Остров обреченных

Хидде смотрел в большое зеркало, в котором отражался до пояса. Парень не знал, кто додумался повесить его в палате заранее списанного за борт, оставленного умирать человека. Оно словно насмехалось, показывая искаженную картину действительности. Не самого Хидде – карикатуру на него – нелепую, вытянутую, с узловатыми, походившими на ветки больного дерева руками. Сейчас отражение расплывалось. Мир давно утонул в мутном тумане. Это случилось еще до болезни, Хидде смирился, даже привык. Носил очки в черной пластиковой оправе. Из металлической толстые стекла вываливались, а от контактных линз слезились глаза, и не пропадало ощущение, что под веки щедро сыпанули песка. Без очков он выглядел нелепо. Бессмысленный расфокусированный взгляд, по наблюдению самого Хидде, делал выражение лица туповатым. Чего стоила фотография с медицинской карточки. Хотя этот снимок, несомненно, взял бы титул самого идиотского среди других идиотских. На нем бритый наголо парень с отекшими глазами растеряно смотрел в пустоту. Хидде почесал затылок – волосы уже отросли и торчали светлым жестким ежиком. С тех пор, как он попал на Остров Обреченных, только это и изменилось. В остальном унылое ожидание смерти разбавляли лишь приступы головной боли и монотонный шум в ушах, высокий, похожий на механический. Когда Хидде услышал его впервые, он решил, что сломались наушники. Снял дужку, но звук не исчез, не изменился. Это была запоздалая весточка от пораженного болезнью мозга, но тогда Хидде этого не знал. Готовился к экзамену по радиотехнике и думал о том, как напьется с Питтом, когда его сдаст. Не случилось. За день до теста он попал в больницу и узнал, что умирает. Сначала парень не поверил. Жуткая новость не укладывалась в голове. Как все могло быть кончено, если сидел на койке, живой и настоящий? Как можно говорить со странным вежливым спокойствием, что через несколько месяцев его не станет? Что голова болела не просто так, и стоило обратиться за помощь раньше. Тогда были бы шансы. А теперь поздно. Труба. Больше не нужно сдавать сессию, писать диплом, заканчивать курсы вождения в автошколе. Не будет у Хидде жены-семьи-работы – правильного будущего, о котором принято трепаться за бутылочкой-другой пива. «Эй, Хидде, что будешь делать после выпуска?» «Да ничего особенного, парни – умру». Когда стало хуже – поверить пришлось. Иногда голова болела так, что действительно хотелось перестать существовать. Все кружилось и плыло, его рвало, как после пьяной поездки на американских горках. В такие моменты Хидде был готов сделать что угодно, лишь бы мучения прекратились. Но они продолжались. Время растягивалось и замыкалось само на себя. Под монотонный звон в ушах сворачивалось лентой Мебиуса и тянулось, тянулось, тянулось… Лечение не помогало. С операцией, как уже понял Хидде, они опоздали. От облучения выпадали волосы, и тошнило сильнее и чаще обычного. В остальном картина не менялась. Тогда его отцу предложили подумать о хосписе. Принесли яркие цветные брошюры с фотографиями палат и коридоров – этакое завуалированное предложение: у нас тихо и комфортно – приезжайте умирать сюда. Отец согласился. Не хотел иметь обузу-сына. После смерти матери он мало интересовался судьбой Хидде и собирался продолжать в том же духе. Потому и купил ему билет в один конец. Заплатил не за медицинский уход, а за собственное спокойствие. С тех пор не объявлялся: не звонил, не навещал, только делал ежемесячные взносы. Быть может, размышлял, сколько осталось сыну, чтобы спланировать дальнейшие расходы. А Хидде поселился на Острове Обреченных. Хотя, если верить брошюре, хоспис назывался «Обитель покоя». Согласно все той же книжечке – очень милое место, где есть садик, лужайка, пляж, ветряная электростанция и даже собственный крематорий. Хидде неофициальное название нравилось больше, оно отражало сущность места, куда безнадежных больных отправили умирать подальше от других людей, которым такое соседство могло показаться неловким или обременительным. К Острову даже моста не протянули – заменили паромной переправой, дважды в сутки соединяющей хоспис с большой землей. Расписание совпадало с графиком работы дневного персонала, в отличие от узников Острова имевшего билет в оба конца. Хидде еще раз посмотрел на свое отражение и отошел от зеркала. Взял с тумбочки очки, надел. Мир обрел ненастоящую четкость, мутный туман исчез, и взгляду открылась комната – небольшая и слишком светлая. Центральное место занимала медицинская кровать с поднятой верхней секцией – Хидде спал полусидя, так чуточку меньше болела голова. На тумбочке валялся телефон – молчаливый кусок черного пластика. Он разрядился еще на прошлой неделе. Долго держался в режиме ожидания вызова, но ему все же пришел конец. «Просто место такое», – сказал себе Хидде и оставил трубку как есть. Настенные часы показывали девять ноль шесть – время завтрака. Хидде надел наглаженную майку с героями-бурундуками, всегда спешащими на помощь. Ворот зацепился за оправу, она покосились на бок, но не слетела. Привычным жестом поправив очки, парень протянул руку, чтобы взять вязаную кофту, но стук в дверь отвлек его внимание на себя. – Кто это? – спросил он удивленно, не ожидал визита в такое время. – Аделаида, – ответили из-за створки, и парень удивился еще больше. На самом деле ее звали Зельдой, но она считала, что это имя ей не подходит. Даже персонал звал ее Аделаидой: Хидде думалось, что из жалости, Зельде – из уважения к ее выбору. – Не заперто, - произнес Хидде, все-таки сдернув кофту со спинки стула. – Я знаю, – отозвалась Зельда, заглядывая в комнату. – Здесь нет замков. – Чтобы не пришлось ломать дверь, если ты вдруг умер. Помню. Она вошла, вкатив за собой стойку капельницы. Тряхнула головой, и Хидде всерьез подумал, что тоненькая шея сломается, не выдержит. Длинные светлые волосы, редкие и посеченные, едва прикрывали острые плечи. Казалось удивительным, как они не выпали совсем. Зельда весила меньше тридцати килограммов в неполные двадцать лет – кожа и кости, спрятанные под свитером не по размеру. – Что-то случилось? – спросил Хидде, и она кивнула. «Умер кто-то», – подумал парень, но Зельда произнесла: – Паром не пришел. Хидде покосился на часы. Уже два часа и восемь минут, как он должен был причалить к Острову. – Что говорит дежурная сестра? – Нет связи! Ты бы знал об этом, если бы не устроил телефону досрочные похороны. – Странно, – пробормотал Хидде, не став в очередной доказывать, что заряжать трубку – напрасная трата электричества. Все равно никто не позвонит с большой земли. Для них он умер, ступив на паром, а может, чуточку раньше, когда сказал о смертельном диагнозе. *** Через четверть часа они были в столовой. Карен – дежурная сестра, открыла линию раздачи, не дождавшись кухонных работников. Она стояла за прилавком: взволнованная и бледная. Хидде остановился напротив, девушка машинально сыпанула в плошку овсяных хлопьев, потянулась за молоком, но задела графин локтем. Карен вздрогнула, по столу растеклось белое озеро. – Простите, - пробормотала она, бросив салфетку в разлитое молоко. Та частично утонула, только край остался на поверхности. – Похоже на наш Остров, – шепнула на ухо Зельда. Хидде так до конца и не понял, зачем она ходила в столовую. У него было две теории на этот счет. Согласно первой, Зельда хотела показать, что еще жива. В месте, где каждый ждет неминуемой смерти, исчезнуть из коридоров – значит дождаться ее прихода. В главном блоке не устраивали ни похорон, ни прощаний – пациент либо получал билет на большую землю, либо в кремационную печь, в зависимости от условий договора. Иногда на кремацию приезжали родственники. Церемония проходила в полдень, между рейсами парома, чтобы гостям не пришлось оставаться на ночь. Когда Хидде только приехал, Зельда отключилась в комнате отдыха. Рухнула на ковер перед телевизором, выдернув из вены иголку капельницы. Тогда она сказала дежурной сестре: «Не надейтесь, сучки, я еще не сдохла». С тех пор она ходила по коридорам, гордо подняв голову, словно совершая ежедневное дефиле. Вторая касалась лично Хидде. – Даже в таком месте ты ухитряешься смотреться обреченнее других, у тебя талант, – это она сказала в день знакомства, когда назвалась придуманным именем и протянула худую ладонь, холодную, как лед. – Мне просто... одиноко, – отозвался он. Не то чтобы вышла большая откровенность. Он скорее хотел ответить что-то нейтральное, что сгодились бы для прежней жизни, до диагноза. – Могу составить тебе компанию на первое время, – улыбнулась Аделаида. С тех пор она пересела за стол к Хидде. Смотрела, как он ест, застыв напротив со стаканом воды. Сначала было неловко, а потом он привык. Даже поймал себя на мысли, что ему будет не хватать Зельды, если та умрет раньше. Потом она показала ему кошек. У пристани жила пушистая парочка бездомных животных с любопытными глазами-блюдцами. Зельда приходила кормить их после завтрака. – Ты не представляешь, как сучки с линии раздачи радовались, когда я стала просить еду. Думали, я «вылечилась», – она усмехнулась и нарисовала в воздухе кавычки. – Но потом поняли подвох. Зельда отломила кусочек курицы и присела на корточки. Черная кошка, которую обреченные звали Милой, потянула усатую мордочку к лакомству. – А ты никогда не хотела, ну, вернуться к нормальной жизни? – спросил он, глядя, как кошка поедает угощение с ладоней Зельды. – «Нормальной», – фыркнула она. – Это они «нормальные»? Девушка кивнула в сторону переправы. – Да, они живут полной жизнью. Строят планы... – Едят, трахаются, размножаются, – перебила она. – А если кто-то не вписывается в их мир – исправляют, как вещи. Или выкидывают, если починить не вышло. Они хотели, чтобы я ела, а ты не болел. Она замолчала, посмотрела на него своими огромными глазами, отекшими от голода. Хидде отвернулся. Правда из уст девушки, намерено доводившей себя до состояния крайнего истощения, прозвучала жестче, чем представлялась. – Мне здесь нравится больше, – продолжила Зельда. – Меня наконец оставили в покое со своим лечением и промывкой мозгов. Они сдались, я победила. Она гордо вскинула голову. Отломила еще кусок и протянула Пеструшке, чье имя отражало окрас шкурки, словно облитой разноцветными чернилами. Мила выхватила угощение из пальцев и стала жевать. – Неужели и не скучаешь совсем? – спросил Хидде, глядя на творившуюся в кошачьей компании несправедливость. Зельда пожала плечами. – Разве что по одной вещи. – Чего же тебе не хватает в нашем почти идеальном мире? – спросил Хидде, глядя, как кошка лижет ее костлявую ладонь. – Кофе, – она улыбнулась, и стали видны высохшие растресканные десны. – Здесь его не варят. *** К полудню связь не появилась. Телевизор в комнате отдыха рябил помехами. Серо-черно-белые черточки бегали по экрану. От них у Хидде кружилась голова и начинало мутить. Он старался не смотреть, но взгляд все равно цеплялся за копошение на экране. В итоге парень просто снял очки и туман спрятал раздражающую картину за белесой пеленой. Стоявшая возле экрана Карен тоже расплылась, превратившись в большое светлое пятно. Хидде еще мог различить медицинский костюм, хотя эмблема хосписа и другие мелкие детали исчезли. Черты лица замылились и стерлись. Руки, теребившие край униформы, тоже виделись неясно, парень скорее угадывал нервные движения пальцев. – Причина, по которой не пришел паром, пока неизвестна. Мобильные телефоны не ловят сеть. Стационарный выдает длинные гудки. Я звонила целый час, по многим номерам, включая экстренные службы, никто не ответил, – она развела руками. – Я не знаю, что здесь случилось. – По-моему, что-то случилось там, – заметила Зельда и указала рукой на окно. – Хорошо, я не знаю, что случилось в городе, – согласилась сестра, – но результат один – мы отрезаны. – Это с нами давно, не стоит волноваться, – вставил свое слово Янсен, выкатившись чуть вперед. Электрический моторчик тихо загудел, приводя в движение кресло. У Янсена не было обеих ног, он согласился пожертвовать возможностью ходить ради продления жизни, но выиграл не слишком много времени. Метастазы расползлись по телу как черви, опутали внутренности, плотно срастаясь со здоровыми тканями. «У меня внутри хренов змеиный клубок», – сказал он Хидде при знакомстве. Как будто обменяться историями болезни было чем-то обычным, как рассказать о хобби или о профессии. Сначала было неприятно, а потом он смирился, привык и перестал болезненно реагировать на фразу в духе: «Привет, Хидде, а ты от чего умираешь?» – Ваша шутка неуместна, – произнесла Карен, и ее голос дрогнул. Она, в отличие от пациентов, приехала на Остров отработать смену, а не умереть. Перспектива застрять здесь надолго, должно быть, сильно пугала ее. Хидде решил, что Зельда зря протянула нараспев: – Теперь ты одна из нас, – подражая интонации киношных привидений. Янсен хихикнул, Карен шарахнулась назад, едва не свалив телевизор. Туман спрятал от Хидде ее слезы, но сорвавшийся голос выдал все эмоции. – У меня четверо лежачих больных! – Пятеро, – поправил Янсен и погрустнел. Два дня назад восьмидесятипятилетний Лестер не проснулся. Он не умер, но и в себя не пришел. Янсен ждал его в комнате отдыха перед готовой к шахматной партии доской. Ждал почти до полудня, а потом покатил к лифтам, чтобы заглянуть в комнату старика. Там он застал сестру Эстель, менявшую капельницу. Она сказала, что Лестер в коме, и теперь, наверное, недолго осталось. Старика было жаль. Хотя он и прожил достаточно – боролся до самого конца, отчаянно цепляясь за жизнь узловатыми, скрюченными артритом пальцами. Он неспешно двигал по шахматной доске фигуры, играя с Янсеном, или читал у окна, где было больше света. Электронный ридер всегда был в кармане его махрового халата. – Это внучка мне подарила, – похвастался Лестер перед Хидде, – сказала, что теперь я могу прочесть все книги в мире. Ты хоть представляешь, как это много? – Нет, – ответил парень, и подумал: «У нас с тобой на них точно не осталось времени». – Жизни не хватит перечитать, – отозвался старик, угадав его мысли, и провел по экрану узловатым пальцем, перелистывая страницу. А потом для Лестера пришло то самое утро, когда последняя книга так и осталась недочитанной. Так в рассчитанном на двадцать пять коек хосписе их осталось трое. Пациентов, задержавшихся на грани между жизнью и смертью, Хидде в расчет не принимал. Легче было думать, что они умерли, чем осознавать, что надолго застряли в беспомощных, изъеденных болезнью телах. Когда-то подобная участь должна была постигнуть и Хидде, и всех сидящих в комнате отдыха, но он предпочитал об этом не думать. Оказаться пленником собственного тела, пойманного в ловушку бесконечной, замкнувшейся на себя боли, он не хотел. Наверное, Карен, запертая на Острове вместе со всеми, чувствовала сейчас нечто подобное. Хидде вспомнилась история про десятерых негритят. Правда, у них выходил недобор, даже с дежурной сестрой. Зельда предложила бы взять в компанию одну из кошек, поделись он этой идеей с ней. – Может, у кого-то есть идеи? – спросил Хидде. Карен облегченно вздохнула, приняв желание сменить грустную тему за стремление помочь. – Например, мы проспали начало Третьей мировой. Ядерный удар, – Янсен поднял руки, изображая, как растекается грибовидное облако, и тихо произнес. – Буум! Хидде покосился на мерцающий телевизионный экран. Покачал головой. Хотел сказать, что даже здесь они бы ощутили ударную волну, а электромагнитный импульс, прокатившийся следом, сжег бы бытовую технику, не говоря уже о медицинском оборудовании, чувствительном к любым колебаниям. Не прибывший вовремя паром был бы не главной проблемой. Но в ушах зазвенело. Внутри словно разбили пирамидку бильярдных шаров. Первая вспышка боли, резкая, как удар кием, а потом множество других, маленьких и частых, словно рикошеты от стенок черепа. Хидде застонал, наклонился вперед. Очки упали на ковер, он не заметил. Обхватил руками голову. «Только не снова», – подумал он, ногтями раздирая кожу, как будто надеясь выцарапать раскатившиеся шарики один за другим. Перед глазами мелькнуло что-то белое. Хидде с трудом понял, что это край халатика Карен. Попытался ухватиться за этот образ, но не смог. Он уплывал, соскальзывал туда, где боль заглушала все мысли. Легче стало только под вечер. Он провалился в полусон-полубред, в котором бильярдные шарики играли в догонялки на рябящем помехами экране. Катались друг за другом, пока он не проснулся в своей комнате. Уже совсем стемнело, и мир за окном превратился в густой чернильный кисель. Хидде приподнялся осторожно, чтобы не спровоцировать новую вспышку боли. Потянулся к тумбочке – забрать очки. – Ну, как спалось? – спросила Зельда. Парень скосил глаза и увидел в кресле ее тоненький силуэт. – Так себе, – признался он. – Но сейчас, вроде, полегче. Надел очки и увидел, как Зельда улыбнулась. Девушка сидела в кресле, подобрав ноги, куталась в его кофту, накинутую поверх свитера. – Это хорошо, без тебя здесь будет совсем уныло. Я высказала версию, что город захвачен пришельцами, и меня никто не поддержал, представляешь? – Даже Янсен? – спросил Хидде, облизал губы: сухие и растресканные. – Даже он, – она встала, прошла через комнату, обхватив себя руками, словно пыталась спрятаться в складках одежды. – Я взяла твою кофту, не возражаешь? – Нет, – ответил он. Зельда остановилась у окна, спросила: – А у тебя какая версия? – Я не определился, так что могу пока поддержать твою. – Я серьезно. Ой, смотри… Хидде откинул одеяла, привстал, заглядывая в окно. Он увидел лунную дорожку, отраженную в морской воде, проблески маяка. Береговая линия была едва различима вдали. – Город, – произнесла Зельда, голос звучал заворожено. – Он почти весь темный. Хидде не верил глазам. Порт словно вымер, только в глубине, где находился центр, еще светилось слабое зарево. Маяк казался слепящим пятном. Лампа то вспыхивала, то гасла, посылая в окружающую тьму тревожный сигнал на три короткие, три длинные вспышки. – Они передают SOS, – проговорил Хидде. – Паром мы теперь вряд ли дождемся. – Как думаешь, огни намеренно погасили? – Зельда повернулась, небрежно поправила выбившуюся из-за уха прядь. – Чтобы маяк было видно дальше? – Я не знаю, но утром попробую выяснить, – ответил он. – Если сигналит не автоматика, с людьми на маяке можно будет связаться. – Утром? Он кивнул, признался виновато: – Сейчас совсем нет сил. – Понимаю, – отозвалась Зельда. – Отдыхай. А я еще с тобой посижу. Как-то не по себе от маяка и темного берега. *** Туман стелился с моря, похожий не на кисель, а на сахарную вату. Казалось, дотронься рукой, и белые хлопья останутся в ладони. Причал прятался в сгустившейся мгле, Хидде не видел его до последнего, пока не оказался на утоптанной площадке перед крыльцом. Кошки выбрались из укрытия под ним, едва заслышав шаги, и теперь вились у ног, задрав в нетерпении хвосты. Терлись мордами и боками, выпрашивая кусочек лакомства, но парню было не до них. Едва только рассвело, он вышел из комнаты, оставив спящую в кресле Зельду. Голова еще болела, было холодно, но он старался не обращать внимания. Кутался в свитер с высоким горлом, оставив кофту подруге. Дышал на озябшие пальцы, добавляя к туману белые облачка пара, преодолевая путь от жилого корпуса до пристани. Берег и маяк пропали из вида, даже сигнал SOS не пробивался. Хидде не знал, увяз ли он в тумане или вовсе умолк, не дождавшись помощи. Когда наступило еще одно утро без парома, маяк стал казаться парню единственным мостиком между Островом и городом. Ответ на вопрос, что же случилось на том конце переправы, скрывался за чередой коротких и длинных вспышек. Хидде намеревался это выяснить. Дверь на станцию оказалась не заперта. Парень толкнул ее рукой, и створка открылась с тихим скрипом. Кошки шмыгнули в комнату одна за другой. Здесь было темно и пыльно. Даже когда Хидде щелкнул выключателем, две тусклые лампочки под потолком не рассеяли полумрак. В давно не мытом окне отражалась мгла, не давая дневному свету пробиться в помещение. Деревянный стол с подкатным стулом был придвинут к подоконнику вплотную. Стационарная радиостанция дремала под тонким слоем пыли, такая же старая, как и само здание причала. Хидде отодвинул кресло, оно прошуршало колесиками по дощатому полу, присел на жесткий край. Пестрая кошка вскочила на колени, опередив товарку, ткнулась в ладонь мокрым носом, и только потом улеглась. Хидде подал питание, заставив рацию ожить. Шкала настройки вспыхнула рыжей подсветкой, из динамика донесся тихий, но отчетливый треск. Парень поморщился от монотонного звука и прибавил громкость. Вторая кошка вытянула любопытную мордочку и прыгнула на стол. Хидде взял микрофон. Когда-то он знал диапазоны частот наизусть, но, загремев на Остров, думал, знания не пригодятся больше. Кто бы мог подумать, что на закате жизни судьба преподнесет еще один сюрприз. Он вздохнул, облизал губы и повернул ручку настройки. – Говорит Остров Обре…, – произнес парень, потом осекся, исправился, чертыхнувшись про себя. – Хоспис «Обитель покоя». Слишком плотно въелось в сознание придуманное пациентами название. Оно само слетало с губ, как будто не было другого, лицемерно-вежливого, с обложек рекламных брошюр. Хидде вздохнул, под мерный треск помех сменил частоту и повторил позывной: – Говорит «Обитель покоя», меня кто-нибудь слышит? На этот раз сквозь общий шум пробился сигнал: три коротких, три длинных гудка записанных на пленку. «Автоматика», – подумал он с досадой, но ручку повернул. – Говорит… Высокий мальчишеский голос ворвался в эфир, заглушив гудки и треск помех. – Юджин, нам ответили…То есть, маяк «Зеленый берег», слышу вас. Назовитесь! – выкрикнул он, задыхаясь. – Хоспис «Обитель покоя», – отозвался Хидде, чувствуя, как сердце забилось быстрее, а ладони вспотели от волнения. – Мы видели ваш сигнал, «Зеленый берег». Что у вас случилось? Он снова облизал губы, наклонился к динамику, словно боясь не расслышать ответа. – Что? Хоспис? Я думал… Юджин, они спрашивают, что произошло. На другом конце связи зашуршало. Чьи-то шаги прогрохотали по полу. Послышалось приглушенное: «Дай сюда», микрофон под тихий треск перекочевал из одних рук в другие. – Так сразу и не объяснишь, – вздохнул кто-то, судя по интонации, взрослый. – У нас полная задница, «Обитель покоя». Иначе не скажешь. – Это все чертов корабль, – ввернул высокий голос. Чем дольше слушал Хидде, тем больше соглашался с первой формулировкой Юджина. Он рассказал, что прошлым вечером в порту потерпело крушение исследовательское судно. Оно подошло к береговой линии в радиомолчании и на полном ходу протаранило причал. Об этом даже успели передать в новостях. Кадры разбитого корабля, медленно идущего ко дну, попали в вечерний выпуск. О том, что стало с командой, не сообщали. Сначала это показалось странным, а потом стало не до судна. В порту творилось подлинное безумие. Люди словно разом лишились рассудка, слетели с катушек. Было похоже на бешенство или массовую истерию. Они бросались друг на друга, одни норовили вцепиться зубами в горло, другие отчаянно отбивались. Началась паника. Она застала Юджина и Сэма, его невольного спутника, в центре. Когда они поняли, что случилось неладное, обезумевшая толпа уже добралась до городских улиц. Ее сопровождали паника и неразбериха. Тогда их было пятеро – просто люди с автобусной остановки, которым не повезло оказаться на улице не в то время. Они не сразу поняли, что именно произошло, но смекнули: нужно бежать. Заполонившая улицы толпа живой волной катилась через город. Люди вопили, стонали, выли по-звериному. Перемазанные кровью рты были раззявлены, перекошенные лица утратили осмысленность. «Это было жутко», – снова вставил Сэм, не в силах скрыть эмоций, переживая свой побег заново. Юджин сказал, это он предложил идти к побережью. Лодка казалась единственным спасением из накрывшего город ада. Но к причалу не удалось пробиться. Пристань словно кипела. В грузовых доках занимались пожары, а работники порта вместо того, чтобы тушить огонь, бросались друг на друга, выпучив глаза. Пришлось спасаться бегством, не оглядываясь, не останавливаясь. Девушку, чьего имени они так и не узнали, растерзали живьем. «Я не думал, что люди так могут», – добавил Сэм, микрофон отозвался треском, передавая возбужденный возглас. Юджин вздохнул и ответил, что эти твари в какой-то момент перестали быть людьми. Пожилую пару пришлось бросить. «Мы не виноваты», – воскликнул Сэм, и голос его сорвался. – Потом мы укрылись на маяке, – закончил Юджин. – Другого места не нашлось. Теперь сигналим в туман. – И что, никто не ответил? – спросил пораженный Хидде. История казалась невероятной. Ожившая фантазия киношников походила на злую шутку смотрителя маяка, не иначе. Не хотелось верить в реальность происходящего, но чем тогда было объяснить пропавший паром и темный берег, молчащие телефоны и брошенных на Острове больных? – Кроме вас – никто, – отозвался Юджин, а Сэм шмыгнул носом у него за спиной. – Словно они везде, – добавил паренек дрожащим голосом. Хидде нервно усмехнулся. Он не знал, что сказать, а тем – сделать. Если мальчик на противоположном берегу прав, если неизвестная зараза расползлась по большой земле, судьба сыграла с миром злую шутку, пощадив Остров обреченных. – Эй, хоспис, ты там? – спросил Юджин. – Да, на связи. – Я так понимаю, у вас на острове полный порядок? – Все по-прежнему. Только паром не пришел. – Чудной расклад, – вздохнул Юджин. – Мы пока продолжим сигналить. Если прибудет помощь, замолвим словечко за вас, застрявших. Хидде глянул в окно, туман скрадывал очертания предметов. Ему не нравилось, как прозвучала последняя фраза. Мир столкнулся с чем-то новым, жутким и неуправляемым. Что бы ни вызвало инфекцию, она распространялась быстро, город оказался парализован менее чем за сутки, и одному дьяволу было известно, что творилось сейчас на укрытых туманом улицах. – Не стоит, «Зеленый берег», – произнес он. – Просто держите нас в курсе. На противоположном конце возникла пауза. Хидде показалось, Юджин слишком долго думал над ответом. Это ему тоже не понравилось, показалось скверным знаком. – Понял тебя, хоспис, – наконец отозвались с маяка. – Ждем на связи. Хидде отключил питание. Подсветка погасла, мигнув на прощанье рыжим. Мила повернулась, потянулась мордочкой к человеческой руке, втянула воздух усатым носом. Он потрепал кошачью холку. – Мы ведь не скажем никому об этом разговоре? – спросил парень, заглядывая в желтые глаза. Кошка вытянулась, подставляя шкуру, прищурилась от удовольствия. – Пусть Остров живет своей жизнью, – проговорил он. Пеструшка свернулась клубком и задремала на коленях. Хидде сложил ладони на столе, уставившись на выпирающие костяшки. Он решил, что не расскажет о сеансе связи с берегом, и о том, что услышал от Юджина. Что бы ни творилось на большой земле, это не должно было коснуться Острова и его обитателей. «Билет в один конец», – пробормотал Хидде, продолжая пялиться на собственные руки. *** – Ну что? – спросила Зельда, когда Хидде вернулся в комнату. – Ничего, – парень развел руками, поймав взгляд заспанных отекших глаз. – Сигнал автоматический. – А с кем-то еще пробовал связаться? – Зельда приподнялась в кресле – хрупкая и беззащитная, укутанная в мешковатую одежду, чтобы хоть как-то сохранить тепло измученного голодовкой тела. – Только помехи, – ответил Хидде и отвернулся, не в силах смотреть девушке в глаза. Зельде лгать не хотелось. – Можно будет попробовать еще, – произнесла она. – Когда пойдем угощать кошек. – Можно, – осторожно согласился парень, не поднимая глаз. – Хотя не думаю, что из этого выйдет толк. «И тогда мне придется вывести из строя рацию, – добавил он про себя. – А это уже нехорошо». – Хидде, а знаешь, о чем я подумала? Он покачал головой. – Раз все так сложилось, может, я заберу кошек в комнату? Они теплые, с ними приятно спать. У моих родителей был кот. Лоскутик. Страшно бестолковый, но добрый и лохматый, как медведь, – она вытянула руки и несколько раз сжала пальцы, будто мяла шерсть. Хидде улыбнулся, наконец взглянув на Зельду. – Вряд ли кто-то станет возражать, – ответил он и подумал: «Теперь не до кошек». *** – Кто бы мог подумать, что мне доведется еще когда-нибудь пить пиво, – Янсен катил между разделочных столов, сложенные на коленях бутылки тихо бряцали. – Аделаида, выпьешь с нами? Зельда покачала головой. Она сидела на столе, свесив ноги в незашнурованных ботинках. Ладони сжимали чашку – белую, с эмблемой хосписа. Над ней поднимался пар, и кофейный аромат заполнял собой кухню. – У меня своя ностальгия по прошлой жизни, – отозвалась она, отпила маленький глоток и зажмурилась от удовольствия как кошка. – Значит, нычка поваров достанется нам, – ухмыльнулся Янсен. Коляска остановилась у плиты, он толкнул Хидде в бок, подмигнул. Тот кивнул и разбил яйцо о край сковородки. Около получаса назад Карен отдала ему ключи от кухни, а сама ушла к лежачим больным. Провожая взглядом медсестру, он думал о том, что, кляня свою участь, она не знает, как ей на самом деле повезло с графиком дежурства. Второе яйцо растеклось по раскаленной поверхности неровной белой каплей. – Смотри, чтобы желток не испекся до конца. Его можно собирать хлебом с тарелки. Под пиво самое то, – Янсен потер руки. – А знаете, ребят, мне по барабану, что там с паромом. Пусть себе и дальше не приходит. Жаль только старина Лестер не может с нами пообедать. Он сорвал с бутылки крышку, поднял ее над головой. – За Остров Обреченных! – провозгласил он. *** На пристань Хидде явился еще затемно. Шел по памяти, без фонаря. Вчерашний туман рассеялся, и маяк был ясно виден с острова. Он продолжал пульсировать в прежнем ритме, тщетно сигналя во тьму уже вторые сутки. Карен отреагировала на него болезненно. Тревожные вспышки и темная линия берега напугали девушку до истерики. Сначала она застыла у окна, будто статуя. Смотрела сквозь стекло, не моргая, почти не дыша. Когда Зельда подошла и осторожно тронула ее за локоть, медсестра вскрикнула, отдернула руку, будто ошпаренная. – Это SOS, – проговорила она, голос срывался, а плечи мелко вздрагивали. – SOS! Понимаете?! – Ага, какая-то хрень случилась в городе, мы и так догадались, – произнес Янсен. – Еще позавчера. – Ты, – она развернулась, ткнула пальцем в сторону кресла, потом обвела присутствующих рукой по дуге. – Вы!..Вы что, не понимаете: там, быть может, умирают люди!? Хидде почувствовал неприятный осадок от сказанного. Он знал – умирают. Кого-то уже не спасти, а кто-то еще держится, как ребята на маяке, но ситуацию в городе не изменить. Все должно было остаться как есть, в этом парень был убежден, но заявление Карен зацепило его, покоробило. – Типа, как они понимали, что умираем мы? – фыркнул Янсен. – Им, если я ничего не попутал, было все равно. Карен вскрикнула и бросилась прочь из комнаты, едва не сбив Хидде с ног. Он отступил на шаг, уходя с дороги, обернулся девушке вслед. Дверь в комнату с шумом захлопнулась. – Похоже, тебе придется пойти за ней, – заметил Янсен. – С чего это? Вроде, ты ее довел. – Да, но у тебя есть ноги, – отозвался он, для наглядности развернув коляску. Хидде нашел Карен на берегу. Думал, она пойдет к рации, но девушка либо не знала о ней, либо забыла в горячке. Карен выбежала на пристань, замерла у самого края. Хидде на миг показалось, она шагнет с помоста и устремится к большой земле вплавь, но Карен подняла руки и закричала: «Эй, мы здесь!» Голос сорвался с губ облаком конденсата и растворился в воздухе. – Они не услышат, – произнес он, но медсестра не отреагировала, подняла руки снова и повторила окрик. – Карен, прекрати! – Хидде повысил голос, шагнул на деревянный помост. – Не смей хоронить меня вместе с собой! – выкрикнула она, резко развернувшись; губы дрожали, на опухшем лице блестели слезы. – Не смей, слышишь! – Я не собирался, – отозвался он. – Просто хотел сказать, возможно, стоит переждать здесь, пока все утрясется. – Там мои друзья, – она вытянула руку, указывая на берег, – родные. Мы должны что-то сделать! Найти возможность связаться с ними. Любую!!! – Хорошо, – ответил Хидде, твердо решив, что выведет рацию из строя, когда Остров уснет. Они умрут своей смертью, той, с которой смирились. Неизвестная зараза останется участью большой земли. – Утром что-нибудь придумаем, – Хидде протянул руку, постарался улыбнуться как можно дружелюбнее. От происходящего начинала болеть голова. Пока было терпимо, но неприятная пульсация нарастала, постепенно усиливалась под монотонный шум в ушах. В последнее время он стал выше и навязчивее. Хидде догадывался, что это скверный знак, но сейчас думал не об этом. Хотел поскорее уйти с пристани, пока окончательно не прижало, и оставалась возможность сделать это на своих ногах. – Там мой дом, понимаешь, – отозвалась она уже спокойнее. – И мой, и Янсена, – кивнул парень, про себя добавил: «Был когда-то». Карен обреченно вздохнула, словно сдалась, и протянула Хидде ладонь. Под утро он вернулся на пристань один. Даже кошки не встретили его – Зельда забрала животных в комнату. Дверь осуждающе скрипнула. Хидде поморщился, но не остановился. Вошел в темное помещение, не щелкнув выключателем. Очертания предметов то вырисовывались из густого мрака, то пропадали из вида в такт мерцанию маячной лампы. Ритм казался раздражающим, почти как рябь помех. «Умолкни, – мысленно попросил Хидде. – Сдайся». Он остановился у стола под три короткие вспышки, замер, пережидая темную паузу, а потом достал из кармана столовый нож. Ничего лучше не нашлось, но плоское лезвие сгодилось в качестве отвертки. Он подумал, что стоило сказать Зельде, о неработающей рации. Тогда цепочка лжи оказалась бы стройнее и правдоподобнее. Хидде вздохнул, сожалея, что не подумал об этом прежде. Под мерцание маяка он снял кожух, очередная вспышка осветила электронное нутро. «А вот и мой экзамен», – невесело усмехнулся он и вытащил блок передатчика, чтобы бросить его с причала. *** Зельда встретила его в полутемном коридоре. Вышла навстречу, словно ждала, когда отворится дверь. – Где ты был? – она нервно дернула плечом. – Вышел пройтись, голова болела, – ответил он, потер переносицу, приподняв очки. Боль действительно проснулась и давила изнутри налитым гноем нарывом, назойливая, как пожарная сирена. – Лестер умер, – сказала Зельда, неловко переступила с ноги на ногу и добавила. – А с Карен что-то не так. Она ушла в одну из свободных комнат и даже не отреагировала на сигнал тревоги на своем пульте, мне пришлось отключить его самой. А еще она подперла дверь стулом, чтобы я не смогла войти. Зельда встряхнула руками, вытерла их о кофту, надетую поверх ночной рубашки. Колени резко выделялись на истощенных ногах, походили на древесные наросты. Подол едва прикрывал их синтетическим кружевом. Гольфы съехали вниз, застыли неровными складками один выше другого. – Жаль, – тихо произнес Хидде. – Лестера? – Обоих. – Может, если наладим связь с берегом, Карен станет лучше? Он вздохнул и покачал головой: – Не думаю. И без того хватает подтверждений, что дела там идут скверно. Зельда пожала плечами. – Ты, наверное, прав. Но мы все равно собирались попробовать. Хидде поморщился. Одна ложь влекла за собой другую, цепочка растягивалась, расползалась, как опухоль, опутывая все, чего коснулась, становясь неотъемлемой частью действительности. – Помнишь, ты сказала мне, что тебе нравится Остров? – спросил парень. – Что здесь есть почти все, чтобы жить нормально. – Помню, кивнула Зельда, пристально взглянул на Хидде, заставляя его отвернуться. – Но с тех пор кое-что изменилось. – Разве? – Ты все-таки разговаривал с маяком? Тем утром? – она схватила его за руку, он вздрогнул, словно обжегся холодом ее пальцев. – Что ты знаешь? «Ничего хорошего», – подумал Хидде. – Я думаю, все погибли, – произнес он, продолжая стоять на своем. – Потому никто и не ответил. – Тогда Карен действительно не стоит ничего знать, – согласилась Зельда, и Хидде почувствовал, как давившая на плечи тяжесть сползла вниз подтаявшим льдом. *** На закате все изменилось. Отпала необходимость лгать о сеансе связи, о том, что рация молчит из-за отсутствия передатчика, а не потому, что некому ответить, что с маяка сигналит не бездушный автомат, повторяющий заданный алгоритм, а живые люди, надеющиеся на спасение. Юджин и Сэм знали: рано или поздно вспышки заметят. Кто-то среагирует, придет, поможет. С последним они ошиблись. Самолет прошел высоко, на Острове не услышали гула двигателей, не заметили топливного следа в темнеющем небе. Хидде дремал в комнате, ранний визит на пристань заставил его почувствовать себя разбитым уже к обеду, и он покинул комнату отдыха, оставив там Зельду и расшалившихся кошек. Еще предстояло решить, что делать с Лестером, укрытым с головой простыней и оставленным в палате, словно он еще спал. Но Карен так и не вышла. Хидде день казался невероятно длинным, боль все еще донимала, пульсировала внутри, пробиваясь сквозь полудрему. Яркую вспышку, просочившуюся даже сквозь прикрытые веки, он сначала принял за ее отголосок. Успел испугаться, что пораженный мозг выдал что-то новое, доселе неведомое. Вздрогнул, резко просыпаясь. Вспышка повторилась. И он услышал нарастающий гул. Только когда здание вздрогнуло, и зазвенело оконное стекло, парень понял, что дело не в болезни. Хидде нацепил очки. «Вот ведь срань», – подумал он, понимая, что случилось. Вскочил, зацепившись за одеяло, едва не упал. – Быть не может, – пробормотал Хидде. Случившееся казалось невероятным, почти нереальным. Проще было поверить в очередную шутку пораженного мозга, ведь чувства уже не раз обманывали Хидде, он научился не удивляться. Это стало частью жизни, обыденностью. Парень никогда не думал, что может войти в привычку мысль, что тело медленно убивает само себя, но в конечном итоге смирился. А вот серия ядерных ударов по городу, где прошла вся жизнь, оказалась в новинку. В окно взглянул только мельком, но и этого хватило. Над городом распускались жуткими цветами два грибовидных облака. Привычное очертание берега изменилось, словно покоробилось. Маяк уже не сигналил, застыл темным силуэтом, устремленным вверх. Хидде вздрогнул и отвернулся. Дело было дрянь. В коридоре стоял серо-синий полумрак. Лампы горели в дежурном режиме, экономя электричество подстанции. Электросеть уцелела, это было первой хорошей новостью. – Зельда! – позвал Хидде, голос эхом отразился от стен. Никто не ответил. Он ускорил шаг, преодолевая расстояние до комнаты девушки. Задержался только у пульта дежурной сестры. Конторка оказалась пуста, но парень все равно заглянул за нее. На столике заметил одинокую кофейную чашку, оставленную Карен много часов назад. Напиток частично испарился, и на белых фарфоровых стенках виднелась темная полоса. Никого не было. «Ожидаемо», – подумал Хидде. За Карен он всерьез опасался. Она дала немало поводов усомниться в своем здравомыслии, идя на поводу у собственных страхов. Стоило отыскать ее, пока та не натворила глупостей. Хидде слабо представлял, какими словами сможет утешить девушку, случись у нее очередная истерика, но оставлять ее одну было, по меньшей мере, неправильно. Медсестра принимала случившееся слишком близко к сердцу, сгущая и без того нерадужные краски. «И это было еще до взрыва», – напомнил себе парень, поднимая голову. В незашторенное окне он видел, как облака над городом поднимались выше, верхушки расползались в стороны, смешиваясь с окружающим воздухом, чтобы нести излучение дальше. Ветер относил их вглубь берега, деформируя след пыли и пара, делая его вытянутым. Хидде не знал, спасет ли это Остров, позволит ли избежать заражения, но надеялся. Когда-то точно также он отказывался принимать свою болезнь и неотвратимость скорой смерти. – Хидде? – позвала Зельда, возникая в коридоре. Он повернулся на оклик, встретив ее взгляд. Девушка выглядела удивленной. На лице темнели тонкие красные полосы, кровь сочилась с них мелкими капельками, похожими на зернышки граната. Она стерла их тыльной стороной ладони, увидев, куда смотрит парень. – Мила испугалась, – объяснила Зельда. – Кошка была у меня на руках когда громыхнуло. – Все нормально? – спросил Хидде, понимая нелепость и неуместность вопроса. Зельда была без капельницы. Некому было сменить раствор, и она вытащила иглу и где-то оставила стойку. Без нее девушка казалась беззащитной, лишенной единственной опоры. Хидде казалось, тонкие ноги вот-вот подогнутся, и она упадет как марионетка с обрезанными нитками. – Война, – отозвалась Зельда, кивнула в сторону окна. «Скорее зачистка», - подумал Хидде, понимая, что власти приняли решение остановить распространение инфекции любым способом. – Похоже, – ответил он вслух, упрямо продолжая держаться полуправды. – Думаю, нужно найти остальных. Решить, что станем делать. Зельда согласно кивнула. *** Янсен был в своей комнате. Развернув коляску к окну, неотрывно смотрел на город. – Не думал, что доживу до такого, – проговорил он, когда Хидде окликнул его с порога. – Третья мировая. Невероятно. – Звучит так, словно ты выиграл в лотерею, – заметила Зельда. – А разве нет? Увидеть, как мир накрылся медным тазом, и только потом умереть. Я и мечтать не мог об этом, – он усмехнулся, повернул голову через плечо. – Только есть одна проблемка: у меня кресло сломалось, моторчик умер. Сгорел, похоже. Хидде глянул на блок управления, установленный под правой рукой, подумал, что дело скорее всего не в электродвигателе, а в нем. – Все-таки достало, – констатировал он, – а я было подумал, что мы легко отделались. – По сравнению с остальными очень даже, – Янсен наклонился, крутанул колесо рукой, разворачивая кресло. – Но, думаю, оценить ущерб не помешает. Они разделились у лифтов. Янсен несколько раз нажал на кнопку вызова, словно надеясь, что кабина придет в движение, но в шахте было мертвенно тихо. Он вздохнул, разведя руками, потом ругнулся себе под нос, словно это могло помочь. – Я осмотрю нижний этаж, – сказал Хидде, понимая, что другого выхода нет. – Если найдете Карен, Янсен, будь с ней помягче. Комната медсестры оказалась пуста. Стул, подпиравший дверь, был убран, а девушки, искавшей уединения за закрытой створкой, внутри не оказалось. Осталась только смятая постель и скомканная униформа, брошенная на пол. – С ее навязчивой идеей свалить с острова и свихнуться недолго, – согласился он. – Хорошо, буду сама вежливость. Он расплылся в хитрой ухмылке стянувшего хозяйский стейк кота. – Просто не перегибай палку, – попросил Хидде, повернувшись к лестнице. – Это как? – донеслось вслед, судя по голосу, парень продолжал ухмыляться. – Как ты обычно делаешь, – отозвался Хидде, не поворачиваясь. – Я присмотрю за ним, – пообещала Зельда, и парень скрылся за поворотом первого пролета. На нижнем этаже было так же сумрачно и тихо, как наверху. Здесь тоже горело дежурное освещение, окрашивая коридор серо-синим. Вытянутые тени неподвижно застыли, словно призраки или силуэты чудовищ. Хидде невольно вздрогнул от собственных мыслей. Не хватало еще, чтобы больное воображение подхватило ассоциации и, дорисовав несуществующие детали, явило его взгляду поселившихся в опустевшем хосписе монстров. – Здесь никого нет, – сказал он себе, голос прозвучал слабо и неуверенно, но тишину разогнал. Стало легче, и парень двинулся вдоль стены, обходя коридор. Комната отдыха, как и холл, оказалась пуста. Телевизор прекратил передавать помехи и чернел потухшим экраном. Закрытые занавески почти не пропускали свет. Хоспис, казалось, был уже мертв, и только горстка людей, оставшихся в его стенах, отказывалась в это верить. Снова стало не по себе. «Дальше будет хуже, – подумал Хидде. – Ведь рано или поздно сдохнет генератор, и все погрузится во тьму, испортятся продукты в холодильниках, насос перестанет гонять по трубам воду. И что тогда?» Ответа не было. Он тряхнул головой, отгоняя навязчивые мысли. Знал: нельзя идти у них на поводу, поддаваясь тянувшемуся следом отчаянию. Хидде обошел комнату отдыха еще раз. В этом не было нужды, но он повторил простое действие, стараясь полностью сосредоточиться на нем. Это помогло не поддаться истерике. Пока он был чем-то занят, было легче, даже несмотря на слабость и головную боль. Голос Зельды застал его на пороге кухни. Он доносился сверху, высокий и пронзительный. Эхо вторило ему, отражаясь от бетонного колодца лестничного пролета. Тревожные интонации заставили резко развернуться и направиться к лестнице, прервав осмотр. Что-то случилось: что-то плохое, судя по сквозившим ноткам. – Зельда, я иду, – крикнул парень, дыхание сбилось, когда он взлетел вверх по лестнице. Девушка стояла на площадке, бледная, как мел. – Карен погибла, – ее голос срывался. – Повесилась. В уборной. «Опоздали», – подумал Хидде с каким-то обреченным сожалением, но вслух ничего не сказал. – Мы не смогли ее снять. Но Янсен сказал, нужно кремировать тела, чтобы не гнили. Это ведь правильно, Хидде? Устроить им похороны: Карен и тем, кто умер из-за отказа оборудования? Они так и лежат в кроватях, Хидде. Я видела. Это... так жутко. «Десять негритят, не иначе», – навязчиво подумалось парню – эта ассоциация упорно не оставляла его, пустив в голове корни наподобие опухоли. – Правильно, Зельда, так мы и сделаем, – произнес он, внутренне соглашаясь с Янсеном – тела следовало убрать из здания как можно скорее. Она неуверенно кивнула. Хидде хотел сказать, что все будет нормально, и они справятся, но в голове что-то щелкнуло. Тихо, как будто лопнула яичная скорлупа. Мир поплыл. Хидде выставил руку, ища опоры, но стены дрогнули и пошли по кругу. Он услышал, как вскрикнула Зельда, и потерял равновесие. Упал, ударившись об пол, не успев выставить руки. Очки слетели, но мир не остановился, продолжал вращаться, но уже в тумане. Парень попытался подняться, тело не слушалось, будто чужое. Он видел, как Зельда метнулась к нему. Хотел сказать: «Все нормально», но кто-то снова разбил в голове бильярдные шарики. В этот раз кольцо замкнулось плотно. Хидде воспринимал реальность урывками, то приходил в себя, то проваливался в бездну небытия. Тьма приносила облегчение, короткий отдых от боли где-то на грани жизни и смерти. Он потерял чувство времени, не знал, сколько пролежал на полу, где Зельда и Янсен устроили ему постель, так и не сумев поднять на уровень кровати. Он помнил, как подсунув под него простынь, девушка тащила его до комнаты, как уговаривала ухватиться за бортик и приподняться чуть-чуть. Слова казались невероятно громкими и раздражающими. От них шарики в голове сталкивались сильнее и чаще. Он умолял оставить его в покое, кажется, плакал и говорил, что больше не может. Зельда сдалась, сжалилась над бедным страдальцем. Стащила матрас на пол и оставила Хидде там. Потом приходила, давала пить, но он не понимал, как часто. Девушка пыталась разговаривать с ним, Хидде видел, как шевелятся губы, но не мог разобрать слов. Монотонный гул звучал, не переставая, навязчивый и громкий, давящий на уши. Зельда брала его за руку, гладила по голове. Он чувствовал холод ее рук, что-то отвечал, но тут же забывал сказанное. Слова, которые Хидде считал важными, ускользали, стирались из памяти. Боль выжигала все. Потом не стало Зельды – исчезла. Хидде не знал, что случилось. Быть может, умерла, а может на самом деле была рядом, только не могла пробиться через пелену боли и монотонный гул. Хидде остался один. Тело оцепенело. Он не мог двигаться. Лежал на спине, глядя в потолок. Иногда ему слышались шаги в коридоре. Парню отчетливо казалось, что несколько пар ног бесцельно ходят взад-вперед, забыв, что искали и зачем пришли. Это шарканье пугало Хидде. Ему казалось, другие обреченные пришли за ним, но неуверенно мнутся у двери, смущаясь тем, что мертвы, а он – еще нет. Парень даже чувствовал запах. Густой, сладковатый. Такой источают покойники. Забытые, оставленные всеми, не попавшие ни на большую землю, ни в печь крематория. Теперь они окружали Хидде всюду, заполонив Город мертвецов и Остров Обреченных. Зельду и Янсена скорее всего забрали, уволокли, заставив шаркать по коридору гниющими ногами. Теперь настала очередь Хидде. Он оказался последним выжившим. Смерть распространилась на многие мили вокруг. Словно опухоль расползлась метастазами. Быть может, весь мир погиб от неведомой заразы или уничтожен в попытке остановить ее распространение, пока Хидде лежал здесь, пойманный в капкан жуткой, непрекращающейся болью. Он не знал. Все, что ему оставалось – ждать конца под иллюзорные звуки, порожденные фантазией пораженного мозга. *** Когда Зельда не вернулась, Янсен понял, что теперь остался один. Девушка ушла вниз, в столовую, чтобы принести поесть. С тех пор прошли почти сутки. Сначала Янсен тешил себя надеждой, что по дороге она заглянула к Хидде, который был совсем плох, нес всякую ахинею, и не реагировал на окружающих, словно не замечал или не узнавал товарищей по несчастью. Зельда все еще заботилась о нем, надеясь, что парень вырвется из своего плена и вернется к жизни. Янсен же похоронил его окончательно и бесповоротно и даже не заезжал проведать, чтобы лишний раз не травить душу. Зельда так не могла. Она, по мнению Янсена, была слишком добра ко всем без исключения. Даже с кошками продолжала возиться, хотя сама еле передвигалась на трясущихся ногах. «Да, к мохнатым бандиткам она тоже наверняка пошла, – сказал себе парень, когда за окном начало темнеть. – Они ведь теперь опять на причал удрали». Но настала ночь, и ни кошки, ни Зельда не вернулись в спальное крыло. Янсен уснул голодный и встревоженный, задремав прямо в кресле. Утром понял – придется спускаться самому. При выключившихся лифтах это было проблемой, но иного выхода не было. Он выкатил в коридор. Здесь уже начинало пахнуть гнилью. Они закрыли палаты умерших, подоткнули под двери тряпки, но запах все равно пробивался. «Держись, дальше будет хуже», – подумал Янсен. Полутемная лестница вела вниз. Он сосчитал ступеньки – выходило по девять на пролет. Всего восемнадцать. Для человека с ногами – сущий пустяк, а для калеки в кресле – серьезная проблема. Съехать было нереально. Этот вариант он отмел сразу – слишком долго пользовался на электрической тягой, теперь руки ныли от напряжения даже после путешествий по коридорам. Знал, что не удержит кресло, просто свалится вниз. Вторым вариантом было столкнуть коляску, а потом сползти самому. Кресло могло пострадать, но ничего лучше он не придумал. «Надо действовать, – решил Янсен. – И так тут почти полчаса торчу». Он вздохнул, уперся в подлокотники, приподнимаясь. Парень уже почти выбрался, когда потерял равновесие и завалился вперед. Понял, что падает, увлекая за собой кресло. Отпустил руки, но было уже поздно, он слышал, как передние колеса соскочили с края ступени, а потом рухнул сам. Ударился лицом, рука попала в перила, он хотел задержаться, но кувыркнулся. Что-то хрустнуло в кисти, и Янсен кубарем покатился вниз. *** Дверь в хоспис была закрыта неплотно. Пневматический доводчик работал исправно, но мешала попавшая между створкой и наличником нога в незашнурованном ботинке. Худое, похожее на мумию тело, лежало на пороге. Ветер трепал край задравшейся при падении сорочки. Руки были вытянуты, словно девушка все еще толкала тяжелую дверь, тратя последние силы, чтобы ее открыть. Мила выглянула в щель, повела усатым носом, принюхиваясь. Пеструшка сидела на крыльце и передней лапкой мыла измазанную в крови мордочку. Мышь с перекушенной шеей лежала на плитке, рядом с мертвой Зельдой. Грызунов набралось уже пять. Прежде девушка делилась едой с кошками, а теперь перестала. Пеструшка охотилась для нее, раз в день принося на крыльцо добычу. Зельда не просыпалась, не реагировала. Кошки пробовали разбудить ее, лизали лицо и руки, мяли лапами спину, утробно урча. Не помогало. Мила протиснулась в щель, выбираясь наружу. Прошла мимо выложенных в ряд мышей и села рядом с Пеструшкой. Та замерла с поднятой лапкой. Черная кошка потерлась мордой о ее разноцветную шкурку. Придвинулась плотнее, чтобы ветер с моря не продувал насквозь. С тех пор, как Зельда умерла, они несли ежедневную вахту у ее тела, выражая бесконечную благодарность за былую заботу и доброту.