Четвертая стража

Вернувшись домой, Анжелика обнаружила записку от господина де Безмо. Она несколько раз просила его о свидании с мужем: наконец, комендант согласился удовлетворить ее просьбу. К девяти часам вечера, когда уже стемнело, карета без гербов подкатила к знаменитой крепости со стороны Арсенала. Лакей в черной полумаске легко соскочил с козел, откинул подножку и отворил дверцу. Из кареты показалась фигура дамы, закутанная в темный бархатный плащ. Лицо скрывала густая вуаль. Как только она сошла на мостовую, кучер тронул лошадей: экипаж свернул с освещенной улицы и притаился в переулке. Дама и слуга миновали ворота сада — их пропустили без единого вопроса: часовые были предупреждены. Таинственные путники пошли по тёмному туннелю каштановой аллеи — переплетенные над их головами ветви образовали свод, через который не проходил свет взошедшей луны. Продвигались медленно — даже в такой темноте дама не решалась откинуть вуаль. Слуга в маске, придерживающий ее под руку, служил поводырем. Он то и дело оглядывался и прислушивался, положив свободную руку на рукоять пистолета, скрытого под плащом. Наконец, впереди замелькал свет. Караульный уже ждал их: когда фигуры посетителей вынырнули из мрака, он, не говоря ни слова, повесил фонарь на крючок у калитки и потянулся к связке ключей на поясе. Замок издал тихий щелчок. Дверь, на первый взгляд ржавая и обшарпанная, отворилась беззвучно — становилось понятно, что петли здесь смазывались регулярно. Караульный снова взял фонарь и жестом показал следовать за ним. — Жди меня здесь, — велела дама своему сопровождающему. Однако сама не двинулась с места. Ее рука, затянутая в черную перчатку дрогнула и непроизвольно сжалась в кулак. — Мадам, не мешкайте, следуйте за мной, — подал голос мужчина. — Да, — прошептала женщина. Затем издав короткий вздох, решительно вступила под мрачную вековую сень. Она не смотрела по сторонам, бездумно глядя сквозь вуаль на широкую спину караульного, высоко поднявшего фонарь, чтобы таинственная посетительница не оступилась в темноте. Они прошли через внешний крепостной двор: нависающие сверху башни Безиньера и Бертодьера источали безмолвную холодность камня. Толстые стены надежно хранили тайны — тайны чистилища для грешных душ. Поднявшись по маленькому подъемному мосту, они вошли в тюремное чрево. Анжелика быстро шла за своим провожатым по узкому проходу. Их шаги многократным эхом отражались от каменных стен и у нее появилось гнетущее чувство, будто сонмище призраков следует по пятам: узники, обреченные на безвременное заключение в казематах страшной крепости, оторванные от дома и родных, не знающие порой, в чем их вина перед Богом и королем. Наконец, миновав каменную винтовую лестницу и узкий проход, они оказались в широком коридоре, где по обе стороны расположились массивные дубовые двери. Между ними на стенах были закреплены железные держатели для факелов, чей свет разгонял гнетущую тюремную тьму. Пока Анжелика осматривалась, к ним подошел офицер господина де Безмо. Младший по званию караульный быстро откланялся и поспешил на свой пост. — Прошу вас, мадам, — офицер открыл дверь, ведущую в залу, где заключенным разрешалось видеться с посетителями, и почтительно пригласил ее войти. — Мадам дю Плесси, приветствую вас. Мне неловко, что наша встреча состоялась при столь неприятных обстоятельствах, тем не менее вы — моя гостья, а я — ваш преданный слуга, — на пороге ее встретил де Безмо собственной персоной. Анжелика откинула вуаль и подала ему руку. — Я благодарна за вашу отзывчивость, месье. Когда я смогу увидеть мужа? — спросила она, по обыкновению человека, ведущего своему времени строгий счет, переходя к делу без лишних предисловий. Но господин Безмо, поймав ее взволнованный, молящий взгляд, понимающе улыбнулся. Привыкший видеть лица без светской маски, очищенные от придворной шелухи — надменности и спесивости — он умел разбираться в людях. — Через несколько минут, я полагаю. Я отдал приказ заранее. Приходиться соблюдать некоторые формальности — без этого никак. Здесь, во время свиданий заключенных с родственниками должен присутствовать часовой — таковы правила. Но вот та неприметная дверца, — он кивнул на низенькую дверь, притаившуюся в углу залы, — ведет в чулан. Там вы можете поговорить наедине. — Благодарю вас месье, ваша доброта, несомненно, вернется к вам, — проговорила Анжелика, показывая, что она ценит оказанное ей доверие Господин де Безмо тяжело вздохнул: — Я — тюремщик, мадам. Надеюсь, когда на небесах будут взвешивать мои грехи, им будет что положить на другую чашу. — Несомненно… - Я готов пойти на уступки, если вы дадите слово, что не будете передавать месье дю Плесси запрещенных предметов… или писем, — с солдатской прямолинейностью прибавил комендант. — Даю вам слово, месье Безмо! — Тогда это все, что я хотел… — стук в дверь прервал его на полуслове. В залу вошел часовой и бойко отрапортовал: — По вашему приказу, арестованный маршал прибыл. Анжелика резко обернулась. Сердце застучало быстро, словно вот-вот вырвется из груди. Часовой снова исчез за дверью, и через мгновение на пороге появился Филипп. Обменявшись коротким приветствием с де Безмо, он подошел к жене и склонился к протянутой руке с небрежным изяществом, будто они встретились при дворе или в модном салоне. Анжелика ощутила на коже обжигающее прикосновение его губ. Де Безмо что-то тихо сказал часовому и, одарив Анжелику деликатной улыбкой, вышел. — Идемте, — взволнованно прошептала Анжелика. Она взяла у часового фонарь и нетерпеливо потянула мужа к двери, на которую указал комендант. Комната где они оказались походила на каменный мешок. Обстановка не баловала разнообразием — лишь грубо сколоченный стол и табурет. Анжелика поежилась: стены этого карцера вдруг надвинулись со всех сторон, сжимая в тиски. Это место вызывало у нее отвращение, — уж лучше было остаться в просторной зале. Но демонстрировать свои чувства перед безразличными взглядом тюремщика, каждый день взиравшего на слезы отчаяния, было выше ее сил. Поставив фонарь на стол, она быстро обернулась и стиснула ладонь Филиппа — обжигающе-горячую в ее холодных пальцах — словно пытаясь еще раз убедиться, что он рядом. Его лицо в скудном свете фонаря казалось неожиданно постаревшим, словно прошло несколько лет с их последней встречи. Тень четче выделила скулы и подбородок, добавляя чертам резкости. Худую шею в небрежно распахнутом вороте сорочки пересекали толстые жгуты вен. Он поднял на нее взгляд, от которого Анжелика, уже готовая обвить его шею руками, вдруг оробела. Он молчал, точно подбирая нужные слова. Наконец уголки губ дрогнули и он произнес: — У вас руки как у Прозерпины. Ледяные. — Я умерла от отчаяния, когда вас отняли у меня. Моя душа спустилась в Аид, в то время как тело обречено существовать на земле. — А! Вы умеете красиво говорить. — Филипп легко прикоснулся пальцами к ее щеке, поглаживая бархатистый пушок около уха. — Когда я читаю ваши письма, всегда слышу ваш голос. Он отдается у меня в голове с невероятной ясностью… — он вдруг осекся. — Вы улыбаетесь! Я сказал глупость? — Нет! Продолжайте! Говорите! Неважно что, дайте мне послушать ваш голос, — Анжелика качнулась вперед, преодолев расстояние полушага, разделявшее их. Она думала о поцелуе. Но — так странно! — не было ни обжигающей волны желания, ни сладкой истомы внизу живота. Только радость встречи, переполнявшая до восторженной дрожи. — Я люблю вас, — слова, идущие из сердца, сорвались с губ сами собой. Она тут же пожалела о сказанном. Как неловко и неуместно прозвучало ее признание в тюремном чулане, но что еще хуже — под тяжелым задумчивым взглядом Филиппа. Горькая вертикальная складка прорезала его лоб. Он набрал воздух, точно собираясь что-то ответить, но промолчал. Сильнее сжал ладонь, и Анжелика заметила, как на его впалых щеках обозначились желваки. — Тогда сделайте для меня кое-что, — глухо произнес он. — Все что угодно! — Оставьте... все это. Не пытайтесь больше бороться с обстоятельствами. Сверх того, что вы уже сделали. Анжелика застыла от удивления. О чем он говорит? Неужели она опять виновата? Она лихорадочно принялась вспоминать, что она могла сделать не так. Миг волшебства прошел. Холод тюремных стен вонзил в нее свои стальные когти. — Я следую вашей воле, Филипп, и ни во что не вмешиваюсь, — сказала Анжелика, стараясь сохранять спокойствие. — Мне доложили, что принц Конде уже просил короля за вас, но боюсь, правы те, кто говорит, что при дворе к нему прислушиваются меньше чем к покойнику. Так больше не может продолжаться. Вы должны выйти отсюда как можно скорее. — Отсюда я выйду. — Вам удалось что-то узнать? — Какая разница — это преждевременные домыслы, — Филипп отпустил ее руку и шагнул в сторону стола, на который тяжело оперся. — Все зависит от короля. А он пока молчит. — Филипп, я могла бы... — начала Анжелика. Она хотела сказать "я могла бы поговорить с королем", но не решилась упомянуть короля, как будто само звучание этого слова несло в себе какое-то проклятье. Филипп уловил эти колебания и жестом призвал ее к молчанию. — Я хотел с вами поговорить. Именно об этом. Вы должны понимать — моя вина тяжела. Возможно мне грозит ссылка. Или заключение в одной из крепостей. — Я предвидела такую возможность. Я поеду с вами. — Нет! — Филипп ударил ладонью по столу, а его взгляд сверкнул сталью. О, этот неумолимый взгляд, так хорошо ей знакомый! Безжалостный взгляд придворного, цепного пса, готового вцепиться в горло и разорвать по мановению руки короля. — Вы останетесь. Король снова благоволит к вам, а могущество Кольбера послужит вам надежной опорой при дворе. Нельзя упускать такую возможность из-за глупости! Я доверяю вам блюсти в мое отсутствие интересы дома дю Плесси. Интересы ваших детей. Моих детей, — с нажимом сказал Филипп и его взгляд скользнул по ее располневшей талии. — Вы не можете пустить все по ветру из-за...из-за романтической глупости! — Нет. Я не оставлю вас. Жена должна следовать за своим мужем, рожать и воспитывать его наследников. Честь дома — это забота мужчин! Он рванулся к ней, и Анжелике на мгновение показалось что он хочет ее ударить. Она инстинктивно отшатнулась, выставляя руки вперед, но Филипп крепко схватил запястье жены и приблизил тыльной стороной к ее лицу. — Посмотрите внимательно на это кольцо, — хрипло произнес он, кивком указывая на фамильный перстень дю Плесси на ее указательном пальце. — Это кольцо до вас носила моя мать. У этой женщины стальной позвоночник — никто не мог заставить ее склонить голову. Принц Конде называл ее прекрасной лакедемонянкой… Истинное величие требует жертв, мадам. — Я сама буду решать — уехать мне или остаться! — выкрикнула Анжелика, яростно вырывая руку из его хватки. В голове мелькнула мысль, что их может услышать стражник, но ей было наплевать на это. За несколько минут она пережила всю палитру чувств: от любви до разочарования. — Кричите сколько хотите. Это тюрьма, здесь толстые стены, — подхватил Филипп, словно прочитав ее мысли. — Вы можете бесноваться, топать ногами, но вам придется послушаться меня. В конце концов, вы поступите как должно. — Нет, — отрезала она, глядя на него со спокойной неотвратимостью. Пусть узнает, что у нее тоже несгибаемая воля. Зеленые и голубые глаза, метающие молнии, скрестились взглядами, как клинки. Наконец, Филипп сморгнул. Запрокинув назад голову, он устало прикрыл глаза. Анжелика тяжело дышала, ее расширенные ноздри гневно трепетали. Выражение непримиримого упрямства обозначилось на лице, разрушив обманчивую мягкость черт. Филипп молчал. Он так и стоял с закрытыми глазами и вдруг начал будто оседать. Он покачнулся, отступил и тяжело опустился на табурет. Длинная тень скользнула по стене, отражаясь в расширенных от страха зрачках Анжелики. Она вдруг увидела то, чего не замечала до этого: мутноватый блеск глаз, испарину над губой и на лбу, неестественный румянец, пятнами выступивший на лице, плечи, поникшие точно под тяжестью непосильного бремени. Куда подевалась величественная стать, который мог позавидовать даже король? Анжелика протянула руку и коснулась его лба. И тут же отдернула ее, точно обжегшись. — У вас лихорадка, — пробормотала она и с ужасом отметила, что Филипп на грани беспамятства. Не помня себя, Анжелика выбежала в приёмную залу и крикнула часовому: — Врача! Быстрее!