Свинец

В первый раз Леви увидел его, обернувшись на уходящую вдаль узкую грязную улицу, затянутую поволокой дыма, раскаленной солнечной рябью и мерзкими запахами. Он улыбнулся неуверенно, но тепло, как будто они были давно знакомы - еще с начала исчисления лет, а может, с самого первого мира, разделенного на двоих. Глубоко в душе Леви всегда догадывался, что он существует: бродит где-то по земле, раздает тепло и жизнь, дарит надежду. Леви надеялся никогда с ним не встретиться. Теперь стоял, изумленный неприятным безмолвным знакомством и изнуряющей жарой, злился на судьбу, а потом решил: работу за него никто не сделает. Какая разница, наблюдает за ним кто-то или нет?.. Вглядываясь в лицо попрошайки, Леви нашаривал в туманном кармане монету. Он не мог сосредоточиться на желании ее получить, поэтому холодная сталь не сразу коснулась пальцев. Получилась золотая. Леви протянул ее с улыбкой; отдал, как бы нечаянно касаясь грубой загорелой ладони, испытывая при этом глубокое отвращение; отшатнулся, когда ему бросились в ноги; запахнул плащ и скорее пошел - подальше от того, кто так внимательно смотрел на него с конца улицы. Фальшивая улыбка поблекла и вернулась в сжатые добела губы. Через пять шагов позади вырвался из июльского красного воздуха гудящий ропот. Леви не стал оглядываться, но без труда представлял, как за его спиной люди дерутся за золото мертвеца. Улыбка Эрвина жгла затылок. * Леви не спрашивал у него имени - оно узналось как-то само собой; может, выхватил из слухов о высоком ангелоподобном целителе, может, увидел во сне, может, по глазам прочел. Непрошеное облегчение расслабило вечно напряженные плечи: Эрвин действительно существовал. Леви не чувствовал жалости и сожаления, когда отдавал кому-то собственную смерть, одиночество не давило на него, но все-таки оказалось здорово... когда кто-то знает. Леви не хотел с ним говорить, не хотел больше выглядывать в толпе раздражающую улыбку. Ему было достаточно знать: он есть. Прямо сейчас. Где-то там. Во второй раз их взгляды пересеклись на шумной площади города на самом краю южной страны. Стало прохладнее, весь урожай собрали, открылись традиционные ярмарки. Люди смеялись и покупали сласти, петляя меж цветастых шатров, а Леви стоял у клумбы поодаль, для разнообразия дорого и красиво одевшись. Он заметил Эрвина, платящего за кружку имбирного чая; отдающего безнадежно больному продавцу его скорое выздоровление. Потом Эрвин двинулся куда-то в самую толчею, и Леви вздохнул с довольством. От его подошв на куске травы, окаймлявшей высокое дерево, остались выжженные следы. * Холодало. На улицах уже никто не рисковал торговать, на каждому углу продавали глинтвейн, люди укутывались потеплее. Но только не тот бледный мальчик, которого Леви случайно встретил у здания театра. Наверняка он хотел согреться внутри, а его не пустили. Длинные светлые волосы, кажется, покрывались инеем, а голубые глаза опасливо косились на небо, почти готовое разразиться снежной бурей. Леви подумал: зима убьет его. Это ведь только первый шаг к концу осени, а там с севера подует, морозы стянут кладбищенскую землю. Лучше сейчас, без боли, чем потом, от голода, страха и холода. - Эй. - Равнодушно позвал он мальчишку, пытающегося обмотаться тонким рваным одеялом. Полный морского бриза взгляд обратился к сказавшему слова, и у Леви перехватило дыхание. Он не знал, какой повод выбрать, чтобы прикоснуться, чтобы своими ледяными пальцами передать смерть. И неожиданно для себя самого нащупал в кармане горсть граненых камней, но стылой кожей ощутил чужой оклик и повернулся в сторону, где Эрвин, впервые без улыбки, следил за ним. Эрвин покачал головой; Леви пожал плечами и ушел прочь, так ничего и не сделав, но сказав мальчишке на прощание: - Береги себя. Если уж Эрвин хочет, чтоб он сдох от истощения, то пусть. * Леви укрылся от первых весенних лучей в заброшенном парке, у тротуара рядом с потрескавшимися каменными чашами фонтанов. Цветы уже сонно пробивались сквозь редкое травяное полотно. Они все без исключения Леви нравились, но он не мог их брать в руки. Усевшись на землю, он в очередной раз коснулся подушечками пальцев ярко-синего соцветия, чьего имени не знал. Лепестки стали вянуть, серея и сморщиваясь, пока не осыпались серым пеплом. - Ты сам выбираешь, кому умирать? - вдруг спросил Эрвин, появившись из ниоткуда. - А ты думаешь, я во сне сам себе предсказываю или голоса в голове слышу? - вопросом на вопрос ответил Леви; голос, вопреки желаниям, вышел усталым, а не полным яда. Эрвин замолчал. Леви ждал, когда же услышит шаги, но тот стоял неподвижно и через два подснежника сказал: - Тот мальчик выжил и проживет еще очень долго. - Рад за него, - буркнул Леви. - Он что, был болен? - Не был. Я не касался его. Леви смахивал с ладоней пепел мертвых цветов. Руки совсем замерзли, но это было привычно: он ведь за всю долгую жизнь ни разу их не согрел, а с момента рождения лет четыреста минуло точно. - Я просто хорошо его помню. Он всегда выживал. - Объяснил Эрвин и сел рядом с Леви, пачкая брюки в земляной пыли. - Конечно. - Легко согласился с этим бредом тот, мечтая, чтоб его оставили в покое. Кто бы был рад, если бы ему достался сомнительный дар раздавать путевки на тот свет. Леви точно не был, но пришлось привыкнуть. Кто-то мирится с низким ростом или плоскостопием; Леви мирился с тем, что он есть смерть. Первое столетие он искал себе подобных, но понял, что он один. - Я надеялся встретить тебя раньше, но этот мир очень большой. Я долго искал. Леви хотел возмутиться, уйти, даже врезать, но Эрвин к нему наклонился, взял его ладонь в свою и, переплетя пальцы, сжал стебель нежно-зеленого морозника... И ничего не произошло. Никакого пепла. И руки согрелись. И Леви все вспомнил. И по-настоящему улыбнулся, и сказал: "Давно пора" - прежде чем сжать свои пальцы на пальцах Эрвина и откинуться ему на плечо.