Эля
Так безучастно я когда-то наблюдала за горящим домом Шатуна, но рядом был Вий, и я молчала о том, что дом поджёг Шаман. Ярик в тот день ворвался в мою комнату за несколько минут до возвращения Снега и Кити вместе с этой Мисс… Говорил, что в доме появится очередной постоялец, так безумно улыбался, пока я не спросила, что происходит. — У Шатуна больше не будет дома! Теперь он наш! Я поджёг его дом! Он навсегда останется с нами, он нам нужен! — ему хотелось кричать о том, что он сделал, но приходилось только ликовать полушёпотом. Мне в это верилось с трудом, как и в то, что Вий когда-то смог убить Мышь; но это было. Возможно, это произошло с ним потому, что я влила в него его же зелье, приговаривая, что дому нужна жертва и он не сможет мне помешать. Конечно, я говорила об Алёне, а мальчик всё истолковал на свой лад и натворил таких дел, что теперь даже меня преследуют во сне очередные кошмары. Что и говорить, мои котята превращались в диких зверей, потому что жили с настоящим чудовищем. Мой дом горел ярко; шифер летел в разные стороны, щёлкая и стреляя, как фейерверк. «Словно всё кончилось, а это — победный салют. Штырь победил», — подумал я, глядя на это фаер-шоу. Штырь кричал на Антона: тот его не послушал и не отогнал машину к перекрёстку, как они договаривались. Дым застилал собой всё; огонь стремительно поглощал то, что было… моей крепостью, моим убежищем от всего и вся. Больше этой крепости не было, она превратилась в горящий столб; и я понимала, что мне больше некуда бежать, негде спрятаться, что теперь я потеряла всё по-настоящему, ещё больше, чем после смерти родителей. Дом был всей моей жизнью, там были все мои воспоминания, все кошмары и ужасы, вся моя новая жизнь, которая не удалась, как и старая. Как легко Штырь всё это перечеркнул, не дав мне времени проститься. Наверное, именно так он и лишал жизни тех, кто вставал у него на пути; а теперь и моя очередь. Впрочем, я сама этого хотела. Эля умерла. Мне не хотелось подавать никаких признаков жизни; я молча, в полусне наблюдала за тем, что происходит, пока Штырь не оказался рядом. — Гони уже, хули ты уставился! — это были последние слова, которые я слышала от него перед тем, как окончательно провалиться в свой обморочный сон. Долгий полёт в никуда; я понимала, что уснула, и не пыталась проснуться: пусть Штырь и Антон делают, что хотят. Убить? Пусть убивают. Сжечь, как Андрея? Почему бы и нет. Эля умерла в своём доме, как и сказал… Согласна была на всё, лишь бы не обратно в кошмар наяву. Мне хотелось умереть, так и не проснувшись, рассчитывая, что моя никчёмная жизнь хотя бы закончится спокойно и без очередной боли; рассчитывая, что уж ко мне-то Штырь будет более благосклонен и убьёт как-нибудь так, чтобы я долго не мучилась. Масса ведь вариантов, если ты и есть Палач. Только сон мой не прекращался, и там я вдруг увидела себя на каком-то балконе, а потом Вия. Не знаю, о чём мы говорили, я просто помню его лицо и своё дикое желание, чтобы этот мальчик был жив, а Штырь… Его вообще не было со мной в тот момент, но я чувствовала его присутствие и совсем не хотела, чтобы он был рядом. Мне нужно было столько сказать Вию, всё самое главное, что я так и не сказала ему при нашем последнем разговоре; но Вий внезапно исчез, и снова наступила темнота. Всё закончилось, как мне тогда показалось, тем, что я проснулась за столом, но с этого всё только началось. Стол. Снова тот самый стол, за который меня усадили в неизвестном доме, когда меня отвезли за дозой к цыганам. Окурки, перевернутые стопки, рюмки, кружки, остатки еды, над грязной посудой рой мошек и мух; полупустые бутылки, рассыпанный сигаретный пепел, смешанный с остатками белого порошка — натуральный свинарник, такое приходилось убирать в своём доме каждые выходные после посиделок братвы Антона… Штыря? Дом пустой, серый: выцветшие стены, запах мытых полов едва припоминался, его хотелось ощутить, но вместо него так и навязывалась затхлая вонь гнили и падали. Солнце в затянутое сажей окно даже не пыталось прорваться. Голова гудела, но я точно знала, что мне нужно выйти из этого места, что там, за приоткрытой дверью, есть солнечная поляна, и там-то я уж точно смогу найти свой дом и вернуться туда как ни в чём не бывало. Однако стоило мне выйти из этого дома, уже не обращая внимания ни на потолок в веранде, как в прошлый раз, ни на то, что одета я как минимум странно — непонятный чёрный балахон и стоптанные чёрные тапочки, — я столкнулась с тем самым огромным курящим мужиком. Именно столкнулась: он стоял ко мне спиной, и я его не заметила, так как спешила покинуть это место, и врезалась в него со всего ходу. Он медленно обернулся; я почувствовала топот собственного сердца где-то в горле, оно явно собиралось сбежать; выпустил дым мне в лицо, а затем хищно улыбнулся во все свои зубы и схватил меня за руку. — Ты должна отпустить всех, кого к тебе привязали, иначе не выберешься, — лицо его при этом выражало что-то вроде: как же я хочу посмотреть на твои тщетные попытки выбраться — так кошка играет с пойманной мышью, она смотрит на неё именно такими глазами, как этот мужик смотрел на меня. Он тут же отпустил руку и снова повернулся спиной. Дорога была свободна, я могла идти, но его слова удерживали, и выходила я из его двора медленно, надеясь, что он меня окликнет и скажет что-то ещё; но он этого не делал, и тогда я оглянулась сама — вот тут и начался сон человека со сломанной ко всем херам психикой. Дома не было, и лето кончилось — внезапно повалил снег, небо чернело так стремительно, словно кто-то там пролил на наш земной шарик чёрную гуашь, ветер шумел только высоко в деревьях, которые возникли из ниоткуда и были только за моей спиной — словно я забрела вглубь леса и забыла дорогу обратно. Странно, что холода при всей этой снежной мистерии я не ощущала; впрочем, это был всего лишь сон, но он и пошевелиться не даёт даже сейчас, когда я проснулась и уже минут пять смотрю на пластмассовый потолок. — Эля! — Эля! Восемь существ в чёрных балахонах, в капюшонах, с опущенными головами — сценка дешёвого экшна, которая должна напугать зрителя, вдруг появилась в моём сне. Медленно они поднимали свои головы, и я начала понимать, что передо мной: Шаман, Снег, Вена, Пёс, Мышь, Мисс, Бинт и даже Мент; окружили меня так, что сбежать у меня точно не было никаких шансов. Если Мисс, Мент, Бинт и Мышь сдохли буквально на моих глазах, то с остальными было непонятно: они ведь не могли умереть?! Пёс без Прищепки. Шаман, сбежавший из дома. Снег и Вена — они ушли вместе и уже точно не могли умереть за пределами дома — там они были в безопасности. Что бы это всё ни значило — было странно видеть только этих котят. Может быть, в сон пришли самые обиженные? Только Вий, Сабля, Китя и Шатун простили? Может, и Прищепка смогла меня простить?! Однако во сне было точно не до вопросов; действия развивались слишком стремительно для обычного сна и были довольно реалистичными. Они по очереди называли моё имя: кто угрожающе, кто с ненавистью, а кто-то с наигранной любовью и лаской. Казалось, что их глаза светились красным и жёлтым. Всё это начинало пугать, я знала, что могу проснуться — просто открыть глаза, но там, куда я вернусь, тоже нет никакой безопасности. «Здесь хотя бы точно не убьют», — едва не открыв глаза, остановила я саму себя. — До меня сначала, за Алёнкой потом, — послышалось откуда-то сверху. Конечно, это был Штырь, но увидеть его я не могла: он в реальности, а я в лесу, окружённая своими котятами… Настоящими котятами. Как только голос Штыря пропал, они все синхронно скинули капюшоны и начали шипеть, обнажая зубы; лица их стали покрываться шерстью, превращаться в кошачьи морды; глаза меняли цвет; у них появлялись клыки… Это меня мало пугало, я лишь наблюдала за происходящим, пока не увидела, что превращение некоторых из них было круче: изменялось не только лицо. Сожжённая вместо меня Мисс, оскалив зубы, прошипев и мяукнув, как кошка, которой случайно наступили на хвост, продемонстрировала мне свои когти; хищно улыбнулась, как тот курящий огромный мужик… — Ты-ы-ы-ы! — она прорычала глядя на меня сверкающими глазами. Голос был моим, я слишком хорошо запомнила свои вопли, когда увидела Штыря живым. Только в этот раз я ни на кого не наставляла пистолет, хотя и стоило бы: на меня летело разъярённое чудовище, с разинутой пастью, выпущенными когтями. — Штырь! — я почему-то позвала его, будто только он и может спасти; почти проснулась, понимая, что сжимаю в руке что-то кожаное или тряпочное — скорее всего, чехол сиденья в машине. — Я здесь, — он, конечно, отозвался, наверное, я выкрикнула его старую кличку слишком громко. — Ты не сбежишь! — но я снова услышала шипение и, кажется, ощутила дыхание Мисс у себя на лице; когти вонзились мне в плечи. — Я тебя ненавижу! — продолжала она моим голосом. — Сдо-о-охни! — Элька, неудобно же так спать, иди сюда, — я помню, что уснула, прислонив голову к стеклу; видимо, он перетащил меня к себе, а значит, мы оба были на заднем сиденье; поэтому, когда Мисс толкнула меня в грудь, я упала во сне на что-то более мягкое, чем земля. После этого тот, кто был Шаманом, сделал шаг вперёд и хлопнул в ладоши — все остальные внезапно исчезли, остался только он один. — Скажи три слова, ты их знаешь, — голос был вовсе не Ярика, а какого-то великана: он разносился по всему лесу, раздавался эхом и заглушал ветер. Не знаю, что мной тогда двигало, но я просто спросила, зачем ему это нужно, после чего он снова ударил в ладоши, и его тело стало копироваться: Шаманов стало так много, и все они окружали меня ещё плотнее, чем восемь котят. — Я охранял тебя и твой дом, я делал всё, чтобы тебе и дому ничего не угрожало, а ты готова сдаться! Ты уничтожила дом и нас вместе с ним! Скажи три слова, мы больше не твои хранители! Вместо того чтобы испугаться этого размноженного тела, этого оглушающего эха, я захохотала во весь голос. «Мальчик сам виноват», — пронеслось тогда в голове. — Вы. Мои. Игрушки, — делая значительные паузы между словами, произнесла я, не узнавая собственного голоса; и копии Шамана внезапно рассыпались чёрной сажей, а впереди меня возник яркий высокий костер. Уверенная в том, что «три слова», которые от меня требовал Шаман, я всё же не произнесла, я двинулась к этому костру. — А я? — раздался за спиной такой знакомый голос, что по телу пробежали мурашки. «Лёлик!» — мне было трудно поверить этой мысли, я боялась обернуться, но так хотела увидеть её и понять, что мне это не показалось — это правда. Правдой это не было. На меня шло огромное тело с мышиной мордой, а на поводках она вела шестерых кошек. — Ты позвала меня в свою комнату, помнишь? — говорила она, надвигаясь на меня. Конечно, я это помнила и вряд ли когда-то теперь смогу забыть, так как сон обо всём напомнил в красках: в тот день я вышла из своей комнаты. Последний день жизни Мыши. Девчонка мне нравилась: она не собиралась превращаться в то, чего от неё требовали остальные; прямолинейно заявляла, что думает обо всех и каждом в нашем доме. Я не вмешивалась, пока она не напомнила Ките о её ненормальной привязанности ко мне: Китя была в меня влюблена, а я наивно полагала, что зелья Шамана помогут ей об этом забыть. Она помнила, но даже сама не верила в то, что такое возможно. Боясь, что Китя вновь примется за старое, я позвала Мышь к себе в комнату; ей не было места в нашем доме. — Здесь все спят со мной, — говорила я ей, надеясь запугать. — Тебе тоже однажды придётся это сделать. Однако как же я просчиталась с такими страшилками: на детей послеразвалочной эпохи они не действуют; их это совсем не пугает, они готовы принять любой вызов. Кроме того, в погоне «быть не таким как все», навешивая на себя как можно больше «нестандартных» ярлыков, они готовы повесить на себя и такие ярлыки, как «гей» или «лесбиянка». Тем более, эта девочка была из детского дома. — Зачем тянуть? — не веря моим словам, да ещё и желая попробовать, волнуясь, но стараясь выглядеть уверенной в моих глазах, произнесла Мышь. Я же не могла отступить, к тому же эта девчонка не представляла для меня никакой ценности — игрушка для моих котят, не больше и не меньше. Стоило мне только приблизиться к ней — она начала вырываться. Китя бы так точно не сделала. — Неужели ещё девственница? — издевалась я. — Позвать Шатуна, Снега или Вия? Можно и Шамана, но вряд ли ты ему нравишься. Понтов у Мыши мигом поубавилось, она по стенке уползала от меня, боясь, видимо, что я на неё наброшусь. Найдя наконец-то дверь, она выскочила из моей комнаты, как ошпаренная. Я была уверена, что она уйдёт, но не назвать всех в нашем доме психопатами после того, что случилось в моей комнате, она, конечно, не могла. Мне было весело, пока я не сказала на той же волне Вию пойти и убить эту тварь. Рассчитывая, что мальчик сбежит от меня, как и Мышь, я ушла в свою комнату, позвав за собой Шамана. — Присмотри за Вием, чтобы глупостей не натворил, — мне казалось, что ничего не случится: Мышь уйдёт свой дорогой, Шаман проводит Вия по другой — в квартиру. Если бы я знала, что у дурного Шамана крыша ехала ещё больше, чем у меня, — ни за что бы так не сделала. Вся эта сцена повторилась в моем сне, я сама не поняла, как опять оказалась в своём доме. Как только Мышь ушла из дома, а за ней Вий и Шаман, мой дом оказался пуст. «Я сгорю, нужно бежать», — эта мысль заставила меня обернуться, чтобы выбежать, но передо мной опять возникло существо с мышиной мордой. — Кто я для тебя? — выдыхая мне в лицо едкий трупный запах, спросила она. — Игрушка моих котят! — я оттолкнула её в сторону, пытаясь прорваться к выходу из дома; Мышь громко рассмеялась, вдруг разлетевшись пеплом. Нужно было бежать, но… Открыв дверь, я оказала на кухне. Инвалидная коляска была повернута так, что я видела лишь спину сидящего в ней. Кухня была разрушена, словно Вий, Китя, Сабля, Шатун и Шаман снова затеяли ремонт. — Бинт? — стоило мне спросить, как дом затрещал; я понимала, что горит крыша и это треск шифера, а Бинт тем временем словно превратился в тряпичную куклу и завис в воздухе надо мной, оставив свою коляску. — Мы похоронены с ней рядом, но за что? — он распахнул свою ладонь — на ней сидела обыкновенная мышь. До меня сразу дошло, о чём он говорит: он, как и Мышь, как и все мои жертвы, был сожжён в одном месте — около реки. — Ты там не один, — за спиной раздались голоса, но, обернувшись, я увидела только Мента с розовым вспухшим порезом на шее и только потом Лысого, идущего следом за ним. Лысый — случайная жертва. — Мы привязаны охранять тебя, — говорил Мент, пропуская Лысого вперёд. — А тебя хочется оставить здесь, чтобы больше никто из-за тебя не погиб. — Ты разрешила им убить меня! — выкрикнул Лысый, и я вновь оказалась за столом, в окружении своих котят. Шаман заговаривал, задавал дурацкие вопросы, Вий разливал вино по стаканам так, чтобы бутылка осталась пустой — полные стаканы. Наконец, вино было разлито, Лысый расслабленный, ничего не подозревающий… Мгновение — и Вий бьёт его по голове этой самой бутылкой. Никого из котят это не удивляет, вздрагивает только Надюша, недавно убившая Мента, обломавшая весь мой план по побегу из дома… Лысого вытащили на улицу, Вий готов был его добить: он превращался в настоящего зверя, я не могла ему позволить сделать то, что он никогда не делал. Лысого добить должна была я и только я. Вонзая в него нож, я думала только о том, чтобы Вий никогда не стал такой, как я; мне представлялось, что, увидев, как я разделываюсь с Лысым, Вий расскажет об этом всем остальным и уйдёт из дома вместе с ними… Вия не остановило даже это. — Ты убила меня! — Лысый внезапно оказался передо мной и толкнул в грудь, я попала в руки Мента. Это меня так напугало, что я готова была закричать, открыть глаза, но опять донёсся голос Штыря: — У Эльки температура, походу. — Хоть уснула вообще, — голос Антона. «Меня не собираются убивать», — промелькнуло в голове, и стало так спокойно, что я снова погрузилась в свой сон. Мент держал меня за руки, Бинт разрывал какие-то провода так, словно разрывал свою грудною клетку; искры летели в разные стороны, свет то ярко зажигался, то пропадал. Лысый приближался ко мне с ножом в руке. — Как она сейчас в это ввязаться умудрилась? — снова Штырь. — Нефиг было её одну оставлять, — Антон. — Ещё хуже было бы, — я слышала его голос, и мне казалось, что я сжимаю руку Мента, но рука точно была Штыря, потому становилось всё спокойнее и спокойнее. — Когда ты один — шантажировать тебя нечем, а убивать тебя невыгодно; можешь делать всё что угодно, когда нечего терять. — А сейчас? — снова Антон. Мне хотелось услышать о том, что «сейчас», но голос Штыря заглушил громкий смех из моего сна. Все они — Мент, Бинт, Лысый — смеялись, смеялись, смеялись! Лысый был очень близко, он готов был разделаться со мной так же, как я с ним; его глаза горели ярким жёлтым светом. — Я вас отпускаю! — слова вырвались сами собой. Все трое рассыпались пеплом, но на этом сон и не собирался заканчиваться: передо мной, как из-под земли (хотя вернее будет сказать из-под пола), возник Пёс. Он смотрел на меня немигающим взглядом, челюсть его почему-то отвисла, и изо рта капала слюна — натуральный зомбяк; даже ничего не сказал, а только протянул руку вперёд, указывая на то, что было за моей спиной. — Мой отец — твой друг, — недовольно шипел Снег; но из всех моих друзей припомнилась только моя собака. — Эля не виновата! Не трогайте её! — внезапно закричала Вена, оттолкнув Снега в сторону… Кажется, он мгновенно исчез, но легче от этого не стало: со спины, как последний трус, набросился Пёс, явно собираясь меня задушить. — Отстань, — я пыталась вырваться, но ни черта не выходило. — Отпусти нас, Эля! Мы исчезнем! — Вена, как мне тогда показалось, несла околесицу: это меня надо было отпустить, меня схватили мёртвой хватко и не отпускали; но вдруг я сообразила, что нужно сказать: — Я вас отпускаю. Хватка Пса ослабла. Вена, глядя на меня, грустно и спокойно улыбнулась, перед тем как превратиться в пепел и осыпаться. Не понимаю, кто вбил мне в голову эти слова? И почему я должна была ими, как каким-то заклинанием, останавливать расправу над собой. Тем не менее, и это сработало не до конца. Дом начал трещать, с потолка сыпалась штукатурка, обои рвались, как газеты, стены разъезжались в разные стороны и падали. — Эля, беги! — Беги! Мама и папа. Мне казалось, что я их видела в этой пыли рушившегося дома. Хотелось рвануть к ним; я чувствовала биение собственного сердца, и по этому сердцу разливалось что-то очень тёплое и согревающее — настоящее счастье. Едва я успела шагнуть, как передо мной что-то рухнуло — так отрезвляюще. Пыль поднялась столбом, пришлось закрыть глаза и отвернуться, а когда глаза я открыла — вокруг меня был снова лес. У костра вновь сидели эти фигуры, но теперь раздавался такой невыносимый звук; я даже не сразу поняла, откуда он идёт и кто его может издавать; но Шаман (или тот, кто очень хотел себя за него выдать) приподнял голову. У него было что-то вроде свирели в руках, и именно эта штуковина так выла… Как кошка, которую запихали в мясорубку; но это я сейчас так могу сказать, а во сне это больше напоминало чьи-то невероятно истошные вопли. Шаман продолжал извлекать эти ушераздирающие звуки, пока не увидел меня, а увидев — отложил свою дудку в сторону. — Ты котят убила кучу, — вдруг выдал Шаман, поднимаясь со своего места, то ли напевая, то ли говоря мне эту фразу. — Ты котят убила кучу, — хором повторили за ним остальные, поднимаясь со своих мест. — И мышей большое стадо, — продолжал Шаман. — И мышей большое стадо, — повторили за ним остальные. — Всем скажи теперь три слова, и отстанут от тебя, — в этот момент на плечо опустилась рука. Снова голос Лёлика; хотелось обернуться, надеясь, увидеть её, но котята и их мыши приближались ко мне, монотонно повторяя про убитых котов и мышей. — Я. Вас. Отпускаю, — выкрикивая каждое слово отдельно, я наблюдала за очередным кошмаром: их одежды падали на землю, из-под этих балахонов выбегали обычные кошки. Кошки. Как же я, на самом деле, не люблю кошек. Они разбегались в разные стороны, ветер становился таким сильным, что мне казалось, меня снесёт ко всем хренам, но на плече по-прежнему ощущалась чья-то рука. Ветер разгонял тёмные тучи, которые нагнал для пугающих спецэффектов вначале. Пока не стало абсолютно светло, он не стих, а я не могла пошевелиться и была вынуждена наблюдать за тем, как разбегались коты и кошки, а потом вдруг из леса вылетали чёрные вороны и белые голуби. Режиссёр моего сна не стал заморачиваться с символикой, потому плевал на то, что в лесу голубей не бывает. — Эля, — мой кошмар закончился, но я всё слышала голос Лёлика и не могла пошевелиться, обернуться и посмотреть на неё. — Я тебе помогла. Это неправильно, но теперь все они свободны; ты не должна отвечать за то, что сделал Мун-ги. Теперь спи. Просто спи. Всё будет хорошо. И снова затяжной полёт, только сон, темнота и больше ничего. Хотелось бы мне поверить словам Лёлика, но я в незнакомом месте, и на меня смотрит маленькая девочка с чёрными кудрявыми волосами, карими глазами; в розовом милом платьишке. — Меня зовут Эля, а тебя? — говорит она, увидев, что я… Проснулась?Олеська
Странный он… Мы, конечно, сводные и разные, но… Да и она тоже хороша: ещё тогда мне не очень понравилась. Правда, позже всё встало на свои места, но мне надо было сливаться от Андрея и валить за тридевять земель. По-хорошему, обоих жалко, но сейчас-то уже нихрена не изменить: он при должности, у него жена, хоть и бывшая, и дочь; а она — что-то бывшее, потерянное и найденное. Всё бросить и уехать он не сможет, так что лучше ему и не напоминать ей о своём существовании. Штырь тогда для всех умер, вернулся Палачом и тоже умер, и нет больше ни того, ни другого. Теперь у нас Игорь Александрович Штырёв. Символично так: Штырёв. Дурак. Всё бы было у них хорошо, если бы одному не нужна была власть, а второму – приключений на задницу. Мы никогда не общались со Штырём как брат и сестра: его отец отобрал у меня маму, моя мама отобрала у него отца — какие уж тут брат и сестра. Я училась в городе, жила в городе… Он обо мне и вспомнил-то только тогда, когда свалить решил. Попросил за Элькой присмотреть; я начала, конечно, выёживаться: с какой стати? А он мне всю историю рассказал: они с Андреем были друзьями, потом врагами стали, и вот этот Андрей его подставил. Я сначала порадовалась за Андрея, но только мысленно, да и то из-за злорадства. Андрюха меня последнее время пиздецки бесил вместе со своей Алёной. Та мне, разумеется, заработать помогла, но я у нее недолго ошивалась, мне денег хватило, чтобы жильё снять, учиться продолжить, а Андрюха меня отпускать не хотел — на вокзал торговать предложил отправиться. Я и согласилась. Господи, когда Жека узнал ещё и про меня, он этого Андрея вместе с Алёной чуть с землёй не сравнял, но я сразу сказала, что на всё это шла только по своей воле, мне тупо деньги нужны были. — Я тебя по-человечески просил: присмотри за Элей. Что, блядь, было трудного? — цедил тогда сквозь зубы. — Я и присматривала, она со мной торговала! — у меня других оправданий не было, кроме этого дурацкого, которое его из себя вывело. После этого он мне «смерть» устроил, чтобы я на Андрея и Алёнку больше не работала, а потом дал денег и отправил в Израиль. Нормальный расклад: я боялась, что ни языка не знаю, ничего вообще, но там много русских; я постепенно обжилась, Штырь потом помог со всем, и у меня теперь свой бизнес — турфирма. Потом Жека пропал, а несколько лет назад снова связался со мной, рассказал, что случилось, а случилось вообще, отвал башки просто: он вдруг и не Жека больше. Банда, на которую он когда-то работал, распалась: два авторитета, которые ей руководили, тупо покрошили друг друга. А обиженных на Жеку накопилось достаточно, стали его искать то одни, то другие. Кто-то соглашался работать на него, кто-то уже обзавёлся своей бандой, и нафиг Жекины предложения о сотрудничестве были ему не нужны. И таких упёртых рогом по два-три только в ближайших к Жеке городах. Замочить могли в любое время, никакой спокойной жизни это не обещало. Кого-то он завалил, а кто-то оказался настолько крут, что пытались завалить его, и не его одного, а вообще всех, кого он знал, например, Элю и Антона. Большинство из таких крутых и борзых были с Андреем друзьями, поэтому найти Штыря тогда было не так уж и трудно, как и прознать про самое уязвимое — про Элю. — Я с ней вместе свалить хотел, — рассказывал он потом, — но мы поругались. А потом оказалось, что и хорошо, что она со мной никуда не пошла: ещё и взрывали, и стреляли, и налетали. Все же понимали, что нифига я не сдох в какой-то левой перестрелке, продолжали искать и находили. — Ну, видимо, все, кто нашёл, — сдохли, если ты здесь, — говорила я, отказываясь представлять, что он там вообще пережил. — Эльку найти не пытался? — Зачем? Сдох и сдох. Меня, вон, на мымре какой-то женить собираются, типа депутаты-одиночки невыгодно смотрятся, нужна семья. — И тебе пофиг? Это же твоя жизнь! — по лицу видно было, что пофиг, и этому я была возмущена ещё больше. — У тебя когда-нибудь так было, что чего-то хочешь, а потом это получаешь и понимаешь, что это тебе уже нафиг не сдалось? — мне ответить было нечего, я об этом никогда не задумывалась. — Однажды я сделал неправильный выбор, а сейчас уже просто плевать, что там будет дальше. Через несколько месяцев после этого Штырь пригласил меня на свадьбу, всё время напоминал, чтобы я звала его Игорем и никаким ни Женькой. Мымра оказалась с характером тупой деревенской курицы: она просто была счастлива выйти замуж, да ещё и так удачно. Через несколько лет у них появилась дочь, которую назвали Элей. А недавно умер папа Штыря, и мы снова встретились, и вот тут я была в шоке больше от того, что Женька и Андрей снова друзья, пока он мне не рассказал всей правды. — Мы со Светкой развелись, я собираюсь уехать, как только всё завершу, узнай про Эльку что-нибудь, — сказал он прямо на похоронах. Меня этот расклад вдохновил на великие дела: он собирался замочить и Алёну, и Андрея и Эльку найти… Я верила, что они уедут вместе, до последнего верила, пока не собрала все мысли в кучу и не поняла, что таких сказок не бывает. Он просто не должен появляться; я узнала про Эльку достаточно, чтобы говорить об этом с уверенностью. Объявляют мой самолёт. Надеюсь, мы больше не встретимся при таких обстоятельствах, как нынче, и когда-нибудь станет лучше.Штырь
Только так тебя и можно было остановить: дать наставить пистолет на себя, попросить выстрелить… Почему не сделала этого? Отличное завершение для нас обоих. Я знал, что не выстрелишь, но надеялся: сдадут нервы, нажмёшь, и всё кончится. Мне не нужно было выходить и показываться, но всё и без того пошло наперекосяк: мусор привёз не ту, и эта не та устроила истерику. Ты бы меня застрелила, а дальше что? Было бы ещё хуже, потому что узнала бы, кто был вместе с Антоном. «Ты привёз труп!» — угадала, самый настоящий труп. А у тебя жар и бредни: столько впечатлений за одну ночь, и всё из прошлого, от которого нужно было давно убежать, а не сидеть в этом доме и умирать каждый день. Почему никого не попросила помочь тебе? Как ты во всё это снова вляпалась? В доме какого-то чёрта Светка с… Мне так хотелось, чтоб вы встретились когда-нибудь и посмотрели друг на друга. Вы не похожи внешне, но вы очень похожи по натуре: своё мнение по любому поводу, всегда остаётесь собой, чтобы ни случилось, но такие беззащитные и открыты приключениям, которые для вас самих закончиться могут травмами. Никто и ничто вас не остановит так просто, если не остановить самому. — Игорь, что случилось?! — ещё бы она так не вопила; она-то меня точно никогда таким не видела: весь в крови и в гари, ещё и на руках непонятно кто. — Вы здесь чо забыли? Сказал же: сам приеду, — сейчас нет времени выяснять отношения, как и отвечать на вопросы; нужно уложить Эльку и ехать решать оставшиеся проблемы. — Свет, дай выпить чего-нибудь, замотались — капец. Привет, ребёнок! — хорошо, что этот ещё никуда не свалил. — Здрасти! — и хорошо, что она ничего ещё не понимает. — Собака-а-а-а! — много ли нужно для счастья, когда тебе четыре года. Наверх, в мою комнату, там тебя никто не тронет. Весь кошмар позади, тебе больше ничего не угрожает. Мне нужно идти, но хотелось бы остаться здесь. Дождись меня. Никуда не уходи. — Свет, у человека там температура: скорую вызови или сама посмотри, чтобы хуже не стало. — Кто это? — ей так важно это знать? — Сестра, зовут Элей, — много тебе это дало? — Тох, я сейчас переоденусь, и поедем, сильно не налегай. — Эля, как я? — была когда-то как ты. — Как ты. …и остаётся как ты: той, ради которой ещё стоит жить. Больше я её никуда не отпущу и не оставлю. Осталось только завершить начатое.Антон
Если у кого-то есть машина времени, то она сейчас у Жеки. По трассе из его района мы выезжали одни, а по пути до мусарни за нами целый кортеж собрался с крутыми тачками такими: кто впереди нас, кто позади. — Тебя домой, или хочешь знать, чем дело кончится? — спрашивает он. — Я думал, ты свои связи подключать так и не будешь, — я пока сам не знаю, чего хочу: домой или посмотреть, что будет дальше. — Я и не собираюсь: мало ли кто это может быть? Крутые номера, пара-тройка фамилий случайно названных вслух, и я даже не выйду из этой тачки. — А дальше? — Думаю, — после недолго раздумья отвечает он, — если они тоже где-нибудь встретятся — будет справедливо. — Господи, какой ты садист, — само просто вырывается; решил и Алёнку в лесу замочить и сжечь. — Не больше, чем все они, — отвечает Жека. Дальше едем молча. Больше всего меня интересует, что он будет делать после всего этого. Да и как мы тут все вообще жить будем? Я-то понятно: Сашка со мной всё равно и не жил толком и сыном толком не был… Но сыном был. Пока я занят чужими проблемами, об этом легко думается, это всё легко переживается, а останусь один — и хоть в петлю. А они что? Вместе теперь будут, наверно. Светка только мешает, но она дура сговорчивая, ей только деньги и нужны. Ради счастья я бы ей вообще всё отдал и уехал бы, будь на его месте. Всё бы бросил и уехал. Ну… дочь у него ещё, да. Элькой назвал. Смешная такая. Приехали. Из машин высыпают все, кроме нас. Жека снова курит, я закуриваю. — Новости сегодняшнего дня: начальника мусарни в деревне убили, Керзаков всё обанкротил и пропал, Алёна Орлова пропала, а через неделю и помощник губера исчезнет. Что их связывало? Да ничего: архивы уничтожены по оплате, но в новостях об этом не знают, им остаётся только гадать. Какой-нибудь идиот начнёт собственное расследование, но его быстро заткнут или разрешат сказать что-нибудь про Алёну, например, или Керзакова, а Штырёва – нет. И никогда не было. Он это всё выговорил, а я не понимаю, почему он раньше это всё не устроил, а только сейчас. Вернее, конечно, понимаю: сейчас всё намного проще, когда у него такая власть; тогда это могло обернуться ещё чёрт знает чем, но, может быть, не пришлось бы умирать как Штырь и не воскрешаться как Штырёв. Кто теперь знает… С мешком на голове выводят тело; у Жеки снова целая банда кабаноподобных отморозков. Один из них подходит к тачке, спрашивает, куда это тело девать. Жека ничего не отвечает, только указывает на заднее сиденье. — Едем молча, не хочу, чтобы она сейчас узнала, — говорит он мне. Алёнку бросают назад, с той и другой стороны садятся два кабана — ей при всём желании не сбежать и не выбраться. — Вы знаете, кто я?! — орёт она; один из… охраны спохватывается — не заткнули рот. — Если вы от Андрея или как его теперь зовут — Серёги, то советую убрать этот мешок! Ей дают договорить, Жека готов расхохотаться; Алёнке всё же затыкают рот. Машины начинают выезжать, мы следом. Снова туда, где был дом Эли.Эля
— Меня зовут Эля, а тебя? — что-то знакомое в этой девчонке есть, кроме того, у неё на руках моя собака. Никак не могу сообразить: сплю я или уже проснулась. — Эля, ну, нельзя же так! — в дверях появляется что-то совсем бесцветное, блондинистое, в каком-то офисном наряде, ещё и каблуками стучит. Она быстро возникает около девочки с моим именем и моей собакой. — Вам лучше? Или вызвать скорую? — это она мне? — Можно воды? Не надо врачей, — отвечаю я и слышу свой голос. Это не сон. Блондинка уходит, уводя девчонку за собой, что-то говоря ей в полголоса; Эля идёт нехотя, постоянно оборачивается и смотрит на меня. Ясно. Дом Штыря. Его жена и его дочь. Эля. Какой сентиментальный психопат, надо же. Чья эта шикарная комната? Их? В этот дом он звал меня сбежать? А сбежал с этой! — Всё хорошо? — она уже здесь, я быстро вытираю выступившие слёзы, забираю протянутый мне стакан воды. Если знаешь, кто я, — там должен быть яд, как минимум. Никакой истерики, больше никакой истерики. — Всё прекрасно, — отвечаю я. — А это твоя собака? — девочка появляется, как только блондинка отходит в сторону. — Не надоедай тёте, — говорит мамашка. Счастливая семья. Что же ты в моей берлоге-то забыл? Зачем объявился?! — Моя, — отвечаю я девочке. — Не переживайте, я учитель, к детям у меня профессиональный подход, — пока я это говорю, девочка присаживается на край кровати; блондинка расплывается в улыбке умиления. — А как её зовут? — продолжает Эля. — А как бы ты её назвала? — А это девочка или мальчик? — Мальчик. — Тогда Мухтар, — не задумываясь, говорит она. — Его так и зовут, — вру я, дабы не раскрывать настоящего имени собаки, чтобы не шокировать детскую психику необычным человеческим именем этого пса. — А тебя, правда, зовут Эля, как меня? — продолжает ребёнок. Нет, детка, это тебя зовут, как меня; и странно, что твой папа привёз меня именно сюда. — Эль, ну хватит, — вздрагиваем обе, к нам обращаются по имени. — Лучше погуляй, иди с Мухтаром. Примерная семья. Этого ты хотел? К этому сбегал? По выходным, наверное, театры и филармонии? — Хорошо, что вы нашлись, — как только Эля выходит из комнаты, начинает блондинка. — Я вас знаю: вы младшая сестра Игоря. Меня Светой зовут. Он про вас рассказывал, говорил, что вы потерялись, уехали куда-то, а он не мог вас найти. Хороша легенда! Значит, это я потерялась и меня невозможно было найти?! — Плохо искал, — хочется рассмеяться от такой обиды, но я держусь; понимая, что моя одежда говорит ей как минимум о спасении из пожара; я пытаюсь подняться с постели, но голова чертовски кружится. — Он сейчас один живёт, мы разведены. Приехали с дочкой на выходные, хотели сюрприз устроить. Эля ничего о разводе не знает, просто: мама и папа живут раздельно. А вы о нём хотя бы позаботитесь, — тараторит эта Света. Разведены… Идиот. У тебя же ребёнок. О чём ты думаешь? — Почему вы развелись? — просто из любопытства. Ты знаешь обо мне всё, я ничего не знаю о тебе и твоей новой жизни. Света грустно улыбается и хочет опустить голову, но не делает этого, а наоборот запрокидывает, тяжело выдыхает, чтобы не заплакать. Ты хоть кого-нибудь сделал в этой жизни счастливым? — Мы и женаты по сути не были. Знаете: статус, положение обязывают завести семью, чтобы к тебе было больше доверия, вот он и завёл. Стерпится-слюбится — не всегда работает, — она улыбается сквозь слёзы. Да, с тобой улыбаться можно только так. — Я думаю, мой брат – идиот и ещё не совсем хорошо понимает, что именно он потерял, — я знаю, что её это не успокоит, и как будто в подтверждение моих мыслей она нервно смеётся. — Принести вам что-нибудь? Есть хотите? — она быстро съезжает с этой темы, вскакивает со своего места и стоит передо мной столбом. Мне бы столько энергии, и меня бы здесь уже не было. — Нет, не надо ничего приносить; я сейчас переоденусь и спущусь, — мой рюкзак в кресле; а там только пара футболок и ещё одни джинсы. — Вон там душ, — указывая в противоположную сторону (мне приходится обернуться), говорит Света, — здесь халаты и полотенца. Подобрать вам что-нибудь из одежды? Я здесь много оставила. — Нет, спасибо, одежда у меня есть, — услужливая, как Мисс; раздражает. Неудивительно, что развелись, скажи «спасибо», что ещё не сжёг. — Приготовлю нам пока что-нибудь, — с этими словами она наконец-то уходит, закрыв за собой дверь. Я едва передвигаю ногами. Другая планета. Здесь не было всей той грязи, которая была на моей каждый день, каждую ночь. Ты здесь жил всё это время: светлая комната, отдельный душ, гора чистых полотенец и халатов, сверкающие стены — стерильная чистота, никаких признаков смерти… и жизни. Только имя «Эля» витало в воздухе. Что за акт мазохизма такой — назвать дочь моим именем? Как жила я всё это время, тебя, конечно, не волновало. И жила ли я вообще? Если бы тогда, после нового года, я бы нажала на спуск под песню Моррисона, кого бы спасал этой ночью? Чей дом бы ты сжигал так безжалостно? Раскрываю рюкзак, а там — целый пакет белого порошка. Как безрассудно оставлять меня со своей семьёй, зная, что я могу убить. В голове мгновенно возникает план потрясающей мести: устроить передоз твоей дочери, убить твою жену и свалить. Может, так и сделать, Штырь? Дашь мне отомстить за себя, хотя бы тебе? Ты ведь так добр ко мне: привёз сюда, приставил жену с дочерью, а сам… Где же ты сам? Поехал убивать Алёну вместо меня? Как же я тебя ненавижу. Порошок отправляется в раковину. Вода шумит. Я так ждала момента, когда смогу тупо выплакать всё это, а слёз нет, только бессмысленные всхлипы и перехваты дыхания. Зачем я здесь? Отпусти меня.