Жалкая

— О, народ, смотрите, у этой шлюхи новая татуха! — Её, ни в чём, по сути, не повинную, грубо втолкнули в мужской туалет. — Посмотрим, в кого на этот раз втюхалась наша любвеобильная? — И он без малейшего всполоха совести разорвал белую рубашку. Светлые шёлковые нити не выдержали, и чёрные эмалированные пуговицы оторвались от поверхности рубашки, градом рассыпаясь по мраморному полу. Всем было интересно, чью татуировку они увидят на сплошь покрытом естественными чернилами теле и кого потом будут гнобить за любовь Убогой. Но их ожидания, к сожалению стервятников, не оправдались, и вместо старых татуировок машин, огня, точек, животных, разных вензелей они увидели лишь идеально белую кожу, которая была только у неё, и искусственные тату на левом плече и руке. Всё, пусто. Ни одной чужой татуировки на бледном полотне, что обтягивает кости, так чётко и неестественно выпирающие наружу. — Э, Димон, — пробасил один из парней, но Арина не обратила на это внимания. Девушка лишь затравленно жалась к холодному кафелю стены, пропахшему хлоркой и сигаретным дымом, пытаясь скрыть самое позорное, что могло вообще случиться в её и без того непростой жизни. — А где татуха? Тут нет ничего! Они ваще все пропали! Если понадобится, Арина растолкает всех и выпрыгнет из окна, что находится совсем недалеко — руку протянуть, и кончики пальцев тронут пластиковый подоконник. Второй этаж, не смертельно. — Да как?! — откликнулся кто-то из стаи, и девушку грубо схватили за локоть, вздёргивая вверх. — На пояснице! Была, я видел! — возмущённо орал парень, будто его тут уличили в изнасиловании любимой бабушки и воровстве одновременно. Огнёва рванулась изо всех сил, но жёсткие пальцы впились в нежную кожу, словно клыки тигра в филей антилопы: если и оторвать, то только с куском мяса. Другие руки схватили за длинные выбеленные волосы, заставляя прекратить брыкаться. Слёзы злобы и бессилия выступили на глазах, когда её, опущенную уже просто ниже самого низкого плинтуса, повернули ко всем спиной и нагнули для лучшего обзора. Но никто ничего не увидел. Точнее, не смог разобрать на покрытой надувшимися жидкими волдырями коже. Только Арина всё равно прекрасно знала, чья там татуировка, несмотря на ту боль, с которой старый знакомый водил газовой горелкой по пояснице, лишь бы не видеть каждый день в отражении его тату. Антона Абрамова знали как главного ублюдка всей школы, если не города, планеты, вселенной. Беспринципная мразь, которая пойдёт на всё для достижения своей цели. Этот парень — истинный садист и даже не скрывает этого, с удовольствием участвуя во всех возможных потасовках и с ещё большим наслаждением наблюдая за ними. И вот сейчас этот с виду милый и даже добрый парень наблюдал, как его одноклассницу — ту, на теле которой с каждым днём находили всё больше и больше незнакомых татуировок, — нагнули и повернули прямо к нему спиной. Холодные карие глаза с безразличием и каким-то затаённым злорадством смотрели на слёзы, стекавшие по милому личику, знакомому с детского сада. Антона всегда бесили эти серые глаза. Каждый день, смотря в них, он хотел их вырвать, положить в банку с формалином и оставить на письменном столе, чтобы эти глаза принадлежали только ему. Бесило и это кольцо в носу, и выбеленные волосы. Бесило всё в ней без исключения. Хотя, если углубиться в их историю, можно найти страничку дружбы: в детском саду сидели на соседних горшках, спали рядом, сыграли фиктивную свадьбу, хотя для них она была настоящей, всегда держались за руки. Арина никогда ни с кем не дружила, хотя людей, что хотели дружить с ней, было много. Новые знакомства пугали девочку, поэтому она всегда пряталась за спиной Антона, хватаясь маленькой ручонкой с розовыми ноготками за его сильную, даже по меркам маленького мальчика, ладонь. Но одноклассников всё равно притягивала тихая скромная девочка, всегда сидящая только с лучившимся весельем Абрамовым. И длилась эта идиллия вплоть до шестого класса. Именно тогда к ним пришёл проклятый новенький, а на шее у Арины появилась первая татуировка. Тогда-то и начался этот персональный ад для сероглазой девочки в лице Антона Абрамова. Когда её начали дразнить, она побежала не к новенькому, не к родителям, не к учителям. Она, как и всегда, побежала к Антону — своему другу и мужу. Своей опоре и помощи. Но тот лишь рассмеялся ей в лицо, откровенно насмехаясь и говоря, что это сугубо её проблемы. С того дня на теле девочки стали появляться всё новые и новые тату. Но Арина никогда не ненавидела его. Да и не любила тоже никогда. Ровно до того момента, пока не узнала, кто стоял за многолетней травлей, две недели назад из случайно подслушанного разговора. В тот же вечер, в душе, она обнаружила, что старых татуировок нет, а на пояснице, где, на удивление, кожа всегда была чистой, будто это место оставляли для чего-то особенного, красовалась голова быка с выставленными вперёд рогами. Она прекрасно знала, чья это татуировка. Знала ещё с детского сада. И прекрасно знала, чем это обернётся для неё. Чёртов стокгольмский синдром! В тот же вечер она лежала на холодном столе со жгутом во рту и орала от нечеловеческой боли, пока старый знакомый, сам в дикой истерике, прижигал кожу до кровавых волдырей. И вот теперь эти падальщики в недоумении смотрели на чистую кожу и ожог на пояснице. Белая кожа, избавленная от всех татуировок, означала лишь одно: человек нашёл свою истинную пару — того, кого будет любить до конца жизни, несмотря ни на что. Жаль, что для Арины этим самым важным человеком стал Антон Абрамов. — Ох, нихуя себе! — присвистнул кто-то из толпы, чьего лица девочка видеть не могла. — Просто нихуя себе! — И только тогда её отпустили. Рухнув на пол, лишившись всякой опоры, она тут же перевернулась на спину, чтобы видеть лица всех и чтобы скрыть уже этот чёртов ожог. — Девочка. — Перед ней на корточки присел Костя Мохов — мальчик из параллельного класса, который в травле никогда не участвовал, но и в благородного принца играть не спешил. — До чего ж ты ненавидишь или боишься этого человека, что решилась на подобное? Арина не стеснялась своей наготы — в конце концов, чего стесняться, если есть что показать? Да и не её честь и достоинство сейчас главное. Ни того, ни другого у неё давным-давно нет. Как и самоуважения, которое закопали рядом с гордостью. Сейчас главным было, чтобы никто не догадался, что эта татуировка на позвоночнике принадлежит Антону Абрамову. Истинную татуировку свести невозможно. Даже если вырезать её с кожей, она всё равно со временем появится поверх шрама, так что ожог — всего лишь временная мера, а потом она ещё что-нибудь придумает. — Ну и чью татуировку ты прячешь? — спросил Дима — та мразь, из-за которой она тут, собственно, и оказалась. — Давай, скажи! Нам всем интересно! Но Арина упорно продолжала молчать. Как и всегда. — Ну же, Арина, — его голос расползся паутиной по туалету, обволакивая, убаюкивая. Таким голосом говорят с любимой девушкой, но никак не с жертвой издевательства. — Скажи нам имя своего нового любовника. Давай, девочка, — снова позвал Антон, отрываясь от стены и приближаясь. — Просто имя. — Ох, Антон. — Она впервые заговорила именно с ним. Давно же Абрамов не слышал своего имени, проскальзывающего между пухлых, искусанных в кровь розовых губ. Эти губы прекрасно бы смотрелись вокруг его члена, а сам парень вдруг захотел вытолкать всех из этого проклятого туалета и нагнуть блондинку прямо на подоконнике. И трахать, трахать, трахать, пока она не начнёт стонать его имя. Пока не забудет всех ублюдков, чьи тату красовались на её теле, которое по праву было только его! — А ты уверен, что хочешь знать его имя? — Розовый язык на секунду выскользнул изо рта, облизывая пересохшие губы. В школьном туалете, пропитанном хлоркой, сигаретным дымом и слезами этой девчонки, вдруг стало слишком тесно для всех них. Здесь идеально было для двоих, но никак не для этой оравы. — Очень хочу. — Он вторил её жесту: облизнул пересохшие губы, только оставил кончик языка торчать между ними. — Не задавай вопросов, на которые не хочешь знать ответы, — просто сказала светловолосая и отвернулась, пряча горящие огнём щёки. И даже волдыри на спине не пылали так, как пылает кожа на лице. — Арина, я приду через неделю — этого должно хватить, чтобы ожоги зажили, и, не дай бог, Арина, если я не увижу её там! — бросил, как камнем, в убогую и вышел из туалета. Как всегда, победитель. Как всегда, на высоте. И все остальные тоже молча вышли вслед за Антоном, оставляя её одну, только лишь в юбке и лифчике, задыхаться от беззвучных слёз на полу школьного туалета. — Неделя прошла, Арина. — Он дождался её на выходе из школы совсем один, без своей обычной толпы почитателей. — И я хочу узнать имя. — Не задавай вопросы, на которые не хочешь знать ответы, — вновь заученно повторила Арина, пряча нижнюю часть лица под шарфом. В джинсах и красной толстовке, с этим шарфом на шее она смотрелась нелепо, но так мило! Прямо как тогда, в детстве, когда натягивала на себя вещи всех цветов радуги, чтобы бегать по улице с весёлыми криками: «Я фея!» — О, нет, Арина. — Он сделал шаг вперёд, но девушка отпрыгнула от него, словно тот был прокажённым, чем разозлила ещё сильнее. — Я действительно хочу знать, кто твоя истинная и единственная любовь. Но, прежде чем парень успел сделать ещё один шаг, между ними на полной скорости вклинился мотобайк, который знали все в городе. — Спасибо, что забрал, — протараторила Арина, натягивая на светлую голову чёрный матовый шлем. Абрамов не шевелился, как дикий зверь наблюдая за Огнёвой, но не решаясь сделать шаг. Этот мотоцикл, как и его водителя, знали все. И также все знали, что Семён Богов ещё более отмороженный, чем Антон. С Богом Семёна связывала только фамилия. И все это знали. Они уехали, оставляя за собой клубы дыма и выхлопных газов. А Антон молча смотрел ей в спину, обещая в следующую встречу непременную расправу. — Ри, долго ты ещё собираешься это делать? Подвальное помещение, где располагалась комната парня, а раньше был морг старой психбольницы, пропахло старыми книгами и жжёными проводами, но Арина с удовольствием дышала этим воздухом, чувствуя на кончике языка книжную пыль. Она лежала, прижимаясь голым животом к холодной стальной поверхности стола, стоящего прямо посреди комнаты, на котором раньше лежали трупы, и уже морально готовилась к адской пытке. — Я уже месяц мясо не ел, — жаловался парень, надевая на лицо защитную маску и доставая горелку. — Каждый раз, когда вижу что-то жареное, сразу твою спину вспоминаю и блевать тянет. Может, — с надеждой протянул он, — хватит? — Я буду делать это до тех пор, пока не выжгу его тату со своего тела, а его самого — из моей головы! — сказала решительно, не принимая никаких возражений. Семён лишь глубоко вздохнул и тяжёлым кожаным ремнём перетянул поперёк ноги, ягодицы и плечи, чтобы не дёргалась. — Готова? — Она всегда была готова, зато у него не хватало нервов уже третий раз делать это. Арина до боли в скулах закусила жгут во рту и решительно кивнула. — Ну, понеслась пизда по кочкам! Через секунду комнату огласили нечеловеческие вопли и запах горелой кожи, а красный бык с выставленными для нападения /или защиты?/ рогами временно пропадал под тяжёлым напором синего огня.