Du Riechst So Gut (Take me forever...)

После того, как мы вышли из дешёвого, но довольно-таки приятного кафе, находившегося рядом с пляжем, Тилль нашёл какую-то беседку, которую мы сначала не заметили, наверное потому, что она спряталась за многочисленными пальмами. И решили оставшееся время провести в ней, так как всем всё равно не хотелось возвращаться в душный отель. Солнце немного успокоилось и перестало жарить людей на земле. Сколько всего коктейлей я выпил за сегодня? Штук восемь точно, и представьте, ни в одном из них не было и намёка на алкоголь, но это нисколько не меняет положение — я просто с ног сваливался, подобно пьянице. — Что делать будем? — спросил я парней в плавках, которые, как я вижу, желанием одеться не горели. Да и я от них ничем не отличался, но у меня хотя бы не такие короткие, больше напоминающие трусы, плавки, как у Шнайдера. И с чего он взял, что это красиво? Стринги бы ещё напялил, всем на радость. — Может, ещё прогуляемся? — Оливер начал класть собранные с берега разноцветные ракушки в мешочек. Наверное, поделки какие-нибудь из них сделает. Рихард сидел с пофигистичным выражением лица и смотрел куда-то вбок. — Не-ет, скучно, — Шнайдер стал копаться в своём коричневом рюкзаке. — А! У меня есть идея! — все даже с каким-то сочувствием взглянули на ударника, уже готовясь к очередному взрыву под названием «новая ахуительная идея Шнайдера». — Так мазилы, а может в карты, а? Ребята выдохнули с облегчением и сразу же, не ломаясь, поддержали заманчивую идею носатого. А я вот не знал, как к этому относиться, потому что, с одной стороны я всегда любил азартничать и играть в щекотливые игрушки, но поменявшееся с покер-фейса на хитрожопо-фейс лицо Круспе, заставило меня несколько раз задуматься о последствиях подобного развлечения. — А давайте на желания… — мне стало не по себе от такого предложения Круспе, по той причине, что он на пару с барабанщиком сразу же стал посылать мне озорные, полные коварных планов, взгляды. Что они, блять, задумали?! — Ха, как же без этого? — Шнайдер поддержал идею Рихарда, а я показал фак в ответ его улыбке. И будь проклята моя пылающая задница, но я согласился. Кудрявый картёжник ловко раздал карты каждому игроку, которые еще не успели понять, на какой пиздец они тем самым подписались. А я уже весь вспотел от волнения. — Итак, кто проигрывает, тот исполняет желания победителя, а затем вылетает из игры. И так далее, пока не останутся два игрока, чья победа решит всё. И каждый из проигравших будет выполнять его два, нет, лучше три желания, — ударник начал объяснять хуй откуда взявшиеся правила. — Но если останемся мы с тобой, то это определит, кому достанется Ландерс, — последние слова ударника, к моему несчастью, были адресованы Круспе. — А я уж думал, что ты не предложишь… — я видел, что эти двое уже совсем серьезно настроились на свою ёбанную победу. Блять, как же меня заебало это долбанное соревнование двух самцов! Игра началась, мать её. И мне просто нельзя проиграть. — Чёрт… — пронёсся стон разочарования с уст Линдеманна во время разгара игры. Тилль был первым, кто вылетел с начальной партии, а Оливер победителем в первом этапе игры. На первый раз мне повезло. — Ну, загадывай, — безнадежно протянул вокалист, оттягивая тёмные волосы назад. М-да, проиграть в первой партии — весьма неприятно, но мне пока не о чём беспокоиться, я ведь всегда хорошо дружил с картами. — Залезь на пальму, — в легкой полуулыбке Оливер посмотрел на недовольное лицо Тилля. Однако хорошо он придумал… — А что-нибудь более нормальное ты придумать в своей лысой башке не мог? — остальные начали подхихикивать над двумя самыми крупными людьми в нашей компашке. — Выполняй, раз сказали, — издевательски выдал Шнай, и возмущенный вокалист, кажется, смирился с таким развитием событий, конечно же, будучи не особо ему рад. Он раздражительно сдул спавший локон со лба и подошёл к стоявшей рядом пальме, оценивая высоту и посылая про себя всё к чертям. И я полностью уверен, что к этому матерному списку, состоящему из проклятий, наши имена относились в первую очередь. Тилль, не меняя лица, попытался сделать что-то вроде попытки карабканья, по шершавой коре тропического дерева. По сравнению с другими, пальма, которую выбрал вокалист, была не очень высокой, от силы метра три, поэтому мы больше наблюдали за зрелищем с забавой, нежели с беспокойством. Тилль забравшись по стволу всего на метр, остановился, обхватив его руками и ногами, тем самым, обретая смешное положение тела. — Лезь, моя обезьянка, я за тебя болею! — начал подбадривать его Шнай, естественно, не добившись желаемого «спасибо», а только получив очередной посыл на три анатомические буквы от задыхающегося из-за карабканья вокалиста. Линдеманн поднялся ещё на один метр и, дотянувшись до листьев, стал спускаться из-за боязни возможного падения вниз, попутно сорвав пучок листвы, как трофей. Не произнося ни слова, он швырнул нам колкие листья. — Ну, как живётся обезьянам? — Тилль как-то странно усмехнулся реплике ударника и направился в сторону берега. Все, немного удивившись его странному поведению, пожали плечами и, хмыкнув, решили продолжить игру уже без Линдеманна. — У меня был туз, это ты блефуешь, — возмущался Флаке нечестной игре Шнайдера. — Ой, давай не жри мне мозги, ты проиграл, просто не хочешь мне желание выполнять, — начал отделываться Дум в ответ восставшему на сторону справедливости очкарику. — Так нечестно, ты карту поменял! — Давай ты свои косяки мне приписывать не будешь, я чист вообще-то. А ты вот — нарушаешь правила, споря с победителем. — Тварюга ты эдакая… — сквозь зубы прошипел Флаке и, прихватив шорты, быстрыми шагами ушёл с беседки. Мы все бросили укоризненный взгляд на виноватого ударника, на что тот только ответил: — Ой, да извинюсь я перед ним, потом только. В следующей партии, я чуть не проиграл, но к счастью, у Шнайдера не осталось козырных карт, и после случая с клавишником, мы очень внимательно следили за его действиями и халтурить он уже не смог, как бы ему там не хотелось. — Нет… Только не это… — мы с иронией наблюдали за этой трогательной картиной. Шнайдер очень болезненно переносил свой первый, за все время как я помню, проигрыш. Он, убитый такой трагедией, даже не остался присутствовать на кульминации игры, которую же сам заварил. Оранжевые плавки скрылись с поля дозволенного зрения, и нас осталось только трое. Предпоследняя партия прошла довольно спокойно, так как не было ни нытья, ни пошлых шуток, ни ворчанья — они все исчезли по мере ухода наших, обиженных игрой, согруппников. О нет... На этот раз Оливер проиграл… — Что сделать-то? — непринужденно спросил меня басист. — Вон, видишь ту тёлку? — я головой указал в сторону пляжа. — С огромным бюстом, что ли? — Да, шатенка в синем бикини. Подкати к ней и скажи: «твои губы подобны нежным лепесткам душистых роз», и… Короче напизди всякой романтики, ты же умеешь, когда надо, — я хихикнул. Парень сначала нахмурился, но затем, согласившись, отправился выполнять моё желание, теребя макушку, на которой уже начали появляться волосы. Действительно, отрастил бы себе волосы, ему так лучше было бы. Мы с Рихардом остались только одни. — Видишь, что-то говорит ей, — Круспе внимательно посмотрел на парочку. — Ага, я специально ему такое желание загадал, чтобы он хотя бы с кем-нибудь познакомился, — я видел, как Оливер делает девушке какие-то комплименты, со свойственным ему, спокойным лицом, а она заинтересовано рассматривает его длинное тело. — Похоже, они друг другу понравились, — сказал Круспе, провожая взглядом удаляющуюся пару молодых людей. М-да, Олли своей скромностью внушает доверие девичьим сердцам. После того, как они скрылись из виду, повисла неловкая тишина. — Губы, подобные нежным лепесткам роз, значит? — я повернулся внезапно прозвучавшему вопросу. — Да это я так… — Сыграем дальше? – я матернулся про себя при этом вопросе. — Ну… ладно… Последняя партия проходила очень медленно и напряженно для меня. Я старался всячески выковыриваться из трудного положения, но случилось самое страшное, что вообще, блять, могло случиться — Рихард, каким-то ебучим образом, выиграл меня наповал, убивая все надежды на избежание его рабства. И я, блять, очень хорошо понимаю, какое желание он может пожелать… А их еще и три! Когда я понял, что безнадежно выпустил победу из рук, я напрягся, зарываясь лбом в собственные ладони и понимая безнадежность своего грёбаного положения. Чёрт, вот как так-то? — Детка, да не парься ты так, я еще ничего не сказал, — слова Круспе чуть успокоили меня, но ненамного. — Но ты сам знаешь, что я могу пожелать. — Да говори уже, — отчаявшись, промямлил я. — Поцелуй меня.