмиг появилась у меня на лице.
— Ральф, может, зайдёшь? Я ж тебе хотел показать коллекцию нунчаков, — удивительно для себя, спокойным тоном проговорил я, ступая по ступенькам и достигая входа в подъезд. Круспе внимательно следил за положением моих рук, отчего я почему-то сразу засунул их в карманы тёмно-зелёных шорт.
— Ну, можно, — голос русого заметно притих. Сам он смущённо опустил голову, теребя светлую макушку.
— Тогда погнали, — игнорируя рядом стоящего Рихарда, я бодро улыбнулся и поспешил зайти в подъезд, но остановился, откликнувшись на голос Ральфа:
— Пауль… А, ну, Рихард с нами пойдёт или…? — «Или, блять, ему нехуй вообще появляться в твоей жизни». Мой холодный взгляд скользнул по лицу Круспе, остановившись на секунду. Сейчас мне казалось, что моё положение выигрышнее, и я могу глумиться над этим мудаком сколько моей поганой душонке влезет. Поэтому, презрительно ухмыльнувшись, я ответил:
— Ладно, пусть пиздует с нами.
