Исцеляя твою душу

Потянувшись, я открыла глаза. Похоже, сейчас полдень или даже время обеда. Впервые за последние несколько дней я выспалась, не видя кошмаров и не просыпаясь во время ночи от страха. Свинцовая усталость куда-то исчезла, но в голове расползался туман. Я спрятала лицо в ладонях, наслаждаясь темнотой. «Ну же, Ромильда, соберись. Отдохнешь в Азкабане». Глубоко вздохнув, я вылезла из-под пледа. Он тут же вновь стал щепкой. Что ж, не надо убирать постель. Потягиваясь на ходу, я направилась в ванную комнату, по пути решая, какое из захваченных платьев сейчас не настолько мято, чтобы не тратить время на заклинания. Когда я уже взялась за дверную ручку, раздался хлопок аппарации, и справа от меня появилась домовуха. – Изабелла, доброе утро! – Кики поклонилась, словно мы все еще были дома. – Хозяин просил передать, что мистер Джордж Уизли и мисс Джинни Уизли ждут вас около Выручай-комнаты. Сейчас час дня. Погода солнечная, осадков не ожидается. Я тихо выругалась. Не хватало еще, чтобы Джордж и Джинни видели меня в таком виде: платье мятое, кожа бледная, голова грязная... Я убийца, но не неряха, и мне важно выглядеть хорошо. Даже нет, выглядеть «отлично». Но не оставить мне времени для подготовки – это, я считаю, самая настоящая наглость со стороны Уизли, которые явно негодуют и жаждут лицезреть меня чем скорее, тем лучше. – Кики, пока я буду в ванной, приведи в порядок мое платье… – по привычке приказным тоном начала я, но тут же осеклась и умоляюще посмотрела на домовуху, которая больше не была наемной служанкой. Где-то внутри разлилась жаркая волна стыда, мои щеки порозовели. Я поспешно добавила: – Пожалуйста. Пожалуйста, Кики, я очень тебя прошу. – Конечно, Изабелла. – Кики низко поклонилась, коснувшись носом пола. Я облегченно вздохнула. *** Через полчаса я, сдерживая желание повернуть назад и скрыться ото всех в гостиной, спустилась к Выручай-комнате, стараясь выглядеть королевой, а не беглой преступницей. Кики за минуты вернула платью чистоту и свежесть, а затем соорудила на моей голове красивую прическу. Раньше я и не предполагала, что домовуха такая мастерица. Они стояли там, у самой комнаты, одинаково скрестив руки на груди и прислонившись спиной к стене. Джинни и Джордж, сестра и брат, которых я, наверное, все же люблю и ненавижу одновременно. Или, может, я ненавижу себя за чувства, которые испытываю? Перчатки я надевать не стала, и Метка на моем предплечье сразу все расставила по местам. Джинни и Джордж почти синхронно сглотнули, как только сумели ее рассмотреть. – Так значит, это правда? Ты все это время лгала нам? – ахнула Джинни, прижимая руки к груди. Сиреневый сарафан совершенно ей не шел и казался вещью из чужого шкафа. – Зачем? Зачем нужно было притворяться? Ты ведь знаешь, что могла на нас положиться, – прошептал Джордж. Как всегда, от него пахло амортенцией, но сегодня к ней примешивался легкий запас огневиски. Тень падала на его лицо, отчего темные круги под глазами казались еще темнее, а рыжая щетина – еще жестче. Бедный. Он, похоже, не спал несколько дней. Неужели он так переживал из-за меня? Я стояла напротив них, двух обиженных Уизли, одинаково надувшихся и покрасневших. Мое сердце разрывалось от боли: за последние пару лет я привыкла, что они мои друзья, но сейчас я снова поняла, что мы по разные стороны баррикад. Джинни и Джордж пришли не извиняться, а обвинять, и раскаяние было последним, о чем я в тот момент могла подумать. – Вы долго эту речь готовили? В ней смысла ни на кнат. Вы оба ненавидели Ромильду: она же Пожирательница Смерти, убийца, правая рука Вольдеморта. Да прекратите вздрагивать, в конце концов! Если бы я полезла к вам с правдой, в вас бы не совесть проснулась, а желание отомстить за убитых друзей. А я жить хочу. Понимаете? Жить, семью иметь, мир увидеть. – Но ложь рано или поздно выйдет наружу! – прервала меня Джинни голосом, полным искренней веры. Ну-ну, некоторые вещи не меняются: типичная положительная героиня. – Нельзя же вечно прятаться! – Если долго лгать, в ложь можно поверить, Джинни. – Я обняла себя за локти, чтобы не надавать ей, такой взрослой дурочке, оплеух. – Представь на секунду, что мне нравилось быть Изабеллой. У меня были друзья, любимая работа, признание в обществе, свой дом и семья. У Ромильды не было ничего, кроме четырех серых стен Азкабана, грязного матраса на полу и дементоров. Не заставляйте меня оправдываться и ползать на коленях перед вами. – Ты хочешь, чтобы на коленях ползали мы? – зло спросил Джордж, ероша ладонью и так топорщащиеся волосы. – Взяли назад каждое обвинение в твой адрес? – Хотя бы убрали с лица это брезгливое выражение. – Я безразлично пожала плечами, сдерживая рвущиеся наружу эмоции и слова. Джинни всхлипнула и размазала по щекам слезы вперемежку с тушью: – Значит, наша дружба была просто игрой? Ты не была моей подругой и все время меня ненавидела? – Могу спросить то же самое об отношениях Джинни и Ромильды в Хогвартсе. Насколько я помню, первое время ты сыпала комплиментами, а потом стала меня использовать. Ты не считаешь себя виноватой, так почему я должна? – А я? Почему ты обманывала меня? – пробормотал Джордж, сжимая кулаки. – Что сделал Ромильде я? Я отвернулась, сдерживая слезы. Слова Джорджа попали точно в цель, и его обвинение было справедливым. – Я никогда не обманывала тебя. – Правда давалась с трудом. – Просто ты ничего не помнишь. Мы любили друг друга тогда, в прошлой жизни. Это было недолго, и я забрала твои воспоминания. Когда я была под замком в «Норе», орденцы хотели обменять меня на волшебников в тюрьме Хогвартса, но вы с Фредом позволили мне бежать. Я забрала твои воспоминания, но мне не под силу стереть свои. – Ты снова врешь. Достаточно! – проревел Джордж, бросаясь ко мне навстречу. Он сделал пару шагов, но, остановившись на расстоянии в несколько метров, вернулся к Джинни и выместил злость, стукнув кулаком по стене. Представляю, что сейчас у него на душе: еще недавно клялся, что я практически ангел, а теперь должен мириться с тем, что все это было совсем наоборот. Я бы хотела облегчить его боль, да вот только не знаю, как, и есть ли вообще такой способ. Просто перетерпеть. Простить. Отпустить. – Джордж, она говорит правду. – Джинни коснулась руки брата и, обняв, прижалась к нему лбом. – Мы были там. Мы придумали этот план, но не знали, что ты... что тебе она не безразлична. Прости нас. Джордж неловко погладил голову сестры: – Лучшие поступки как всегда привели к худшим последствиям. Не вини себя, Джин: во всем виновата статистика и закон подлости. А я теперь, по крайней мере, знаю, что не чокнулся на почве прелюбодеяния с женой конкурента своего. Но, Ромильда, я хочу знать. Покажи мне те воспоминания. – Голос Джорджа дрожал, но мы оба понимали, что сейчас – самое время. – Джинни, пожалуйста, оставь нас. – Я вернусь на пост. – Джинни, поправив сарафан, кивнула и стерла ладонью ползшую по щеке слезу. – Аберфорт не может так долго не работать. Ромильда… я… я сожалею, что так получилось. Гермиона уверена, что ты не убивала ни Рут, ни Панси, ни Скримджера, и я бы хотела в это верить, но сейчас я даже не знаю, кто ты. Да, в Хогвартсе я презирала тебя, а во время Войны – ненавидела, но я любила Изабеллу, как сестру. Мне нужно понять, что я чувствую сейчас. Джинни молниеносно скрылась за дверью в Выручай-комнату, оставив после только тонкий аромат цветочный духов, такой неуместный в полупустом Хогвартсе. – У вас там портал до дома? – Потайной ход до Хогсмида. Оканчивается в баре «Кабанья голова», в комнате Аберфорта. Старикан поверил тебе и согласился помочь последить за ходом. Как и мы, несмотря на твою ложь и все это безумное лицемерие. Мы оба замолчали. Джордж смотрел куда-то поверх моей головы. Я же нервно кусала губы и не знала, с чего начать разговор. Слишком долго я хотела рассказать Джорджу обо всем, что было, поделиться своей памятью и чувствами, но сейчас больше всего я хотела убежать, найти где-нибудь старый потрескавшийся хроноворот и вернуться в прошлое. Убедить Тома не возвращаться в Англию, остаться во Франции и жить спокойно. Не было бы ни этих бессмысленных смертей, ни раскопанных могил, ни встречи с тем, о чем нужно забыть. А Том? Как мог он спокойно допустить, чтобы я вот так просто говорила с Джорджем? Как мог он позволить эту встречу? Особенно после нашей сегодняшней ночи? Зачем он дает мне возможность уйти, начать с нового листа? Ведь он знает, что и я, и Джордж – мы оба – горим в любовной лихорадке. Неужели он надеется, что так мне будет проще пережить его, Тома, смерть? Я почувствовала, как в уголках глаз появились горячие слезы, и прикусила щеку изнутри, чтобы не разрыдаться. – Джордж, ты уверен, что хочешь знать? – Да. – Он кивнул и неловко положил руки мне на плечи. – В конце концов, ты всегда сможешь снова наложить Обливиэйт. Я потерлась щекой о его правую ладонь. Она была теплая, и от нее тоже пахло огневиски. Я не предам Тома, ни за что. – Пойдем, нам нужен Омут памяти. *** Я видела небольшой Омут памяти в старом кабинете Снейпа в подземельях. Не знаю, зачем он нужен был профессору, но спрашивать теперь было как-то неловко. Кабинет не был заперт, и в нем царил полумрак из-за закрытых шторами окон. Запах зелий въелся в штукатурку, и Джордж несколько раз чихнул, когда я открыла дверь. Снейп дремал или делал вид, что дремлет. Аккуратно ступая, я достала Омут памяти из шкафа и на цыпочках вернулась обратно. – Я думал, Снейп вместе со всеми директорами, – прошептал Джордж, когда я закрыла дверь и вышла в коридор, левитируя Омут перед собой. – Он не захотел. – Я передала тяжелый Омут памяти Джорджу. Он все-таки мужчина, должен помогать слабой хрупкой девушке. – Значит, смерть не излечивает эгоизм и мерзкий характер. – Наложить бы на тебя Круцио за такие слова о моем отце. – Я повернулась к Джордж спиной и направилась вглубь подземелий искать открытый класс. Филч редко заходит в эту часть замка. – Снейп – твой отец? – изумился Джордж, догоняя меня. – Кто-то сумел полюбить это… этого уникального… специалиста? – Теперь ты знаешь еще одну мою тайну, – я криво улыбнулась. – Мы не были особенно близки, но он научил меня всему, что знал, и рисковал своей жизнью ради меня. Давай зайдем в этот класс? Дверь была открыта. Класс был небольшой: шесть парт, стоящих в два ряда, и доска в центре. Сквозь узкие окна проникал солнечный свет, придавая пустоте уют. На партах лежала пыль. Казалось, лекции были не несколько недель, а месяцев назад. Джордж поставил Омут памяти на вторую парту у окна, стер ладонью слой пыли с дерева, и, хмыкнув, прочел выжженные буквы: «Ф.У. + А.С.»: – Здание новое, мебель старая? – Выбирая между мебелью и полем для квиддича, пошли на поводу у азарта. Наши реплики были пусты, скучны и бессмысленны. Мы говорили лишь для того, чтобы не нервничать, не думать, не чувствовать себя беспомощными нюхлерами. Я достала волшебную палочку из крепления и поднесла к виску. Воспоминания тянулись тонкой серебряной нитью, клейкой, как паутина. Они отражались на поверхности Омута памяти, освещая выбитые руны. Никогда не знала, как можно прочесть и понять эти загогулины. Воспоминание было похоже на туман, морок. Он наполнял мою голову, тянулся из нее, и, казалось, не становился ни меньше, ни прозрачнее. Чем больше я отпускала свою память, тем сильнее обручи страха сжимали мои виски. В Омуте памяти воспоминание было неспокойно. Оно скручивалось в спираль, распрямляло кольца, изгибалось, как огромная сизая змея. Я неуверенно взглянула на Джорджа: «Твоя очередь» и отошла в сторону. Джордж встал перед Омутом и нагнулся, опуская голову в темноту. Его ладони лежали на поверхности парты, и, чтобы чем-то себя занять, я взглядом изучала их – каждую царапину, каждый заусенец. Пальцы Тома были длинные и тонкие, похожие на лепестки цветов или острые клыки василиска; пальцы Джорджа – квадратные, с крупными крепкими фалангами – на биты, которыми машут загонщики. Впрочем, Джордж ведь и был загонщиком, ему такие пальцы подходят. Том и Джордж разные, совсем разные. Не просто потому что один слизеринец, а другой гриффиндорец. Они живут разными идеалами, разными целями. Они отличаются друг от друга, как цветок папоротника от мака, клинок за спиной от рукопожатия. Сейчас, когда мои воспоминания в Омуте, я свободна от них и могу думать сердцем, а не фантазиями о прошлом. Кого я люблю больше? С кем я хочу жить? С кем я хочу умереть? С Джорджем никогда не бывает скучно, он умеет развеселить, поднять настроение. В его присутствии у меня подкашиваются ноги и путаются мысли. У Джорджа мягкие рыжие волосы и милые веснушки. Если я закрываю глаза и думаю о Джордже, то мне приходит на ум тепло, солнечный свет, горячие блинчики с джемом, мягкий кашемировый свитер и игрушка-хлопушка. Он непредсказуем, азартен, взбалмошен и ребячлив, и иногда это меня смешит, а иногда возмущает до глубины души. Он хороший друг и заботливый брат. Он считает, что любит меня, хотя даже не знает, кто я такая. Том властен, честолюбив, и в наших отношениях всегда есть третий – его работа, желание стать лучшим и самоутвердиться. Он умен, и до конца мне никогда не понять, о чем он думает. Том – не человек, он не знает всей гаммы чувств, не обладает эмпатическим чутьем, и из-за этого с ним трудно. Но он ближе для меня, чем кто бы то ни было, он почти такой же, как я. Он не осуждает меня за Метку, не говорит, что нужно скрывать свои истинные силы. Ради меня он готов пожертвовать собой, рискнуть всем, что есть, и я знаю, что этим он никогда меня не упрекнет, не станет больше манипулировать. Он может быть злодеем, может быть убийцей, воплощением Вольдеморта, но он умеет любить, и этим отличается. И он любит меня такой, какая я есть: со всеми недостатками, со всеми достоинствами. Мерлин великий, неужели я еще не поняла? Неужели мне потребовалось так долго времени, чтобы понять? Я закрыла глаза и прислушалась к своему сердцу. Оно билось ровно, словно не было никакой амортенции, не было никакой влюбленности. Я посмотрела на Джорджа. Он был моим другом, был тем, кому я могла попытаться довериться, но не больше. Джордж смотрел на меня, не мигая: – Это была одна из лучших авантюр моей жизни. – Ты не жалеешь? – Нет. А ты? – Нет, ничуть. Но прошлое надо оставить в прошлом. Без этих воспоминаний тут, – я приложила ладонь к груди: – не болит. Когда я показала тебе то, что было на самом деле, мне стало легче. – Мне тоже, – тихо признался Джордж, неловко поправляя футболку. – Как наваждение какое спало. Что-то тянуло, как магнитом, я не мог противиться и шел, зная, что и тебе жизнь порчу, и себе. Хуже щенка на привязи: убежать хочется, а возможности нет. – Побочный эффект любовного зелья, наверное, – предположила я с энтузиазмом зельевара. – Чтобы выветрилось, нужно было время, а я стерла твои воспоминания и не позволила чувствам успокоиться. Теперь действие завершилось. – Да нет, ты же слышала, я любил тебя еще до того приворотного чая. – Джордж сделал шаг ко мне, я, наоборот, отступила. Прошлое должно остаться в прошлом. – Все, понял-понял, больше никаких поцелуев. Любовь прошла, завяли помидоры. Я рассмеялась. Напряжение и туман в голове исчезли, будто их и не было. Джордж подмигнул: – Обняться хоть можем? *** Когда я относила Омут памяти на место, Снейп уже не притворялся спящим. Плохо скрывая любопытство, он скучающе произнес: – Пригодилось? – Да, спасибо. – Он знал, что тебе потребуется. – Том? – озадаченно уточнила я. – Нет. – Снейп покачал головой. – Дух Хогвартса. Мой тебе, Ромильда, отеческий совет: никогда не верь в благородство Хогвартса и убеждения гриффиндорцев. Первый по своей природе хищник, а вторые – идиоты и тупицы. – Профессор, не забывайте, я гриффиндорка. – Я тихонько рассмеялась без тени обиды. Похоже, маразм настигает и портреты. – Ты, Ромильда, эгоистка, – глубокомысленно изрек нарисованный Снейп. – Это твоя беда и твое счастье. Ты можешь преодолеть себя, можешь бороться. С глупостью же бороться нельзя. Чтобы победить, нужно понять, как мыслит твой соперник, уподобиться ему, представить себя им. Если твой соперник – идиот, его шаги нельзя предугадать, но уподобиться можно. Тупость вызывает привыкание. Он забормотал что-то еще, но совсем тихо, будто только для себя. Я поблагодарила за совет, но Снейп, казалось, не обратил на это внимания. В полумраке комнаты его лицо походило на маску из воска, плавящуюся в солнечных лучах. Он качал головой, кивал, щурился, и будто сходил с портрета, оживал, становился объемней. По моей спине почему-то побежали мурашки, и, быстро попрощавшись, я извинилась и бочком выбралась из кабинета.