Our Dreams

Намо призраком стоял посреди поля боя, держа огромные латунные весы на тонкой вытянутой руке. Он слышал оглушительный лязг мечей, пронзительный свист стрел, летящих мимо и сквозь него, истошные крики и плач, и эти звуки, смешиваясь с запахом свежей крови, гари и тлена, создавали в его сознании картину абсолютного хаоса, который уже никогда не получится призвать к порядку. Порывистый ледяной ветер трепал его волосы и расшитые серебром белоснежные одежды, и то ли от него слезились молочно-опаловые глаза, то ли от осознания безысходности битвы. Рука, державшая весы, почти онемела, а обе чаши нещадно становились с каждой секундой всё тяжелее. Мандос поморщился. — Никто не победит в этой войне. Никто… Всё падёт и канет в пустоту, — прошептал он себе и, нахмурившись в очередной раз, прозрел. Все звуки вмиг стихли, и на поле никого не осталось, только в полуметре над пепелищем тревожно навис густой туман, сквозь который бледными пятнами пробивались силуэты далёких пожаров. Намо, жадно оглядываясь вокруг, сделал шаг, затем ещё один и, опустив взгляд под ноги, швырнул в сторону весы. Мандос распахнул слепые глаза и застонал от резкой головной боли, будто его с размаху ударили по затылку чем-то увесистым. Голова закружилась, в ушах сначала зашумело — так бывает, когда находишься под водой, — затем зазвенело, на грудь словно положили лист раскалённого металла, отчего невозможно было сделать и лишнего вдоха, а к горлу жгучей змеёй начал подниматься удушливый жар. «Тише, тише! — дрожащее в приступе тело обняли ласковые руки, — Всё хорошо. Намо, слышишь меня? Намо?» Повелитель Душ хрипло стонал, то с ужасом глядя в пустоту, то закатывая глаза, и вдруг начал остервенело царапать шею онемевшими пальцами, пытаясь глотнуть воздуха, хотя, на самом деле, он дышал, но пока не мог перебороть панику и понять это. Ирмо силой отнял его руки от горла, опустил их на свои плечи и осторожно сел с братом в постели, поглаживая его по голове и спине. Намо била настолько сильная дрожь, что она передавалась Лориэну, но он прижимал его к себе крепче, продолжая успокаивать прикосновениями, которые Мандос, будучи слепым, ощущал крайне остро. Периодические приступы после видений случались с ним с самого Начала Дней, и Ирмо уже знал, как действовать. Главное было достучаться до сознания Намо и убедить его в том, что он не один. «Я рядом, — он уверенно вкладывал в помутившееся сознание слова, — Всё хорошо. Это было видение. Ты дышишь. Я с тобой, любовь моя». Мандос резко дёрнулся, словно проснувшись ещё раз, осознанно вцепился в брата тонкими полупрозрачными руками и прижался всем телом, надрывно кашляя и жадно хватая воздух пересохшими губами. По вискам градом катился холодный пот, впалые щёки стали липкими и влажными от слёз, сердце в хрупкой груди било набат, не сбавляя тревожный ритм ни на секунду. Намо почти беспомощно всхлипнул, вдруг отстранившись, сжал пальцы в волосах и закрыл серебряными прядями своё лицо. Он всегда был прочнейшей сталью и обжигающе-холодным огнём, хранителем тайн бытия и власти над вечностью — Мандос просто не мог позволить себе лишний раз себя пожалеть, а если и сдавался, не выдерживая жестоких испытаний Эру, то старался не показывать свою слабость, тем более, брату; вот и сейчас разрывался между желанием спрятаться под золотым крылом и освободиться от переполняющей его боли, приняв неиссякаемый поток ласк, и тем, чтобы доказать себе и всем, что он сильный и сам может справляться со своими бедами. «Намо… — Ирмо осторожно убрал одну прядь за острое ухо, — Тебе нужно успокоиться и восстановить дыхание. Давай вместе…» — Я знаю, — отрезал Мандос, хмурясь, и опустил голову, почти согнувшись пополам, но вдруг снова закашлялся, и Лориэн увидел серебряную кровь, окропившую простыню. Намо шумно втянул носом воздух, не отрывая ладонь от груди, и вжался в спинку кровати, притянув к себе колени. — Не трогай меня. Не надо, — вкрадчивый властный тон не покидал осипший голос, который вдруг совсем сорвался, и Мандос снова задрожал, всхлипнув, — Я сам… Я сильный… Смогу… Уйди! Не смотри… Намо почувствовал, как голова закружилась вновь, и медленно опустился обратно на подушки, делая глубокие вдохи и медленные выдохи. «Ты сильный, я никогда в этом не сомневался. Сильнее всех валар и майар, — Лориэн печально улыбнулся, опустив взгляд, — Но и сильнейший не может быть таким вечно. Даже самый прочный металл устаёт». Мандос молчал, лёжа к нему спиной, и едва слышно постанывал от боли, боясь шевельнуться. — Уходи, — прошептал он, — Прошу, Ирмо. Уходи. Лориэн послушно встал и тихо вышел, прикрыв за собой дверь, но, задержавшись, услышал донёсшиеся из комнаты рыдания, срывающиеся на крик. Он понимал: порой боль бывает настолько сильной, что крик помогает облегчить страдания, однако Намо никогда не доводил себя до такого состояния и переносил все неприятности максимально стойко. Желая попасть к Вайрэ, Ирмо бродил сквозь хитросплетения коридоров, что выводили в причудливые комнаты, но у него не было настроения любоваться ими, и он то и дело мысленно ругал Намо за устройство этого удивительного лабиринта, через который невозможно было сразу попасть в нужное место. Погружённый в свои мысли, Ирмо не почувствовал прохладного прикосновения к своей руке и опомнился, только когда его окликнули. — Ирмо! — в тихом женском голосе он узнал сестру и, обернувшись, крепко обнял её. Ниэнна прижалась щекой к его щеке и обняла в ответ, начав поглаживать одной рукой по голове. — Меня Вайрэ позвала, — прошептала она, отстранившись и посмотрев в песочно-золотистые глаза такими же, однако, взгляд Лориэна всегда был немного игривым, с лукавым прищуром, а взор Ниэнны был полон глубокой печали и безграничного сострадания. — Возьму на себя часть обязанностей Намо, пока он… — валиэ запнулась, — Ему совсем плохо, да? «Он не успел полностью оправиться от вчерашнего видения, как его настигло новое, — Ирмо снял капюшон тёмно-серого плаща с её головы и поцеловал в лоб, — Но не печалься. Он обязательно придёт в себя». «Я надеюсь, — сестра перешла на осанвэ и вздохнула, посмотрев на приподнятые в улыбке уголки тонких губ, — Без тебя, дорогой, мы бы с Мандосом погрязли в унынии. И хотя я всегда стараюсь вселить надежду в отчаявшиеся души, себя окружить ею не могу». «Если в моих силах хоть немного ободрить тебя, значит, не такой уж я и бесполезный! — Лориэн искренне ей улыбнулся и, взяв за руку, повёл в светлицу Вайрэ вверх по лестнице. Серебристые волосы Ниэнны были собраны в высокую причёску, сплетённую из кос, и на её лицо по бокам спадали две длинные пряди. «Ты красавица, — сказал Ирмо сестре, и та невольно робко улыбнулась, — Ходи без капюшона хотя бы здесь». «Не могу, это будет отвлекать тех, кто смотрит на меня и внимает плачу». «Несмотря на множество разногласий, в одном вы всё же одинаковые с Намо, — Лориэн открыл резную деревянную дверь, — Всё о делах думаете. Вайрэ, здравствуй!» Луноликая жена Мандоса, одетая во всё белое, с трудом оторвалась от работы и немного неловко поднялась, чтобы поприветствовать гостей. Ниэнна в два шага подлетела к ней, прижала её дрожащие руки к своей груди и взглянула в аметистовые глаза. Кроткое лицо Вайрэ отражало усталость. Невооружённым глазом можно было заметить то, как она потускнела, словно при болезни. — Тебе нужно отдохнуть, душа моя, — Ниэнна отвела её к длинной лавке и присела рядом, — Работа помогает пережить печаль и беспокойство, но ещё немного, и все твои нити будут в крови, а ты же не хочешь, чтобы мир пострадал? Ирмо, будь добр, принеси воды. Лориэн зачерпнул серебряной чашей воду из бочки в углу, протянул её Вайрэ, и она опустила в неё натруженные руки, поморщившись. — Я не печалюсь. Я даже не беспокоюсь, — уголки её губ дрогнули и скривились, — Я злюсь. Ирмо впервые видел нежную Вайрэ такой и, не скрывая любопытства, чуть прищурился, по-лисьи улыбнувшись. — На кого злишься? — Ниэнна неотрывно смотрела на неё, пытаясь угадать истинные чувства. — На Эру, — валиэ глядела в воду и видела своё искажённое гневом лицо, — Я ведь тоже прорицатель, но мои видения не причиняют мне столько боли. Зачем он заставляет Намо страдать, да ещё так часто в последнее время? Это похоже на какое-то изощрённое наказание, только где Намо мог провиниться? Чего ещё Эру хочет лишить его и за что? Я требую справедливости. Ниэнна опустила взгляд, не зная ответа ни на один вопрос. Вайрэ встала, поставив чашу на стол, и вынула из волос серебряную шпильку, так решительно сжав её, будто хотела вонзить в самое сердце Эру, если он вообще имел таковое. — Ирмо, — она обернулась и взглянула на него, — С ним так всегда было? Видения всегда давались ему через боль? «В Начале Дней — да, было почти так же, — Лориэн тоже поднялся, — Потому что он путал реальность и мираж. Потом привык, и всё проходило более-менее гладко. А сейчас…» — Сейчас он порой пугается, как бы глупо это ни звучало, — подытожила Ниэнна, перебирая в руках цепочку с флюоритами и небольшими подвесками-косточками, — Просыпается резко, а этого делать ни в коем случае нельзя. Так что не нужно Эру винить, Намо сам виноват в том, что не может совладать с собой. — Намо не может совладать с собой? — Вайрэ покачала головой, не желая принимать услышанного, и опустилась обратно на лавку, — Я не представляю этого. И не представляю, что он вообще может чего-то бояться. «У Намо есть страхи, — Ирмо улыбнулся уголком губ и опустил взгляд, — Как у любого, кому есть, что терять». — Просто он не срывается на тебе, поэтому не представляешь, — Ниэнна усмехнулась и принялась помогать Вайрэ убирать нити. — Не срывается, — кивнула Вайрэ, — Он всегда добр ко мне. И даже когда мы вместе решаем проблемы, Намо очень спокоен и рассудителен. «Он ценит тебя и старается оберегать от всяких ужасов нашего бытия и от себя в том числе», — Ирмо взял лиру, стоящую в углу. — А тебя разве не ценит? — валиэ заулыбалась, глядя на него, — Вы же так сильно любите друг друга. «Ценит! — из-под пальцев Лориэна вышел красивый перебор, — Но я же родня, а родными, к сожалению, обычно в равной степени дорожат и пренебрегают. Впрочем, я не обижаюсь. Плохо, когда он полностью замыкается в себе, придумывая очередную глупую стратегию того, как сделать свой разум совершенным инструментом, который мог бы хладнокровно вершить справедливость. Вот это действительно страшно. Так что пусть уж лучше дальше гневается и занудствует». — Все его выходки подобного рода — это глупость и блажь, — хмыкнула Ниэнна, присев рядом с Вайрэ, — Напускает на себя флёр загадочности и тем самым пытается привлечь внимание к своей персоне. «Ты уже давно с ним близко не общалась и помнишь его таким, каким он был в Начале Дней, — Лориэн чуть прищурился, улыбнувшись одними глазами, — Да, Намо страдал от недостатка внимания, но даже тогда не пытался привлечь потенциальных друзей своей «загадочностью», это было выше его достоинства». — Вот, достоинство! — сестра всплеснула руками, — Сначала Намо был маленьким диким зверьком с огромным самомнением, теперь стал большим суровым зверем, а самомнение ничуть не уменьшилось, наоборот, раздулось ещё сильнее, как раз под стать. «Чего ты так взъелась на него? — Ирмо не выдержал и рассмеялся, — Обидел он тебя чем-то что ли?» — Как представлю его надменное каменное лицо, аж трясёт, — Ниэнна скрестила руки на груди и вздохнула, — Хорошо, что он хоть о Вайрэ заботится. А тобой пользуется, но ты и рад. То, что происходит между вами — это не любовь. Это даже не страсть. «А вот об этом не тебе судить, — Лориэн отложил лиру и поднялся со своего места, — То, что происходит между нами, касается только нас». — Так… — Вайрэ встала и решительно взяла их за руки, — Ещё не хватало, чтоб вы поссорились! — Вот поэтому я редко появляюсь в Чертогах, милая Вайрэ, — Ниэнна взглянула в её фиалковые глаза и виновато улыбнулась, — Всем сердцем люблю этих двоих, но, будь я постоянно здесь, все бы только и делали, что грызлись. Мы с Намо слишком любим учить друг друга жизни, и только Ирмо… «И только Ирмо-дурачок прибегает из своих солнечных садов, ходит себе по мрачным Чертогам и дудит на флейте, — закончил Лориэн, рассмеявшись, — Роли распределены!» — И только Ирмо умеет разрядить обстановку! Это прекрасно, — сестра заулыбалась, — Но вообще, я лишь на словах могу критиковать Мандоса и злиться на него. У самой же душа болит так, что сердца в груди не чувствую. Что такого показывает Эру в видениях, отчего Намо в который раз пугается и просыпается? «Мне кажется, будто он не пугается пророчества, а намеренно прерывает видения, не желая быть свидетелем того, что хочет показать ему Эру». — Это имеет смысл! — Ниэнна согласилась и задумчиво взглянула на искусный гобелен, — Объясняет, почему было два видения подряд. — Раз было два, будет и третье… — Вайрэ закусила губу, — И четвёртое, если Намо продолжит упорствовать. «А он продолжит!» — уверенно кивнул Ирмо. — Сам себе яму роет… — тяжело вздохнула его сестра, — Неужели легче страдать от бесконечной боли, чем один раз пережить видение? «Если это то, о чём он решительно не хочет знать, то да, может, и легче, — Лориэн подошёл к гобелену и провёл по нему ладонью, рассматривая вытканных эльфов и ряды стягов, — Намо будет держаться, пока его совсем не сломают, а это сделать крайне трудно». — Он упорствует с Эру, — Ниэнна беспомощно смотрела на брата, — Однажды создателю надоест такое непослушное гордое существо, и он от него избавится. Неужели ты не боишься такого исхода? «Нет, — Ирмо лукаво прищурился, — Если Эру убьёт Намо, он убьёт весь мир. Это же словно убрать фундамент из башни. Без него всё рухнет. Ему нет и не будет замены». — Мне бы твою уверенность! — Вайрэ печально улыбнулась и, подойдя к нему, стала заплетать его длинные волнистые волосы в косу, — Обычно за любимых так переживают, что теряют рассудок, а ты настолько спокоен. «Я не спокоен, милая Вайрэ, — Ирмо чуть отклонил голову, горько усмехнувшись, — И вряд ли когда-нибудь успокоюсь». Ниэнна смотрела на них, думая о том, что раньше всегда боялась, будто однажды Ирмо убьёт Вайрэ во сне из ревности (или наоборот), но они удивительно быстро поладили и стали друг другу как брат и сестра. Очаровательная валиэ всем была хороша, она даже смогла найти с Намо общий язык, но как бы Ниэнне ни хотелось им супружеского счастья, между ними никогда не было ни нежности, ни страсти, лишь взаимное уважение и понимание. На периодические вопросы Ниэнны, счастлива ли она с Мандосом, Вайрэ абсолютно честно отвечала согласием и поясняла, что большего никогда и ни с кем не хотела бы. Она желала обрести не мужа, но верного друга и помощника, ощущать не эгоистичную, сжигающую всё на своём пути любовь, но заботу, и у неё всё это было. Вайрэ действительно была счастлива, занимаясь любимым делом в уютной комнате, разговаривая с Намо, помогая ему и ощущая взаимную помощь и поддержку. Она прекрасно знала о его связи с братом и называла эти сложные отношения паутиной из шёлковых нитей — они были такими же крепкими, как шёлк, и опутывали так прочно, что невозможно было выбраться. Её душа всегда болела, когда Ирмо долго не появлялся в Чертогах, а Намо в который раз пытался спрятаться и закрыться от своих чувств, но Вайрэ была мудрой и точно знала, что чем сильнее двое, попавшие в паутину, будут отдаляться, тем глубже нити начнут впиваться в их сердца, а значит, не выдержав боли, они однажды снова сблизятся. Вайрэ была счастлива и очень хотела счастья другим. *** Намо сидел в кровати, укрывшись старым пыльным покрывалом по шею, и одной рукой ощупывал вышитые цветы. Тонкие подвижные пальцы скользили по бугоркам ниток, рисуя в сознании образы, только он уже не радовался угаданным узорам, а лишь безразлично расфокусированно смотрел в пустоту. Порой пальцы находили пробелы в вышивке, которых не должно было быть, и Мандос, тяжело вздыхая, хмурился. Покрывало потихоньку рассыпалось от старости, и он сам казался себе невозможно старым, почти дряхлым, настолько, что от любого прикосновения готов был исчезнуть, наконец обретя желанную беспечность и лёгкость в теле и мыслях. В маленькой аскетичной комнате уже давно застыла тишина, и время замерло. На полках и редких склянках лежала пыль, словно хлопья снега, а стол, одиноко стоящий в углу, из белого превратился в серый. Намо не любил затхлый подвальный запах этого места, он всегда напоминал ему о приступах видений, когда приходилось подолгу лежать, чего он тоже терпеть не мог, а ещё и это рассыпающееся на нити покрывало… И хоть он обычно старался бывать здесь как можно реже, в последнее время встречи с этой мучительной комнатой происходили с муторным постоянством. Она была настолько отвратительна, что хотелось скорее её покинуть, а с другой стороны, ему было всё равно. Мандос отклонил голову назад и упёрся затылком в холодную стену — это всегда успокаивало боль и остаточное головокружение. Он чувствовал, что смертельно устал, и, чтобы лишний раз в этом убедиться, вытянул руку, представив в ней весы. Рука тут же задрожала, а в затылке кольнуло. — Ирмо… — тихо позвал он, зажмурившись, притянул к себе колени и уткнулся в них лицом, почти сжавшись в комок. Собственное бессилие было его главным врагом, сражение с которым он вёл с Начала Дней, и сейчас враг постепенно начинал брать верх. Намо знал, что обречён на вечное существование своего физического обличия, но опасался, что даже бессмертное тело однажды не выдержит очередного приступа и останется навечно таким слабым и беспомощным, лишив его возможности самостоятельно передвигаться. Мандос нахмурился и тряхнул головой, отогнав все мысли, которые так и липли, норовясь затащить его в топкое болото страхов. Он мог быть слабым физически, но дух его нельзя было так просто сломить, какой бы сильной ни была боль. Услышав скрип двери, Намо встрепенулся и повернул голову в сторону звука. В комнату шлейфом проник аромат гниющих осенних листьев, роз и пионов — его всегда приносил с собой Ирмо. «Это я, — в голове послышался голос брата, — Как ты чувствуешь себя?» Мандос пожал плечами в ответ. Как он себя чувствовал? Да никак. Совсем никак. Самым честным ответом сейчас было молчание, и Ирмо прекрасно понимал это. Он присел на край постели и осмотрелся, в который раз поражаясь унынию окружающей обстановки. «Почему ты всегда остаёшься здесь на время видений? Тебе так нравится это место?» — Не нравится, — ответил Намо вслух, пока не имея сил на осанвэ, — Я ненавижу эту комнату. И видения ненавижу. «Решил всё плохое в одно собрать?» — Да. Это ведь логично, — Намо натянул покрывало повыше, скрыв костлявые плечи, и сел ближе к Ирмо, — Плохое к плохому. Хорошее к хорошему. Таков порядок. «Может и логично, только тебе от этого не легче, — Лориэн взглянул на брата, — Если б этот способ работал, то никто не искал бы убежища от гнетущих мыслей и неприятностей в моих садах. Всем легче переносить различные тягости в приятной обстановке. Ты не сможешь набраться сил из такого же печального места, наоборот, оно станет забирать твою последнюю энергию». Намо молчал, ковыряя пальцем дырку в покрывале. В услышанных словах была доля истины. «И выброси ты уже эту тряпку!» — Ирмо тихо рассмеялся и попытался отнять у брата расшитую выцветшими нитями ткань. — Нет! — резко ответил Мандос, нахмурившись, и поджал губы, словно извиняясь за вспыльчивость. Закутавшись в покрывало сильнее, он отвернулся от Лориэна, в который раз ругая себя за то, что в последнее время вел себя с ним неоправданно грубо. Он не хотел его прогонять, не хотел злиться, но почему-то прогонял и злился, потакая своей глупой гордости, которая приказывала принять одиночество как дар, чтобы избавиться от всего, что могло причинить душевную боль; и всё же любовь к Лориэну была сильнее гордости и даже сильнее разума, и как бы Намо ни пытался от неё бежать, всё равно возвращался в объятия брата: обессиленный, страдающий и полный безмолвного раскаяния. «Нет так нет! — Ирмо размял плечи и собрался встать, — Сиди в своём пыльном царстве, если хочешь». — Я обижаю тебя, — Мандос свесил ноги с постели, тут же почувствовав прохладу каменного пола кончиками пальцев, — Всегда обижаю. И почти всегда резок. Прости меня, Ирмо. «Ну что ты, — в голосе брата послышалась улыбка, и Намо представил, как в уголках его лучистых глаз собрались маленькие морщинки, как у всех, кто много улыбается и смеётся, — Всё в порядке. Если б ты не сердился, не хмурился и не был прямолинейным, это был бы не ты. А мне никто другой не нужен». Намо чуть улыбнулся и попытался встать, оперевшись на его руку. «Ты бы полежал ещё. В Чертоги Ниэнна пришла, так что работы много не накопится, она поможет хотя бы оплакать души. Отдохни». — Мне принесли тело, — Намо прислонился к брату, словно к стене, ещё не совсем хорошо себя чувствуя, и Ирмо приобнял его, невесомо поцеловав в висок, — Нужно скорее достать сердце, я давно за таким охотился. Настолько ценный ингредиент не должен пропасть. «Хочешь, я сделаю это?» — предложил Лориэн. — Нельзя. Только я могу прикасаться к органам, из которых потом буду делать лекарства, — Мандос осторожно отстранился и сам сделал пару нетвёрдых шагов к двери, желая, наконец, покинуть эту комнату, но вдруг остановился и медленно обернулся, — Впрочем, я буду рад помощи. Вскроешь тело? «Без проблем! — ответил Ирмо и осторожно набросил свой плащ на хрупкие острые плечи, — А сердце может подождать ещё полчаса?» — Может, — Намо поморщился и прижал пальцы к вискам, почувствовав, что боль начала возвращаться. «Замечательно, — брат осторожно подхватил его на руки, и Мандос, вопреки обыкновению, не стал сопротивляться, — Тебе нужно выпить настойку, чтобы вернуть хотя бы немного сил». *** Ирмо шёл в комнату с лекарствами и держал невесомого Намо в своих руках, украдкой любуясь его неестественно-острыми чертами лица, но, особенно, прекрасными глазами, похожими на кристально-чистые льдинки, в которых клубился туман. Верхние Чертоги, где они находились, были пусты: Вайрэ ткала в своей светлице, а Ниэнна находилась в Нижних Чертогах, и порой в коридорах доносились отголоски её плача. — Не заблудишься? Где мы сейчас? «Сейчас в красной комнате, поворачиваю в стеклянную, затем коридор…» — Мог бы срезать путь через комнату с часами, — учтиво напомнил Намо, — Там через две двери вышли бы прямо к кладовой. «Я вообще не помню выхода оттуда, кроме того, что ведёт в коридор до лестниц», — задумался Лориэн и открыл филигранную дверь комнаты, где всё было сделано из стекла. Она очень нравилась ему и навевала воспоминания о том, как Намо впервые пригласил его к себе, и они почти весь день пробыли среди искусных фигур, напоминавших лёд. — Там есть ещё две двери: за самыми большими часами и за столом, на котором стоит золотая клетка. Вот та, что за часами, вывела бы к нужному месту… Ладно, и так уже добрались, по запаху чувствую. Аромат сухих трав, спирта и свежей полыни просачивался даже сквозь плотно закрытую дубовую дверь. Ирмо осторожно поставил Намо на ноги, а сам принялся открывать непослушный замок, который обычно не поддавался так просто, но в этот раз словно почувствовал, что хозяину Чертогов было плохо, и не стал лишний раз сопротивляться. Дверь с уютным скрипом отворилась, и лекарственный запах волной хлынул на Феантури и в коридор. «Полынь сушишь?» — Да. И настаиваю. Лориэн хотел помочь брату зайти, но тот жестом отказался, сам добрался до кресла и тяжело в него опустился, болезненно скривившись. Ирмо прикрыл дверь и стал перед бесконечными полками, рассматривая баночки и бутылки разных размеров. Настойка из слёз радости осталась только одна, и это его обеспокоило. Он покрутил склянку в руках и протянул её Намо. «Последняя». — Знаю, — Намо открыл маленькую бутылку и сделал глоток, — Слёзы радости в наше беспокойное время достать всё труднее, но я, кажется, нашёл им замену: можно настаивать корень солодки на слезах горя и добавлять немного жидкого огня. Нужно проверить в следующий раз. «Сомневаюсь, что что-то сможет стать заменой слезам радости, — Ирмо присел рядом и налил себе слабой настойки полыни, разбавив её водой из причудливого сосуда, похожего на изящный хрустальный самовар с потёртыми латунными ручками, — Хотя, почему бы не попробовать». Мандос допил лекарство, поставил пустую бутылку к другим, а затем потянулся к нижнему ящику и извлёк из него трубку, сделанную из длинной рёберной кости. «Я думал, ты бросил, — губы Лориэна сложились в хитрую лисью улыбку, — Говорил же, что времени уходит много, а толка мало». — Это действительно баловство и блажь, — Намо пожал плечами и набил трубку сушёными травами, хранящимися в малахитовой шкатулке, — Но в последнее время от головной боли помогает. «Тебе заготовить ещё? — Ирмо отпил немного из фарфоровой кружки с золотой каймой. Мандос отмахнулся и покачал головой, держа трубку в зубах, затем добавил каплю жидкого огня и раскурил её, устало прикрыв глаза. Лориэн улыбался, вновь рассматривая брата, окружённого дымом, и лукавый взгляд цеплялся за детали его внешности: растрёпанные волосы, чуть курносый кончик длинного носа, свежие царапины на шее до ямочки меж ключиц, плащ, печально свисающий с одного плеча. Угловатость и чрезмерная худоба Намо удивительно граничили с изяществом, грацией и потусторонней холодной красотой, даже сейчас в его болезненном виде было что-то неуловимо притягательное. Ирмо казалось, что именно так выглядит меланхолия: отрешённо, статично, задумчиво. Табачный запах смешивался с ароматом сушёной мелиссы и тимьяна, пучки которых были развешаны на стене напротив и плотно лежали на одной из полок, похожей на пчелиную соту. Мандос медленно выдохнул струйку дыма, поднялся со своего места, взял большие песочные часы со стола и перевернул их. Не торопясь, он снял плащ и отдал брату, легко коснувшись его плеча кончиками пальцев, на ощупь нашёл необходимую дверцу шкафа с отличительной щербиной у ручки, открыл её и достал свою рабочую одежду — льняную белую сорочку и брюки, как у обычных заключённых. Бродить по Чертогам в неглиже было чем-то вполне нормальным, а вот вскрывать тело в таком виде Намо считал неприемлемым, ровно как и появляться в чём-то вычурном. Выдохнув дым через нос и отложив трубку, он потянул вверх ночную рубашку. Ирмо взял настойку полыни покрепче и сделал глоток прямо из бутылки, зажмурившись. Он даже отвернулся и попытался отвлечься на изучение содержимого полок, но всё равно краем глаза видел обнажённое тело любимого. «Соблазняешь меня?» — Нет, — отозвался Намо и чуть улыбнулся самому себе, — Ты сам желаешь соблазниться. Отрицать правду не было смысла. Переодевшись, он причесал деревянным гребнем спутанные волосы и собрал их лентой в низкий хвост. Песка в часах оставалось ровно настолько, чтоб почистить трубку и убрать её на место. Когда всё было сделано, Ирмо поднялся со своего места и взял брата за руку. «Как ты чувствуешь себя?» «Лучше, — ответил Мандос уже через осанвэ и направился к выходу, не выпуская ладони Лориэна из своей, — Теперь нам нужно поторопиться». *** Тело покоилось на каменном пьедестале в пустом просторном зале. Ирмо привык видеть там изувеченные трупы, и сейчас ему стало любопытно, как должен выглядеть обладатель сердца, за которым брат «так долго гонялся». Намо отошёл к столу с инструментами и начал необходимые приготовления, а Лориэн, приблизившись к телу, потянул вниз расшитую алыми обережными узорами простыню, которой оно было прикрыто, ожидая увидеть всё, что угодно, но только не спокойный лик молодого светловолосого эльфа. Ирмо непонимающе нахмурился и полностью убрал ткань. Юноша будто находился в глубоком сне, и на нём не было никаких повреждений, даже царапин. «Угадай, как он умер?» — Намо подошёл к брату и начал протирать его ладони янтарным маслом, похожим на мёд. Лориэн задумался, вновь взглянув на тело. «Явно не от ран, — он усмехнулся, — И колдовства не чувствую. Смерть произошла не во сне, я бы узнал… Но раз внешне нет никаких повреждений, значит, они внутри». «Хорошо, — Мандос кивнул, обмотал его руки тонкой тканью, похожей на бумагу, и стер остатки ритуального масла, — Продолжай». «Повреждения внутри… — Ирмо взвесил в руке нож с белой костяной рукояткой, выбирая инструмент, — Болезнь?» «Я не чувствую запаха недуга. Он всегда тонкий, кисло-сладкий. Тревожный аромат, который остаётся даже на покойнике. Но, может, ты видишь признаки болезни, от которой действительно можно умереть?» — Намо достал банку из толстого стекла, проверил её пальцами на предмет сколов и наполнил таким же маслом. «Нет. Хотя…- неуверенно ответил Лориэн и внимательно осмотрел тело уже в третий раз, — Выглядит вполне здоровым. Только худоба. Вот её я бы назвал болезненной». «Худоба — не всегда признак болезни, — Намо подошёл к телу и начал его изучать, ощупывая тонкими гуттаперчевыми пальцами шею и грудь, — Болезнь — редкость. Я встречал только двоих, действительно умерших от этого: скитальцы, которые не смогли своевременно себе помочь. Чаще всего умирают от серьёзных ран и на войне. Людей я не считаю, у них свой час». «Тогда что приключилось с этим эльфом? — Ирмо выбрал нож и сделал аккуратный, но глубокий надрез там, где указывал палец Мандоса, — Раз тебе нужно его сердце…» «Он умер от горя, — Намо медленно погрузил руку в тело, — Потерял всех близких и не вынес этого. Сердце разбилось». Лориэн серьёзно смотрел на брата, пока тот был увлечён тактильным изучением внутренних органов, а затем задал волнующий его вопрос: «Такое может произойти со всеми?» «Да, если боль настолько сильна», — тонкая рука погружалась всё глубже. «И с валар?» — Ирмо не отрывал взгляда от слепых туманных глаз, которые то расфокусированно метались влево-вправо, то останавливались, то совсем закатывались, являя молочно-опаловые белки. Мандос чуть нахмурился и замер, выпрямившись. «И с валар, — затем, предугадывая следующий вопрос, он добавил, — Но не со мной. Моё физическое обличие бессмертно. Если я вдруг лишусь сердца, то перенесу определённый дискомфорт, но в итоге ничего не произойдёт. Кстати, бесплотное существование ещё никто не отменял, но валар и майар стали слишком привязаны к своим телам, они почти забыли свой изначальный облик и считают, что, лишившись плоти, лишатся всего. Это глупо». «Физическое обличие приносит немало хлопот, но и немало удовольствий. Есть, чем дорожить», — Ирмо невесомо убрал серебристую прядь со лба Намо и улыбнулся, прищурившись. «Но мы живём не ради удовольствий, — Мандос начал медленно вытаскивать руку из холодного тела, — Наша миссия в другом». Ирмо взглянул на его окровавленную кисть, держащую изуродованное сердце, которое совсем потеряло свою форму. «Будь ты хоть тысячу раз бессмертным, я бы не хотел, чтобы однажды с твоим сердцем случилось то же самое из-за очередного видения». «Причём тут вообще мои видения?» — Намо снова нахмурился и положил орган в подготовленную банку с маслом. «Расскажи мне, что за войну ты развернул против воли Эру?» — Лориэн скрестил руки на груди и присел на край каменного пьедестала у ног мёртвого эльфа. Мандос тяжело вздохнул и, запечатав банку, прижал её к своей груди. «Это моя война, — ответил он, оперевшись плечом о стену и вновь ощутив навалившуюся усталость, — Война не с Эру, а с самим собой». Ирмо наблюдал за тем, как он, убрав банку в специальный тайник в полу, начал тщательно мыть руки — этот процесс обычно занимал минут двадцать. «Я волнуюсь, сестра беспокоится, Вайрэ не находит себе места, а ты не хочешь никому ничего объяснять и после этого ещё меня смеешь называть эгоистом». «Мы же близнецы. Может, у нас не только внешность схожа, но и пороки, — Мандос чуть усмехнулся, обрабатывая ногти, и вновь вздохнул, — Какой вывод ты сделал, когда подумал, что я воюю с Эру?» «Я подумал, что ты намеренно прерываешь видение, так как не хочешь о чём-то знать, а Эру упрямый, ему нужно заставить тебя досмотреть начатое, поэтому и мучает, посылая это самое видение снова и снова», — Ирмо подошёл к брату со спины, оставил поцелуй на тонкой шее и распустил длинные серебристые волосы, развязав белую ленту. Намо чуть повернул голову и коснулся кончиком носа его, на мгновение замерев. — Ты прав, — вслух прошептал он, ощущая тёплое дыхание на своих губах, — Я не хочу видеть хаос и то, как этому миру приходит конец. Но я обязан, ибо таков мой долг — знать. Вот и борюсь с собой: часть меня чувствует себя безвольной куклой, а другая понимает, что существует предназначение, которому нужно следовать. Ирмо не выдержал предельной близости и коснулся тонких губ коротким чувственным поцелуем. — Ирмо! — тихо возмутился Намо, — Не здесь. «Хорошо, — Лориэн был похож на хищника, который наблюдал за добычей, находящейся в предельной близости, — То есть, ты видел пустоту?» «Я видел не саму пустоту, но то, как всё к ней идёт, — их носы вновь соприкоснулись, и Мандос вздрогнул, — Ты слишком близко». «А ты не отстраняешься, — улыбнулся Ирмо и стёр крошечную каплю крови с фарфорового лица, — Твои видения — это ведь своего рода предупреждения? Значит, если немного изменить ход нынешних событий, то всё может пойти иначе?» «Это так», — подтвердил Намо. «Ну вот и славно, — Лориэн опустил руку на спину брата и медленно провёл вниз, — Значит, посмотри это видение, как обычный сон. Он не сбудется. Вмешаемся и обманем Судьбу, раз всё так плохо». «Судьбу полностью не обманешь, — Мандос приподнял голову и осторожно прижал ладонь к груди брата, ощутив стук сердца так явно, словно держал его в своей руке, — Однажды последняя битва всё же произойдёт, и мы не сможем этому помешать». *** В кладовой Намо ещё раз закурил, перевернув часы на столе, и переоделся обратно в ночную рубашку, в которой пришёл. Боль исчезла полностью, но слабость накатывала волнами, и он то хорошо себя чувствовал, то ощущал, как ноги наливались свинцом, но одновременно будто становились ватными, и тело прошибал холодный пот. Намо знал, что сегодня его настигнет очередное видение, эта мысль не давала покоя, она появлялась и исчезала, вгрызаясь в сознание, словно червь в яблоко, и ему было трудно думать о чём-то ещё. «Расскажи мне о мире», — обратился он к брату, надеясь, что его истории помогут отвлечься. Ирмо улыбнулся, поглаживая старого белого ворона, который дремал в его руках, нахохлившись. «Что ты хочешь услышать?» «О твоей последней прогулке. Ты был у Манвэ?» — шорох песка в часах затих, и Мандос убрал их, поднявшись со своего места. «Да, погостил в его саду немного, — Лориэн встал и направился к выходу, — Мне были не очень рады, но отнеслись с должным терпением. Конечно, лучше б уж он меня прогнал, чем вежливо натянуто улыбался, но сад у него так хорош! Всюду белоснежные розы, аллеи огромных пышных кустов, и лепестки устилают дорожки, словно снег. Идёшь и утопаешь в них ногами, хоть босиком гуляй, так приятно». Намо вышел с братом из кладовой и закрыл дверь. На его губах появилась робкая улыбка, ему очень нравилось представлять то, о чём рассказывал Ирмо. «А запах всё такой же приторный?» «Убийственно! — Лориэн рассмеялся, — И это единственный минус. Выходишь из сада Манвэ с ненавистью к мёду и любым сладостям». Мандос заулыбался шире и, пройдя сквозь три комнаты, оказался в своей. Покои Намо не сильно отличались от маленькой пыльной коморки, где он привык встречать видения. Это была такая же небольшая аскетичная, но светлая комната из белого мрамора, и в ней не было ничего, кроме аккуратно заправленной постели и столика, на котором стояла вазочка с ветвью жасмина — её хватало, чтобы наполнить помещение тонким успокаивающим ароматом. Намо опустился на кровать, наконец почувствовав лёгкость в слабых ногах. Он подумал о том, что завтра ему точно могло бы стать гораздо лучше, если б не видение, приближение которого ощущалось почти физически: голова то тяжелела, призывая скорее выпасть из реальности, то снова становилась ясной. Ирмо накормил и отпустил ворона и зашёл в мраморную комнату, прикрыв за собой дверь. Ему было приятно, что упрямый брат прислушался и не пошёл обратно в «пыльное царство». «Расскажи ещё», — Мандос сел в постели, накрывшись одеялом по шею, и вдохнул аромат роз и пионов, к которому примешались нотки жасмина. Лориэн снял плащ и присел рядом, улыбаясь. «После прогулки в саду я направился к эльфам…» «Тебя там всё так же боятся?» — Намо улыбнулся уголками губ. «О да! Ещё как! — Ирмо рассмеялся, взглянув на него, — Считают предвестником смерти. Не боятся только дети, я ради них и прихожу. Они как маленькие зверьки: сами чувствуют моё присутствие и сначала прячутся, а потом любопытство берёт верх. Так и в этот раз. Резал от нечего делать простенькую свирель — набежали притаившиеся за деревьями эльфята, пришлось сделать всем». Намо искренне улыбнулся. «Ещё они любят сказочные сны и почему-то чаще всего просят научить летать». «Их души ещё не так тесно связаны с телом, как у взрослых. Молодой душе хочется лёгкости, и она рвётся на волю. Дети это ощущают, но не знают, что именно с ними происходит, поэтому им кажется, что хочется летать», — пояснил Мандос, и Ирмо удивился. «А я думал, что у меня просто лучше всего получается показывать полёты». «Может и так, — Намо чуть коснулся его плеча своим, — Тебя не мучает совесть, когда ты им же периодически насылаешь кошмары?» «Нет, — на губах Лориэна показалась лисья улыбка, — Во всём должен быть баланс. И никто не говорил, что я добрый вала». «А какой же ты?» «Справедливый. Я чувствую гармонию. Только ты справедлив по своей сути, а я — по настроению!» Мандос покачал головой, немного печально улыбаясь, и закутался в одеяло сильнее. «И, если честно, детские страхи едва ли не самые сильные, я насыщаюсь ими быстрее всех прочих, а усилий прикладывать почти не нужно: показал сон про большого мохнатого паука, и всё! — Ирмо потянулся и зевнул, — Думаю, чтобы полностью принять своё боевое обличие, мне хватит страхов всего лишь полсотни детей». «Помнишь тот случай, когда впервые обнаружил, что ты оборотень?» — Намо любил разговоры о Начале Дней, эти воспоминания теплились ласковым огоньком среди прочих, даже если они были неприятными. «Ещё б не помнить! — Ирмо рассмеялся, — Создал свой первый кошмар, понял, что ответные эмоции от него оказались куда более сильными, чем от добрых снов, и утоляли мой голод так быстро… Вот я и стал стабильно питаться страхами, а потом бац — клыки выросли, когти, хвост! И ты так разозлился на меня…» «Я не разозлился, я испугался, что тебя Эру проклял за дурные сны, — Мандос чуть улыбнулся уголками губ, — Ты в тот день чуть не проткнул мне губу клыком. А потом я нащупал хвост…» «И это было приятно!» — мечтательно вздохнул Лориэн, лукаво щурясь. Намо фыркнул смешок. «Вроде я тогда довольно быстро догадался, что это был облик на случай войны или опасности. Если ты превращаешься в зверя, поглощая страхи, то логично, что полностью обратиться можно будет только там, где страха будет слишком много». «Ага, только однажды я просто за одну ночь столько страхов поглотил, что прибежал к тебе на четырёх лапах, совершенно ничего не соображая». «Хорошо, что ты тогда никого не загрыз по пути», — Намо вдруг почувствовал, как неприятно замерло и заколотилось сердце, и перед его взором пятнами появилась страшная картина, которую совсем недавно показал ему Эру, словно насмехаясь или пытаясь чему-то научить: Ирмо лежал среди павших, его глаза были стеклянными и пустыми, а грудь вскрыта до самого горла. Намо вздрогнул, нахмурился и порывисто выдохнул. «Что-то не так?» — Лориэн заметил перемену в его настроении. «Всё в порядке, — Мандос кивнул, — Просто задумался. Пытался вспомнить, в какого зверя ты обращаешься». «Я сам не знаю, — Ирмо пожал плечами, — Как-то не додумался в отражение посмотреть». «Хвост был пушистым». «О, ты запомнил? — он рассмеялся, взглянув на брата, а затем опустил взгляд, задумавшись совершенно о другом, — Всё же жаль, что ты продолжаешь постоянно ускользать от меня, хотя я давно научился контролировать жажду страхов и звериный облик и не представляю для тебя и Вайрэ никакой опасности. Раньше я верил в эту отговорку, но уже много эпох назад понял, что ты просто ищешь ответы на свои вечные вопросы в одиночестве. Только там нет ничего, кроме пустоты. Ты сам это понимаешь, но продолжаешь метаться, мучиться и мучить меня. Намо закрыл глаза, ничего не ответив. Он часто размышлял о том, что стало бы, если б Ирмо не было рядом. Что случилось бы, если б брат вдруг исчез, или если б Намо снова сам прогнал его, желая изолироваться и покончить со всеми привязанностями? Каждый раз, задавая себе эти вопросы, Мандос сначала думал, что не случится ровным счётом ничего, а потом, действительно отдаляясь и замыкаясь в себе, понимал, что одиночество не учит смирению, терпению и мудрости, а уничтожает его, убивает точнее видений, безжалостно разит в самое сердце. «Паутина из шёлковых нитей», — вспоминал он слова Вайрэ, почти физически ощущая, насколько тесно они связаны с Ирмо этими тонкими прочными нитями, что были острее лезвий. — Мне легко убегать от тебя, зная, что ты всегда будешь рядом, — тихо шепнул Намо в задумчивой меланхолии, прервав долгое молчание. «Ты что-то сказал?» — Лориэн повернулся к нему, думая, что ослышался. — Я… Так сильно… Так сильно люблю тебя, — совсем тихо, будто стесняясь себя, сказал Мандос, — С одной стороны, я не хочу тебя любить, потому что любовь делает меня уязвимым, добавляет много проблем и лишних мыслей, а с другой… Я ведь совсем не представляю мир без тебя. Как бы ни пытался прогнать это чувство, оно возвращается в сто крат сильней, а недавно я осознал, что не хочу от него избавляться. Понимаешь? Я ужасно изъясняюсь, наверное. Всё вокруг замерло, погрузившись в вязкую статичность, и в душной тишине было слышно лишь тихое дыхание. Намо вдруг выпрямился, робко протянул руку и на ощупь осторожно коснулся тёплой ладони своей холодной. Ирмо заулыбался, прикрыв глаза, чтоб полностью прочувствовать одно из мгновений, которыми он не был избалован, а затем аккуратно, дабы не спугнуть его, переплёл пальцы с тонкими пальцами брата. Руки Мандоса всегда были красивыми и ухоженными, почти женскими, с узкими запястьями, длинными ногтями и потрясающе мягкой тонкой кожей, сквозь которую были видны сплетения серебряных вен. Это был идеально настроенный инструмент, через который он воспринимал и познавал этот мир, и прикосновения подвижных пальцев к Ирмо всегда были особенными. Лориэн ласково накрыл бледную руку своей, посмотрев на Намо, который, затаив дыхание, жадно впитывал каждое ощущение. Одеяло соскользнуло с его хрупких острых плеч, потянув за собой рукав свободной ночной рубашки, и он неловко и немного нервно убрал за ухо серебристую прядь, прилипшую к приоткрытым губам. Чуть крепче сжав руку брата, Мандос вдруг ощутил трепетный поцелуй на открытом плече. Белоснежные ресницы дрогнули. Ирмо порывисто жарко выдохнул, сдерживая себя изо всех сил и взывая к разуму. Нельзя было набрасываться на любимого, который недавно пережил два сильных приступа, почти лишившись сил, и ожидал следующий, но соблазн был слишком велик, а ситуация располагала. Зажмурившись и отпустив нежную ладонь, он полностью забрался на постель, обнял Намо со спины, затем бережно взял его за плечи, приспустив с них рубашку, и медленно провёл носом по лебединой шее вверх, вдыхая полынно-молочный аромат желанного тела. Намо отклонил голову, прикрыв туманные глаза, и прижался к брату, ощущая его тепло всем телом. Ирмо был живым, он был рядом, в нём хотелось раствориться и забыть о страшном видении, картинки из которого то и дело возникали перед взором. Силой отогнав все мысли, он обернулся и прижался лбом ко лбу Лориэна, начав ласково очерчивать чувствительными пальцами контур его скул и губ, и Ирмо искренне улыбался, касаясь своим кончиком носа его, целуя пальцы и ласково поглаживая по плечам, с каждым прикосновением спуская рубашку всё ниже, пока Намо сам не помог её снять. — У моих страхов и желаний твоё лицо, — шептал Намо, мягко отвечая на короткие порывистые, но настойчивые поцелуи, а затем сел на колени брата, желая быть ещё ближе. «Я так люблю тебя, мой единственный, — Лориэн с трепетом опустил ладони на холодную обнажённую спину и почувствовал, как Мандос напрягся, прижавшись грудью к его груди, — Ты даже не представляешь, как я одержим тобой…» Намо зарылся пальцами в длинные волнистые волосы брата и впился в его губы, ненасытно целуя почти до крови, будто в последний раз. Ирмо издал низкий звериный рык. «Что же ты делаешь… Я ведь хотел быть аккуратным сегодня», — он поднял руки, помогая себя раздеть, и вновь поймал губы Намо своими. «Ты всегда в меру аккуратный. Не волнуйся и не сдерживай себя, со мной всё в порядке», — Мандос провел ладонями по его груди, упиваясь жаром тела, а затем вернулся к прерванному глубокому поцелую, не скрывая нетерпеливую дрожь. Ирмо был бы счастлив отпустить себя и делать с ним, что пожелается, но всё же держал под контролем свою страсть, боясь совсем разойтись и сделать только хуже. Намо будто намеренно продолжал нарываться, то откровенно кусая его губы, то вжимаясь бёдрами в пах, то крепко обнимая длинными ногами за пояс. Лориэна сводила с ума перемена от абсолютного сдержанного во всём холода до порочного огня, что рисовал на фарфоровом лице Намо яркий румянец и хитрую томную полуулыбку. Он невольно вспомнил их неловкий первый раз, когда тихий нелюдимый Мандос в постели оказался на удивление прытким, и Ирмо его ужасно приревновал, посчитав, что брат уже кому-то отдался прежде в качестве эксперимента, которые он в то время так любил и не делил на хорошие и плохие. Сейчас эти воспоминания вызывали лишь улыбку, а тогда было не до смеха, особенно Намо. Ирмо схватил его за волосы и потянул вниз, заставив тем самым отклонить голову, отчего Намо выдохнул стон удовольствия и покорно открылся укусам и поцелуям, от которых на бледной коже начали мгновенно расцветать розовато-серые следы. Острые ногти предупреждающе вцепились в напряжённые плечи, когда Лориэн сжал зубы на шее, словно намереваясь прокусить пульсирующую артерию, но хрупкое тело снова отреагировало сладкой дрожью, наоборот умоляя впиться клыками как можно глубже. — Ещё!.. — послышался жаркий шёпот, и Ирмо повалил брата на постель, беспорядочно его лаская, прихватывая зубами бархатную кожу и зализывая редкие кровящие ранки. Сильные жилистые руки держали Намо мёртвой хваткой, не давая шевельнуться, и тот трепетал, слишком остро ощущая каждое прикосновение и едва не захлёбываясь в них. Кусая и без того истерзанные губы, он откинул голову на подушки и почувствовал, как в контраст с требовательными ласками пальцы брата нежно очертили ложбинки меж рёбер. Протяжный сладкий стон был практически высшей наградой, которой Лориэн хотел наслаждаться как можно дольше, а потому сжал зубы на выступающей ключице и одновременно бережно скользнул ладонями по бёдрам, но вдруг не выдержал и застонал сам от неожиданного касания к чувствительному месту меж лопаток. Намо хитро улыбнулся, провёл острыми ногтями вниз и услышал шорох крыльев, которые выросли за плечами Ирмо и сладко задрожали. «Ах ты!..» — Лориэн зажмурился от удовольствия, прогнувшись в пояснице, и, почти потеряв бдительность, оказался снизу. Мандос победоносно облизнулся, нависнув над ним изящной тенью, и в одно мгновение удивительно точно накрыл его губы своими. Ирмо властно опустил ладони на бёдра и попытался притянуть их ближе, но его руки тут же оказались прижаты к изголовью — Намо, несмотря на внешнюю хрупкость был не менее сильным. Он резко разорвал влажный поцелуй и прерывисто горячо выдохнул на губы, змеем извиваясь на теле брата. Лориэн подался бёдрами вверх и накрыл его золотыми крыльями, но Мандос, словно не понимая этих косвенных намёков и не ощущая гораздо более прямых, продолжал дразниться, пока Ирмо не выдержал и не стёр с его губ лукавую ухмылку очередным страстным поцелуем-укусом и не вернул себе инициативу, повалив Намо обратно на постель и перевернув его на живот волевым движением. — Ах! — Мандос распахнул слепые глаза, когда брат схватил его за руки и завёл их назад, сжав пальцы на узких запястьях. Хотелось предупредить его быть осторожным, но Намо терялся в мыслях и был на грани того, чтобы совсем потерять контроль над собой. Лориэн, словно растягивая удовольствие, мягко поцеловал костяшки пальцев, на мгновение усыпив внимание Мандоса нежностью, ослабил властную хватку и даже совсем отпустил тонкие руки. Опустившись на него сверху, он поцеловал его за ухом, затем прихватил мочку острыми зубами, зарычав, и Намо отозвался тихим полустоном. Горячее дыхание щекотало шею Мандоса, с губ то и дело срывалось имя брата, и когда белоснежные крылья соединились с золотыми, предательски покорно опустившись огромным веером, он прогнулся в пояснице, вцепившись нервными пальцами в край одеяла. Ниэнна шла по коридору, освещая свой путь небольшой лампадой, от которой шёл тёплый древесный аромат можжевельника. Её терзало неприятное чувство вины перед Намо, оно было похоже на язву, которая то заживала, то открывалась вновь, и от неё никак нельзя было избавиться. Ниэнна винила себя за то, что предвзято относилась к брату и не хотела его слышать, а ещё за то, что надолго покидала его и старалась не попадаться на пути, когда находилась в Чертогах. «Он сам отталкивает всех от себя, сам желает одиночества, но почему я чувствую себя так паршиво, будто сама же его на это одиночество и обрекаю?» — валиэ хмурилась и кусала губы, на ходу придумывая речь и оправдываясь перед собой, да только толка от этого не было совершенно никакого. Слова не складывались в предложения, душное чувство вины становилось сильнее, и к нему примешивалось беспокойство. Ниэнна взглянула на дверь в мраморную комнату, как на место казни. Она понимала, что от разговора им обоим наверняка станет легче, нужно лишь переступить через свою гордость и… «Гордость!» — Ниэнна поморщилась, ощутив, как ей стало от себя противно, и вдруг из-за двери услышала голос Намо, который громко звал Лориэна, срываясь на стон. «Вот и где этого беззаботного негодника носит, когда он так нужен?!» — возмутилась она про себя и собралась позвать Ирмо, обратившись к нему через осанвэ, но вовремя остановилась, осознав, что стон был совсем не болезненным и беспомощным. — Ирмо! Ирмо… Плечи Намо начали синеть от укусов, и Лориэн, продолжая ритмично впечатывать Мандоса в постель, любовался этими следами, похожими на чернильные кляксы на тонкой рисовой бумаге. Хрупкое тело брата извивалось и трепетало под ним, двигаясь в такт, а золотые крылья прочно накрыли белоснежные, не давая им шевельнуться. Ирмо почувствовал, как страсть постепенно начала утихать, будто насытившийся хищник, и погладил Намо по животу, оставив цепочку поцелуев вдоль позвоночника. В эти удивительные мгновения Лориэн наслаждался откровенностью брата, который не скрывал своей любви к грубым ласкам, исступленно умолял быть жёстче и стонал в голос его имя каждый раз, когда было особенно хорошо. Но трепетную нежность Намо любил не меньше, и если брал инициативу в свои руки, то суровый зверь Ирмо почти лежал в его ногах. Мандос чувствовал, как горело всё тело, особенно места укусов и отпечаток ладони на бедре, который наверняка ещё долго не пройдёт. Лориэн, едва не мурлыкая, зарылся носом в разметавшиеся по спине длинные волосы. Валиэ шумно выдохнула и попыталась согнать краску с лица. «Почему я стою у двери и всё это слушаю?!» — она тряхнула головой и, повернувшись на каблуках, направилась дальше по коридору, но откровенное эхо преследовало её до тех пор, пока она не свернула в одну из комнат. «О да…» — тело Ирмо блестело от пота, он, направляя, крепко держал Мандоса за бёдра, который теперь сидел на нём сверху и ненасытно целовал, оглаживая плечи и грудь. Они обняли друг друга крыльями, почти оказавшись в перьевом коконе, который становился всё плотнее. — Я люблю тебя… Я… — горячо шептал Намо, целуя уголки губ и прижимаясь грудью к груди. Он ощущал, как ладони брата скользили по его телу вверх, затем вниз, и с каждым новым движением, которые становились всё быстрее, его пальцы сильнее сжимались, оставляя новые следы, а Мандос отвечал ему нежностью, ласкаясь, и шептал на ухо то, что при обычном разговоре точно не сказал бы. Когда они достигли пика и обратились двумя сгустками энергии, Намо окутал брата собой и слился с ним настолько плотно, что, упав обратно на кровать уже в своём физическом обличии, ещё долго не мог разжать объятия. Лориэн часто дышал и мягко целовал солёную шею, а Мандос прижимал его к себе, и все мысли о спасительном одиночестве в тот момент казались фальшивым золотом, сияющим вдали. Но эйфория сменилась усталостью, веки потяжелели, тело будто оцепенело, и по нему пробежал неприятный холодок. «Я не хочу видений, Ирмо. Я не хочу засыпать. Сделай так, чтоб я не заснул! Прошу, Ирмо, сделай что-нибудь…» — Мандос с трудом открывал и закрывал глаза, проваливаясь в полудрёму, и крепко цеплялся за брата, который приподнялся на локте, успокаивающе поцеловав в щёку. «Не противься и засыпай. Всё будет хорошо». *** Намо призраком стоял посреди поля боя, держа огромные латунные весы на тонкой вытянутой руке. Он слышал оглушительный лязг мечей, пронзительный свист стрел, летящих мимо и сквозь него, истошные крики и плач, и эти звуки смешивались с запахом свежей крови, гари, тлена, роз и пионов. Влажные гниющие розы и свежие пионы. Совсем близко. «То ли наваждение, то ли…» — Мандос вздрогнул и ощутил, как сердце в груди испуганно и одновременно сладко сжалось. — Ирмо? «Не получилось тихонечко постоять за твоей спиной!» — брат заулыбался, приблизившись в несколько широких шагов. «Как ты сюда пробрался? — Намо крепче сжал весы в руке, — Это видение, а не сон. Не ты его создал». «Видение — это тот же сон, только закрытый на замок, — Ирмо пожал плечами и скрестил руки на груди, рассматривая поле боя, — Видение предназначается кому-то конкретному, и ему решать, показывать его мне или нет. Ты не закрылся, и тебя не покину. Даже здесь». Намо улыбнулся уголками губ, испытывая странную эгоистичную радость. Он понимал: Ирмо может достаться от Эру за то, что он увидел события, не предназначенные для его глаз, но счастье от сказанных слов и от того, что Лориэн был рядом, переполняло его с ног до головы, и поэтому Намо вдруг стало удивительно легко. По-хорошему, Ирмо нужно было прогнать ради его же блага, но он не сделал этого, а только предупредил:«Смотри, но не вмешивайся». Ирмо не ответил, и Мандосу это не понравилось. Ему казалось, что он слышит хитрую лисью улыбку в этом молчании, она щекотала ему сознание и заставляла волноваться. Счастье всегда сменялось беспокойством, радость всегда требовала платы печалью, потому Намо предпочитал не злоупотреблять ни тем, ни другим. — Повторяю, — вслух промолвил он, почти перестав ощущать руку от тяжести весов, — Не вмешивайся. Мы лишь наблюдатели. «Хах… — Ирмо сделал вид, что пропустил мимо ушей предупреждение и азартно заулыбался, вдруг увидев себя с мечом со стороны, — Занятно. Почему я бегаю с мечом и без флейты? Почему валар не поют?» Намо будто осенило, и он резко выпрямился. «Песен не слышно! Как же я не заметил раньше… — он облизнул тонкие губы в нетерпении, — Значит, это не последняя битва, я ошибался». «Да, была бы это последняя битва, все б пели ещё громче, чем в Начале Дней, — Лориэн достал из кармана деревянную свирель и покрутил её в руке, — Это очень странная война, будто все договорились биться на одинаковых мечах. Только мы знаем, что Тёмные общие правила не очень-то жалуют, но и они послушно размахивают клинками… Ай, уже нет. Мелькор пал. И Манвэ с ним». «Тише! — Намо нащупал его руку своей и сжал холодные пальцы на запястье, — Не говори мне ничего». «Почему? — Ирмо удивился, — Ты ведь не видишь того, что происходит, а это важно». «Так нужно. Я прозрею, когда все погибнут, а до этого мне дано только чувствовать и слышать. Эру любит показывать мне набор символов, складывающихся в загадку, — Мандос поднял весы выше, поморщившись, — И эту я почти отгадал, благодаря тебе». Ирмо улыбнулся уголками губ, почувствовав, как Намо взял его за руку, и вновь перевёл взгляд на разворачивающуюся перед ними битву. «Хорошо, что отгадал, — Лориэн крепче сжал его ладонь, — Потому что я совершенно ничего не понимаю. Только чувствую страх и боль, которых здесь столько, что я мог бы с лёгкостью напитаться ими, обратиться в свой животный облик и выиграть эту битву в мгновение ока». «Даже не думай об этом! Во-первых, тебе нельзя вмешиваться, во-вторых, ничего бы не вышло, ибо это просто очень реалистичная картинка, в-третьих…» «Стой-стой, не начинай занудствовать! — Ирмо рассмеялся, — Я же не такой глупый, всё прекрасно понимаю. Это я про себя в видении. Можно было бы решительно действовать, а не носиться по полю с таким видом, будто впервые взял оружие в руки…» Мандос зажмурился, ощутив скорую смерть брата в этом страшном сне, и по его спине прошёл неприятный холодок. «Теперь ты убит. Тебе вспороли грудь до середины горла». «Да. Убит. И все убиты, — усмехнулся Ирмо и вдруг заметил, что силуэт брата стал прозрачным и постепенно начал исчезать, — А ты больше не наблюдатель. Становишься участником сна. Эру тебя ждёт». Намо сплёл пальцы с пальцами Лориэна, не желая уходить в видение полностью и отпускать его. Спокойствие начало сменяться нарастающей внутренней паникой, перспектива снова оказаться среди абсолютной пустоты, тишины и смерти совсем его не радовала. Подобные пророческие сны возвращали Мандосу зрение, и он всегда наслаждался удивительной возможностью видеть, но только не в этот раз. «Иди же! — Ирмо улыбнулся и осторожно вложил в его полупрозрачную ладонь деревянную свирель, одну из тех, что делал эльфийским детям, — Разгадай загадку до конца и покончишь с этими мучениями. Сегодня твой сон не только под контролем Эру». Намо сжал в руке свирель и положил её во внутренний карман своих одежд. Отпустив Ирмо, он зажмурился, а затем осторожно открыл глаза, прозрев. Перед ним открылась та же картина, что и в прошлый раз: усеянная убитыми, скользкая от крови буро-чёрная земля, над которой нависла пелена плотного тумана, а вдали за ней виднелись всполохи огня. Мандос нервно облизнул губы и порывисто выдохнул, сделав шаг, а затем ещё один. Он чувствовал, что после этой битвы никого не осталось в живых, не ощущалось даже далёкого присутствия бесплотных валар и майар. Намо был абсолютно один. «Мой сон не только под контролем Эру. Нужно разгадать загадку…» — твердил себе Мандос, стараясь не рассматривать лица павших, но пустые глаза Ирмо всё же заметил. Брат лежал в неестественной позе, запрокинув голову, и грудь его была вскрыта ржавым мечом, который так и остался воткнут в сердце. Намо нагнулся, вынул клинок и направился дальше, пробираясь сквозь туман к заветной цели: неподалёку виднелась подставка для весов. Однако, зрение оказалось обманчивым, и она с каждым шагом всё отдалялась, будто насмехаясь над уставшим судьёй, который по пути среди убитых различил безжизненный светлый лик Вайрэ и безглазую Ниэнну, по щекам которой струились кровавые слёзы. Намо за время своего существования повидал множество изувеченных мёртвых, и они не вызывали у него никаких чувств, но видеть погибших близких было невыносимо больно. «Лучше бы был слепым… Лучше бы был слепым…» Добравшись до каменного выступа, он с облегчением опустил тяжёлую ношу и упал рядом, часто дыша. Небо стало чёрным от дыма, тучи сгущались, но дождь никак не мог начаться, и с каждой секундой вокруг становилось всё темнее, а воздух — тяжелее. В мёртвой тишине Намо слышал лишь треск огня вдали и собственное хриплое дыхание. Он не мог не думать об увиденном, отчего на фоне антрацитового неба перед его глазами возникали лица, и это было настолько реалистично, что Мандосу показалось, будто на него капает не начавшийся дождь, а кровавые слёзы сестры. Дождь усилился, и крупные капли, падая, едва не оставляли синяки на его теле. Намо зажмурился и закрыл лицо ладонями, затем повернулся на бок и попытался подняться или хотя бы доползти в грязи до каменного выступа, под которым можно было укрыться. «Нужно разгадать загадку…» Как только онемевшая рука начала ощущаться вновь, рядом с весами возник хрустальный посох — главный инструмент Повелителя Душ, с помощью которого он мог отнимать жизни, а порой, но крайне редко, воскрешать. Мандос сжал зубы, со стоном поднялся и взял посох, отчего ливень вдруг прекратился. Он понимал, что слишком слаб, чтобы воскресить даже десяток павших. Этой силы хватило бы максимум на одного. Намо взглянул на оружие в своих руках, затем на грозное небо, и крикнул: — Я разгадал твою загадку! Понял, что ты хотел мне сказать… Собственный голос отразился эхом в лесу неподалёку. — Это не видение. Не настоящая битва. Чтоб я не перепутал, ты показал, что валар не поют, а бьются на мечах… — Мандос крепче сжал в руке посох, — Показал, что пали все, и я остался один. Показал то одиночество, которого я всегда так жаждал, и которое могло бы мне подарить умение беспристрастно мыслить. Но оно меня пугает, и я хочу от него отказаться. Тогда ты даришь мне посох, зная, что сил во мне только на то, чтоб оживить одного… — Намо пошатнулся, — И ты наверняка думаешь, что я оживлю Ирмо, Вайрэ или Ниэнну, но я слишком сильно их люблю, чтобы обрекать на жизнь в Пустоте, пусть даже и со мной, — он выдохнул и приставил посох к своей груди, — И раз в этом мире больше никого не осталось, то и моя миссия завершена. Повелитель Душ зажмурился и начал шептать заклятье, ощущая, как оружие начало вытягивать из него остатки энергии, но вдруг какая-то сила вырвала посох из рук и ударила о камень, отчего хрусталь с кристальным звоном разлетелся на мелкие кусочки. Намо без сил упал на колени и вдруг яростно закричал в небо, стукнув кулаком по кровавой земле: — Не нравится такой ответ? Да? Не того ты от меня ожидал?! На груди от посоха остался ожог, который болел и дымился, но вновь участившийся дождь остужал его. Мандос часто дышал, боясь лишний раз пошевелиться. С волос стекала грязь и вода, капая в отражение в чёрной луже. — Не ожидал… — шептал он, дрожа от холода и клокочущей внутри злости, — Но я усвоил урок. Отпусти меня, Эру. Слышишь? Отпусти. Что ещё тебе нужно услышать от меня? Дождь усилился, плотной стеной надвигаясь со стороны леса. — Я больше не хочу одиночества… — Намо смотрел на приближающийся ливень, и перед глазами всё снова начало плыть, — Наверное, ты тоже не хотел, и поэтому создал нас. Но если однажды решишь всех убить, не оставляй никого. По небу прокатился гром, и Мандос вздрогнул. Он был настолько вымучен, что не было сил даже проснуться, хотя чувствовал, что Эру его больше не держал. Прижав ладонь к груди, он нащупал свирель, которую дал ему Ирмо, и приложил её к губам, начав наигрывать простую мелодию, которая с трудом пробивалась сквозь шум дождя и грохот небес. Зрение становилось хуже с каждой секундой, и последним, что он увидел, был бегущий к нему огромный золотой лис. *** «Ещё не хватало, чтоб тебе было плохо из-за меня…» — Намо вздохнул, поглаживая брата по голове, и зарылся пальцами в мягкие волосы. В Садах Лориэна было тепло и тихо, там пели птицы, взмывая в небесную синь, и ветер играл с ветвями деревьев, сплетая их между собой. Намо сидел в маленькой мраморной беседке и слушал дыхание Ирмо, который, пережив с ним ту страшную ночь, спал у него на коленях и восстанавливал силы. Аромат пионов мягкой ненавязчивой волной проник в сквозные окна. Мандос слабо улыбнулся и прикрыл глаза. Касания ветра к лицу напоминали лёгкие поцелуи. «Я же говорил, что тут легче! — услышал он голос в своей голове и встрепенулся, — Не вздумай отнекиваться, я видел, как ты улыбаешься!» «Как ты себя чувствуешь? — Намо провёл ладонью по щеке Ирмо, опустив голову, — Я бы не простил себе, случись с тобой что-нибудь серьёзное». «Всё в порядке, просто ушло много сил. Не переживай, это не стоит того, — Лориэн любовался братом, впервые видя его, окружённого льющимся сквозь витраж на потолке светом, на фоне резных окон и лёгких занавесок, — Мы с тобой те ещё бунтари. Я ворвался в видение Эру и вытащил тебя, а ты, вопреки запрету покидать Чертоги, находишься в моих Садах». «Я же не мог тебя оставить, — Намо опустил ладонь на его грудь, — В Чертогах напоил тебя лекарствами, подождал, пока подействует, и полетел в твою обитель…» «Спасибо тебе», — Ирмо накрыл его ладонь своей. — Глупый, зачем благодаришь? — прошептал Мандос вслух, нахмурившись, — Это я бесконечно тебе обязан. Если бы ты не пришёл мне на помощь и не прервал сон, не знаю, сколько бы ещё я там находился. И… Ты — лис. «Что?» — Лориэн заулыбался. «Лис. Большой золотой лис с пушистым хвостом… Вот какой у тебя звериный облик». «Ну надо же! — Ирмо рассмеялся и осторожно сел рядом, — Ни за что бы не подумал». «А мне кажется, тебе очень подходит, — Намо смотрел в сторону большого куста кремово-розовых пионов на выходе, но не видел их, — У тебя лисья улыбка. Я её слышу». Лориэн встал, взял Намо за руку и вывел из беседки, направившись по дорожке к любимому уголку, окутанному плющом, где росли лилии. Мандосу было немного неуютно, он не знал, куда его ведут, а чувствовать себя беспомощным он не любил. И всё же ему было легко, оттого и шаг стал твёрже, и улыбка то и дело проскальзывала на тонких губах. «Что было в твоём сне?» «Будто ты сам не видел! — Намо крепче сжал ладонь брата, — Эру меня научил кое-чему». «Чему же? — Ирмо, улыбаясь, подвёл брата к резной лавке, и сел рядом, мастеря венок из плюща, — Если урок усвоен, то его будет несложно повторить, так ведь?» Намо сначала нахмурился и собрался было возразить, но не стал. «Абсолютное одиночество обрекает на тщетность бытия, если кратко… Я не обещаю, что перестану убегать от тебя. Периодически мне всё же необходимо быть абсолютно одному, однако, думать о том, чтобы полностью исчезнуть из твоей жизни, я больше не буду, — он сцепил пальцы в замок, ненадолго замолчав, — А ещё я успел помириться с Ниэнной. И увидеться с Вайрэ, спустя столько месяцев…» Ирмо опустил тонкий зелёный венец на его голову. «Я горжусь тобой». Счастье всегда сменялось беспокойством, радость всегда требовала платы печалью, потому Намо предпочитал не злоупотреблять ни тем, ни другим, и всё же сегодня позволил себе быть немного счастливее, чем обычно. Сегодня был повод.