---
Петь всем потерянным и сломанным, тревожным, сладостным, бредущим сонно, тем, кому больше некуда идти, самому тёмному себе, в котором много слишком веры и желаний сделать лучше. Кто меня словит, если я вдруг упаду? Может быть, ты? А может, мне суждено разбиться? Лухань сияет в небе слабо, бездомно, глухо, смотрит задумчиво на стену облаков и лишних грёз вдали. Такое чувство, будто тёмный и глубокий синий всё захлестнёт сегодня, раздавит, вольётся сладкой глубиной, невыносимое цунами в закатах чёрной и чужой зимы, и будет бить в лицо и тело, заледенеют руки, глаза останутся смотреть, и это будет так красиво, как только может быть, когда ты думаешь, что мир тебя услышит. Как волны, от которых ждёшь спасения, в кармане трепетно сжимая кулаки. Как сердце, странное, больное и печальное, и ты отчаянно в нём бьёшься, не зная, как простить прощальную надежду. Мокрое небо перед той самой головой, в которой столько мыслей. Мутнеющий на горизонте мрак, в который всей душой, всем славным, вечным, чистым и прекрасным, когда ты позволяешь целовать себя, пусть даже не уверен. Когда дыхания не хватит, чтобы забыться и сказать, что так не нравится, что не уверен, что ты не должен делать так. Лухань не помнит. Ничего. Но стоит знать об этом больше? Бэкхён приходит вдруг с повязкой на глазу, обычной тканью, от которой веет тем, что знать ему не нужно. Молчит, готовит ужин из остатков риса, весь угловатый, нежный, со своим цветущим садом синяков, в котором все пионы вдоль изящной шеи и орхидеи – прямо по плечу, и улыбается так трепетно-доверчиво, так близко, что Ханю хочется обнять и защитить на свете от всего. «Твой глаз» «Всё будет хорошо» Он лжёт. Лухань об этом знает. Чанёль не может быть таким, пусть даже метки от его ладоней очевидны. Он душит, но Лухань не смеет лезть. Лухань не верит, потому что хочет плакать. Кричать, желать всем смерти, обвинять. Не думать, что Бэкхён отравлен так, что больше нет лечения. Пальцами вдоль алеющих отметин, к сухой и жёсткой ткани на лице. Бэкхён испуган, отнимает руку. Он знает, что Луханю лучше быть подальше. Сегодня Чанёль перешёл черту, но это только их проблема, Лухань останется нетронутым, Бэкхён ведь сможет защитить его мечты. «Всё будет хорошо» «Я знаю, ты ведь говоришь мне это» Лухань обманывает искренне того, кто также честно обмануть его пытается.---
- Ты знаешь, что Сехун опять с Луханем вместе? Бэкхён теряет силы, чтобы выдержать такое, и вместе с голосом мешается всё чувство жизни в нём. Чанёль довольно тянет руки к бледной коже, захватывает шею, руки, пальцы, злится, что Бэкхён не весь его сейчас, что паника в его глазах – естественная и такая мерзкая. - Видел их недавно. Они ходили так, как и положено любимым. Лухань ни слова не сказал. Вообще. Ни разу. - Я думал, что ты знаешь. Похоже, что Лухань не так уж честен. И это невозможно, пусть даже тысячи Чанёлей повторят упорно вслух. Только не после ада, что Бэкхён чувствовал костями столько дней. Не после всех его трагедий, не после той любви, ради которой он себя так предал, не ради… грязных снов о лучшей жизни, в которых нет им сострадания и места. Внутри Чанёля чёрная жестокость зреет, которой резать бы Бэкхёна без конца. Любишь так сильно, что не хватает воздуха в груди, всегда вдруг начинаешь ненавидеть, пока дыхание не опаляет невыносимым жаром. Чанёль уверен, что Бэкхён достиг предела. Ещё чуть-чуть, и он ему принадлежать начнёт навечно. Последние остатки той его любви, что никогда Чанёля не касались, в этих глазах потухли, как упавшая по вечеру звезда. Волосы цвета крови, что Чанёль выбрал для него недавно – знамение плохих и жалких дел. Бэкхён податлив, сломлен, искалечен. У него больше нет надежд и веры, от которой так ужасно хочется кричать. Блевать, метать и рвать. Надеяться. Желать другого и жалеть. Нет никаких причин быть преданным тому, кто предаёт тебя опять так сильно. Чанёль - змея, пронзающая сердце Евы лишь для того, чтобы во грех бессилия упасть. Чтобы суметь в потоке синего не задохнуться. Кто-то ведь должен на себя весь крест принять. Чтобы всё небо прокляло однажды, чтобы остался след от жизни, ведь ты жил всё равно, пусть даже грязно и небрежно. Ведь ты любил, как только позволяло сердце, и даже если резал по живому – ты не хотел исчезнуть так вот быстро. Ты навсегда один. Чанёль влечёт Бэкхёна ближе жадно, так, как только он и может - и в этом тайны нет, нет смысла и сомнений. Он просто думает, что так уснёт спокойней. Что утром будет легче, ведь этой ночью – только тяжелей.---
Лухань – весь слабый и такой, какой не может сопротивляться. Руки Сехуна слишком настойчивы, слишком хотят его тепла, и он весь ласковый и бережный, как будто с самых тайных мечт и всех желаний, как будто Лухань то, что он искал всё время, единственный, тот, кто будет навсегда любим. Всё ещё в памяти так пусто. Сердце говорит, что нужно – убегать и не смотреть назад. Тело пленяет тем, что эти губы сделают его счастливым. И день за днём Лухань становится собой всё больше – в малейшем жесте лишь сильнее, в каждом глубоком вдохе – мягче, как сама тоска. На струны давит слаще, мелодия льёт красным и бессмысленным потоком, но больше и не думает фальшивить. Не помнит, но не врёт себе. Сехун твердит, что хочет всё начать сначала. Лухань не знает, что у них было до. Всё это так… Всё то, что было «ими» когда-то, имеет хоть какой-то смысл? Бэкхён не видит – Лухань надеется на это. И из всего того, о чём сказать ему не страшно, встречи с Сехуном кажутся запретными, как ад, в который лучше не спускаться с кем-то. Лухань не знает, что именно Бэкхён рождал его с нуля. Когда вытаскивал с залива и кричал. Лухань ведь всё, что оставалось. Бэкхёну бы всё это не понравилось. Луханю – нравится, и в этом их проблема. Он глупый, маленький, знает сам замечательно. Он снова на огонь летит, не боясь опалить новорождённых крыльев. Чанёль помогает. Говорит, что есть вещи, о которых Бэкхёну знать не обязательно, лжёт в каждом выдохе-вдохе, лишь бы сделать больнее. Наивный Лухань верит, что его музыка способна исцелять. Перебирая струны, лишь калечит остатки человечности – но только Бэкхён, зажатый между реальностью и кошмаром, знает, чем всё это может закончиться. Люди не меняются. Луханю снова сделают больно. Пусть даже кажется счастливым – он должен гореть для других, не для себя только. Не имеет права, потому что от его огня Бэкхён способен жить, другие тоже, которые потом услышат, или же те, кто больше не знает, к кому идти. Когда ты – звезда в ночном небе, ты не можешь быть счастлив. Только не с кем-то. У тебя нет никакого права. Любовь для тебя – лишь жажда, которую не насытить. Одинокие чувствуют лучше. Одинокие рождены для того, чтобы давать жизнь другим, умирая. В пустоте, в темноте, в том сплошном и гротескном крике, которой не примут другие, от которого в венах корчатся розы, шипами колющие грудь. Если ты – больше, чем звезда с тв-экраном, не надейся, что мир будет к тебе благосклонен. Ты никогда не будешь для себя, потому что другим твой огонь очень нужен. Лухань не понимает совсем, Бэкхён – только немного. Если ты веришь, что хочешь быть для кого-то вселенной, пожалуйста, приготовься умирать в одиночестве. Всё, что ты должен - глотать эти слёзы одна за другой и верить, что будет легче. Бэкхён знает истину: Лухань – обречённый. Но больше он не умрёт от любви.