More than a TV Star

Ветер дышит в запястья, и мягкий свет от огней Гонконга кажется тихим, почти бесконечным. Мечты, столкнувшиеся в горе и отчаянии, обретают самые уродливые формы. Дни, которые проживаешь «после», всегда кажутся не проходящим кошмаром. Из всего того, что Чанёль когда-либо мог представить, ему досталась только боль, сплошная и ровная, таинство изувеченных желаний, которые всё же претворились в жизнь. Осколки надежд и ломкие последние слова у ключицы, разбитого лживого рта, потому что больше не можешь дышать. Чанёль думал, что никогда не останется в одиночку. Бэкхён, так сильно любящий, отдавший ему всё, что имел, даже больше, будущее, настоящее, прошлое, слова, обещанные другому, рваное сердце, исколотые чувствами глаза, несовершенные, теплеющие поцелуи, которых уже не найти нигде в грёбаном мире…. Бэкхён хотел уйти, потому что не мог больше. Наверное, не мог. Чанёль не хочет думать. Бэкхён – в его голове. Убивает неосознанно. Чанёль поступал так неоправданно. Всё это похоже на долгую тёмную ночь, в которой Чанёль не чувствует рассвета. Всё так, как могло бы быть с кем-то другим, как будто пошло себе вопреки, и океан вскипел, и все люди вдруг умерли, остались лишь призраки, на губах которых – тошнотворная, глупая вера и жажда прорваться к пламени ближе. Всё погрязло в синем, в проклятье светлых нежных мелодий Луханя, которых не услышит мир, и хочется разрывать кожу на части, лишь бы облегчить настойчивый вопль. Может быть, там, внутри, будет ещё что-то человеческое. Такое, что сможет повернуть время вспять. Перестать жечь сигареты в руках, смотреть в бродящие тени огней и искать улыбку Бэкхёна, которой больше не будет. Всё так нечаянно. Эти взрывы искусственного счастья перед самым лицом, от которых так больно. Крики вдалеке, в ушах, в самых вспухших, темнеющих венах, по которым грязное золото вперемешку с задушенной яростью. Крики, которые не свои. Или свои, потому что устал ждать так сильно. Обрушивающиеся небеса и вода тяжёлая, мутная, звенящая тишина в забытьи, потому что не будешь прежним. Сплетение самоненависти внутри, любовь, живущая только в его голове, или нет, в самом сердце, потому что Потому что Чанёль не хотел так. Он убил их. Всех. Неосознанно. Так, как сейчас давит сигареты в бетон, и шёпот гнилой воды скроет все его преступления. Слишком глупо, чтобы оказаться правдой. Слишком настойчивое серебро в глазах, алый пламенный, пурпур, мерцающий белый. Чанёль убивает любимых. Убил. Сделал это. Любимые убивают нас раньше. Остаётся – жить в своей голове, как будто так было всегда. Чанёль тушит свои огни и закрывает глаза. Непроглядная, вязкая глубина его полна Бэкхёном. До самых краёв, до пределов возможного, до ночей, в которых думает много, пьёт тоже много, но больше ни о чём не говорит. Глаза отчего-то мокрые, пальцы дрожат – глаза не хотят больше видеть несовершенство мира. Волосы чёрные. Чанёль в горе и в радости, он молится – впервые с того дня. Горящие над головой звёзды из невыполненных желаний сотканы. Лухань должен был умереть тогда. Так было бы лучше. Лухань – мир, которому никогда не суждено выжить. Мечта, края которой сочатся кровью и ядом, и никому не в силах это излечить. Болезнь, от которой нет лекарства. Отравляет дыханием, плетёт свою паутину для тех, кому идти некуда, кто такой же заблудший. Только он не пастух, а жертвенный агнец. Больше, чем звезда с тв-экранов. Больше, чем то, что Чанёль когда-либо смог бы разрушить. Тот, кто должен был быть собой, чтобы остальные смогли понять хоть что-то. Но Чанёль не понимает. Всё же. Упрямо. Настойчиво. Ветер кажется руками Бэкхёна, которые касаются так же ласково, как и всегда. Никогда больше. Бэкхён сошёл с ума. Чанёль не смог его собрать. Не захотел. И слепо верил, что всё останется как прежде. Может быть, в этом и есть смысл. Заблуждаться. Терять. Удерживать друг друга. Но Бэкхён падал с самого начала. С тех пор, как Чанёль ломал его руки и мысли, пил ненасытно, словно вино, как оставлял свои мерзкие цветы на теле, потому что не умел иначе. Лухань верил, что сможет быть солнцем среди кромешной тьмы. Лухань предпочёл забыть об этом и утонуть в одной реке дважды, а Бэкхён не смог. Бэкхён убил Луханя так же, как и собственное сердце. Лухань был единственным, ради кого жил Бэкхён. Чанёль ненавидит всё это так сильно. Вечность разбилась на части. Вечности никогда не существовало. Сигнал непонятно к чему, только вот он не собирается сдаваться так просто. Не так, как все они, мечтатели, для которых реальность оказалась слишком жестокой. Не так, как те, кто любил хоть кого-то. Может быть, Чанёль просто никого не любил. Он с криком швыряет в тёмные воды пистолет, который Бэкхён украл у него. Бэкхён, которому оставалось ждать совсем немного, чтобы между ними что-то смогло измениться. Бэкхён, который забрал с собой всё, до чего дотягивались его погрязшие в колкой и душащей ненависти руки. Бэкхён, который никогда не верил, что мечты могут сбываться. Бэкхён, простреливший Луханю лицо, а затем Сехуну – горло. Потому что они были вместе. Потому что мечты должны выживать, а не задыхаться. Бэкхён не смог только убить самого себя. Чанёль смог, потому что Бэкхён не просил. Но хотел. Чанёль знает, что его Бэкхён тоже убил. Что не думал о нём и знал в своём маленьком сердце, что другого решения нет. Что верил в вечную любовь и города, в которых когда-нибудь будет тепло. В которых огни в руках - словно мотыльки, и бархат их крыльев прикроет уставшие глаза. В которых так много надежды и любви отчаянной, настоящей. В которых что угодно, но только не то, что с ними происходит. Убил. И запутался в полной темноте. Неосознанно. Нечаянно.