Утраченный путь

Он хорошо запомнил тот день, когда началось их путешествие, несмотря на то, что ничего особенного тогда не произошло. Котаро тогда был совсем еще маленьким мальчиком, а он сам – раненым зверем, не способным защитить своего молодого господина. В тот день солнце светило издевательски ярко, нисколько не сочетаясь с плохим настроением и нарастающим чувством тревоги. Его пальцы нащупали наиболее удобную точку захвата и сжали рукоятку крепче. Одно плавное движение – и вот лезвие, поднятое вверх, блеснуло на полуденном солнце. Вдох. Выдох. Катана со свистом разрезала воздух, но цель была поражена совершенно неправильно. – Чего скулишь там? Нанаси наклонился и поднял с земли кусочек, срезанный с яблока. Он должен был разрезать яблоко ровно пополам, но недавнее сражение с Раро не прошло бесследно. – Он не скулит, – буркнул в ответ Котаро. – Я не про Тобимару, а про тебя, – лениво отозвался Нанаси, несильно пнув оставшуюся часть яблока. Присел, потрепал по холке подбежавшего пса. – Зачем едой разбрасываешься?! – возмутился мальчик. – Если у тебя что-то не получилось, это не значит, что… – Оно гнилое. Котаро бросил взгляд на укатившееся не так далеко яблоко и смог разглядеть чуть почерневшую плоть фрукта. Он недовольно фыркнул, тем самым признавая свое поражение в очередном споре при отсутствии спора. Возможно, ему было бы приятнее думать, что Нанаси пнул это яблоко от бессилия. Тогда Котаро мог бы его понять. Тогда все стало бы проще и понятней, ведь это естественно – злиться, когда понимаешь, что не можешь вернуть свои навыки из-за какого-то мальчишки с собакой. Конечно, руку ему серьезно повредил тот голубоглазый блондин, демон-чужестранец, но если бы не Котаро ничего подобного бы не произошло. Если бы Нанаси не встретил его, если бы он не стал его защищать, если бы позволил китайским агентам совершить свой страшный ритуал… Если бы. – Ты вроде к реке пошел, – напомнил Нанаси. Он вернул катану в ножны, положил ее на землю и сам растянулся рядом, надвинув на лицо потрепанную амигаса (1). Земля уже успела промерзнуть, припорошенная тонким слоем свежевыпавшего снега, который не собирался таять под гнетом солнца, поэтому вряд ли удалось бы долгое время пролежать на спине, не опасаясь подхватить простуду. Котаро бесцеремонно стащил амигаса, заставляя Нанаси зажмуриться от чересчур ярких солнечных лучей. Мальчик навис над ронином. – А ты обещал, что мы уедем отсюда. Ты же знаешь, я не люблю ждать. Когда мы сбежим? Нанаси приоткрыл один глаз – тень, отбрасываемая Котаро, позволила смотреть перед собой без страха ослепнуть. – Сбегают преступники. А нас пока таковыми никто не объявлял. – Он закрыл глаз и перевернулся на бок. – К тому же от тебя одни неприятности, а значит перед путешествием мне надо полностью восстановиться. – Намакэ, – буркнул Котаро, скрестил руки на груди и уселся рядом, прислонившись своей спиной к спине Нанаси. – А? – Я придумал тебе новое имя. Намакэ (2) – идеально подходит. С минуту Нанаси молчал, а потом пожал плечами настолько выразительно, насколько это возможно сделать в лежачем положении. – Как скажешь. – С этим-то ты быстро согласился! Котаро всплеснул руками, выражая полное негодование. Он продолжал злиться, и чтобы хоть куда-то выплеснуть свои эмоции, ткнул Нанаси локтем. Однако услышав сдавленный стон, он понял, что злость тут же испарилась и уступила место беспокойству. Котаро обернулся. Нанаси все так же лежал на боку, упорно делая вид, что ничего не произошло, но Котаро краем глаза успел заметить, как ронин быстро одернул одну руку от второй, не желая показывать, что даже такой не слишком сильный удар по восстанавливающимся мышцам вызывает боль. Но стоило ли скрывать это, если мальчик прекрасно понимал, как тяжело протекает исцеление? Именно он, Котаро, несколько долго тянущихся дней сидел у наспех сделанной подстилки в заброшенном накренившемся доме, боролся с лихорадкой, совсем подкосившей Нанаси, добывал еду и питье, а по ночам сворачивался вместе с Тобимару калачиком рядом с ронином, чтобы укрыть того от холодных ветров, приносимых с севера. – Прости, я… – Ладно, мой молодой господин, твоя взяла, – сказал Нанаси, поднимаясь чуть медленнее, чем следовало бы. Он намеренно неспешно размялся, закрепил ножны на поясе. Развернулся к Котаро. С непроницаемым видом протянул мальчику руку. Попрошайка. – Чего? – Деньги. – Деньги?.. – Бесплатно никто нас на корабль не пустит. А из-за твоего характера еще и двойную цену заломят. Котаро высокомерно задрал нос, всем своим видом демонстрируя глубокое оскорбление и бесконечную обиду. Но очень скоро он смиренно выдохнул, плечи его опустились, голова поникла. – И что мы будем делать? Нанаси вытащил из кармана что-то блестящее и бросил это Котаро. Мальчик неловко поймал две монетки, с недоумением посмотрел сначала на них, потом на ронина. В голове крутилось два вопроса: откуда у Нанаси взялись деньги и зачем он дал эти два рё (3) ему, Котаро. Ответ на первый вопрос всплыл в памяти сам собой. В первый же день встречи Котаро видел, как Нанаси обыскивал трупы убитых им самураев и забирал у них ценные вещи, но неужто с тех пор у него сохранились деньги? Второй вопрос так и оставался без ответа, а одним лишь взглядом выудить хоть слово не удавалось, поэтому пришлось заговорить. – Зачем это? – Сходи в город, купи еды. Советую поторговаться и попробовать купить побольше. Или украсть. Эмоции быстро сменяли друг друга. Радость от очевидного намека на начало долгого путешествия изменилась на некоторое разочарование. Котаро хотелось, чтобы Нанаси вспомнил Кодекс и вновь стал тем самураем, которым когда-то был, ведь теперь у него появился постоянный господин. Но, несмотря на это, Нанаси оставался все тем же продажным ронином, утратившим право быть благородным воином. Помимо всего прочего, походами на рынок должен заниматься отнюдь не господин, пусть и такой молодой как Котаро. – А ты? Нанаси поправил катану. Большой палец упирался в цуба (4), где свободно свисали, колышась на ветру, остатки белой материи – знак нарушенной клятвы. И эту клятву он нарушил ради спасения Котаро. – Сходи в город, – повторил Нанаси тоном, не терпящим препираний. И прежде чем мальчик успел отойти на приличное расстояние, добавил: – Будь осторожен. Вместе с властью на поле боя вернулась легкая дрожь предвкушения хорошего поединка. И горечь утраты. Нанаси думал об этом все то время, которое потратил на путь до ближайшего пригорка. Котаро был слишком похож на него – юного господина, которого пришлось собственноручно убить, следуя законам. Тот же упрямый характер, те же невинные глаза, та же тяжелая судьба… Нанаси остановился, оперся на катану и попытался отдышаться. Нет. В этот раз все иначе. Он спас Котаро от страшной участи, а не помог свершиться безумному правосудию. Это не возвращение на прежний путь, а искупление. Перерождение. Но если так, то почему эта одержимость местью не проходит? Нанаси поднял голову, и взгляд его устремился к храму, обосновавшемуся неподалеку. Монахи не вызывали у него доверия, он ощущал, что теперь винит любого из них в том, что случилось с Котаро. – Что тебя привело сюда? – поинтересовался молодой монах, встретив Нанаси у входа в храм. Один лишь вид его одеяния заставил Нанаси с отвращением вспомнить о тех ублюдках, что предали Котаро. – Я хотел приобрести омамори (5). Подумал, что не все священные места прогнили и растеряли свою силу. Монах склонил голову набок. – Ты не веришь в чистоту наших помыслов? – Твои продажные собраться многое натворили. К тому же из-за них я лишился своих боевых навыков. Да, думаю, это сумело поколебать мою веру. Монах заметил торчащий из-под рукава краешек бинта и осторожно коснулся руки ронина, однако Нанаси тут же одернул ее. Возможно, со стороны это могло выглядеть как слишком брезгливое отношение к любому монаху, однако на самом деле Нанаси просто не желал демонстрировать то, что ослабило его тело, а теперь потихоньку ослабляет и дух. – Ты тот, кто спас ребенка из пророчества, – скорее утвердительно, чем вопросительно произнес монах, и голос его был наполнен искренним, хоть и сдержанным восхищением. – Отобрал шанс на создание мифического эликсира бессмертия, ты хотел сказать, – скучающим тоном отозвался Нанаси. Он даже попытался выдавить из себя зевок, но старания не увенчались особым успехом. К его удивлению монах не отреагировал на издевку, а напротив – покачал головой, улыбнулся и направился в храм, жестом призывая следовать за ним. Нанаси шел по пустому церемониальному залу с большой статуей Будды, с трудом сохраняя равнодушие. Его воображение живо рисовало ему картину того, как в таком же зале бесчестные предатели хладнокровно отдали маленького мальчонку в лапы обезумевших китайцев. Если и сейчас кому-то взбрело в голову повторить этот трюк, то Нанаси без сожаления перережет глотки всем заговорщикам. Больше никакое обещание его не сдерживает. Оказавшись во внутреннем дворике, Нанаси остался в одиночестве. Он не стал спрашивать, зачем монах вновь зашел в здание храма и когда вернется. Если необходимо, он подождет, но не слишком долго. А пока у него было время на то, чтобы оглядеться и внимательно рассмотреть умиротворяющую обстановку сада. Кажется, именно в подобных местах следовало медитировать: пейзаж настолько успокаивал, что даже сам Нанаси на какое-то мгновение полностью отключился от всех своих забот и просто любовался красотой природы. До тех пор, пока взгляд его не уперся во что-то красное на снегу. Яркое пятно, не соответствующее блеклым краскам наступившей зимы. Капли свежей крови невинной жертвы. Нанаси осторожно шел по хрустящему под ногами снегу. Эхо его едва ли слышных шагов с пугающей силой разносилось по гробовой тишине окрестностей. Он остановился, выдохнул белое облачко и присел. Поднял и присмотрелся к своей находке – огненному кленовому листу. – Удивительно, правда? – услышал он голос монаха, и, поднявшись, развернулся к нему. – Время момидзи (6) давно прошло, но я до сих пор иногда нахожу такие же листья. – Это хороший знак? – без особого энтузиазма поинтересовался Нанаси. Монах пожал плечами. – Кто знает? Дождавшись, когда Нанаси вернется к храму, монах присел на ступеньки, заставляя гостя последовать его примеру. – Эта молитва поможет обрести снисхождение Бэндзайтэн-сама (7). – Монах вложил в руку Нанаси аккуратно сшитый мешочек с деревянной табличкой внутри. – А это… – Мне нужен только один омамори, – настороженно произнес Нанаси, увидев в руке монаха еще один амулет. Но служителя храма, похоже, это не особо волновало, поскольку он взял из рук Нанаси найденный кленовый лист, быстро, но аккуратно вложил его к деревянной табличке и достаточно настойчиво заставил ронина принять и второй дар. – Это для тебя. Для вас двоих. Пусть он оберегает вас на пути к новой жизни. – Почему ты?.. – Не все мы такие негодяи, как ты думаешь, – почти прошептал парень, и на лице его отразилось сострадание с примесью горечи. Нанаси нашел это юное лицо красивым, даже немного женственным. Это впечатление не мог подпортить даже обритый череп – обязательный атрибут служителей храмов. Монах явно был моложе Нанаси на несколько лет, но мудрее многих стариков, которых ему доводилось встречать. – Позволь помочь. Нанаси недоуменно заморгал, глядя на ладони монаха, мягко обхватившие его покалеченную руку. Мгновение он колебался, раздумывая над тем, чтобы вырваться из совсем не крепкой хватки и поспешно удалиться прочь от этого места, но в итоге только обреченно выдохнул, чуть заметно кивнув, чтобы выразить свое согласие. Монах пододвинулся ближе, разбинтовал руку и уложил ее себе на колени. Казалось, его не особо волновал устрашающий темно-красный кровоподтек, образовавшийся вокруг плохо затянувшейся дыры от воткнутой катаны. Он сосредоточенно осмотрел ранение, несколько раз надавил на некоторые точки, чем вызвал недовольное шипение Нанаси, затем кивнул своим мыслям и вытащил из захваченной с собой коробочки два сосуда. Одним сосудом оказалась чашка, которую он протянул Нанаси и жестом приказал осушить. Вкус у снадобья нельзя было назвать приятным, но и противным он не был. Только после последнего глотка Нанаси пришла в голову мысль об отраве, но он быстро ее прогнал. Второй сосуд был наполнен зеленоватой тягучей смесью. Из трав, подумал Нанаси. Для нанесения этой смеси у монаха была небольшая кисть, но он проигнорировал ее, предпочитая пользоваться пальцами. Плавными движениями он принялся втирать лекарство в кожу вокруг прокола. Нанаси почувствовал, что расслабляется, даже прикрыл глаза, позволяя умелым рукам делать свое дело, но как только пелена забвения начала окутывать его с головы до ног, он вздрогнул от резкой боли. Широко распахнув глаза, он изумленно таращился на то, как указательный палец монаха проваливается во вновь разодранную рану, поворачивается внутри подкожного жира, добирается до разорванных мышц. «Что ты творишь?!» – хотел закричать Нанаси, одернуть руку и хорошенько заехать рукояткой катаны по этой сосредоточенной физиономии напротив, но вдруг осознал, что не может ни говорить, ни шевелиться. Неужели его сумело за пару мгновений обездвижить то странное снадобье, что он выпил? Все, что ему оставалось – смотреть на фокусы, которые проделывал с его рукой монах. Нанаси показалось, что даже во время сражения с чужестранцем по имени Раро он не чувствовал такой жгучей боли. В конце концов он понял, что сознание покидает его. Прежде чем провалиться в темноту, словно издалека он услышал скрипучий старческий возглас, наполненный волнением: – Асаги!..