Исцеляя твою душу

В грозу я невольно вспоминаю холодные стены Азкабана. Исчерченные ногтями, насквозь пропитанные, как грязью, болью и страхом, они сокращали мой мир до шести шагов в длину и трех в ширину. Один всполох в небе, и мои руки снова дрожат, как пять лет назад, когда, съежившись, я сидела в самом дальнем углу камеры, задыхаясь и всей кожей ощущая притаившегося за дверью дементора. Стоны и бессильные крики других заключенных смешивались в протяжный вой, и, как гром, он был только предзнаменованием грядущих бед. В этот теплый майский вечер мне снова так же холодно, как пять лет назад, и, укутавшись в серую шерстяную шаль, я сижу у камина, глядя в пламя и стараясь выбросить из головы дурные мысли. Треск горящего дерева напоминает предсмертные хрипы и проклятья, и то и дело я повожу плечами, стараясь избавиться от наваждения. Тревога не дает мне покоя с самого утра. Том посмеялся бы над моими страхами и посоветовал меньше задумываться над статьями «Пророка», но сейчас его нет рядом. Он снова уехал. У треклятого Министерства на сей раз нашлись для него дела где-то во Франкфурте, а Том, одержимый идеей сместить параноика Скримджера и занять его пост, готов трудиться сутки напролет в любом конце света. Закусив губы, смотрю на пламя. Будто жду, что в нем, как в хрустальном шаре, появится верный ответ на все вопросы. Впрочем, по предсказаниям в Хогвартсе у меня всегда был «Тролль», и профессор Трелони ничего не могла с этим сделать. Сны мне снились глупые – про мальчиков и свидания, – а чаинки без посторонней помощи не складывались ни в узоры, ни в слова. Обнимаю себя за плечи, пытаясь согреться. Кажется, закричу сейчас, и стены обрушатся, как снег в горах, как карточный домик. Вся моя жизнь – это карточный домик, и я каждый день дрожу от страха, боясь, что он рассыплется от одного неосторожного выдоха. Всего каких-то пять лет назад меня, Ромильду Вейн – Пожирательницу Смерти и помощницу Темного Лорда, приговорили к пожизненному заключению в Азкабане, откуда затем я и Том бежали, инсценировав наши смерти. Пять лет назад моя жизнь началась заново. Никто не отрицает, что красотка Изабелла, владелица трех небольших магазинчиков и жена дипломата Ричарда Небела, напоминает Ромильду Вейн. В прошлом году, когда мы с Томом вновь вернулись в Англию, это была излюбленная шутка газетчиков. «Миссис Небел, у вас точно нет сестры?» «Миссис Небел, не ходите без нужды в аврорат!» «Миссис Небел, а мистер Гарри Поттер не пытался вас оглушить при встрече?» И прочие, прочие, прочие. От бесславно окончившей жизнь Ромильды Вейн Изабеллу Небел отличает другая прическа, сильный южный акцент, зеленые линзы, французское гражданство и два лишних года в паспорте. Она сирота из приюта, заочно окончившая Шармбатон и почти двадцать лет страдавшая от редкого кожного заболевания, мешавшего ей появляться на людях. Легенду о бедной, но талантливой волшебнице подтверждает кипа документов – сущая макулатура, которую Том, поблестев галлеонами, раздобыл за пару дней. Я должна быть рада, что вместо медленного гниения в Азкабане могу жить на свободе, в шикарном особняке, управляя собственным бизнесом и считаясь одной из самых красивых волшебниц Англии. Том заботится обо мне, и со стороны мы выглядим счастливее влюбленных херувимов с открыток ко дню святого Валентина. На людях я всегда улыбаюсь так, что к вечеру болят скулы, притворяюсь лучшей подругой Джинни Уизли – невесты «великого Гарри Поттера», – втайне мечтая, что однажды она застукает его с другой, и веду исключительно праведный образ жизни. Например, дважды в год спонсирую «Приют Дороти Райс», в котором живут дети, оставшиеся сиротами после второй Войны. Именно там прошлым летом я и увидела Ариадну – знакомую девочку-гриффиндорку, поступившую в Хогвартс в тот самый год, когда Темный Лорд пришел к власти. В каком-то роде в гибели ее родителей виновата я, и поэтому, уговорив Тома, в тот же день ее удочерила. Ариадне теперь пятнадцать. Она пользуется косметикой, носит лифчик и встречается с мальчиком из Равенкло. А в наших с ней отношениях есть то понимание, которое бывает между двумя близкими подругами или сестрами. Сама того не зная, бедняжка живет в семье двух Пожирателей Смерти, один из которых, ко всему прочему, возрожденный Вольдеморт, по всему свету разыскивающий свои утерянные части души. Я боюсь, что однажды Ариадна узнает правду, и весь этот придуманный мир искупления полетит ко всем чертям, оставив меня наедине со скелетами в шкафу. Укутавшись в шаль так, что едва виден кончик носа, сижу с ногами на диване и напеваю глупую песенку о Долли и садовых гномах. Все шорохи этого огромного холодного дома будто шепчут: «Мы рас-с-скажем, всем рас-с-скажем». Чем громче я пою, тем больше теней собирается по углам. Мое сердце глухо стучит, а по спине бегают мурашки. Еще немного, и я почти почувствую холодную ладонь дементора у себя на плече. Что хуже, Ромильда: дементор или те, кого ты убила, пришедшие за твоей душой? Что хуже, Ромильда? Снова гремит гром, и капли дождя стучат в окна так, будто грозятся их выбить. Огонь в камине вспыхивает ярче, и я вздрагиваю. Из пламени на меня смотрит перепуганная мордашка Джинни. – Изабелла, милая, как насчет девичьих посиделок сегодня вечером? – В ее голосе сквозят панические нотки, но – удивительно! – от этого мне становится легче. Страх любит одиночество, поэтому он медленно уползает в темноту. – Ты знаешь, я всегда «за», – улыбаюсь, стараясь выглядеть бодрее, и незаметно высвобождаюсь из кокона шали. – Ричард снова в командировке, поэтому вечер запретных тем объявляется открытым! Белье, мужчины, приворотные зелья, свежие сплетни… – Пожиратели… – тихо шепчет Джинни. Ее рыжие волосы и языки пламени смешались, как единое целое. – Мне надо с тобой поговорить. Быстро прячу шаль в шкаф и, расправив складки на салатовом кимоно, привезенном мне Томом из прошлой поездки в Японию, поворачиваюсь к камину спиной и, надеясь, что не дрожу от напряжения, иду к бару, где мы с мужем храним запасы спиртного. Ставя на маленький столик пузатые стаканы и пару бутылок, прокручиваю в голове, что означают слова Джинни. Если она знает, что я Пожирательница Смерти, то беседа тет-а-тет закончится авроратом и новым тюремным сроком. На всякий случай прячу в рукаве волшебную палочку. Я слышу, как за моей спиной Джинни выходит из камина и цокает каблучками по паркету, пока, наконец, не усаживается в кресло. Не торопясь, разливаю в бокалы вермут и успокаивающее зелье на всякий случай – один к одному, ни каплей больше, – затем ставлю их на поднос и левитирую его на кофейный столик напротив Джинни. Сажусь в соседнее кресло. – Третьим в нашей компании будет вермут, он тот еще весельчак. – Киваю головой на поднос, и мы берем по бокалу. Я замечаю, что у Джинни дрожат руки. Незаметно, пригубив жидкость в бокале, стараюсь рассмотреть гостью. Что ж, сборы были срочные: не застегнута вторая пуговица рубашки, а короткий модный жилет явно надет наизнанку. – Дождь усиливается, – невпопад бормочет Джинни, полностью погруженная в свои мысли. – Я в босоножках. На ее лице застыли страх и отчаяние, но я уже чувствую по себе, что, благодаря вермуту и зелью, внутри, от живота к голове, растекается теплая волна спокойствия и блаженства. Еще немного, и они развяжут ей язык. – Джинни, наш девичник загибается без свежих сплетен. – Я притворно вздохнула и покачала головой. – А ты обещала сенсацию о Пожирателях. Джинни повернулась ко мне, будто впервые увидев. Ее глаза расширились; в них плескался первобытный ужас. Поневоле он передался и мне. Сердце застучало сильнее, а затем, ёкнув, упало в желудок. – Они вернулись. Несколько часов назад загорелась частная клиника под Лондоном. Когда пожарные приехали, от нее остались лишь обгорелые перекрытия. А над всем этим – пеплом, почерневшими кирпичами, дымящимся тряпьем – висела Метка. Это символ Пожирателей Смерти, – Джинни почти прошептала последние слова. – Мы с Гарри ужинали, когда в камине появилась Тонкс и попросила его аппарировать. Собирают всех авроров, хотят найти преступников по «горячим следам». – Кто-нибудь пострадал? – Метку не зажигают, если нет смертей, – это знает Ромильда Вейн, а Изабелла Небел, проведшая всю вторую Войну во Франции, не должна владеть такой информацией. – Не знаю, Гарри еще не вернулся. Но Пожиратели не оставляют Метку где попало. Жертвы есть. – Джинни взглянула на меня, как безумная. Она сжимала кулаки так, что ногти врезались в кожу, оставляя белые бороздки. – Гермиона сейчас в Министерстве, собирает сведения о тех Пожирателях, кто недавно был отпущен на свободу. Изабелла, я не хочу еще одну войну! Джинни еще раз глотнула из бокала, а затем разрыдалась. Я подсела к ней на подлокотник кресла и взяла за руку, заставляя разжать ладонь. Ее пальцы были влажные и холодные. Джинни тихонько всхлипывала, содрогаясь всем телом. «Эти чокнутые Пожиратели никогда не кончатся», – шептала она, пока я, держа одной рукой ее тонкую дрожащую ручку, другой утирала слезы, катившиеся по ее щекам. – Может, это просто чья-то глупая шутка? – предположила я, зная ответ заранее. – Нет, заклинание известно только Пожирателям. Да и не могла сама по себе клиника загореться. – Джинни шепчет, глядя прямо перед собой. В никуда. Наверное, видит своих погибших друзей. Перед моими глазами сейчас снова серые стены Азкабана, и я чувствую за спиной дементора, который вновь и вновь возвращает меня в те дни, когда погибли Ричи и Снейп, заставляет снова и снова повторять в голове «Авада Кедавра» и видеть, как от моей руки падают Блейз, Питер, Джастин. Нет боли сильнее, чем раскаяние. Даже у «Круцио» есть предел – время, – а раскаяние бесконечно, и хотя я знаю, что не могла поступить иначе, я не могу не чувствовать боль. – Но ведь этот маг, Тот-Кого-Нельзя-Называть, он мертв, разве нет? – Должен быть. – Джинни посмотрела на меня все теми же широко раскрытыми безумными глазами. – Но во время Битвы за Хогвартс Гарри видел какой-то свет, исходящий от Вольдеморта. Возможно, каким-то чудом он избежал смерти. Да еще и хоркруксы… Ты знаешь, что это такое? Изабелла Небел о Темном Лорде не должна знать ничего, поэтому я покачала головой и позволила Джинни вкратце рассказать историю создания хоркруксов, вмещавших в себя части души Вольдеморта. О них я уже слышала не раз от первоисточника – Тома, который в свое время был Третьей частью души и представлял самое ненавистное Темному магу чувство, – любовь. В первых двух хоркруксах Вольдеморт спрятал страх и боль, а всего он наплодил их свыше десятка. Настоящий Вольдеморт умер больше двадцати лет назад, попытавшись убить малыша Гарри Поттера. Тот, кто руководил Хогвартсом пять лет назад, – это просто еще один хоркрукс, Десятый. Но Джинни обо всем этом знать не следует, ведь мы по разные стороны баррикад. Дослушав сбивчивый рассказ Джинни, я предложила ей переночевать у меня дома. Свою роль сыграла и жалость, и страх перед одиночеством, темнотой и старыми призраками. Кроме того, мне не терпелось расспросить Гарри о пожаре. Возвращение Пожирателей для нас с Томом означало только одно: кто-то очень захотел стать новым Лордом, не имея на то никакого права, и его необходимо остановить до тех пор, пока он не натворит бед и не наведет аврорат на мысли об оставшихся хоркруксах. Джинни не захотела идти в пустую комнату, поэтому всю ночь мы просидели в гостиной. Когда дождь кончился, а на горизонте показалась тонкая полоска восходящего солнца, моя гостья задремала, и я отлевитировала ее на диван, укрыв красным покрывалом с вышитыми на нем журавлями. Сама я отправила Гарри записку с совой и села в кресло, перебирая в голове своих бывших однокурсников. Неужели кто-то из них, пресмыкавшихся перед Лордом, дерзнул сравнить себя с ним, начать третью Войну? Да, зажечь Метку мог только Пожиратель Смерти, но никто не собирал новый круг – Метка на моей руке давно не давала о себе знать, а значит, он действует в одиночку, подготавливает себе прочную базу для наступления, запугивает и ищет заочных союзников. Сильный темный маг-одиночка, желающий сформировать новую армию… Интересно, очень интересно.