Смерть на берегу

Разбудил Одиссея привычный утренний шум — невдалеке рабы готовили завтрак, у костра негромко переговаривались уже проснувшиеся воины, шутками приветствуя просыпающихся. Одиссей лежал с закрытыми глазами, стараясь продлить состояние, какое бывает в те мгновения, когда часть разума еще пребывает во сне и когда приходят дельные мысли — не всегда, конечно же, но приходят. — …и говорю ей, — донеслось от костра, — радуйтесь обе: дочь-то твоя невеста, так и ее сын — жених… Дрема разом слетела с Одиссея. Перилей сказал, что дочь Эвандра погибла за несколько дней до свадьбы. А кто был ее женихом и что с ним стало? Если Эвандр, отправившийся с Аскалафом, и Эвандр Перилея один и тот же человек, то… То что? Затворник, отправившийся в далекий поход просто так — в это верилось с трудом. Если это тот самый Эвандр, то причина, заставившая его вновь выйти в мир, должна быть очень веской. Она должна перевесить скорбь по ушедшей дочери и желание отгородиться от всего мира. Это могла быть клятва. Но среди женихов Елены не было никого с таким именем. Что могло быть еще? Месть? Но кому и за что? Шорох песка под подошвами сандалий затих совсем рядом, и Одиссей нехотя взглянул на подошедшего. Перилей, а с ним два раба-меота. Словно два одичавших пса: все еще озлобленные, но уже не желающие кусать всех без разбора. — Не боишься, что нападут? — глядя на то, как один потирает след от снятых вчера кандалов, спросил Одиссей. — Нет. А если и нападут, я с ними справлюсь. Да и деваться им отсюда некуда — остров небольшой, лодку взять неоткуда и прятаться негде. — Небольшой, — хмыкнул Одиссей, — но неужели некуда спрятаться? — Не до твоих загадок, — отмахнулся Перилей. — Я иду к Аскалафу, меня не ищи. — Я с тобой, найду человека, о котором ты говорил, а ты на Эвандра глянешь. — Одиссей пригладил волосы и встал. — А еще пойдут Никандр и Клеостат, но не сейчас. Скажи им, чтоб как поедят, шли к Аскалафовому лагерю. И захвати свое копье. Задумка была опасной и дерзкой, но полагаться только на волю богов и ждать, когда на него снизойдет озарение, Одиссей не хотел. Если Эвандр — тот самый… Если это он… — Я понимаю твой язык, — хрипло произнес один из меотов, когда Перилей отошел достаточно далеко. Говорил он, сильно коверкая слова, но понять его было можно. — А ты не боишься, что мы убьем тебя? — Нет, — ответил Одиссей. — Нить моей жизни оборвется нескоро. Рабы перекинулись несколькими словами на своем языке, и говоривший, который казался Одиссей старшим, вновь обратился к нему. — Чего ты от нас хочешь? Дар, от которого не стоило отказываться. Внезапный дар. — Вы были воинами? — спросил Одиссей. — Мы и есть воины, — ответил меот. — Тебе надо, чтоб мы воевали за тебя? — Нет. Мне надо, чтоб вы охраняли меня сегодня. Завтра вы сядете на весла — вместе с моими людьми, а когда мы прибудем к Трое, вы получите свободу. Но только если я пойму, что вы достойны ее. Меоты вновь переговорили между собой, и согласно кивнули. — Мы защитим тебя. Клянемся богами! Подошедший через некоторое время Перилей с хорошо различимым недоверием оглядел меотов и, прищурившись, спросил Одиссея: — Глаза мне не соврали? Ты говорил с ними? — Говорил, — подтвердил Одиссей. — Один знает наш язык. Перилей негромко ругнулся, поминая предков всех варваров и их отношения с Момом-хитрецом, а потом вновь обратился к Одиссею: — Выходит, что я тебе у Аскалафа и не нужен? — Очень нужен, — нахмурился Одиссей. — Эвандр. Помнишь о нем? Перилей гулко хлопнул себя по лбу, вновь ругнувшись, и шумно вздохнул. — Идем уже, что ли. Никандр сказал, что придет куда велено. Аскалаф решил воспользоваться еще одним днем на берегу и, велев вытащить монеру на сушу, проверял с кормчим дно и борта. — Хайре! — отвлекшись от своего занятия, поприветствовал он гостей. — Ты уже знаешь, кто убил Телемона? — Догадываюсь, — невозмутимо ответил Одиссей. — У меня к тебе несколько вопросов. Отвечал ему Аскалаф охотно, хоть и было видно, что он несколько недоумевает тем, какие именно вопросы задает хитрейший из эллинов. — Послушай, — спросил он, когда Одиссей закончил расспросы, — ты уверен, что эти не опасны? — и указал на меотов. — Да, — ответил Одиссей. После разговора с ним меоты неуловимо изменились. То ли походка их стала тверже и уверенней, то ли смотрели они теперь не как ожидающие пинка псы, но выглядели они так, что сразу становилось ясно: это воины, а не рабы. — Теперь я хотел бы поговорить с несколькими твоими людьми, — глядя на подходящего Перилея, произнес Одиссей. Перилей, заметив его взгляд, махнул в сторону, откуда шел, и кивнул. — С кем? Одиссей в сопровождении Перилея и меотов пошел на присмотренное еще вчера место. Находилось оно на равном расстоянии от обоих лагерей, хорошо просматривалось, но вместе с тем в стороне от ближайшей тропы между лагерями. — Теперь ждем, — устраиваясь в тени оливы, произнес Одиссей. Перилей сел рядом, а меоты остались стоять, внимательно оглядываясь по сторонам. На подошедших вскоре они смотрели спокойно, но Одиссей заметил, что меоты встали так, чтобы видеть всех находящихся рядом с ним. — Хайре, Одиссей, — благожелательно кивнул ему Эвандр. Остальные молча кивнули и присели напротив. — Я просил прийти именно вас, — произнес Одиссей, ни к кому особо не обращаясь, — чтобы поговорить о недавней смерти Телемона. Он заметил, как разом помрачнел Клеостат. — Аскалаф попросил меня узнать, кто убил одного из пошедших с ним, но мне показалось главным понять, почему Телемон умер именно так. — Одиссей сорвал травинку и принялся разминать ее между пальцами. — Итак, Телемона убили ночью, копьем или ножом. Понять, какая именно рана оказалась смертельной, было невозможно. Странным было и то, что убили его практически бесшумно — многие из тех, кто не спал в ту ночь, говорили, что со Скиатоса ясно доносились песни, а вот криков Телемона слышно не было. И я попытался представить: а как же его убивали? Одиссей замолчал, обвел взглядом собравшихся, ни на ком подолгу не задерживаясь. — Скажи, Строфий, это ты дал Телемону маковый отвар? — Нет, — тут же откликнулся Строфий. — Я ему отвара не давал. — Ему не давал, — согласно кивнул Одиссей. — Однако он его выпил. Кто в таком случае подлил ему в вино столько мака, что Телемон уснул практически сразу и спал так крепко, что почти ничего не чувствовал? — Это сделал я. Все присутствующие разом обернулись к почти неслышно подошедшему человеку. «Значит, я был прав, — едва заметно усмехнулся Одиссей. — Он тоже виновен в смерти Телемона». — Это я подлил мака в его рог, когда разносил вино, — продолжал говорить Абант. — Это я подошел к нему, когда все спали, и убил его. Одиссей кивнул, однако смотрел он в это время вовсе не на раба, а на его хозяина. Бывшего хозяина. Лицо Эвандра давно уже не было спокойным, как в самом начале разговора — на нем ясно читались все те переживания, которые наверняка бушевали внутри. — Перилей, дай ему копье. А ты, — Одиссей наконец взглянул на Абанта, — покажи, как именно ты бил. Представь, что это Телемон, — он указал на толстый сук оливы, так кстати валяющийся неподалеку, — и ударь его как тогда. Перилей после недолгого колебания протянул Абанту свое тяжелое боевое копье. Тот уверенно взял его в руки, подошел к суку и, широко размахнувшись, попытался вонзить острие в древесину. Перилей, не удержавшись, негромко хмыкнул — деревяшка, словно ее пнули, скакнула прочь, а копье глубоко ушло в песок, зарывшись по самое древко. Абант, слегка поднатужившись, выдернул его и спросил: — Еще? — Нет, — качнул головой Одиссей. — Уверен, что тебе приходилось резать баранов, и там ты справлялся намного лучше, да, Эвандр? Тот вздрогнул, словно его ударили, а Одиссей, удовлетворенный увиденным, продолжил: — Еще я думал о том, что произошло, что стало причиной для убийства? Если бы Телемон повздорил с кем-то сейчас, об этом и знали бы, да и усыплять не стали… — Он виновен в смерти моей жены, — перебил Одиссея Абант, шагнув к нему. — Он… Старший из меотов мягко шагнул навстречу и, сделав подсечку, рванул копье, которое раб все еще держал в руке, на себя. Все это произошло очень быстро: вот Абант делает шаг, а вот он уже летит на песок, и копье из его руки, оказавшись в руке меота, нацеливает хищное жало острия прямо в шею. — Оставь его, — качнул головой Одиссей. — Он не хотел причинять мне вред. — Он проследил, как раб встает с песка и произнес: — Я не знал о твоей жене. Нет-нет, — видя, что тот снова хочет что-то сказать, Одиссей жестом заставил его замолчать. — Я сейчас хочу поговорить о другом. О событиях, случившихся с разными людьми примерно в одно и то же время. Эвандр, до того славившийся своим гостеприимством, становится затворником. Никандр и Клеострат уезжают из родных мест и через некоторое время появляются на Итаке. Аскалаф заводит нового раба. Телемон уезжает из Орхомена по торговым делам и селится в Ливадии. И я спросил себя — а могло ли случиться так, что все это произошло по одной причине? Событие, случившееся еще немного ранее. Я говорю про смерть юной Иолы. Клеостат тихо, но отчетливо помянул предков Одиссея и их противоестественные связи с животными, Эвандр словно закаменел, а Строфий мрачно поглядел на Одиссея и спросил: — И что ты решил? — Ничего, — спокойно ответил Одиссей. — Я не Тиресий-прорицатель, и будущее, как и прошлое скрыто от меня. Я могу только рассуждать и пытаться понять, что и как происходило. Например, как случилось так, что счастливый жених Клеостат и его соперник Строфий решили, что в смерти дочери Эвандра виновен именно Телемон? И как Клеостат и Эвандр узнали, что Телемон отправляется вместе с Аскалафом? И почему в ночь смерти Телемона все, кто не спал, слышали доносящиеся со Скиатоса песни — все, кроме нескольких человек. — Телемона видели в лесу в тот день, когда Иола вместе со своей рабыней отправились за цветами для праздничной гирлянды, — сказал Никандр и, не слыша гневного окрика брата, продолжил: — Он давно заглядывался на Иолу, но когда услышал, кого именно выбрал в мужья своей дочери Эвандр, вроде как смирился. Как и Строфий. Рабыня понесла цветы, а Иола хотела ее дождаться в лесу и набрать еще цветов. Но когда рабыня вернулась на поляну, где отдыхала Иола, она ее там не нашла. Поискала, покричала и вернулась. Мы все отправились искать Иолу и нашли. Все решили, что она хотела сорвать растущие неподалеку цветы, но сорвалась и упала… — Все, кроме меня, — глухо произнес Строфий. — Я хорошо умею читать следы как на земле, так и на теле человека. И я не поверил, что Иола пошла к скале по своей воле. А тут еще Абант обмолвился, что когда её готовили к похоронам… — Моя жена обмывала Иолу. И она умерла вскоре после похорон, — хрипло сказал Абант. — Она была кормилицей Иолы, любила ее как свою дочь. — Он надругался над ней и убил, а потом сбросил со скалы, — с ненавистью глядя на Одиссея, проговорил Клеостат. — Я узнавал — в тот день в лес никто, кроме Телемона, не ходил. И я поклялся отомстить. — Мы все поклялись, — прошелестел сухими листьями голос Эвандра. — И… — И ты оказался прав,— перебил его Одиссей. — Той ночью, когда погиб Телемон, на острове были не только люди Аскалафа и мои. Остров посетили Эринии. Правда, их никто не заметил — кроме тебя. Но именно они покарали Телемона. — Но, — начал было Перилей, — ты же… — Аскалафу про Эриний я не скажу, — не слушая его, продолжил говорить Одиссей. — Ему достаточно будет знать, что на острове в ту ночь были чужаки. Воцарившуюся тишину нарушали лишь шелест листьев оливы. — Почему? — все также тихо прошелестел голос Эвандра. — Я не нашел ответа на многие вопросы и о многом могу только догадываться. Но одно я знаю точно — если бы с моей Пенелопой или с Телемахом случилось что-то плохое, я бы покарал виновных без сожалений и раздумий.