Назола

Назо́ла — ж., назо́л — м.: «тоска, досада, огорчение», нижегор., ряз., назо́лить «досадить», укр. дозо́лити — то же. Вероятно, родственно лит. žalà «вред», žalingas «злобный», лтш. zalba «ущерб; повреждение», др.-исл. galli «вред, ошибка», датск. galle «вред, боль» (Этимологический словарь русского языка Макса Фасмера) Назола — горе, грусть, зазола, зуда, кручина, надоеда, надоедала, печаль, приставала, смола, тоска. «Пташки поют, мне, молоденьке, назолушку дают…» (Словарь русских синонимов) Этот парень был неуловимо похож на кого-то хорошо Тёме знакомого. Он поклялся бы, что точно видел его где-то, но где? Потом Тёма сообразил, где, и чуть не прыснул со смеху. Белобрысый, курносый и длинноногий, тот был просто копией разудалого Трубадура из старинного мульта про Бременских музыкантов. Даже рубаха на нём была почти такая же допотопная, с воротником типа «апаш», винтажная, можно сказать, и джинсы — мешковатые, клёшами, как у «битлов». Единственной приметой того, что парень — не пришелец из совковых семидесятых, были кожаные напульсники на запястьях. Да и светлые волосы его были коротко, не по-битловски, острижены. Откуда тут взялось этакое простодырое чудо? Тёма ещё раз окинул Трубадура намётанным взором. Этому бы Трубадуру да на такое литое тело — брендовую майку, чёрную или тёмно-синюю, чтобы подчеркнуть пшеничный — явно натуральный — цвет его волос и золотистый оттенок загорелой кожи. А ещё ему бы джинсы в облипочку на узкие бёдра, с прорехами, чтоб коленки торчали! Ну а кроссы… Тёма пригляделся и снисходительно определил: кроссы, так и быть, пусть останутся те, что уже имелись: изрядно поношенные, но фирменные «рибоки». Вот так бы вот его одеть — и прямо слюни-слюни! А ещё лучше — вообще раздеть… Парень, кстати, выглядел ровесником Тёмы или на год постарше, то есть лет на девятнадцать-двадцать. Идеально выглядел, в общем. Тёма решительно закрыл макбук и поднялся из глубокого кожаного кресла, в котором вольготно раскинулся. Мягко ступая по кремовому паласу просторного холла, подошёл к Трубадуру со спины. — Ищешь кого, чувак? Чувак вздрогнул и уставился на него изумлённо: видимо, он и впрямь раньше не заметил Тёму за высокой спинкой кресла, стоявшего в углу. Уставился и улыбнулся, словно извиняясь. Глаза у него оказались серо-голубыми, а улыбка — искренней. Тёма озадаченно моргнул, невольно отвечая на эту улыбку. — Ищешь кого, спрашиваю? — настойчиво повторил он, чуть нахмурившись. Трубадур оказался ещё и обаятельным, зараза! — Продюсера ищу, — легко отозвался он. — Галицкого Андрея Филипповича. На ресепшне сказали, он наверху в студии, кастинг у него тут. Привет, кстати. Итак, явившееся из прошлого века чудо было вежливым, а также знало слова «ресепшн», «кастинг», и искало Галицкого. Чёрт, да это был прямо-таки знак! Перст, можно сказать, судьбы. — Кстати, привет… — медленно проговорил Тёма, сощурившись и безо всякого стеснения встречая пристальный взгляд парня. Стесняться ему было нечего: цену себе он знал, и цена эта была не просто высокой, а запредельной. Как ещё можно было оценить изящество его стройного смуглого тела, волну тёмных кудрей, зелень глаз в тени пушистых ресниц и, самое главное, талант?! — Меня зовут Артём. — Рост, — парень, снова простодушно заулыбался. — Ростислав то есть. Прохоров. И весело протянул Тёме руку. «О…» — мысленно произнёс Тёма. Только одно это дурацкое «о» и пришло ему в голову, когда он смотрел в смешливые яркие глаза парня, неловко пожимая протянутую ладонь, тёплую и крепкую. Уличная привычка, машинально отметил он. Правильные пацаны всегда здороваются за руку! Этот самый Рост, между прочим, прозывался совершенно правильно: он был выше Тёмы почти на голову и килограммов на пять-семь тяжелее. То, что надо. Кто надо! Тёма изогнул бровь и лениво осведомился: — Ты на проект пришёл, что ли? На кастинг к Галицкому? Так ты этажом промахнулся. Студия на шестом. Вот там дурдом настоящий сейчас творится, а здесь, — он небрежно обвёл рукой пространство холла, — тишина и покой, как видишь. Он не стал упоминать, что именно поэтому сюда и поднялся. — Я не на проект, — Рост отрицательно качнул своей белобрысой головой. — Подружка — вот та к Галицкому пришла, а я обещал её встретить. Тогда я на шестой спущусь, поищу её, — спохватился он. — Она волнуется, дурочка такая. Вот как. Подружка, значит. Волнуется, значит. — Что тебе там делать, в этом бедламе? — Тёма пренебрежительно скривил губы. — Мобильники для чего придумали, по-твоему? Она перезвонит, как освободится, подружка твоя, а ты ей скажешь, чтоб поднялась на восьмой этаж, вот и всё. Кстати, она правильно делает, что волнуется, — Тёма усмехнулся, с удовольствием глядя, как растерянно заморгал Рост. — Вряд ли Галицкий её возьмёт. Я тебе один секрет открою — ему для проекта нужен парень. Он склонил голову к плечу, дожидаясь реакции Роста. — Откуда ты знаешь? Ты что, тоже на кастинг пришёл? — тот сдвинул брови. Тёма ещё немного помолчал, предвкушая грядущий эффект, и наконец ответил: — Нет. Это просто мой проект, то есть он создаётся под меня и для меня, понимаешь? Андрей Галицкий — мой отец. Разочарование больно укололо его: ожидаемого эффекта не последовало. Рост даже глаза свои голубые не округлил в почтительном изумлении. — А почему же вы с отцом сразу не отсеиваете девчонок, чтобы они не психовали и не надеялись попусту? — вот что спросил он, резко и сердито. Ого! Кусается, чудо-то! У Тёмы даже в животе похолодело от предчувствия игры. Он до дрожи обожал, когда потенциальный партнёр оказывался крепким орешком. Это предвещало шахматную партию, схватку, поединок! В котором Тёма ещё никогда и никому не уступал. А чем азартнее была схватка, тем слаще становилась победа. Но такие поединки случались у него редко. Конечно, подыскивать партнёров Тёме случалось и в клубах, и в Сети, на соответствующих сайтах знакомств и в чатах. Но это было слишком просто и потому уже поднадоело. Не говоря уже о том, что в каждом из встреченных там парней Тёма подозревал интерес в первую очередь не к себе, а к деньгам и связям отца. — Тебя что, так сильно беспокоит моральное состояние твоей подружайки? — он снова демонстративно скривился, нарочно употребив это уничижительное словечко. — Ей же не пять лет, я надеюсь? Надо учиться держать удар. А с практической точки зрения… Не рубишь ты фишку, чувак. Сам посуди, зачем сразу отсеивать девчонок, если их можно употребить для других целей? В другой проект, например. Или массовкой в клипак. Да мало ли для чего! Отец всегда говорит, что и в куче навоза можно найти жемчужину. Голубые глаза Роста неожиданно стали похожи на льдинки — серые, холодные и колючие. — Люди не навоз, знаешь ли, — негромко, но с силой произнёс он. «Знаешь ли»?! Блядь, Тёма знал! — Ты так считаешь? — вкрадчиво осведомился он и прищурился. — Ну-ну, чувак, мне нравится твоя младенческая наивность, но я тебя разочарую. Люди — навоз, и ещё какой. Он ожидал, что Рост вспылит, но тот лишь усмехнулся как-то устало: — А ты, конечно, жемчужина. Или сразу бриллиант? Тут Тёма сперва опешил, потом вспыхнул, а потом разозлился — оттого, что покраснел из-за ехидных слов какого-то лоха, провинциального Иванушки-дурачка! Он открыл было рот, чтобы поставить зарвавшегося Трубадура на подобающее место, но тут в кармане у Роста затрезвонил сотовый, и тот выхватил трубку, поднося её к уху. — Машка! — выпалил он, отворачиваясь от Тёмы. — Я тебя на восьмом жду. Заблудился слегонца. Поднимаешься или мне к тебе спуститься? Невидимая Машка проорала так, что слышно было даже Тёме: — Подниму-усь! Через несколько минут, прошедших в натянутом молчании, дверцы лифта раздвинулись, и из него вылетела раскрасневшаяся девица в красном же топе, кожаной короткой юбке и на каблучищах. Грива медно-рыжих волос развевалась за её спиной, как знамя. Лошадка! Её пухлые, ярко накрашенные губы беспомощно задрожали, когда она увидела Роста. — Ро-остик! — всхлипнула она и всем своим нехилым телом с разбегу врезалась в парня, повиснув у него на шее. Тот даже не пошатнулся, крепко обняв её за плечи. — Меня не взя-али! — Да знаю, знаю, Машка, — вздохнул тот, утешительно чмокнув её в рыжую пушистую макушку. — Забей, пошли. — Откуда знаешь? — Машка отстранилась, вытаращив на него изумлённые синие глаза. — Да вон, особа, приближённая к императору, — Рост насмешливо кивнул в сторону Тёмы, — мне любезно сообщила, что Галицкому в проект нужны только пацаны. Так что без шансов, разве что ты того… сменишь гендер. Чтобы понравиться наследному принцу. — Вот ещё! — выдохнул Тёма, буквально задымившись от злости. Приближённая особа! Наследный принц! — Вот ещё! — выпалила и Машка, сжав кулаки. Метнула на Тёму удивлённый взгляд и вдруг, шмыгнув носом, озабоченно спросила, снова повернувшись к Росту: — Тогда ты сам, может, попробуешься, если тут нужны парни? Ты же поёшь! «Так он ещё и поёт!» — вдруг вспомнил Тёма грудничковый анекдот про двоечника Вовочку и почему-то развеселился: — Он поёт? Машка развернулась к нему, машинально утёрла нос ладонью — Тёма едва не поморщился — и горячо закивала: — Классно! Классно поёт! У него свои песни! Ты… вы бы только слышали! — Я б послушал, — пробормотал Тёма и понял, что да, послушал бы. Прямо сейчас! — Обрыбишься, — невозмутимо отрубил Рост, продолжая ехидно ухмыляться. — Я-то уж точно не жемчужина. Пока, Артём Андреич, будь здоров, расти большой, успехов тебе в поисках жемчужин. Возьми пару уроков. — У кого? — ляпнул Тёма, попавшись на удочку. — У японских ныряльщиц. Или у ассенизаторов. На твой вкус, что поромантичнее. Гудбайте, ваше высочество! И он без церемоний потащил к лифту хихикнувшую Машку. «Подожди!» — чуть было не крикнул Тёма ему вслед, но гордо промолчал. Не пристало Артёму Галицкому бегать за каким-то плебеем, который к тому же только что над ним посмеялся! Активный тезаурус плебея, впрочем, впечатлял, — надо же, гендер! японские ныряльщицы! — но парень оказался не только чересчур начитанным, но и чересчур наглым. В игнор! Об этом своём гордом игноре Тёма, впрочем, почти сразу пожалел, но было уже поздно. Наглый Трубадур вместе с кобылицей-подружайкой растворился в туманной дали. Тёма спустился в отцовскую студию и хмуро просмотрел все записи сегодняшнего кастинга претендентов… на роль жемчужин. Вот же привязалось гнусное словцо! Претенденты глупо кривлялись, и голоса у них были… никакие. — Не слепые, ни глухие, вообще никакие, — уныло пробурчал Тёма в ответ на вопросительный взгляд отца и сморщился, словно случайно проглотил дольку лайма из коктейля. Отец сдержанно кивнул в знак подтверждения, быстро, но внимательно просматривая биржевые сводки за соседним компом. Сам он на кастинге не присутствовал, это была забота менеджера, а дальнейший отбор — забота Тёмы. Чутью сына Галицкий-старший всецело доверял, и Тёма это доверие ценил, как ничто другое. Он промотал записи туда-сюда, чтобы найти Машку. А, вот же она, в самом конце. Машка, кстати, совсем неплохо смотрелась на фоне остальных убожеств. Только движения не мешало бы поставить. А голосок у неё оказался и вовсе неплохой, с удивлением признал Тёма. Возможно, она и насчёт Роста не ошибалась! И вообще — Роста следовало искать как раз через неё! Если вообще следовало. Нужен ли был ему этот Иванушка-дурачок, Трубадур и нищеброд? Явный натурал? Наглец, острый на язык, который при случае и в морду готов был въехать с лёгкостью — в этом Тёма совершенно не сомневался! Да ещё и моралфаг вдобавок! «Нужен», — вот всё, что Тёма мог себе на этот вопрос ответить. Нужен, потому что было в этом парне, помимо симпатичной физиономии, крепкой фигуры и несомненной харизмы, ещё что-то такое… настоящее. «Тру». «Тру» Трубадура! И это «тру» Тёму нехило завело. — Где анкета вот этой… лошадки? Марии Макаровой? — спросил он отца, и тот непонимающе поднял брови: — Тебе зачем? — Запал я на неё, — сварливо буркнул Тёма. — Нет, правда, где анкета? — На ресепшне, полагаю, — рассеянно отозвался отец. Поднялся и подошёл к нему, внимательнее вглядываясь в монитор с Машкиной записью. — А она неплохо держится, не вульгарна, и голосок есть… И фигурка на уровне, и мордашка. Репертуар вот только оставляет желать. — Слушай, пап, она мне нужна, — решительно заявил Тёма, подымаясь из-за компа. — Ты её пристрой куда-нибудь, а? — Зачем она тебе? — уже серьёзно повторил тот, закрывая файл и поворачиваясь к сыну. — Она пришла с парнем, — нехотя пояснил Тёма. — И этот самый парень обозвал меня наследным принцем и брильянтом, посоветовал брать уроки у ассенизаторов и технично свалил в закат… Пап, если ты будешь смеяться, я обижусь! Отец, широко улыбаясь, потрепал его по плечу: — А я-то уж начал надеяться, грешным делом… на грядущее появление наследных внуков. — Па-па! — Всё, всё, молчу! — Галицкий весело поднял руки ладонями кверху, демонстрируя, что сдаётся. — Возьми её анкету на ресепшне. И если разыщешь девицу, скажи просто, чтобы пришла ещё разок. Пригодится, правда. В хозяйстве. Он опять усмехнулся. Тёма только махнул рукой, поспешно направляясь к дверям. Мать когда-то говорила, что он, мол, желает получить всё и сразу. А кто не желает?! Сама-то она всегда жадно хватала то, что считала лучшим. А вот он, Тёма, для неё лучшим не оказался. Тряхнув головой, он отбросил некстати включившиеся воспоминания и спустился к стойке администраторши Светочки. Сейчас он заполучит Машку, а через неё — Трубадура. Машки Тёма не опасался. Он готов был дать голову на отсечение, что она для Роста — не «такая» подружка. В смысле, что Рост с ней не спит. Это было очевидно после его шуточки про смену гендера и после братского чмока в макушку. Между этими двумя не чувствовалось той химии, что неизбежно чувствуется между партнёрами по постели. Так что Машку следовало отыскать — и срочно, хотя бы в том Мухосранске, откуда эта парочка заявилась. Мухосранск оказался Кинешмой — вот названьице-то! Какая-то дыра то ли под Архангельском, то ли под Костромой. Следовало бы это прогуглить, — Тёма не терпел непоняток, — но… попозже. Сейчас важным было то, что Машка училась здесь, в Москве, в каком-то колледже связи, проживала, как явствовало из анкеты, в общаге при этом же колледже, а значит, и она, и Рост были очень даже досягаемы! Номер Машкиного сотового тоже значился в анкете, и Тёма немедленно его набрал. — Алё! — жизнерадостно отозвалась Машка. Так жизнерадостно, словно это и не она горько ревела тут каких-то полтора часа назад. Тёма даже позавидовал такой незамутнённости. Здорово, наверное, быть всегда свежим, как молодой редис, и незатейливым как грабли. Копирайт, О’Генри. — Где вы сейчас находитесь, Мария? — поинтересовался Тёма, вертя в пальцах её анкету. — Мы гуляем! — всё так же жизнерадостно доложила Машка. — Гуляем по Арбату! Сейчас кофе будем пить! А кто это? Тёма чуть было не рявкнул: «Дед Пихто это!», потому что мгновенно вскипел, как чайник, от этакой детской доверчивости. Она не знает, кто ей звонит, но моментально докладывает, где находится! Кофе она будет пить… Кинешма непуганая! Но она сказала самое главное: «Мы гуляем». Мы! Значит, Рост всё ещё с нею. — Это Артём Галицкий, — сказал Тёма с усталым вздохом. — Андрей Филиппович ещё раз просмотрел запись вашего кастинга и хотел бы с вами встретиться. Лучше бы сегодня. У вас будет для этого время? Ликующий Машкин вопль просто оглушил его, и он, страдальчески закатив глаза, быстро отвёл трубку от уха. — Правда?! Нет, правда?! Ой, мамочка! Мы сейчас же, сейчас же приедем! Отбой. Мамочка, значит… Саркастически усмехаясь, Тёма перезвонил. «Абонент временно недоступен», — проквакал механический голос в трубке. Тёма горячо понадеялся, что сия пылкая кобылица на радостях не раздолбала несчастный телефон вдребезги. Как-никак, она была единственной ниточкой, — ничего себе ниточка! — связывавшей его с Ростом. И ещё он надеялся, что Рост приедет вместе с нею. Рост приехал. Они с Машкой телепортировались с Арбата, не иначе, потому что не успел Тёма хорошенько прошерстить социальные сети в поисках Машкиного профайла — а через неё, понятное дело, профайла Роста — как оба уже вывалились из бесшумно поднявшегося лифта. Машка так сияла, что Тёма невольно заулыбался ей в ответ. Хотя перед этим поклялся себе хранить вид невозмутимый и ироничный. Как у отца. Он почти величественно, впрочем, указал ей на дверь студии: — Прошу. Андрей Филиппович ждёт вас. Машка явно заробела, ойкнула, умоляюще покосилась на Роста, который ободряюще ей подмигнул. И, наконец, тихонько поскреблась в дверь и исчезла за нею. Рост остался стоять посреди холла. Беспечная улыбка, с которой он провожал Машку, враз растаяла, и его физиономия сразу стала настороженной и даже суровой. Тёма хмыкнул, плюхаясь на огромный кожаный диван у стены, и очень доброжелательно похлопал по нему ладонью: — Ты чего там, пророс и заколосился, что ли? Она нескоро вернётся, папа будет обговаривать с нею формальности. Садись сюда, не бойся. — Чего мне бояться? — совершенно предсказуемо взъерошился Рост. Ещё немного потоптался, подошёл к дивану и пристроился на самом краешке. Тёма оглядел его со скучающей, как сам надеялся, улыбкой и раскрыл было рот, чтобы поддеть парня по поводу такой смешной настороженности, но Рост его опередил. — Ты зачем это всё выкомариваешь? — жёстко спросил он, в упор глядя на Тёму сузившимися глазами. — Машка же вам не нужна, сам сказал. Так чего ты ей голову морочишь? И отцу своему? Передо мной-то хоть не виляй, скажи прямо. Да уж, Ростислав Прохоров никакого удовольствия от игр в «кошки-мышки» не получал и признавал только лобовые атаки, как советский истребитель. Спасибо, не добавил: «Будь мужиком»! Тёма покривился, но ответил почти чистую правду: — Она — самая годная из сегодняшних претендентов, Машка твоя, Мария Александровна Макарова, девяносто пятого гэ-рэ, студентка колледжа связи… видишь, я всё про неё запомнил. Колючий взгляд Роста нисколько не смягчился, вот ни капельки. Упёртый, зараза! — Отец её пристроит — найдёт куда, если она реально хочет петь, — примирительно добавил Тёма. — И если она не дура, то ухватится за этот шанс. Но ты прав, у меня есть и свой интерес. Я хочу, чтобы ты тоже прошёл кастинг для возможного участия в проекте. Пожалуйста, пойдём в студию, и ты споёшь. Голос его против воли прозвучал просительно. А ведь он собирался логически доказать этому упрямцу, в чём преимущества такого предложения, а не канючить! — Какого хрена ты в меня вцепился, как репей? — помолчав, хмуро осведомился Рост. — Ничего себе мотивация: «Я хочу»! Мне до одного места, чего ты там хочешь, принц наследный. Я, может, и петь-то не умею! И… — он чуть помедлил, всё так же остро, исподлобья, глядя на Тёму. — Я натурал, извини. «Извини-и!» Тёма невольно ухмыльнулся. Это было так умилительно: моралфаг его обламывал, хамил и одновременно просил за это прощения! Прелесть какая. Моя прелесть… Копирайт — Горлум. — А ты принципиальный, да? Прямо как волонтёр у метро с флаерами: «Скажи наркотикам «нет»! И вообще перестань разговаривать с наркотиками… Супернатурал выискался! — Тёма вдруг почувствовал, как горячо становится щекам, и опять разозлился. — ЧСВ свое пригаси! До одного места ему, подумаешь! Нужно мне это твоё место! Решил, что я на тебя запал, что ли?! В его голосе зазвенели нотки неподдельной обиды. — А что, нет? — Рост явно смешался, и Тёма ощутил неимоверное облегчение, одновременно скручивая эмоции в узел. Он переламывал ход этой партии, потому что Трубадур, чудо и упрямая зараза Ростислав Прохоров оказался совестливым! Теперь надо было только не переборщить… — Я в тебе вижу потенциального партнёра для дуэта, вот и всё! — горячо заявил Тёма — опять же почти чистую правду. Рост беспомощно взъерошил обеими пятернями свой белобрысый «ёжик»: — Да ты даже не слышал, как я пою! Машка гонит, она вообще свистунья та ещё! — Вот именно! — торжествующе подтвердил Тёма. — Сам сказал! Не слышал и поэтому хочу послушать. Пошли. Пошли-пошли! Он вскочил, ухватил Роста за руку повыше запястья, с удовольствием ощутив силу мускулов под гладкой загорелой кожей, и заставил подняться. Рост, опомнившись, легко отнял руку, но Тёма успел повернуть её ладонью к себе и заметить свежие извилистые шрамы пониже локтя, уходившие под полосу напульсника. Ого! Оба они оказались совсем рядом, лицом к лицу, и Тёма испытующе уставился в голубые глаза Роста, хмурые и смущённые. — Вены резал, что ли? — растерянно спросил он дрогнувшим голосом. Да быть того не могло, чтобы такой вот правильный и простой, как горбушка хлеба, парень — и… что? — Консервы открывал, — лучезарно ухмыльнулся тот. — Пошли уже. Настырный ты, как… пиявка. Тёма на «пиявку» не обиделся. Всё равно первый раунд был за ним. А дальше… он надеялся сохранить преимущество. Очень сильно надеялся. И, к счастью, была ещё Машка. Тёма не сомневался, что она ответит на все его вопросы насчёт Роста. * * * Про этого наследного принца, про Артёма Андреича, бабуля сказала бы: «Вот ещё назола!». И это слово объясняло всё, что Рост чувствовал по отношению к нему. «Назола» было как «назло» и «назойливый», а ещё — «зола». «Тоска-кручина, подколодная змея, догорай, моя лучина, догорю с тобой и я…» Гибкий, как хлыст, горький и тёмный, как крепкий кофе, изломанный и хитрющий — вот каким он был, Принц! Рост чувствовал это так ясно, словно знал его всю жизнь, а не три часа. Рост вообще чуял людей. Вот то, что кем-то и откуда-то было ему дано. Чутьё, благодаря которому — он чуял и это! — к нему приходили его песни. Хотя Машка сто тысяч раз в сердцах обзывала его бревном и поленом бесчувственным, а он в ответ только весело угорал. Он всегда угорал, собственно, потому и являясь этим самым бесчувственным поленом. «А чего мне, плакать, что ли?» — ухмыляясь, вопрошал он Машку. У самой Машки слёзы всегда были наготове, впрочем, как и смех. Машка вообще была ясной, как… дождь. Вот и с Принцем Росту тоже всё сразу стало понятно. Если бы они встретились сопляками где-нибудь в школе, такой пацан регулярно огребал бы от него люлей — только в путь. Потому что Рост выпендрёжников с выебонами на дух не переносил. Вне зависимости от их сексуальной ориентации. Ну, а если всё же учесть, что Принц оказался тонким-звонким пидорасом, явно и беззастенчиво положившим на Роста глаз… то вообще не следовало сюда возвращаться. Со времён своего уличного детства Рост люто ненавидел гопарей с их погаными тюремными «понятиями», в том числе касавшимися лиц «не такой» ориентации — «петухов», «опущенных», с которыми реальный пацан и за руку здороваться не должен. Для гопарей и Фредди Меркьюри стал бы «петухом опущенным». Рост жил по правилам братской рокерской тусовки, где считалось, что это личное дело каждого – как ему трахаться и с кем. Но это было и личным делом самого Роста, если на то пошло! Так что поважать Принца не стоило — даже ради Машки. Но кто ещё прикрыл бы эту доверчивую дурынду, чтобы её не облапошили? Рост досадливо вздохнул и хмуро покосился на сияющую дурынду, которая едва головой в потолок от счастья не врезалась, когда они с Принцем вошли в студию. Потом он так же хмуро покосился на Галицкого-старшего, восседавшего в своём кресле с лёгкой снисходительной полуулыбкой на чеканном лице — восседавшего, словно на троне. И наконец — на Принца, который так старательно копировал скучающую полуулыбку отца, что это было бы смешно… если бы сквозь эту натянутую маску не пробивалось столь же яростное детское нетерпение, что и у Машки. Вот оно что! Эти два чудовища были в чём-то отчаянно схожи! — осенило вдруг Роста. Что и подкупило его в Принце… чтоб того приподняло да пришлёпнуло, как опять же сказала бы бабуля. Рост тяжело вздохнул, мысленно почесал в затылке и пробурчал, ни к кому конкретно не обращаясь: — Гитару бы. Гитара, которую Принц немедля выволок откуда-то из угла, оказалась вусмерть расстроенной балалайкой, предназначенной, видать, исключительно для упражнений приходивших на пробы претендентов… но Росту и не на таких дровишках приходилось играть. Он поднялся на пятачок сцены к микрофонам и привычно её настроил. — Палка-палка, два струна, я хозяин вся страна, — вполголоса прокомментировал из своего кресла Андрей Филиппович, за что сразу же удостоился негодующего взора от сыночка, а Рост расхохотался. Ей-Богу, Галицкий-старший был толковым мужиком! Рост пару раз задумчиво провёл пальцами по струнам, а когда наконец взял первый аккорд и перебором начал играть мелодию, то с удовольствием увидел, как у Машки округляются её синие глазищи, и как она привычно уже зажимает себе рот обеими ладонями. Она знала наизусть все его песни. И эту, конечно, тоже. — Жаль, подмога не пришла, подкрепленья не прислали. Нас осталось только два, нас с тобою наебали. Все братушки полегли, и с патронами напряжно. Но мы держим рубежи, мы сражаемся отважно. Пушка сдохла, всё, пиздец, больше нечем отбиваться, Что ж, закурим, брат-боец, нам от смерти не съебаться. Жаль, подмога не пришла, подкрепленья не прислали. Что ж, обычные дела, нас с тобою наебали... Рост посмотрел уже не на Машку и не на Галицкого-старшего, а на Принца. И поразился. Глаза у этого стервозного выпендрёжника вдруг стали совершенно Машкиными — обалделыми и… беззащитными. Он чуть передохнул, прижал струны ладонью, тряхнул головой и начал другую песню. — Не успели все разлить, а полжизни за кормою, И ни с лупой, ни с ружьём не найти ее следы; Самый быстрый самолёт не успеет за тобою, А куда деваться мне — я люблю быть там, где ты. Вроде глупо так стоять, да не к месту целоваться; Белым голубем взлететь — только на небе темно; Остаётся лишь одно — пить вино да любоваться; Если б не было тебя, я б ушёл давным-давно. Всё, что можно пожелать — всё давным-давно сбылося, Я ушёл бы в тёмный лес, да нельзя свернуть с тропы; Ох, я знаю, отчего мне сегодня не спалося — Видно где-то рядом ты, да глаза мои слепы. Так что хватит запрягать, хватит гнаться за судьбою, Хватит попусту гонять в чистом море корабли: Самый быстрый самолёт не поспеет за тобою — Но, когда ты прилетишь, я махну тебе с земли… * * * Когда за Ростом и Машкой закрылась дверь студии, Тёма так и остался стоять возле микрофонов, машинально сжимая в руке гриф гитары, которую сунул ему Рост перед уходом. Он всё равно не знал бы, о чём с ним сейчас говорить. По спине у него всё ещё бежал мороз, а затылок будто горел. — Пап… — еле вымолвил он. — Это что вообще было? Отец задумчиво повертел в руке валявшуюся возле компа флэшку: — Дворовая романтика… но не только. Он обещал подумать, твой Ростислав Прохоров… но он подпишет контракт, не сомневайся. Ему хочется, чтобы эти его песни слушали — и не только девчонки в общагах. И… — Галицкий побарабанил пальцами по краю стола, — в соответствующей обработке, естественно, они могут рвануть на всю страну. Этакий народный язык, простенькая, но цепляющая мелодийка и заряд эмоций… Ниша рокопопса сейчас мало кем занята, вы оба молоды и можете быть популярными несколько лет… Чёрт, я даже не ожидал! — он всё так же задумчиво усмехнулся и внимательно взглянул на притихшего Тёму: — Не боишься, что этот самый Рост перетянет на себя всё одеяло в вашей связке? Тёма молча качнул головой, проглотив реплику о том, что многое бы отдал за то, чтобы Рост оказался под его одеялом. Очень многое. Почти всё. …Не вытерпев, Тёма позвонил Росту на следующий же день, благо, номер своего мобильника тот всё-таки оставил в студии, хоть и не стал заполнять официальную анкету. Тёма долго обдумывал этот разговор и свои возможные реплики, но едва заслышав в трубке голос Роста, послал все заготовки туда, куда солнце не заглядывает, и выпалил то, что вертелось на языке: — Давай встретимся, и ты скажешь, что решил. Не по телефону. И затаил дыхание. — Папа тебя здороваться не научил, что ли? — хмыкнул Рост, и Тёма прямо-таки воочию увидел эту насмешливую ухмылку. — Привет. Давай, только учти, что на пафосные кабаки у меня бабла нету, а за твой счёт я там сидеть не собираюсь. — Ну, в гей-клуб я тебя точно не приглашаю, — натянуто улыбнулся Тёма. — Давай просто по Арбату прошвырнёмся, если тебе там нравится. Не бойся, юбку я не надену. Он опять будто наяву увидел, как Рост закатывает глаза, и фыркнул уже искренне. На Арбате всё было как всегда — музыка, картины, хэнд-мейд и разнообразные личности, на фоне которых Тёма даже в юбке не выделялся бы. О чём он ехидно сообщил Росту, едва тот к нему подошёл. Сам Рост на сей раз натянул белую футболку с Баттерсом Стотчем из «Южного парка» на выпуклой груди, а вот джинсы на нём остались те же: «трубадурские», мешковатые, совковые. Тёма указал на них пальцем и так же ехидно попенял: — А чего штаны не переодел? Ходишь, как… гопник. Улыбка Роста была прямо-таки наиневиннейшей, когда он потихоньку запел: — Я начал жить в трущобах городски-их, и добрых слов я не слыха-ал… когда ласкали вы детей свои-их, я есть проси-ил, я замерза-ал. — Трепло! — простонал Тёма, не в силах удержаться от смеха. — Я дембельнулся на днях и только позавчера вернулся, — сказал вдруг Рост очень серьёзно. — У Машки в общаге кантуюсь. Так что тряпки у меня только те, что из армейки привёз. Смех застрял у Тёмы в горле. — Ты демобилизовался из армии? — медленно проговорил он, во все глаза уставившись на беззаботную физиономию Роста, и вдруг цепко ухватил его за запястье, разворачивая к себе: — Там тебя и разукрасили? — Ага, — преспокойно откликнулся Рост, выдёргивая свою руку из его пальцев. — Забей. Тебе всё равно никогда не служить. — А почему ты у Машки в общаге? — не унимался Тёма, пропустив подколку про «не служить» мимо ушей. Забить он попросту не мог, какое там забить! Даже самый животрепещущий вопрос о том, подпишет ли Рост контракт с отцом и войдёт ли в проект, отступил на второй план. — Решил в Москве остаться? Ты же из Кинешмы, как и Машка? Отчего-то он был в этом абсолютно уверен, хотя мало ли где могла познакомиться эта буйнопомешанная парочка! Тем не менее, у Тёмы создалось впечатление, что они знают друг друга чуть ли не с пелёнок. Он и Кинешму, кстати, нагуглил. Дыра дырой: четыреста километров от Москвы, восемьдесят тысяч жителей, стоит на Волге. Была полностью разрушена во время татаро-монгольского нашествия на Русь. Из достопримечательностей — куча церквей да музей «Кинешемский валенок». Самый что ни на есть подходящий городок для Роста с Машкой! Тёма отогнал возникшее в голове видение: Рост в богатырском шлеме и кольчуге отбивается палицей от толпы татаро-монголов, будто Боромир от орков, и требовательно на него уставился в ожидании ответа. — У меня в хате давно живут другие люди, — терпеливо объяснил Рост, чуть сдвинув брови. — И вообще я туда и не собирался, да. Хотел здесь, в Москве, устроиться куда-нибудь, где общагу дают, работать и поступить заочно в универ… ну или в технарь какой-нибудь. — Хотел? — Тёма опять выхватил главное для себя в этом обстоятельном ответе — глагол прошедшего времени. Рост помолчал, внимательно глядя не на него, а на какого-то псевдоиндуса в оранжевом тюрбане, сидевшего на грязном коврике, к которому они, разговаривая, подошли. Индус дудел что-то заунывное на деревянной дудке, а из тыквы-горлянки перед его смуглыми голыми коленками торчала змеиная голова — якобы кобры. Народ вокруг восторженно и испуганно ахал. Вот дурачьё. — Хотел, да, — наконец отозвался Рост, по-прежнему не спуская глаз с «кобры». — А сейчас не хочешь? — Тёма потянул его за локоть, нетерпеливо оттаскивая прочь от паршивого индийского коврика. — Чего ты сейчас хочешь? Рост на миг прикусил губу и тихо ответил: — Если твоему отцу… тебе… понравились мои песни, я бы хотел, чтобы и другие их услышали. Итак, отец оказался прав! Побудительный мотив этого простофили всё-таки был таким же простофильским. Не славы, не бабла ему хотелось, а чтобы люди его песни услышали! Люди! Такое вот дурачьё, что толкалось вокруг! Быдло, которое с лёгкостью схавает любое дерьмо! Но это стало уже неважным. Трубадур всё-таки попался, несмотря на всю свою независимость! Воистину, у каждого есть цена, за которую его можно купить. — Поедем сейчас в студию, подпишешь контракт! — с жаром выпалил Тёма, снова вцепившись Росту в локоть. — Поедем! Но он тут же осёкся, сообразив, что, во-первых, отец сегодня в студию не собирался, следовательно, ни о каких формальностях и речи быть не могло. А во-вторых, он, Тёма, опять принялся канючить и клянчить, будто забыл, что из них двоих именно он — звезда, знающая себе цену! А не какой-то кинешемский валенок! — Ладно, завтра, — пробормотал он со вздохом, подталкивая Роста к ближайшей уличной кафешке. — Давай вот тут посидим, ладно? Отметим это дело, хотя бы кофе закажем… Ликование так и бурлило в нём, хотя он понимал, что болтает, как сорока. Или как Машка! Неожиданная мысль прошибла его холодом, и он с тревогой уставился в голубые смешливые глаза Роста: — А ты не передумаешь? Тот, осмотревшись, присел на тонконогий стульчик, облокотился на пластиковую голубую столешницу и спокойно ответил: — Я долго всё обдумываю вообще-то. Особенно когда это важно. Но если уж обдумал, то не виляю потом. Я хочу попробовать, получится ли у нас. Он сказал: «У нас»! Тёма готов был воспарить в серое арбатское небо, как связка ярких гелиевых шариков в руках у лоточника, остановившегося рядом с их столиком. Но всё же спросил с прежней тревогой, тоже плюхаясь на стул: — Точно? Не скипнёшь? Обещаешь? Рост закатил глаза, но ответил так же степенно: — Да будет слово ваше: да, да, нет, нет, а что сверх этого, то от лукавого. Он прыснул, озорно покосившись на онемевшего Тёму и махнул рукой пробегавшей мимо официантке в белом фартучке: — Два капучино, девушка! Ты же будешь капучино, а, Артём Андреич? Не слушая его, Тёма подскочил и проворно потянул за серебристую цепочку, блестевшую на его крепкой загорелой шее. Ну вот, блин! Из-под выреза белой футболки выскочил и закачался потемневший от времени нательный крестик. Жизнь осложнялась прямо на глазах! — Молишься, постишься, слушаешь «Радио Радонеж»?! — простонал Тёма, едва за голову не схватившись. Если этот правильный упёртый супернатурал окажется ещё и православнутым, Тёме останется только самому уйти в монастырь. В женский, бля! Рост неторопливо заправил крестик обратно и ухмыльнулся до ушей: — Иногда… когда шибко нагрешу, — и откровенно заржал, рассматривая вытянувшуюся от расстройства Тёмину физиономию. — Чувак, это я у бабули Евангелие читал, написано круто, а память у меня хорошая. И крестила меня она же, бабуля. Не ссы, я тебя десятью заповедями грузить не буду. — Вот спасибо! — скорбно проворчал Тёма. — Круто написано, значит? Если по твоим песням судить и по… — он покрутил в воздухе рукой и сбивчиво закончил: — По всему остальному судить, ты чёртову уйму книг успел прочитать. Не меньше самого Тёмы, а ведь тот читал ещё и на английском! И всегда гордился тем, что его собственный тезаурус и общая эрудиция на порядок шире, чем у среднестатистического большинства! Рост прищурился: — Есть такое, чувак. Могу, умею, практикую. И опять заржал, зараза белобрысая! Тёма длинно выдохнул, решив на это внимания не обращать, и сам помахал официантке: — И две порции круассанов с сыром! Стресс следовало заесть, коль уж нельзя было его запить. Рост наконец перестал хохмить и принялся уплетать принесённые круассаны. Тёма последовал его примеру. В голове у него теснилась уйма разнообразных соображений, одно из которых он немедленно озвучил: — Тебе надо срочно сменить имидж! Рост поперхнулся круассаном: — То есть? — То есть хватит щеголять в допотопных шмотках, — снисходительно разъяснил Тёма, скользя взглядом по его простецкой футболке и поношенным джинсам. — Ты уже не «in the army now» и не в своей Кинешме. Ты в столице нашей Родины и скоро станешь звездой. Кончай ходить, как… — он запнулся. — Как гопник, — любезно подсказал Рост. — Типа того, — неопределённо кивнул Тёма. На нём самом красовалось новое шмотьё от Келвина Кляйна, в сине-фиолетовой гамме, с цепочками, подвесками и разрезами. — Ты же сложен… — «как бог», подумал он, а вслух сдержанно проронил: — Неплохо сложен. Тебе пойдёт всё в обтяжку, облегающее, чтоб тело побольше выглядывало… и, конечно, брендовое. — Пидорское, в общем, — бухнул Рост и тут же прикусил язык, вспыхнув, а потом внезапно побледнев. Тёма тоже почувствовал, как кровь отливает от лица. В ушах зазвенело, словно Рост его ударил, хотя то, что он ляпнул, было совершенно предсказуемым. — Чёрт, прости, — быстро проговорил Рост, прежде чем Тёма успел что-то сказать, и крепко сжал его запястье. Ладонь у него была тёплой, как и запомнилось Тёме. — Сказанул точно как гопарь какой-то, а ведь мы им всегда морды били. Я дурак. Прости. — Сам признался, — строптиво пробурчал Тёма, радуясь тому, что Рост продолжал держать его за руку. Тот был явным кинестетиком, как и сам Тёма, и не чурался прикосновений, какой бы смысл в них ни вкладывал. И на его глупой обмолвке и вспыхнувшем чувстве вины нужно было сыграть, причём прямо сейчас! — Короче, ты не выёживайся, денег я тебе одолжу, у нас их скоро будет знаешь сколько? Пошли, прошвырнёмся по «Галерее», что ли, подберём тебе что-нибудь человеческое. — И вместо листьев денежки засеребрятся там, — пробормотал Рост, отпуская его руку и хмурясь. — Не люблю я одалживаться. — От-дашь, — отчеканил Тёма, тоже нахмурившись. — Давай доедим и пойдём. Расплатись тут сам, если ты такой… щепетильный. На языке у него вертелось ещё одно предложение — на сей раз касавшееся места обитания Роста, но он решил не перегибать палку. Приручать этого упрямца следовало постепенно, очень мягко и незаметно. С привлечением Машки, если понадобится. Он не сомневался, что Машка желает Росту только самого лучшего. Он, Тёма, и являлся для Роста самым лучшим, только тот ещё этого не понимал! В общем, решил Тёма, вставая из-за столика, будет день — будет и песня. Песня. Ему отчаянно хотелось петь песни Роста.