Четвертая стража

Анжелику периодически охватывала тревога. Она с тоской всматривалась в плотную стену деревьев, черневших за границами парка, чувствуя, что у нее осталось неоконченное дело — Ньельский лес, окутанный молочной туманной пеленой, ждал ее. Мелюзина! Она должна вернуться и поговорить с ведьмой. Несколько раз она была близка к тому, чтобы отправиться в дорогу, но всякий раз ее останавливало присутствие Филиппа и его предупреждение… Конечно, он был прав, но Анжелика не знала, кому из слуг, кроме Флипо, может доверять настолько, чтобы взять с собой к колдунье. К тому же, все ее самые верные люди — «ангелочки» Двора Чудес — были плохими наездниками и не умели обращаться с огнестрельным оружием. «Надо просто дождаться подходящего момента», — мысленно решила Анжелика. Этот момент представился в самом скором времени. Собираясь идти к обеду, она столкнулась на пороге с Ла Виолеттом. Слуга отскочил в сторону и согнулся в низком поклоне. — Да простит меня госпожа маркиза. Меня прислал сеньор дю Плесси. Он велел передать, чтобы вы обедали без него. К господину маркизу прибыл адъютант Его высочества принца Конде, и они заперлись в рабочем кабинете. — Хорошо, — рассеянно кивнула Анжелика. Ла Виолетт откланялся и сделал движение чтобы уйти. — Постой, — окликнула его Анжелика. — Ты знаешь, что с Пандорой? Мне сказали, что она повредила ногу, а нынче утром мой муж снова осмотрел ее. — Господин маркиз сказал, что она немного прихрамывает и ездить на ней опасно. «Надо написать Роджеру, чтобы доставили сюда мою Цереру», — мелькнуло в голове у Анжелики. — Госпожа маркиза, — замялся Ла Виолетт, — мы тогда все так за вас испугались. Ведь месье дю Плесси нашел вас в пещере у колдуньи, вот страх-то! Анжелика нетерпеливо отмахнулась: — Скажи мне, а ты знаешь что-нибудь о ней? — Нет, мадам, но матушка говорила, что она заключила сделку с дьяволом. Если хотите послушать страшных историй, вам надо поговорить со старухой, ходят слухи, что она шастает к Мелюзине, — доверительно сообщил Ла Виолетт. — О ком ты говоришь? Что за старуха? — Да старая Алтея, кормилица господина, она тут часто бывает. — Я хочу поговорить с ней, – решительно заявила Анжелика. — Как угодно вашей милости, она и сейчас в замке, сидит на кухне у очага, греет свои старые кости. Все, что ей нужно, это кусок свиного окорока и стаканчик доброго винца. Хотите, я велю ей подняться к вам? Видя рвение слуги, маркиза покачала головой: чего доброго, наябедничает Филиппу. — Нет, я передумала, ступай! Подождав, пока Ла Виолетт скроется за поворотом, Анжелика развернулась и быстрым шагом поспешила по коридору. Она спустилась вниз, туда, где находились подсобные помещения. На большой просторной кухне шли приготовления к обеду. Вокруг все кипело, бурлило, шкворчало: в воздухе аппетитный запах бульонов и жареной дичи смешался со сладкими ароматами ванили и корицы, исходившими от десертов. Поварята сновали туда-сюда: взбивали муссы, резали мясо, помешивали супы и соусы в сверкающих начищенной медью кастрюльках, грели воду в чугунных котлах, подвешенных вдоль стены над большими жаровнями. Толстые краснощекие кухарки, окруженные плетеными корзинами, щипали птицу и чистили овощи. Затем корзины опускали на большие весы, установленные в центре залы, и подмастерье, предварительно сделав запись в толстой тетради, отправлял их в кладовую. Старший повар, мэтр Жубер, надзирал за процессом готовки с поварешкой в руке: если кто-то, по его мнению, выполнял работу не слишком добросовестно, поварешка с размаху опускалась на голову провинившегося. Анжелика не слишком пеняла на него за эти строгие меры — ее стол по праву считался одним из лучших в Париже. Жестом Анжелика дала понять, чтобы на нее не обращали внимания. Мэтр Жубер, привыкший к причудам хозяйки, тактично кивнул и отошел в сторону. Маркиза скользнула взглядом по длинной, вытянутой зале и, наконец, заметила в углу скрюченную фигурку старухи. Остановившись поодаль, она с интересом рассматривала женщину, — единственную женщину, кроме нее, — которую когда-либо любил Филипп. Худая, сгорбленная, с костлявыми руками, на которых змеились синие толстые вены, она напоминала чахлую облезлую кошку. Беззубым ртом она сосала кусок окорока, а в руке у нее была большая кружка, к которой она то и дело с удовольствием прикладывалась, сладко причмокивая. Пожалуй, Ла Виолетт был прав — по части винопития старуха была далеко не новичком. — Вы Алтея? — тихо спросила Анжелика, приблизившись к ней. Женщина вздрогнула, услыхав свое имя, и подняла изрезанное морщинами и рытвинами от оспы лицо. — Да, это я,— ответила она скрипучим старческим голосом. — Я маркиза дю Плесси. Старая крестьянка моргнула по-совиному выпученными глазами: один был затянут слепым бельмом, но второй смотрел остро, с любопытством. — Знаю, — коротко ответила она. «В самом деле, ведь эта женщина была на нашей с Филиппом свадьбе», — запоздало вспомнила Анжелика. Она машинально отметила поведение старухи: в нем не было угодливого низкопоклонства, присущего слугам, много лет прослужившим в господском доме. — Алтея, мне сказали, что вы знакомы с колдуньей, живущей в пещере. Расскажите мне о ней. На сморщенном лице старухи обозначилось недоверие, она вся сжалась, прижимая к груди недопитое вино. — Все врут, — пробормотала она. — Успокойтесь, — мягко сказала Анжелика. — Я напугала вас своей прямотой, но клянусь, я не хотела. Я ни в чем вас не обвиняю, просто расскажите мне, что вам известно о Мелюзине. — Я лишь брала у нее снадобье из гадючьего яда для своих старых коленей, – забубнила старуха. — Поговаривают, что теперешняя Мелюзина самая сведущая и опасная из тех, что жили в этих местах. Она лечит лихорадку змеиным отваром, подагру золой мокриц, глухоту муравьиным маслом. Говорят, ведьма может избавить от рака: она точно находит место, где он сидит и заклинаниями выманивает наружу, потом заключает его в скорлупку от ореха, которую нужно зарыть под папоротником в полночь. А еще… — голос старухи зазвучал зловеще, — к ней наведываются согрешившие девицы и те, кто устал ждать смерти старого родственника с большим наследством. По слухам, к ней обращался герцог Ла Мориньер, чтобы извести своего дядю-католика. Хе-хе-хе… — Так значит, она занимается темными делами, — задумчиво протянула Анжелика, слушая дребезжащий старческий смех. — Она помогает не всем. Сначала она просит вещь человека, а потом уж решает, можно ли его вылечить или дать отвар, от которого он уснет вечным сном. Поблагодарив женщину, Анжелика поднялась к себе, не зная, можно верить россказням выжившей из ума пьяной старухи или нет. Но решения повидать колдунью она не изменила: как и в детстве, жуткие истории только сильнее подогревали в ней любопытство. «Сейчас!» Крикнув служанку, Анжелика приказала ей найти Флипо. Когда мальчик приоткрыл дверь, просунув голову в проем, она торопливо начала перечислять: — Сначала распорядись, чтобы для меня седлали лошадь, потом иди на кухню и захвати с собой корзинку: туда пусть положат черной кровяной колбасы, топлёного сала, окорок и мешочки с сахаром и солью, понял? Беги, только живо! Отослав Флипо, она быстро переоделась в платье для верховой езды и накинула на плечи плащ, подбитый мехом. Анжелика подвязала к поясу кошелек, полный золотых монет и кисет с нюхательным табаком. Затем поспешила во двор, то и дело оглядываясь. Держась за камень, она откинула полог из плюща, прикрывающего вход в пещеру. Тем временем в глубине раздался шорох, зашаркали шаги, из-за полога высунулась иссохшая рука, и в сумеречном свете замаячило лицо глубокой старухи. Она походила на заскорузлый ствол мушмулы с потрескавшейся бурой корой, но вокруг головы клубилась пышная белоснежная копна волос с торчащими во все стороны пучками мертвых прядей. Часто моргающие глаза уставились на Анжелику, и та спросила на местном наречии: — Ты колдунья Мелюзина? — Я. Что тебе, птаха, нужно? — Вот, я тебе принесла кое-что. — Пришелица протянула старухе корзинку с дарами. Старуха внимательно изучила все содержимое и, показав горбатую, спину, удалилась вглубь пещеры. Анжелика молча последовала за ней. Она присела на плоский камень и стала ждать. Так она поступала и раньше, когда ей нужен был совет колдуньи Мелюзины. Тогда этим именем называла себя другая женщина. Она была еще древнее этой и выглядела еще более обугленной. Ее повесили на дубовом суку крестьяне, обвинив в том, что в колдовских целях она убивала детей. — Чего же ты хочешь, дочь моя? — наконец произнесла колдунья строгим надтреснутым голосом. — Узнать свою судьбу? Приворожить любимого? – Я уже приходила сюда, спасаясь от грозы, и теперь снова пришла, чтобы поблагодарить тебя. — Я знаю. Он нашел тебя здесь, Fariboul Loupas, — ведьма опустила тяжелые набрякшие веки, и Анжелика увидела, как в щелочках засветились желтоватые белки. Спустя мгновение Мелюзина снова уставилась на молодую женщину своими ежевично-черными глазами, казавшимися яркими и неожиданно молодыми на безобразном старческом лице. — Дай руку, и я предскажу твою дорогу. — Что ты знаешь о моей дороге? — прошептала Анжелика. — Я вижу свет, потом раскаленное солнце и бурю. Огонь молчит, но угли уже тлеют. Анжелика хотела спросить о проклятии, про которое ей говорил мэтр Людовик, но сдержалась и молча поднялась. — Хочешь, я расскажу тебе еще? — старуха словно угадала ее мысли. Она зашаркала в другой конец пещеры, склонилась над большим деревянным ларем и достала оттуда платье, которое Анжелика оставила у нее во время грозы. Глядя, как сухая костлявая рука щупает бархатную ткань, молодая женщина не выдержала: — Не нужно. Я сделала то, зачем пришла. — Она забрала у колдуньи платье, свернула его и спрятала под плащ. Когда Анжелика уже была у выхода, сзади снова раздался скрипучий голос старухи: — Ты родилась для любви. Пламя выжжет твой путь, но тебе суждено укротить огонь. Погруженная в свои мысли Анжелика отпустила поводья, пустив лошадь шагом. Огонь выжжет твой путь, сказала Мелюзина. Что она имела в виду? Огонь костра, забравший у нее любимого, спаливший ее жизнь дотла? Огонь на грязных улицах Парижа, на которых сгинули Николя и Клод? Огонь войны, едва не отобравший у нее Филиппа? К чему ведет путь, если на нем ей суждены одни потери? Против воли она представила себе, что возвращается в замок, где нет никого, кроме слуг, где не слышен голос господина, вдохнувшего жизнь в старые стены фамильного жилища, и ничьи руки не согревают ее по ночам — маркиза закусила губу, отгоняя жуткое видение. К черту старую колдунью с ее предсказаниями — ведь ей есть к кому возвращаться; Анжелика тряхнула поводья, побуждая лошадь перейти в галоп. Замок Плесси-Бельер был самым большим поместьем в округе, а громадный парковый ансамбль привлекал приезжих со всей провинции. Многие дворяне следовавшие в свои имения, делали крюк, чтобы посмотреть на здешние красоты. Даже в мертвый сезон здесь можно было встретить гуляющих — торговцев, приехавших по делу, фермеров с семьями и другой разнообразный люд, разбредавшийся после мессы по извилистым аллеям парка. Днем, после полудня им выпадала честь увидеть знаменитую церемонию «собачьего супа» в исполнении главного распорядителя волчьей охоты короля. Анжелика тоже приходила полюбоваться на это варварское, но не менее великолепное зрелище. Толпа зевак собиралась у решетчатого забора. Муж находился во внутреннем дворике псарни, служившим для выгула. Настало время кормления. Посреди двора было сложено угощение — освежеванные куски дичи вперемешку с потрохами. Внутри крытого загона слышался лай и возня — собаки, отчаянно воя, в нетерпении скребли лапами в двери. Филипп стоял рядом с кровавой массой, от которой шел еле заметный пар, вооруженный только хлыстом. Он поднял руку, и трое псарей одновременно отодвинули задвижки, выпуская свору наружу. Казалось, собаки вот-вот набросятся на еду, сметая все на своем пути, но приблизившись, они резко замерли по щелчку кнута. Скалясь и рыча, они рвались к вожделенному лакомству, не смея преодолеть невидимую преграду — железную волю хозяина — строптивые, ярые, но уже покорные ему. Мгновение, и Филипп отдал команду. Злобная свора, утробно воя, набросилась на угощение. Филипп, как обычно, отстранённо наблюдал за их грызней, сохраняя полную бесстрастность, лишь иногда вмешиваясь, когда спор за сладкий кусок грозил перерасти в свалку. Анжелика наблюдала это зрелище через прутья решетки, разрываясь от противоречивых чувств так же, как когда увидела это впервые: каким прекрасным он казался ей — светлый ангел, среди этого животного безумия, оскаленных пастей, перепачканных кровью острых зубов, впивавшихся в свежую плоть. Терпкий запах псины, смешанный со сладковато-тошнотворным запахом потрохов вызывал у нее отвращение. И вместе с тем, глядя на мужа, молодая женщина каждый раз испытывала какое- то постыдное вожделение, от которого она дрожала будто в ознобе. Как-то раз Анжелика отправилась на поиски Филиппа – ей захотелось пригласить его на верховую прогулку. Ла Виолетт, открывший ей дверь, передал, что маркиз занят: случают его любимую суку Торпедо. Так как фаворитка большую часть времени жила в его покоях, то все действо происходило тут же. Сука с кобелем стояли в замке. Торпедо дрожала. Ее бока работали как кузнечные меха; она поскуливала, обводя комнату затуманенным взглядом, шерсть на холке стояла дыбом. Когда задние лапы начинали подгибаться, Филипп удерживал ее, нежно, но с силой. Он поглаживал блестящую шерсть, тихим голосом успокаивая свою любимицу, пока псарь влажной губкой вытирал слюну, капавшую с ярко-красной пасти. Анжелика, еще в детстве спокойно наблюдавшая случку животных, отчего-то смутилась при виде этой сцены. А когда Филипп поднял на нее свой холодный взгляд, она и вовсе покраснела, как девица. — Вы, мадам? — удивленно проговорил он. Не дав Анжелике опомниться, Филипп приблизился к ней вплотную, при этом не сводя слегка сощуренных глаз с собак. — Она устала, держи ее крепче. — бросил он слуге. Сучка очередной раз взвизгнула. Кобель утробно зарычал, нежно покусывая холку подруги. — Смотрите, как она ему нравится. Он мучает ее уже около часа, но дело того стоит. — Филипп повернулся к жене и рассеянным жестом убрал с ее лица выбившийся локон. От беглого взгляда и особенно от прикосновения ей стало совсем уж не по себе. Перед глазами вспышками вставали картины увиденного: лощеный Филипп; длинная узкая кисть в обрамлении кружевного манжета, изящные тонкие пальцы, унизанные кольцами, ласкающие грязных похотливых животных; его безразличный, с тенью надменности взгляд, мимолетно коснувшийся ее. — Вам не кажется, в этом есть..нечто отвратительное, — сдавленно пробормотала Анжелика. — Отвратительное? – переспросил Филипп, приподняв светлые брови, — Я вас не понимаю. Вам, быть может, дурно — вы покраснели. Зачем вы хотели меня видеть? — Я уже не помню, — призналась Анжелика. — Вы придете ко мне позже? — Я надеюсь. — пожал плечами Филипп, едва усмехнувшись уголками губ. Анжелика вышла в коридор, тихонько прикрыв за собой дверь. Вернувшись к себе, она в изнеможении бросилась на постель. Возможно, все дело в том, что наступили дни месяца, когда таинственная женская сущность проявлялась сильнее всего? Ее влечение к мужу многократно усилилось, а чувства обострились. Засыпая после объятий, она ощущала в себе его семя: ей снова хотелось понести ребенка. Анжелика приложила руку к животу, представляя, как внутри нее, быть может, уже зарождается новая жизнь. На следующее утро она хотела отправить к Молину слугу с запиской — ее давно занимала мысль съездить на рудник Аржантьер. Правда, к этому желанию примешивался подспудный страх встретиться со своим прошлым. «Это место навсегда связано с Жоффреем..» — но трезвый голос рассудка подсказывал ей, что рудник теперь является ее собственностью и перейдет в наследство Флоримону. Рука уже потянулась к чернильнице, но тут внимание привлекла хлюпающая носом служанка: — Что произошло, милая моя Жавотта, я же вижу, у тебя заплаканные глаза? — Беда, мадам. Барба заболела…Я к ней зашла, а она лежит вся в лихорадке и стонет, будто умирающая. Я хотела сразу рассказать, да не решалась вас отвлекать. — Надо взглянуть, – решительно сказала Анжелика. — Подай-ка мою шаль. Этого еще не хватало! Только вчера, когда Анжелика заходила проведать сына, Барба была жива —здорова. По дороге в крыло, где жили слуги, ей мерещились всякие ужасы: кажется, в Бордо была эпидемия оспы, а повозки регулярно привозили оттуда вина и сыры к их столу. Но, оказавшись в комнате служанки, маркиза почувствовала невероятное облегчение: даже беглого осмотра было достаточно, чтобы понять — страдания Барбы сильно преувеличены. — У тебя всего лишь простуда, милочка моя, надо поменьше обретаться на кухне: там сквозняки. — покачала головой Анжелика. — Я прикажу заварить тебе отвар из трав, и меньше чем через пару дней все пройдет как прошлогодний снег. Но Барба была настроена далеко не так радужно, как ее госпожа. — Да я не за себя, мадам, за малютку переживаю. Вдруг это заразно? Ох, как представлю, что эти дурынды пустоголовые с ним целый день, так сердце кровью обливается. Они и покормить забудут. Как бы не извели вовсе… — Извели?! Ты говоришь о моем мальчике? Но Шарль-Анри наследник рода дю Плесси, у него целый полк нянек, и вид у них весьма почтенный. Опять ты все придумываешь! — Конечно, почтенный, ежели по несколько минут в день на них смотреть, — пробурчала Барба. На ее румяном от лихорадки лице появилось выражение несчастное и решительное одновременно. — Ты ведешь себя неподобающе дерзко! — Анжелика задохнулась от возмущения. — причиной тому, как мне кажется, твое новое положение! — Нет, мадам, уж поверьте, я вас знаю давно с тех пор, как вы сами жили в нужде, и меня уж выслушайте! А скажу я вам вот что: изменились вы сильно, как стали маркизой и ко двору были представлены. Младшему сыну вы радуетесь, как красивой кукле: наряжаете, играете, а потом не навещаете его днями, а порой и вовсе неделями. Оно, конечно, для вашего теперешнего положения это нормально, негоже знатной даме о детях думать. Только раньше у вас под саржевым корсажем сердце было материнское, а теперь вы его на титулы и привилегии разменяли! — Барба! — резко прервала ее маркиза, чье лицо теперь пылало не хуже лица служанки. — С меня довольно! Если бы не твоя болезнь, я бы тебя наказала! Ты не хуже меня знаешь, сколько мне пришлось выстрадать ради моих сыновей! Несмотря на владевший ею гнев, она понизила голос: — Если бы я так и осталась служанкой, что было бы с ними? Или ты забыла судьбу Лино? — Нет, мадам, – теперь на глаза Барбы навернулись слезы. — Тогда попридержи язык впредь, и запомни: ты обязана мне всем. — Да простит меня госпожа маркиза… — служанка разрыдалась, вытирая слезы краем одеяла. – Я… только не подумайте, что я забыла, сколько вы для меня сделали… Ох, не знаю… жар, видимо... Бес попутал, вот и наговорила вам! Несчастный вид женщины вкупе с искренним раскаянием, заставил Анжелику смягчиться. — Барба, я охотно тебя прощаю. Только подумай, через сколько нам пришлось вместе пройти… И ты знаешь, что во мне ничего не поменялось, просто тебе трудно понять ту жизнь, которую мне приходится вести. А теперь поспи, я велю принести тебе отвар, чтобы ты поскорее поправлялась на радость своему воспитаннику. Анжелика вышла из комнаты Барбы в некотором смятении, которое царило в душе. Упреки этой женщины, столько лет преданной ей, уязвили ее до самого сердца. Какое-то неясное беспокойство поселилось в душе. Конечно, бедная Барба не знала, о чем говорит. Нельзя поменять сердце на титулы и привилегии, при дворе сердце просто никому не нужно, а нужны ум, красота, честолюбие, умение подчинить более слабых и ловко угодить сильным, использовать любую возможность для возвышения, не брезгуя идти по головам, вести тонкую интригу, скользить по лезвию и танцевать на кончике иглы. При дворе игра ведется нескончаемо и каждый стремится разыграть свои козыри. Постоянная эта игра вырабатывает новые ценности, открывая новые светила, новых богов, требующих поклоняться им на свой собственный лад. Сейчас эта мысль сопровождалась кислым, вяжущим привкусом, словно оставшимся после вина из местного винограда. Словно желая снять груз с души, Анжелика направилась в детскую, чтобы взглянуть на сына. Она распахнула дверь и с глубоким изумлением увидела ту самую "почтенную" няньку вместе с одним из лакеев, примеряющими на себя роли нимфы и сатира с гравюры Арентино. Глаза няньки округлились, будто она увидела ангела, сошедшего с небес, чтобы покарать ее за грехопадение. — Ма-аадам…госпожа маркиза, — женщина лихорадочно принялась поправлять одежду, а ее любовник, опустив глаза, прижался к стене. — Да простит меня госпожа… я не ожидала… это мой жених! — и она толкнула парня вперед, пытаясь спрятаться за его широкой спиной. — Жених?! Да мне плевать, кто он! Комната моего сына не подходящее место для интимных встреч! Надеюсь, ты понимаешь, Нанет, что в твоих услугах я больше не нуждаюсь, — Анжелика едва сдерживалась, чтобы не надавать обоим тумаков, и ее останавливало только то, что это была детская. — Где господин Шарль-Анри? — Он всегда отдыхает в это время. Я его уложила, мадам, — пролепетала женщина. Анжелика прошла в соседнюю комнату: в комнате царила полутьма, портьеры были задернуты, а в алькове, где стояла детская кроватка, горел ночник. Она остановилась подле, любуясь своим сыном: в золотистом свете, падающим ему на лицо, мальчик был похож на маленького Иисуса, спящего в яслях. Светлые волосы покрывали лобик, а длинные ресницы отбрасывали лиловые тени на круглые щечки. Она смотрела на него, не отрывая взгляда, чувствуя, как в груди становится тесно от переполнявшей ее нежности. Как же заблуждается Барба! Ребенок тихонько вздохнул во сне. Анжелика наклонилась над ним, чтобы поцеловать в румяную щечку и тут же отпрянула. Она обратила на стоящую в проеме няньку потемневший от гнева взгляд, и та будто вросла в пол. — Почему от ребенка пахнет вином? Отвечай! Ты давала ему вино, чтобы он спал и не мешал тебе предаваться разврату?! Где остальные? Живо найди вторую няньку и кормилицу. Лакей, скрючившийся у стены, опрометью бросился вон со словами «сию минуту, госпожа маркиза». Когда в комнату ввалилась запыхавшаяся нянька и заспанная кормилица, Анжелика отвесила им обеим звонкие пощечины. — А ты, Нанет, убирайся из моего дома немедленно и молись о том, чтобы месье маркиз не узнал, иначе он сживет тебя со свету! Расстроенная и подавленная, Анжелика заперлась в своих покоях, приказав слугам немедленно доложить ей, когда Филипп вернется с охоты. Конечно, она не собиралась говорить ему о проступке служанки, опасаясь, что он велит выпороть девушку, но ей было как никогда необходимо его присутствие. Сначала она бесцельно бродила по комнате, поочередно хватаясь то за книгу, то за вышивание, потом, вздохнув, села за бюро, чтобы написать аббату де Ледигьеру. В самом деле, нужно уделить больше времени воспитанию мальчиков и тщательней отнестись к выбору прислуги. Горько упрекая себя за допущенный промах с Шарлем-Анри, она задумалась и о Флоримоне: сколько же она не видела старшего сына? Около двух месяцев, с тех пор, как он навестил ее в Париже, но тогда ей было не до этого. Сейчас же она ощутила острую потребность увидеть его. За это время она получила только одно коротенькое письмо от аббата де Ледигьера, а вот господин Флоримон, который и пяти минут не способен усидеть на одном месте, не соизволил написать матери ни строчки. Она подточила перо, откинула крышечку чернильницы и на минуту остановилась, живо представив себе смуглое личико сына в обрамлении черных как смоль кудрей. Решено, аббату де Ледигьеру она поручит привезти Флоримона в Плесси, чтобы оба ее мальчика находились под материнским надзором хотя бы до тех пор, пока ей не придется вернуться ко Двору. Перед ужином Анжелика велела одеть маленького Шарля-Анри потеплее и вывести его погулять. Короткая пора снежного великолепия уже кончилась, оставив грязь и серость, но малыш был далек от любования природой - его интересовали лишь упавшие на землю веточки, перья птиц и побуревшие листья. Кормилица попробовала было запретить ему возиться на земле, но Анжелика сухо велела ей идти в замок и проследить за приготовлением ужина для молодого сеньора. Она справится с ребенком сама. Оставшись одна, она задумчиво сунула ладони в муфту, прогуливаясь вокруг и следя, как Шарль-Анри возится с такими интересными игрушками — вопреки опасениям кормилицы, он не тянул их в рот и не пачкал одежду, грязными были только перчатки. Но зато какими сияющими были его глаза!... Она все невольно сравнивала свои чувства к старшим детям и к младшему сыну. Да, Флоримону доставалось больше любви — но тогда она жила в наполненной безмятежным счастьем Тулузе, а не сражалась за право быть при дворе... Да, она рассказывала сказки Кантору темными вечерами, пока мэтр Буржю закрывал харчевню на ночь, — но медленно подниматься наверх со дна оказалось проще, нежели удержаться на вершине. Сейчас у нее есть семья. И шанс все исправить...