Четвертая стража

Гет
NC-17
Завершён
130
автор
Zirael-L соавтор
Размер:
368 страниц, 47 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
130 Нравится 1188 Отзывы 50 В сборник Скачать

Глава двадцать вторая

Настройки текста
Двор Сен-Клу был заполнен экипажами. Месье, желая превзойти брата, устроил серию торжеств в честь отрекшегося от престола польского короля Яна Каземира, искавшего убежища во Франции. Парк пестрел праздничными павильонами, киосками, крытыми буфетами, где приглашенным подавались прохладительные напитки и закуски. В постный день под эгидой Мадам в парке была устроена благотворительная ярмарка: четыре крупных павильона, названных по сезонам, были установлены вдоль центральной аллеи. Патронаж над ними взяли дамы, которым по жребию выпало представлять одно из времен года. Мадам лично пожелала участвовать в жеребьевке, и ей досталась осень. Герцогиня Мазарини получила зиму, мадам д, Арманьяк — весну, а маркиза дю Плесси — лето. Каждая из дам выбрала себе компаньонок, которые носили на груди цветок своей патронессы. Анжелика, которую Мадам попросила помочь организовать это мероприятие, осталась довольна этой идеей. Ей удалось продать залежавшиеся на складе ткани, а так же разные безделицы, которые оптом закупались в Леванте: саше, пузырьки с эфирными маслами, шкатулки из сандалового дерева, — почтенная публика, которую пускали в парк в дневное время, раскупала товары как горячие бриоши. На закате смотрели комедию-балет — совместное творение Мольера и Люлли, — «Господин де Пурсоньяк». Перед разговением в полночь, знаменующим новый виток развлечений, решено было устроить распродажу в пользу сиротских приютов имени святого Венсана де Поля. Сотни разноцветных фонариков, развешенных на деревьях, украшали парк, отчего на центральной аллее было светло, как днем. Дамы-патронессы, в венках — на герцогине Мазарини — белые лилии, на челе Мадам пламенели георгины, мадам дю Плесси украшали красные розы, а госпожу д, Арманьяк —нежные фиалки — лично стояли за прилавками, развлекая публику. Прогуливающиеся по аллее вельможи покупали у дамы, которой желали победы, вышивки, платки, кушаки и скатерти. Месье анонсировал великолепный приз для победительницы: малую парюру из крупного цейлонского жемчугу, завещанную ему из сокровищ кардинала Мазарини. Шум фонтанов, нежные звуки скрипок и флейт, смех, вспышки драгоценных камней украшающих пышные одежды вельмож пьянили Анжелику не хуже молодого вина. Она соскучилась по праздникам, по танцам, по возможности наряжаться. Ее тело, легкое как перышко, не чувствовало тяжести придворного одеяния. Кипучая энергия струилась по венам, серебристый смех вторил смеху молоденьких дам. Девушки то и дело прыскали, прикрывшись веером, обсуждая женихов мадемуазель д, Артиньи и конфуз на последнем балу в Версале, когда маршальша де Креки и мадам де Бетюн явились в одинаковых платьях. Мадам де Гриньян с шальным задором щекотала подруг страусовым пёрышком, вырванным из прически. Развлекаясь подобным образом, Анжелика едва заметила боковым зрением дворянина склонившегося перед их прилавком в низком поклоне. На секунду ее будто обожгло — Филипп! Но нет, когда мужчина выпрямился, она узнала молодого графа де Барданя. ... Прошлым летом, когда маркиза гуляла по Кур-ля-Рен в компании подруг, к ним подошел щегольски разодетый молодой человек: — «Мадам, — сказал он, подметая перьями шляпы песок у их ног, — я преклоняюсь перед вашей божественной красотой, но мой глупый друг со мной в этом не согласен. Я вызвал его на поединок, но он не желает драться, считая наш спор личным делом каждого. Рассудите нас Вы, виновница наших разногласий!» — Я думаю, милостивый государь, что за меня уже рассудили король и бог. Король дал вам законы, а бог наделил глупостью, чтобы вы их нарушали. Что до вашего спора: у вашего друга дурной вкус, у вас же — дурные манеры. Вам не следует драться: вы сто́ите друг друга! Пораженный юноша не нашелся с ответом и дамы, посмеиваясь над его незадачливостью, продолжили свой путь. Анжелика мельком глянула на его спутника, дворянина, которому она пришлась не по вкусу. И вдруг ей въяве вспомнился Филипп. Во внешности молодого человека не было ничего общего с величавой красотой маркиза, но что-то в нем неуловимо напомнило Анжелике мужа. И сердце кольнула острая тоска при мысли, что ей никак не удаётся найти к нему подход. Она позабыла об этой встрече до тех пор, пока однажды в Версальском парке не упустила Хризантему. Слуги не заметили у собаки течку, и Хризантема, оказавшись на воле, тут же припустилась от хозяйки в ближайшие кусты. На беду, в этот самый момент маркиза срочно понадобилась Ее Величеству. Выбирать между собакой и королевой не приходилось: отправив знакомых, предложивших свои услуги, на поиски, Анжелика направилась в покои государыни. Освободившись, она поспешила в сад и на мраморной лестнице столкнулась с молодым человеком, державшим пропажу на руках. Кружева на его манжетах были порваны, парик сбился набок, а на щеке алела свежая царапина. — Вы словно только что вернулись с поля боя, сударь, — насмешливо заметила Анжелика, принимая из рук мужчины собачку. — Мне пришлось забраться внутрь живой изгороди, но боюсь, я не успел вовремя. Эта юная дама больше не мадемуазель. — Так. Он хоть был благородных кровей? — О, нет. Простолюдин. — А вы знаете, сударь, что полагается тем, кто приносит дурные вести? — прищурилась Анжелика, машинально приглаживая встрепанную шерсть распутницы. — От ваших очаровательных рук я готов принять даже смерть, мадам. Анжелика хотела отшутиться, а затем найти способ ускользнуть от этого знакомства, грозившего ей назойливым вниманием. Но эти манеры: жест, которым незнакомец откинул назад полу плаща, осанка, поворот головы... Да, это тот самый юноша, напомнивший ей Филиппа, тогда на Кур-ля-Рен. — Вот как, — протянула она, с силой удерживая извивающуюся на руках собаку, — не вы ли, сударь, год назад посчитали мою персону недостойною внимания? — она говорила с напускной строгостью, но в глазах плясало лукавство. Смущение молодого человека позабавило ее. Он покраснел, затем побледнел так, что сравнялся цветом с мраморной лестницей. — Боже мой, боже мой! Так вот что вам сказал тогда этот мерзавец?! — лихорадочно забормотал он, — нет! Это не он, это я — мерзавец. Мадам! — произнес он торжественно и решительно. — Я навлек на себя ваш праведный гнев. Позвольте мне искупить вину как встарь: я прошу вас принять мою жизнь, я стану вашим рабом, вашим верным паладином! Отныне приказ этих уст для меня так же свят, как приказ короля! — он быстрым движением вытащил шпагу, направив острием себе в грудь и встал на одно колено. Анжелика испуганно отпрянула, подобрав свободной рукой тяжелые юбки и оглядываясь по сторонам. Не хватало, чтобы придворные увидели эту сцену из парка или из дворцовых окон. — Встаньте же, вы не в своем уме. Вы меня компрометируете! Когда дворянин, наконец, поднялся, она колко сказала. — Вы скоры, сударь, предлагать свою жизнь, но для начала вежливей было назвать свое имя. — О, граф Николя де Бардань, к вашим услугам, моя прекрасная госпожа. С тех пор она часто видела графа. Его бледное лицо то и дело мелькало среди свиты ухажеров, а страстный болезненный взгляд преследовал по пятам. Анжелика уже успела приглядеться к нему: если не считать осанки, манер и стройного силуэта, у молодого человека не было ничего общего с ее мужем: большие серые глаза, несколько неправильные черты лица, темные брови и ресницы — должно быть, рыжеватый парик скрывал каштановую шевелюру. Филипп был высок — она едва доставала макушкой ему до плеча. Господин Бардань был выше нее всего на несколько дюймов. Но главное их отличие было в несходности характеров: Филипп был воином — холодным и жестоким, а граф — романтиком, возвышенным мечтателем. Он нарисовал себе образ идеальной возлюбленной, которому поклонялся с иступленной обреченностью. Анжелика не могла понять, что роднило его с ее мужем, но этот молодой дворянин неизменно притягивал к себе ее взгляд. — Скажите, мадам, которая из этих вышивок — ваша работа? Я буду носить у сердца этот кусочек ткани, к которому прикасались ваши прелестные пальчики. Анжелика указала на расшитый жемчужным бисером кушак. Граф отвалил за него круглую сумму, отчего компаньонки маркизы разразились восторженными возгласами. — Мы можем одержать победу над Мадам, — сверкая глазами, прошептала мадемуазель д, Артиньи. — А я не думаю, что ожерелье покинет сокровищницу Орлеанского дома, — фыркнула мадам де Гриньян, поправляя украшающие павильон гирлянды из бумажных цветов. — Нам нужны еще живые розы и флажки! От зеленого шелкового тента, просвеченного насквозь светом стеклянных фонариков, исходило тёплое сияние. Их павильон притаился у самой кромки аллеи, в тени могучих платанов, чью листву уже позолотила осень. Скрипки запели громче, возвещая начало празднества. Парадные двери распахнулись, и придворные начали сходиться в партере. Анжелику не отпускало впечатление, что чей-то взгляд неотступно преследует ее. Когда пришло время оглашать победительницу, претендентки выступили вперед. Мадам вся в шелках и воздушном газе, как тонкий желтый лист, сорвавшийся с ветки. Легкие пышные ткани добавляли ее хрупкой фигурке объем. Маркиза дю Плесси, стройная как стебелек в платье из розового муара, по которому при малейшем колыхании проходил зеленый перелив. Герцогу Орлеанскому, по правую руку от которого сидел экс-король Польши, поднесли открытую шкатулку. Толпа придворных заколыхалась и придвинулась. Герцог снял красный шнурок со свитка, прочитал и передал камергеру. — У нас два победителя — это Ее высочество, Мадам, и маркиза дю Плесси-Бельер. — К нашему глубочайшему сожалению, мы не можем поделить приз, поэтому мы… Месье оглянулся на своих приближенных. Находчивый д, Эффиа, стоявший за креслом Месье, отстегнул от пояса увесистый кошель и воскликнул: — За право пригласить мадам д, Арпажон на куранту! — мадам д,Арпажон, входившая в свиту «осени», присела в реверансе. Принц рассмеялся — он снял с пальца перстень и кинул его в шляпу, которую быстро подставил господин Дюплесси: — Я хочу ленту госпожи де Гудрон! — еще одна «осенняя» спутница сняла с рукава ленту. Месье вытянул руку, и мадам де Гудрон повязала ленту ему на запястье. Теперь перевес был на стороне команды Мадам. Отовсюду посыпались звонкие предложения. — Лента мадам де Гриньян. — Шпилька мадам дю Плесси — Куранта с мадам д, Олон. Среди раздававшегося взрывов смеха, сопровождающего этот немыслимый аукцион, слышался ропот. Старшему поколению развлечение показалось чересчур легкомысленным, но после смерти королевы-матери никто не интересовался мнением стариков! Беспокойство в их глазах затмевал блеск и веселье молодежи. Те дамы, чьи имена назывались, но они не относились к свите «осени» и «лета», срывали бутоны цветов, которые целыми охапками украшали бальную залу и прикалывали к лифу, присоединяясь к выбранной команде. — 500 пистолей за право поцеловать носок туфельки Мадам, — раздался мягкий голос шевалье де Лоррена. Анжелика увидела, как синяя жилка под колье на шее мадам быстро забилась, а тонкие ноздри затрепетали от гнева. — Сударыня, подумайте о бедных детях, — смеясь, воскликнул принц, заметив ее колебания, — Святой месье де Поль осудил бы вас за гордыню. Принцесса села на стул, который подали ей слуги, позволив одной из своих дам снять туфлю, она тут же спрятала ступню в желтом шелковом чулке под юбкой. Шевалье поднесли расшитый жемчужным бисером и золотой нитью атласный башмачок, и он склонился к нему с подчеркнутой почтительностью, однако лукавый взгляд злых кошачьих глаз выражал насмешку. — Цветок с куафюры мадам дю Плесси! — сорвал с мизинца перстень маркиз де Тианж. Подавая маркизу оплаченный лот, Анжелика вдруг встретилась взглядом с графом де Барданем. Как же он смотрел на нее! Любовь, тоска, страсть — все было в этом взгляде. И сильнее этих чувств был зов. Тяжкий, первобытный зов самца к самке. Искра воспламенилась столь внезапно, что Анжелика почувствовала, как у нее подкашиваются ноги. Она отчетливо вспомнила Филиппа — его глаза, словно окна, сквозь которые видны разбивающиеся о скалы волны. Она зачарованно смотрела, как Бардань достает из кармана замшевый мешочек, и вынимает оттуда кулон на цепочке, блеснувший золотым всполохом в ярком свете люстр: — За прядь волос мадам дю Плесси. Золото за золото, — он подошел, чтобы бросить кулон в шляпу, но заинтересовавшийся Месье знаком велел передать вещь ему. Повертев украшение между пальцев, он поднял его на вытянутой руке, показывая вещицу толпе придворных: она представляла собой кулон в виде бабочки, чье тельце было сделано из цельной черной жемчужины: крылья из золотой филиграни, в середину каждого из которых вправлены алмазы. — Хм, эта безделица стоит даже двух локонов, — тонко усмехнувшись, вынес вердикт принц и передал кулон Яну Каземиру, который отдал его шевалье де Лоррену и далее по цепочке каждому желающему взглянуть на украшение поближе. Анжелика едва коснулась этого великолепия — у нее горели щеки. Она чувствовала на себе взгляды тысячи глаз, отчего ей казалось, что ее продают на торгах. Дальнейшее маркиза помнила смутно. По итогам побеждала Мадам, но придворные были явно недовольны таким результатом. Понимая, что за этим последуют пересуды, будто Бурбоны не выпускают из рук своих сокровищ, Мадам кивнула лорду Монтегю, английскому послу, и тот поставил золотую табакерку за право повести мадам дю Плесси в паване. Когда исход победы был решен, Месье вдруг собственноручно вынул из шляпы кулон Барданя, заменив его перстнем с огромным изумрудом, снятым с указательного пальца. — Это фамильная драгоценность, я желаю, чтобы она вернулась к владельцу. — Месье, я горячо поддерживаю ваше желание, — ответила Анжелика, приседая в реверансе. Принимая обратно кулон, Николя де Бардань выглядел сконфуженным. — Добавьте к этому еще один локон, сударыня. — сказал принц и повернулся к экс-королю Польши, продолжив прерванный разговор. — Какой изысканный способ остричь мадам дю Плесси, — прыснула позади госпожа Главная. Наконец состоялась церемония награждения победительницы. Первый хранитель драгоценностей передал камергеру бархатную подушку, на которой покоилась парюра: колье, серьги и браслет. В соответствии с этикетом Месье должен был открыть бал с Мадам, но та уступила место победительнице. Его Высочество после некоторых колебаний нашел подобную рокировку уместной. Анжелика скользила по бальной зале, как летний ветерок порхает по лесам и холмам. Куранта, бранль, чинная павана, задорная гильярда, чередующие друг друга…В соседнем зале накрывались столы, а после разговения — опять развлечения до упада: фейерверки, катания на гондолах с факелами и бенгальскими огнями. Последний вздох уходящего лета отдавал этой осенней ночи свое тепло… Прохладные пальцы коснулись ее ладони. Как во сне она увидела нового партнера. Все тот же зов, пронизанный волчьей тоской по луне. Только глаза в обрамление темных пушистых ресниц — светло серые. — Он ваш, — прошептал Николя, когда они сошлись в танце. — Он ваш, как и мое сердце. Вы не можете вернуть мне его. Больше он ничего не говорил. Но Анжелика знала — только она одна существует для него. Для нее это было наваждением: тоска по мужчине, которого граф ей напоминал, пробудила в ней желание. Протанцевав обещанный танец с лордом Монтегю, Анжелика потихоньку улизнула из зала. Прохладный ночной воздух обжег ее разгоряченное лицо. Она спешила прочь, сама не зная, куда идет — обошла фонтан, немного полюбовалась окаймлявшими его статуями Антиноев, Адонисов и Ганимедов, коих так любил нынешний хозяин дворца, свернула в лабиринт из живой изгороди. Услышав позади хруст гравия — чьи-то быстрые, приближающиеся шаги, она постыдилась убегать. Неужто она не справится с этим повесой? И тут же, словно в ответ собственным мыслям, оказалась в его крепких объятиях. Поцелуй был неожиданным и головокружительно долгим. Она почувствовала на шее болезненные уколы срезанных веток изгороди. Зашелестели сминающиеся юбки. Поцелуй больше не был нежным, он стал жарким до исступления: язык графа врывался в ее рот, находя ее язык, сплетаясь с ним. Каким-то образом отыскав в себе силы, Анжелика резко оттолкнула от себя мужчину. Он снова нетерпеливо рванул ее к себе, но звонкий удар по щеке заставил его отшатнуться. Анжелика дрожала от гнева и негодования. Она поднесла к губам платок и трясущейся рукой принялась вытирать губы. Все тело натянулось как тугая струна, которая вот-вот лопнет. — Простите меня, простите, — бормотал граф, держась за ушибленную щеку. Он не смотрел на Анжелику. — Я был не в себе. Сегодня я пообещал себе: или вы заметите меня, или я не переживу этой ночи. — Вы безумец, сударь! Вы отдаете себе отчет в том, что творите весь вечер? — Да, наверно я безумен — вы правы. Но в вас одной столько губительных сочетаний для таких, как я! Что делать мужчине, который встретил совершенную женщину? Наполнился словно сосуд ее светом? Я помню, как впервые встретил вас. Пресыщенный женским вниманием, я не ждал откровений от женской красоты. Впрочем, невероятные слухи разожгли мой интерес. Вас величали богиней: губы сравнивали с рубинами, глаза с изумрудами, кожу со слоновой костью, пясти — с перламутровыми раковинами. Моя впечатлительная природа такова, что я все представил въяве. И вы рисовались мне в виде драгоценного божка, идола из золота и каменьев. А потом я увидел вас и… Боже мой! Я был глупцом, но тогда я еще не знал ваших губительных свойств: вы способны не только сразить на месте, но и отравить медленнодействующим ядом. — Вы очень красноречивы, месье, но черт вас побери! Я не сделала ничего, чтобы погубить вас. Вы нафантазировали себе бог знает что, и теперь принуждаете меня переживать эту драму вместе с вами. Это неуважение к моим чувствам! — Сударыня, — голос Николя вдруг зазвучал подозрительно торжественно, он снова извлек из кармана уже знакомый Анжелике кулон. — Сегодня я получил больше чем — увы! — мог рассчитывать! Но эта вещь должна принадлежать вам, для этого она и вернулась ко мне. Анжелика закрыла его протянутую ладонь и отстранила от себя. — Это фамильное украшение. Вы должны надеть его на шею вашей невесте. — Я не уверен, что захочу жениться. У меня есть младший брат, он мой наследник. Не думайте о таких вещах, мой ангел. Я могу распоряжаться своими вещами, как пожелаю. Эта вещь должна быть вашей. Когда я буду знать, что ее иногда касаются ваши пальчики, я буду думать, что мы связаны. Эта мысль будет питать мою жизнь, как влага питает землю. — Я не могу принять такой подарок от мужчины. Это равносильно согласию! — Вы сказали это! Согласие или смерть. Вам решать мою судьбу! — Вы все равно умрете, несчастный, или вы не усвоили урок месье д,Эврара? — вырвалось у Анжелики прежде, чем она успела прикусить язык. — Клеопатра любому желающему позволяла провести ночь в ее объятиях, но с условием, что его казнят на восходе солнца. Несмотря на это, многие были готовы пожертвовать жизнью за ночь любви с царицей. Неужели вы считаете меня не способным без сожаления заплатить эту цену? — Я не Клеопатра! — яростно возразила она. — Я не жажду ничьей смерти. И говорю «нет» вам и вашим подаркам. Бардань упал на колени, заставив Анжелику с ужасом оглянуться на залитый светом партер дворца. Тут и там виднелись фигуры притаившихся в тени статуй парочек. Скоро должен был начаться фейерверк, и придворные потянулись из душной залы на свежий воздух. — Встаньте, — она дернула его вверх за рукав жюстокора. — Ну, хорошо, я возьму этот кулон, но только на хранение. Как только ваше безумие пройдет, я буду рада вернуть вам его. Рассвет застал ее по дороге в Париж. Голова болела после выпитого за ночь, заставляя то и дело прикладываться к флакончику с «водой кармелиток». С ее каретой ровнялись экипажи, в чьих окнах виднелись сонные помятые лица тех, кто так же, как и она не захотел ночевать в Сен-Клу. Вспоминая события прошедшей ночи, Анжелика потянулась к кошельку у пояса и нащупала подарок графа де Барданя. Она быстро взглянула на спящих Розину и Жавоту и достала кулон. Прошлым вечером она так и не успела как следует рассмотреть его. Отменная работа, но где же замшевый чехол? Испугавшись, что тонкая филигрань может повредиться или жемчуг поцарапаться, Анжелика достала платок и, обернув им вещицу, положила обратно в кошель. Она не должна была принимать этот подарок. Она сделала это из опасения, что находящийся на грани безумия Бардань втянет ее в новый скандал. Решив вернуть его при удобном случае — может, завтра или послезавтра послать к графу Флипо, — она по возвращению в Париж положила кулон в один из ящиков бюро в своей спальне. Сняв при помощи Терезы тяжелый придворный наряд, Анжелика дала освободить себя от башмачков и чулков, попутно вынимая шпильки из прически. Тряхнув тяжелой копной волос, она почувствовала облегчение — даже головная боль начала проходить. На сон осталось не больше двух часов, а потом, отлежавшись в ароматной ванне, она будет достаточно бодрой, чтобы ехать в Версаль. Втянутая в придворную круговерть, Анжелика не часто находила время, чтобы писать мужу. Все свободное время поглощали дети. Лаская малышей, Анжелика благодарила провидение за то, что ей нельзя больше рожать — так тяжело давались ей расставания с ними. В одном из писем она красноречиво намекнула на это обстоятельство мужу, но реакции не последовало. В салонах много говорили о войне. Что если Голландцы объединятся с Англией и Испанией против Франции? Эти страны, как известно, доминируют на море. Возможно ли тягаться с объединённым флотом антифранцузской коалиции? Мужчины посмеивались над тревогами дам — пусть сначала объединятся! Европа была потрясена мобильностью Французской армии. Реорганизация, проведенная министром Лувуа, давала поразительные результаты: переброска войск осуществлялась в самые кратчайшие сроки, французские солдаты и зимой и летом находились под ружьем. При дворах иностранных государств только руками разводили — не иначе, французы научились летать по воздуху! Анжелика слышала о муже из обрывков разговоров: он осуществлял маневры, лично командовал учениями, выдерживая бесконечные инспекции военных интендантов с целью совершенствования системы магазинов и фуражировки, а так проверки укомплектованности войск и злоупотреблений на местах. Утешая себя, что мужу некогда писать, Анжелика отвлекалась светскими увеселениями. Наступила пора золотой осени, и леса полыхали золотисто-багряным разноцветием. Глядя в окно, как ветер подхватывает опавший листок, она замирала, охваченная ожиданием. Точно так же Филипп, глядя через стекло кареты на проносящиеся мимо золотые пейзажи, видел перед собой ее тонкий абрис. — Господин дю Плесси вернулся. — Анжелика замерла на пороге. — Что? Когда? — Около двух часов назад, мадам, — ответил дворецкий. Он застыл в почтительной позе в ожидании дальнейших приказаний. Анжелика заколебалась. Она сделал неуверенный шаг в сторону половины мужа, потом остановилась, изменив решение. Расстегнув плащ, она скинула его на руки дворецкому и, подобрав пышные юбки, направилась к себе. На ходу она крикнула, чтобы маркиза оповестили об ее возвращении. Утро и первую половину дня Анжелика провела у принцессы де Монпансье. В девятом часу паж в роскошной ливрее Орлеанского дома передал ей записку, в которой маркизу приглашали присоединиться к принцессе во время прогулки, а потом отобедать в Люксенбургском дворце. Герцогиня развлекалась в кругу приближенных дам. Почти все разговоры сводились к де Лозену. Подруги, к удовольствию принцессы, изобретали различные романтические и далекие от реальности планы по осуществлению этого брака. Узнав о возвращении Филиппа, Анжелика злилась на нерасторопность своих людей, которые не удосужились дать ей весточку заранее. Служанки помогли Анжелике раздеться и протерли ее тело влажной губкой. Тереза предложила натереть мадам благовониями с добавлением розового масла, но маркиза отказалась. Она лишь капнула на запястья свои любимые духи — смесь розмарина и вербены — и еще по капле — на виски. Сорочка из полупрозрачного линона подчеркивала изгибы тела, не такие округлые как прежде, но все еще соблазнительные. Поверх рубашки Анжелика надела пеньюар с расклешенными, слегка укороченными рукавами, чтобы белая пена кружев подчеркнула тонкое запястье и узкую ладонь. Приготовившись, Анжелика принялась расхаживать по комнате, гадая, когда же Филипп соизволит навестить ее. Раз или два она хотела сама пойти к нему, но гордость всякий раз удерживала ее от этого порыва. В конце концов, если муж не хочет ее видеть, то она не будет проявлять настойчивость. Слишком свежо в ее памяти унижение, которому он подверг ее, когда она пришла к нему ночью, чтобы проститься. Нет, она не пойдет к нему. Он либо явится сам, либо она придумает, чем развлечься сегодня вечером. Стопка приглашений на туалетном столике красноречиво говорила — ей нет нужды скучать в одиночестве. И все же она ждала, что Филипп сделает первый шаг навстречу. Что-то случилось, ведь прошли те времена, когда между ними не было ничего, кроме холодного презрения, но от обиды Анжелика была готова закусить удила. Пусть только даст ей повод! Она послала на разведку Розину — узнать, не готовится ли маркиз к отъезду: не велено ли готовить лошадь или закладывать экипаж, но нет — ни каких распоряжений на этот счет! — Филипп не собирался никуда ехать. Наконец ей в голову пришла одна идея, частично решающая задачу: вызвать мужа на объяснения, не уронив при этом достоинства. Она, не говоря ни слова, присела за бюро, достала бумагу и чернила, и принялась писать: «Милостивый государь, признаться, я была удивлена вашим приездом и не поверила бы в это, если бы собственными глазами не видела во дворе вашего экипажа. Коль скоро вы не подали вестей о себе, я не нашла нужным досаждать вам с дороги. Оставлю нравоучения бумаге — она стерпит все, при условии, что письмо можно запросто порвать или сжечь. Если вы ждете от меня новостей, то я, право, теряюсь: с чего начать? Меня сейчас окружают десятки, сотни мелочей, но так ли они важны, чтобы переводить зря чернила? Не думаю. Охоты, балы, загородные поездки с друзьями. Со стороны кажется, будто я кружусь в придворном вихре, но я чувствую себя лишь зрительницей во время скучной пьесы. Я скучаю оттого, что не нахожу в этой фальшивой игре ничего похожего на настоящую жизнь. И когда запевает хор, я подношу ладонь ко рту, чтобы, зевая, не выглядеть грубой. Мне кажется, я начинаю терять веру в людей и в их поступки. Эти мысли неотступно преследуют меня, хотя я вовсе не склонна к меланхолии. Остались ли в нашей жизни какие-то ценности, или все давно попрано? Разве слова и клятвы имеют прежнюю цену? Отнюдь! Они умирают вместе с порожденным ими же эхом. И виною тому, сударь, вовсе не страсти, на которые так любят сетовать ханжи и святоши, а холодность сердец. Безразличие, пресыщенность и скука — эти зловредные миазмы разлагают наши души, как дурные болезни разлагают плоть. Изменник, обманувший доверие, достоин хотя бы ненависти и мести — о, как это много! Ненависть — обратная сторона любви. Даже она порой достойна уважения. Месть требует терпения и воли. Но как судить отступника, чье пламя гаснет быстрее, чем свечка на ветру? Тот, в чьем сердце нет места постоянству, достоин лишь презрительной жалости. Таких принято щадить, раз они и так унижены настолько, что даже смерть не спешит взять их под свое покровительство. Так считаю я, а вы уж прикидывайте, кого я имею в виду, не называя прямо! Надеюсь, вы не помедлите с ответом, если конечно соизволите прочесть эту писанину. Приятного вечера. А.П.Б.» Закончив, Анжелика посыпала записку песком, затем аккуратно свернула и подала Розине, которая стояла позади, разбирая тугие локоны прически. — Отнеси это месье маркизу. — Я думала, вы собираетесь ответить на корреспонденцию, мадам. Какой толк общаться посредством писем, находясь в одном доме? — Это такая игра, дитя мое. Тебе не понять. Лучше учись задавать поменьше вопросов. Больше наблюдай, делай выводы и молчи об увиденном. Розина кивнула и мигом испарилась. Анжелика осталась сидеть, рассеянно разглядывая рисунок на обоях. На губах играла довольная улыбка — только бы Филипп клюнул на приманку. Бог знает сколько времени прошло — Анжелика ни разу не посмотрела на часы. Молчание мужа должно бы обеспокоить ее, но она чувствовала странное безразличие. Сегодняшний вечер она проведет в салоне у Нинон, завтра на весь день уедет на пикник в Венсенский лес, а послезавтра бал при Дворе, где будут чествовать какого-то индийского махараджу. Анжелика уже заказала у Лангле великолепный наряд для этого случая... Она будет неотразима. Она сама будет решать — прощать Филиппу его отступничество или нет. — Мадам, это только что принесли, — прервала ее размышления Розина, протягивая ей свернутый листок. «Сколько нетерпения и пафоса, мадам! Не переживайте, вы не напрасно переводили бумагу. Лежа в ванной, я развлекаюсь вашим письмом. Настолько, что даже решил набросать вам ответ. Забавно, как вы превознесли измену над отступничеством: лично я не вижу разницы. И то, и другое свидетельствует об отсутствии чести и достоинства. А Вы как будто знаете в этом толк, сударыня! Могу с вами согласиться: не стоит доверять тем, кто этого не заслужил. Общество свиней скомпрометирует кого угодно. Вы пишете: слова и клятвы ничего не значат — говорите за себя, сударыня. Если бы за каждое ваше признание мне бы платили су, я был бы богаче короля! Я должен воздать вам по заслугам за то, чем вы меня наградили: во Франции не сыщется ни одного уголка, достаточно удаленного от Парижа, куда не доходят свежие новости. Анонимные информаторы, как правило, не скупятся на детали — как будто сам присутствуешь на театре действий. Но куда красноречивей деликатное молчание друзей. Ваше имя стало для меня пыткой: и не важно, слышу ли я его по пять раз ко дню или его обходят в разговоре. И то и другое портит мне кровь. Будь я трижды проклят, если не думаю об этом проклятом кулоне, который вы храните у себя в спальне. И о том, что за него уплачено со всей вашей мещанской дотошностью. Ваше письмо напомнило, что действовать нужно безотлагательно. Еще не вечер, мадам. Подчиняясь вашему желанию, мы увидимся. Правда не могу обещать, что встреча вас обрадует. Ф. Какая бы ярость не кипела в ней в этот момент — о, он еще отплатит ей за недоверие! — Анжелика почувствовала удовольствие. Наконец по толстой корке льда побежали трещины — Филипп ревнует. Упоение этой маленькой, но важной победой прошло, сменившись раздражением: она привыкла ревностно хранить свои маленькие секреты. Есть вещи, которые не касаются мужей или любовников: маленькие безобидные слабости, напоминающие женщине о ее скрытой власти. Пожалуй, было бы неплохо, если бы Филипп дал небольшой повод для ревности, может быть, раз-другой кто-нибудь сообщил бы ей о нежном взгляде или оброненном платке… Анжелика задумчиво погладила нос кончиком пера, затем со вздохом достала чистый лист и обмакнула перо в чернильницу. «Теперь я знаю, откуда дует ветер. Вы слышали историю об аукционе, приправленную чьей-то домысленной чушью. Но вот чего я никак не ожидала — что вы сразу поверите в эти глупости. Неужели перо лжеца способно уничтожить доверие между нами? То, что происходило прилюдно, имело невинный характер, если это слово уместно на праздниках в Сен-Клу. Что касается тет-а-тет с неким графом, то черт побери, кто-нибудь из этих господ-доброжелателей может похвастаться, что держал подсвечник со время моего предполагаемого грехопадения? Нет? А раз так, как вы смели представить себе такую ситуацию, что мою благосклонность легко купить подарками, или различного рода чудачествами? Вы перепутали меня с мадемуазель де Ланкло! Вы ненавидите женщин, считая их бесчестными, но видели вы хоть одну, кто бросил свои роскошные жемчуга под ноги свиньям, чье общество, по вашим словам компрометирует любого? Я знаю женщин лучше, чем вы, и ни разу не встречала таких ненормальных. Никто не меняет истинную любовь на интрижку, но не каждому дано познать столь высокое чувство. Те же, кому было даровано это благословение, берегут его как святыню. Именно духовное невежество наделяет женщин легкомыслием, а мужчин — развращенностью. Я полагала, что это не относится ни ко мне, ни к вам, но если вы намерены так считать, это ваше право. P.S. Поступайте как хотите, надеюсь, вам удастся меня удивить. Как показала жизнь, в ненависти вы более разнообразны, чем в любви. А. П. Б. Прошло совсем немного времени — Анжелика не ожидала эффекта так скоро — как в дверь постучали. Ее поверенная в этом деле, Розина — камеристок Анжелика отослала прочь — побежала открывать. Прислушавшись к голосам в прихожей, Анжелика узнала бойкий голос Ла-Виолетта. Вернувшись через пять минут, Розина уселась рядом с госпожой на табурет и затараторила: этот ражий детина, наглый как тысяча чертей, пришел сказать, чтобы маркиза одевалась для поездки — так велел его господин. Взглянув в окно, за которым уже сгущались сумерки, маркиза недоверчиво прищурилась:— Куда, черт возьми, он собирается меня везти? Розина выглядела испуганной: — Его слуга так ехидно улыбался — боюсь, как бы ваш муж не задумал чего недоброго. — Самое страшное, что могло случиться со мной в этом браке, уже случилось, — рассеянно уронила Анжелика. Розина помогла ей облачиться в бархатное дорожное платье, кроем напоминавшее амазонку, ловко собрала волосы в пучок на затылке, оставив по бокам несколько прядей. Анжелика накинула короткий плащ с широким капюшоном и на всякий случай взяла полумаску. Карета без гербов уже ждала во дворе. Ла-Виолетт распахнул перед ней дверцу. Ее сердце застучало быстрее, когда она увидела в полумраке салона силуэт Филиппа. Стараясь не выдавать волнения, Анжелика уселась на противоположенную скамью с поистине королевским спокойствием на лице. Ла-Виолетт, с ног до головы закутанный в плащ захлопнул дверцу и вскочил на запятки. Филипп лениво высунул руку в перчатке с широким раструбом в окно и хлопнул по дверце. Кучер тронул лошадей. Набирая ход, карета застучала колесами по мостовой. Сохраняя гордый вид, Анжелика чувствовала, что ей не выиграть у Филиппа в молчанку. О, он умел безмолвствовать, мыслями возносясь к доступным ему одному небесам. И если порой ей бывало уютно молчать рядом с ним, то теперь ей хотелось кричать, чтобы разрушить эту густеющую между ними тишину. Свет бульварного фонаря на миг осветил его лицо. Ослепительно прекрасное, но такое холодное и застывшее! Острое жало ненависти вонзилось в грудь. Она не выносила его сейчас, и наверное на ее лице застыла маска презрения, потому что его взгляд уперся в нее, губы сжались, а на щеках проступили желваки. Его глаза сощурились, будто он понимал, что с ней происходит. Услышав шум водяной мельницы и крики лодочников, Анжелика поняла, что они выезжают на мост. Не сдержавшись, она насмешливо спросила: — Куда же мы едем в столь поздний час, Филипп. Или же вы изобрели для меня какое-то изысканное наказание? — Обрить наголо, отрезать уши и вырвать ноздри — кажется, так раньше карали неверных жен? — в темноте проступал лишь контур лица, но она безошибочно угадывала усмешку на его губах. — Уж лучше тогда сразу прибейте рога к крыше кареты, — рассмеялась Анжелика и вдруг задохнулась от резкой боли. Филипп рванул ее к себе, схватив за запястья. — Так это правда, — выдохнул он, придвинув лицо так близко к ее, что она почувствовала ванильный аромат сосательной пастилки. — По крайней мере у вас хватило мужества признаться. — Признаться в чем? Вы с ума сошли…И ради бога отпустите меня, мне больно! — она вырвала руки из его железной хватки. — Я складываю один плюс один. — заметил Филипп с обманчивым спокойствием откидываясь на сидение, но сжатые в кулаки руки говорили что он едва сдерживает себя, чтобы не причинить ей еще большую боль. — Поздравляю! — огрызнулась Анжелика. — Да, сначала вы пишете мне, что не желаете больше делить со мной ложе, потом история с этим молокососом Барданем. Думали, моя супружеская покладистость распространяется так далеко, мадам? Когда до Анжелики дошел смысл сказанного, она разразилась хохотом. Нервное напряжение прорвалось истерическим смехом. Но и Филипп больше не мог сохранять хладнокровие: он схватил ее за плечи и тряхнул так сильно, что она ударилась головой о стенку кареты: — Перестаньте смеяться как ненормальная. Или клянусь дьяволом, я выкину вас в реку. — выплюнул он сквозь стиснутые зубы, еще раз встряхивая ее. Филипп первый взял себя в руки. Он резко выпустил плечи жены, и оттолкнув ее от себя, скрестил руки на груди. Его взгляд наливался холодной угрозой. Но Анжелике было все равно, она наслаждалась эффектом, нарочито медленно поправляя сбившийся капюшон. — Вы драматизируете, Филипп. — пожала она плечами с деланной беззаботностью. — Я никогда не писала вам, что не желаю делить с вами ложе. Та женщина, которая лечила меня, считает, что мне противопоказано рожать — по крайней мере в ближайшее время. Но не могла же я решать такие вещи самостоятельно. Я намекнула, что желаю поговорить об этом, когда вы вернетесь в Париж. — Не заговаривайте мне зубы. Мне все равно, по какой причине вы отказываетесь со мной спать. Обычные отговорки нерадивых жен. — Уж не собираетесь ли вы прибегнуть к тому самому наказанию, которым грозились мне однажды? — промурлыкала она, забавляясь создавшийся ситуацией. — Не играйте с огнем. — вкрадчиво предупредил Филипп. — Вы как никто другой умеете читать между строк, господин мой муж. Разве наши отношения не распространяются дальше супружеских обязательств? — К дьяволу ваши насмешки — с этим мы еще разберемся! А как же ваши приключения в Сен-Клу? Что вы об этом скажете? — Филипп снова наклонился к ней и в неясном свете взошедшей луны, она увидела на его лице волнение. Будто еще с десяток вопросов вертелось на языке, но усилием воли он сдерживал поток обвинений, готовых сорваться с губ. Гнев начал утихать. Теперь она сама стремилась объяснить мужу всю правду. — Уверяю вас, сударь, граф де Бардань здесь совершенно не причем. Этот человек ничего для меня не значит. — Вы вернете его подарки. Или мне придется сделать это самому. И уверяю вас, если я предстану в таком комическом для себя качестве, ему придется дать мне сатисфакцию. — Но… — Анжелика хотела возразить, но Филипп жестом оборвал ее, продолжив свою мысль. — И дело не только в том, чем закончилась травля зверя. Он покусился на чужой кусок в глазах света. Анжелика в ответ сокрушенно покачала головой. Бросив мимолетный взгляд в окно — карета уже выехала за пределы города и катилась по ухабистой сельской дороге, подпрыгивая на кочках. — Умоляю вас, Филипп. Последствия ударят по нам бумерангом. И потом — если вы имеете ввиду этот аукцион... — Оставим! Вы вернете безделушку и дело закрыто. Ого! Кажется, мы скоро будем на месте. Наша маленькая ссора заняла больше времени, чем я предполагал. — Вы рассчитывали со мной поссориться? — Я рассчитывал выяснить правду, мадам. И узнал, что хотел. — Анжелика услышала, как он тихонько вздохнул. — Ваши чары действуют на меня губительно. И не только на меня. Ревность завела меня дальше, чем следовало. Но и вы снова разозлили меня своими наглыми ответами. У вас большой талант к этому, мадам… — он не успел договорить, потому что карета остановилась у ворот неизвестного поместья. В темноте выступили белые высокие стены, наполовину скрытые лозами пожелтевшего плюща. Кучер осадил лошадей, залязгали тяжелые створы. Под колесами захрустел мелкий гравий, которым посыпали усадебные аллеи. По обеим сторонам темнели деревья, выплывали из темноты зеленоватые медные статуи, расставленные вдоль дороги. Замедлив ход, карета наконец остановилась. Дверца открылась, у подножки появился огромный силуэт Ла-Виолетта. Филипп, не проронивший ни слова, пока они ехали по парку, легко спрыгнул на землю и подал руку жене. Поставив ногу на ступеньку, Анжелика на мгновение застыла, вдыхая свежий лесной воздух. — Где мы? — спросила она, когда они под руку направились к дверям. — Окрестности Медона. — коротко ответил он, добавив: — эта вилла принадлежит господину Тавернье. Им отворил слуга, державший четырехрожковый подсвечник. Они вступили в вестибюль и Анжелика остановилась, разглядывая выступающую в тусклом свете позолоченную лепнину, украшающую фризы и карнизы, и расписные потолочные плафоны. Дворецкий, высоко подняв канделябр, провел их по комнатам — Анжелика отметила богатство и современную отделку виллы. Стены, разбитые на панно, облицованы розовым мрамором и украшены колоннами и пилястрами. Кругом зеркала в резных позолоченных рамах. В жилых покоях стены обиты шелковыми обоями с выпуклым орнаментом по карнизу, в виде ажурной серебряной вязи. Впрочем, Анжелику было не удивить этой роскошью. Ее отель дю Ботрей был великолепнее, чем все виденное ею, уступая разве что королевским резиденциям. Здесь, как и там чувствовалось влияние воздушного итальянского стиля, в отличие от тяжеловесной готичной мрачности отеля де Бельер. — Я хотел вам кое-что показать, — нарушил молчание Филипп. Он забрал канделябр у дворецкого, который тут же исчез в дверях, отвесив почтительный поклон. — Пойдемте! — Анжелика покорно последовала за мужем. Они миновали жилые покои и вышли во внутренний двор, опоясанный открытой арочной галереей. В одной из стенных ниш скрывалась небольшая дверь, за которой начиналась витая каменная лестница, ведущая вниз. В душе Анжелики шевельнулось подозрение — что если муж собирается заточить ее в темницу? — но, тем не менее она храбро нырнула в дверной проем вслед за Филиппом — любопытство пересилило страх. Следующая дверь открыла перед ней обширную залу с высоким сводчатым потолком. В центре находился круглый бассейн, окаймленный арочным ансамблем с мраморными колоннами. Над каждым сводом крепились светильники, дававшие загадочный зеленоватый свет. Не скрывая своего восхищения, Анжелика подошла к бассейну, куда вел ступенчатый спуск, расположенный по всей окружности. Она встала на колени у края и опустила ладонь в воду: наверняка она окажется ледяной — в это-то время года! Но вода неожиданно оказалась теплой, как парное молоко! — Воду подогревают проложенные снизу трубы, как в Плесси, — раздался позади голос мужа. Она услышала, как он усмехнулся. — Что? — обернулась к нему Анжелика, подняв полный благодарности взгляд. — Я вспомнил визит в Монтелу! И ваше грязное лицо. Держу пари, вы мылись только под дождем. Анжелика плеснула на него воду, но он ловко отскочил от края, тихо посмеиваясь. — Ах, Филипп, вы хоть иногда можете побыть милым? — Я более чем милый, разве нет? Оставайтесь пока в этом гнездышке и не берите с собой много прислуги. Этот дом в вашем распоряжении на любой срок. И отсюда можно быстрее добраться в Версаль и Сен-Жермен, чем из Парижа. — Вы чего-то боитесь, Филипп? — напряглась Анжелика, пытливо глядя на мужа, словно пытаясь проникнуть в его мысли. — Нет! Я хочу, чтобы вы немного побыли.. в моем распоряжении. И не питали городские сплетни. Кроме того, сейчас самое удачное время для вашего отъезда. У вас нездоровый вид — вам нужен свежий воздух. — Вы хотите узнать, чей язык оказался слишком болтливым? Мне кажется, у нас появились враги при дворе. Вы согласны? — Враги? — Филипп удивленно вздернул брови, но в глазах стоял задумчивый блеск. — У вас слишком богатое воображение, мадам. — Разве не ясно, что нас пытаются поссорить, раздувая эту историю с Барданем? Откуда скажите на милость, стало известно про кулон, который хранится у меня в спальне? Кто-то нарочно собирает против меня информацию. Анжелика поднялась, стряхивая с руки капли воды и расправляя смявшуюся юбку. Филипп следил за ее манипуляциями с усмешкой на губах. — Вы плохо знаете двор, мадам. То, что порой кажется хитроумной интригой, иногда делается без особого умысла. Иными словами — просто так, развлечения ради. — И вы верите в это? — Анжелика посмотрела мужа в упор. — Пока не доказано обратное, мадам. Некоторое время они смотрели друг на друга погруженные в окружавшую их звенящую тишину. Чувствуя, как воздух густеет между ними, наливаясь медовой пьянящей сладостью. — Меня манит этот прохладный бассейн, — прошептала Анжелика, разрывая взгляд и переводя его на спокойную прозрачную гладь. — А меня маните вы, — в упор ответил Филипп. Он притянул ее к себе, расстегивая серебряную застежку плаща у горла. — Здесь, — выдохнула она, становясь слабой, как ребенок. — И сейчас, — кивнул он. Справившись с верхней одеждой, они медленным текучим движением осели на пол. Филипп аккуратно придерживая Анжелику за талию, уложил ее на разостланный плащ. Зашуршали задранные юбки, и она закрыла глаза, подчиняясь его страсти. Анжелике нравилось одиночество. Она блаженствовала под сводчатым потолком купальни, где тишину нарушал только тихий переплеск воды. После шума и смут двора, где все и вся требовали ее внимания, она была счастлива побыть наедине с собой. Филипп навещал ее, и они любили друг друга, вместе наслаждаясь благословенной тишиной. Днем, если выдавался случай пораньше покинуть двор, она скакала на красавице Церере по великолепному парку, по проложенным аллеям среди зеленых рощ, по окрестностям Медона до старой резиденции Бурбонов, откуда с зеленых холмов открывался вид на Париж. В солнечные дни она устраивала маленький пикник возле дома. Это были очень счастливые моменты: сидя на большом покрывале, она, Розина и Флоримон играли в кости или в карты, Шарль-Анри гонялся за Хризантемой, убегавшей от него в кусты, а Барба вязала на террасе, напевая колыбельную близнецам. Мелкие пташки носились друг за другом, пропадая в густых зарослях падуба. Анжелика помнила обещание, данное Филиппу. Кулон Барданя лежал в ее спальне, в ящике бюро. Наконец найдя время, не откладывая это дело на потом, она послала к Барданю Флипо, приложив коротенькую записку: «Милостивый государь, все, что я могу вам предложить — это дружба и искреннее уважение. Надеюсь, когда мы увидимся в следующий раз, вы ответите мне тем же. А до тех пор прошу вас смириться с этой мыслью и понять, что фантазии далеко не всегда воплощаются в реальность. Жизнь состоит из прозы, месье, она учит нас терпению и пониманию. Я возвращаю ваш дар, потому что не могу принять его как залог вашей любви. Залогом же вашей дружбы пусть будет снисхождение к моему выбору. Избавьте меня от чувства вины за ваши страдания, приняв все как есть. Ваш искренний друг, Анжелика Плесси-Бельер.» Возвращения Флипо Анжелика ждала с некоторым волнением. Несмотря на уверенность в том, что Бардань взял себя в руки, и разум взял верх над чувствами — она опасалась как бы его склонность к аффектации и чрезмерная чувствительность не наделали бед. Перед слугами она могла не лукавить – по совету Филиппа она взяла только проверенных людей, сославшись на ненадобность держать при себе большой штат в загородном доме. Когда Флипо, наконец, вернулся она накинулась на него с вопросами: — Ты передал, все как я просила? Флипо только кивнул, затем полез за пазуху и достал конверт, скрепленный красным сургучом. — Месье граф просил передать вам это, — произнес юноша с необычной для него церемонностью и, поклонившись, вышел, оставив Анжелику наедине с Розиной. Девушка вышивала, меланхолично глядя в окно. Маркиза, позабыв о ней, уселась в кресло и сломала печать. Два листа — один вложенный в другой — упали ей на колени. Первый — записка, написанная недавно — чернила еще не успели высохнуть: «Сударыня, вы можете рассчитывать на меня, как на самое себя и даже больше. Моя любовь, которую вы не принимаете, будет со мной до последнего вздоха. Но не волнуйтесь — это создаст проблемы только мне и никому больше. Любовь моя — простите за этот крик души, за право единственный раз написать эти слова, зная, что вы прочтете их. Любовь моя, вы разрушили мою жизнь — она никогда уже не станет прежней. Вы просите о снисхождении, в то время как бросаете меня между Сциллой и Харибдой: ваша жестокость не знает границ. Но я люблю вас именно такой — вас! — занесшую надо мной разящий клинок! Вспоминайте обо мне хоть иногда с сожалением. Это прощание, мадам. Я уезжаю завтра на рассвете. Я получил новое назначение и еду на границу с Лотарингией, храня в сердце ваш нетленный образ. О, как бы я хотел выбросить вас из головы, ненавидеть вас, но еще больше — не таить в душе безумную надежду на взаимность. Однажды, любовь моя, однажды! О, не сокрушайте меня сразу решительным «нет», позвольте только поставить многоточие в конце этого письма. Простите меня за эти ужасные строки. От одной мысли, что вы прочтете их, меня лихорадит, меня бросает от надежды к унынию, от жизни, наполненной вашим светом, к порогу смерти. Простите, Любовь моя (клянусь, это в последний раз!) P. S. Говорят, смертный не может взглянуть на божество в его неземном обличье. Но глядя на ангела, я все же посмел составить для потомков его портрет, пока время и расстояние не изгладили в памяти малейшие черты, кои могут быть особенно любопытны, добавляя нечеловеческому сиянию, человеческие черты.» Портрет мадам дю Плесси-Бельер. Надеюсь, мне посчастливится больше чем большинству, кто когда-либо брался за это безнадежное дело: составлять ваш портрет. И поэты, и живописцы потеряли бы на том свою репутацию. Как объять необъятное, описать божественное жалким человеческим языком, не способным выразить все оттенки щедрости природы, одарившей вас совершенством. Искусство льстит лишь тем, кого необходимо приукрасить. Вы же стоите много выше любого искусства. Самая талантливая кисть способна лишить вас достоинств, которые легко являются глазу, когда вы находитесь в движении: говорите, смеетесь или впадаете в задумчивость. ВЫ, мадам, обязаны своим совершенством лишь богу. Ни одно платье не может украсить вас или испортить. Вы заведомо прекрасны и после сна, и во время бала. Вам одинаково к лицу и торжественный наряд, и домашняя небрежность. Ловкость французских портных известна всей Европе, только для вас они не могли ничего сделать: вы, сударыня, ничем им не обязаны. В отличие от тех, кто скрывает за переливами камней свое убожество, вам лучше не носить украшений вовсе, чтобы не затмевать своим сиянием их блеск. Я не стану расточать вам избитые похвалы: что ваши губы — кораллы, а ваши зубки белоснежные жемчужины. Зеркало расскажет обо всем этом лучше меня. Могу упомянуть длинную изящную шею, скульптурную лепку лица, правильность и тонкость черт. Ваш рот великоват лишь самую малость, но губы чувственны и нежны, как кожица персика. Глаза удлинены к вискам и когда ваш взгляд становится внимательным, их прищур напоминает кошачий. Но боюсь, я слишком отвлекся: в вашей внешности каждая деталь достойна отдельного упоминания. Тот, кто увидит вас, лишь посочувствует моим попыткам описать вас: невозможно быть лучше, чем вы есть. И только вы сами достойны быть проводником своей славы. Бывает разная красота: одна вызывает умиление, другая — страсть, третья исторгает возвышенный трепет. И вы одна вобрали в себя все эти виды красоты. Вы Женщина с большой буквы, воплощающая в себе всех женщин сразу. Вы первая и единственная уподобились в этом Еве. Для каждого вы умеете быть разной, воплощая его идеал. У вас сотни, тысячи разных обличий и, боюсь, не один мужчина не сможет сказать какое из них — истинное. А тот, кто узнает вас настоящую, станет властелином вашего сердца. Ничуть несхожие между собой люди склоняются перед вами. Вы, сударыня, наделены столь редким правом выбора. Вы лишаете дара речи болтуна и молчуна наделяете красноречием. Способность сотворить невозможное для вас не более чем обыкновенное дарование, как для поэта — умение слагать стихи. Вы из тех Избранных, способных подстраивать под себя историю, людей и обстоятельства. Невозможно остаться равнодушным к вашим чарам, поэтому ваши друзья, расположены к вам так же горячо, как влюбленные, пылающие к вам страстью, от которой вы сами надежно себя бережете. Как говорят, вы отдаетесь лишь дозволенной любви и, будучи достаточно осведомленным об обстоятельствах вашего брака, я могу в это поверить. Но все же ваша холодность граничит с гордыней, а она является признаком душевной чёрствости. Не позволяйте себе пойти по этому гибельному пути, ибо это предвестие приближающейся зимы. Восхваляя вас, не могу обойти стороной ваш ум. Мало кому удаётся так блестяще держаться на публике, как вам. Вы поддерживаете любую беседу, внося легкость и разнообразие даже в самый скучный разговор. Слушать вас одно удовольствие: вы совсем не насмешливы, зато остроумны. Вы способны возвысить человека одним метким словом, но не пользуетесь своим талантом для того чтобы унизить. И отнюдь не красоте вы обязаны славой искусной собеседницы, вы способны увлечь собой, даже скрывая лицо под вуалью. Но и здесь вас можно расхваливать вечно. Поэтому я ступаю на скользкую почву. И если речи о ваших достоинствах и добродетелях неиссякаемы, мне пришлось немало потрудиться, отыскивая в вас нечто достойное порицания. Вы слишком хорошо осведомлены о своей чрезмерной власти над сердцами и порой злоупотребляете этим, приближая или отдаляя «умирающих» согласно капризам вашего настроения. Вы окружаете себя подчас очень странными людьми и подозрительными знакомствами, намеренно или не намеренно шокируя своих друзей. Вы не любите считаться с правилами, поэтому ваше поведение многие находят экстравагантным. Еще ваши манеры и суждения иногда становиться резкими, если не сказать — грубыми. Ваши поступки привлекают внимание завистников. Вам больше стоит опасаться глупцов и праздных недоброжелателей, пожалуй, в этом вопросе вы чересчур легкомысленны. Где бы вы ни появились, вы заставляете говорить только о себе. Не знаю плохо ли это, но я, да и многие, согласятся со мною, находя это скорее пикантным, чем отрицательным качеством. Ваша загадка влечет к себе, как пчел влечет запах цветка. Вы относитесь к тому редкому типу женщин, которых невозможно забыть. За возможность пройти по краешку вашей тени многие готовы отдать жизнь. И тот, кто хоть раз отведал губительного нектара, уже никогда не исцелится. Макая перо в чернильницу чтобы написать заключение, я думаю, сколь нелеп будет мой труд, когда его будут читать в вашем присутствие. Явившись среди словесных и художественных портретов, вы затмите любое рукотворное произведение искусства. Ибо вы сами — воплощенное вдохновение.»
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.