Ненаследный принц

-1- POV тьер Ауно, ненаследного принца империи Лучший придворный маг ничем не мог помочь своему господину. Император умирал. Об этом знали все, а уж тем более мы – его дети. В том, кто будет править империей после, не было сомнений. Первый сын и наследник с младенчества готовился занять трон, тогда как остальные отпрыски – расходный материал. Нами награждали, скрепляли мирные договоры или отдавали заложниками, как гарантов выполнения обязательств. Так было, есть и будет. У наследника даже уже есть гарем, но детей ему зачинать нельзя, пока жив император, но скоро… скоро. Гаремы разрешено иметь только императору и его прямому наследнику. Число наложниц и наложников не должно превышать двенадцати человек, так что состав обласканных нередко менялся. В гарем брали только людей незнатного происхождения – и это считалось для них престижным, а кроме того, облагодетельствованной семье выделяли небольшое денежное содержание на все время, пока сын или дочь находились в гареме. И конечно, никто не запрещал императору иметь фавориток из числа придворных дам, так что от недостатка внимания и любовных утех император никогда не страдал, пыл свой не сдерживал, и детей в «семье» всегда хватало. Не хочу сказать, что с детьми императора плохо обращались, вовсе нет, нас хорошо кормили, красиво одевали, качественно учили. Мы с малолетства знали, что наш долг – служить империи любым доступным способом. Вот только традиции империи таковы, что после смерти правителя, в тот момент, когда новый император занимал трон, все принцы, не нашедшие своего места в этом мире, умерщвлялись. Я понимал, что закон позволял сохранить мир и спокойствие в империи, но понимать - не значит принимать. Император этого тоже не принимал. В последний месяц, с тех пор как лекари и маги-целители сообщили императору о невозможности излечения, он торопился пристроить своих отпрысков хоть как-то и куда-то. По традиции, дочери не могли наследовать престол, так же, как и их дети, так что с незамужними девочками проще, а вот сыновья… Для того, чтобы младшие принцы не стали угрозой целостности империи, был издан закон «о ненаследовании младшими супругами». Став чьим-то младшим супругом, сын вычеркивался из императорского рода и полностью терял любые наследственные права, входя в род мужа и становясь чуть ли не рабом старшего супруга. То есть для того, чтобы выжить, я должен войти в чей-то род фактически бесправным. Я, двадцать первый ребенок императора, седьмой по старшинству сын, при этом второй, рожденный в законном браке, ненаследный принц Ауно, ожидал своей участи. Всех остальных принцев быстро обвенчали у алтаря, скрепив браки магической клятвой, и только тот, кто должен стать моим супругом, до сих пор не явился в столицу, хотя приказ в его родовой замок отправили месяц назад. Я это точно знаю, подслушал разговор императора с первым советником. Нехорошо? Возможно. Но скромные и тихони в замке не выживали, это я понял на собственной шкуре, жаль, что поздно, а поскольку физической силой боги меня обделили, одарив телосложением и внешностью матери, приходилось действовать хитростью. В тот момент, когда решалась судьба младших принцев, мне, честно говоря, было все равно, за кого замуж выходить – только бы уберечь шею от ножа палача, и в имена претендентов я не особо вникал, понял только, что нахожусь в общем списке, и облегченно перевел дух. И вот, спустя всего месяц, всех «императорских птенцов» разобрали, а я, запертый в своей комнате, дожидался или палача, или слугу императора с повелением явиться в храм. Хорошо хоть кормить не забывали, да пару книг принесли из библиотеки, иначе я бы уже сиганул в окно, не выдержав нервного напряжения последних дней. А еще и нужно держать лицо – важно было показать слугам, многие из которых соглядатаи наследника, что я тихий, смирный и ничего не замышляю. Может, тогда удастся выиграть немного времени, если нареченный не явится. Но как же тяжело прислушиваться и вздрагивать, слыша за дверью шаги и думать: не по мою ли душу? Словно в ответ на мои мысли замок в двери щелкнул, заставив меня подскочить на кровати. Поскольку до ужина оставалось еще два часа, я понял, что именно сейчас решится моя судьба. Личный слуга императора сделал знак следовать за собой. И я последовал, чувствуя, как сильно колотилось в груди сердце, а дыхание перехватывало словно жесткой удавкой. Честно говоря, было страшно. Очень-очень страшно, но нас с детства учили не проявлять свои эмоции перед посторонними, так что я крепился, как мог, пока мы не миновали лабиринты коридоров и оказались в спальне умирающего. Тот, кто никогда не был для меня отцом, только императором и никак иначе, выглядел плохо. Кожа на болезненно-желтом лице напоминала старую мятую бумагу, наложенную на кости черепа. Все остальное сокрыто покрывалом нежно-персикового цвета, так что о его теле сказать ничего не могу, да и не хочу, слишком уж неприятна чужая смерть. Дышал император с большим трудом, иногда глухо кашлял, на губах выступала кровь, которую заботливо стирал личный слуга, устроившийся в изголовье кровати. Несколько минут длилось молчание, а потом император открыл тусклые и безжизненные серые глаза. — Привел? — император спрашивал так тихо, что из-за сипа и хрипов, вырывающихся из его груди, я не сразу понял, что он говорит. Впрочем, обращались не ко мне. — Да, мой император, — ответил слуга. — Хорошо. Дай мне напиться, а потом иди вниз, и приведи первого попавшегося дворянина, без венчального или брачного браслета. Любого. Слуга коротко кивнул, напоил императора из чаши, стоявшей у кровати на столике, предварительно накапав туда немного жидкости из маленького флакона, и тихо выскользнул из комнаты, а я остался, не зная, что мне делать. — Мальчик, подойди, — произнес император, немного отдышавшись. Поскольку кроме нас в комнате никого не было, я сделал несколько шагов и остановился, почти касаясь коленями скорбного ложа. — Ауно… Боги, да неужели он помнит, как меня зовут? — Сегодняшнюю ночь я не переживу, так что завтра на рассвете наследник получит венец власти. Напомнить, что с тобой будет после? — Нет, — мой сдавленный голос звучал не громче императорского, но он если и не услышал, то понял ответ по моим губам и лицу. — Ждать больше нельзя. Надеюсь, мальчик, судьба будет к тебе благосклонна. Император снова закашлялся, на губах запузырилась кровь, и я машинально подхватил оставленный слугой платок, чтобы стереть ее. В благодарность получил кивок и тень улыбки: — Я помню, как ты пел три года назад на празднике зимнего солнцестояния. Я удивился, что император запомнил выступление, скорее он должен был помнить другое, более… неприятное событие того дня. — Хорошо пел. Жаль, что я больше не услышу твой голос. Давняя боль всколыхнулась в моей душе, обжигая. А я думал, что уже смирился с потерей. Оказывается – нет. — Никто больше не услышит. — Мой ответ хриплым шепотом оказался невольно резок, но император только вздохнул: — Да. Наследник вырос не таким, каким я хотел. Не надо было его баловать, но он первенец моей любимой супруги. На это я ничего не ответил. А что я мог сказать? Первая супруга императора действительно родила только одного сына, отправившись в божественные чертоги, когда наследнику исполнилось шесть лет. Все остальные дети императора рождены наложницами или фаворитками, а то и случайными любовницами. Только я был его вторым сыном, рожденным в законном браке. Мою мать император взял в жены из политических соображений, никакой любви там и в помине не было. Во всяком случае, со стороны моей мамы; думаю, что у нее был возлюбленный, и император знал об этом. Так что он подтвердил брак, несколько раз взяв юную жену на свое ложе, а потом отправил в дальнее поместье, забыв о ней на годы. То, что вторая супруга родила ему сына, император узнал только через несколько лет, когда ему сообщили о смерти мамы. Так я попал во дворец и стал тьер – ненаследный принц. Я долго берег шкатулку, в ней хранился единственный мамин подарок, цепочка с медальоном, в который была вставлена миниатюра, но сохранить не сумел. Догадываюсь, как шкатулка пропала, но доказательств нет, да и если бы и… Не мне тягаться с наследником императора. Пришлось делать вид, что я тихий, глупый и безобидный, чтобы не накликать на себя еще больше неприятностей. Жаль, что некоторые моменты своей жизни я не могу забыть. Все дети императора – плоды похоти, а не любви. Они стали разменной монетой, пусть и не мелкой, но и не самой ценной, не тем, чем император не смог бы пожертвовать. Странно, что перед смертью он все же вспомнил о нас. Кашель оторвал меня от воспоминаний, и я снова взял в руки платок. Еще какое-то время прошло в томительном ожидании, и вдруг личный слуга императора быстро, но тихо вошел в комнату. Буквально за рукав – наверное, чтобы не сбежал, – он вел за собой высокого мужчину в пыльной одежде и с боевым мечом на правом боку. Я глаза вытаращил от изумления: в спальню императора пропустили вооруженного чужака? По всей видимости, не я один знал кое-какие тайные ходы. Судя по обветренному лицу и загрубевшим рукам, это настоящий воин, сильный, закаленный в боях, проводивший больше времени в седле под открытым небом, а не в крепости за рукописями. Темные волосы коротко стрижены. Глаз не видно с того места, где я стоял, но казалось, они цвета стали, такие же строгие и холодные, как и весь его грубоватый облик. Воина вполне можно было бы назвать по-мужски красивым, если бы не три коротких шрама на лице с левой стороны. Из-за этих шрамов казалось, что глаз мужчины презрительно сощурен, а уголок рта кривится в странной ухмылке. От воина веяло одновременно усталостью и силой, так что я невольно потупился, боясь встретиться с ним взглядом. Выбора у меня не было, а поэтому буду надеяться на лучшее, хотя надежда – глупое чувство. — Мой император… — мужчина поклонился, прижав кулак к сердцу, и я даже вздрогнул, настолько громко прозвучал голос в покоях умирающего. — Лорд Драгон Лаэ, северное пограничье, — тихо проговорил слуга, вновь занимая свое место в изголовье кровати. — Север? — выдохнул император. — Как же, помню. Славные были деньки. Охота в ваших лесах все так же скудна? — Да, мой император. Зато в реках много рыбы. — А ваши мечи все так же остры. Помню. Все помню. — Император закашлялся, а после тяжело вздохнул, пережидая приступ, прежде чем заговорил вновь: — Лорд Лаэ, в свой смертный час я прошу и требую от вас оказать своему императору последнюю услугу. Поскольку на вас нет ни брачного, ни венчального браслета – вы свободны, а значит, можете взять младшим супругом моего сына Ауно тьер Танэ. «Прошу и требую» – ритуальная фраза, при которой отказ равнозначен предательству. Лорду не оставили выбора. Либо он берет меня в мужья, либо император немедленно подписывает приказ о его казни. — Я не прошу вас отказаться от продолжения рода, — между тем продолжал император, тяжело переведя дыхание. — Указ о том, что вы можете признать наследником любого своего незаконнорожденного ребенка, будущего или уже рожденного, готов, и подписан мною, осталось только вписать ваше имя. Требуется лишь ваше добровольное согласие и быстрое проведение обряда бракосочетания. Сегодня до полуночи. Нет. Сейчас. — Но… — лорд бросил в мою сторону короткий взгляд, — согласен ли ваш сын войти в мой род? — Он согласен, — ответил император. — А теперь, ступайте, слуга проводит. Брачный алтарь ждет, как и жрец со свидетелями. Там же вы получите все необходимые бумаги и помните, что брак необходимо засвидетельствовать до полуночи. — Император снова тяжело закашлялся, но когда слуга попытался его напоить, отрицательно покачал головой: — Отведи. Надо спешить. И мы гуськом пошли в Малый Храм, расположенный здесь же во дворце. Само бракосочетание я почти не запомнил. Только кивал когда нужно, удачно пихаемый в спину пальцем слуги, а потом подставил ладонь под нож супруга, пролившего мою кровь на брачный алтарь. Говорят, раньше это была совсем другая кровь, и подтверждался брак именно на этом камне, в присутствии жреца и трех свидетелей, но за несколько тысячелетий все меняется, поменялся и обряд. Теперь кровь лилась из ладони, клятвы выслушивали жрец и три свидетеля, но овладеет мной супруг не в этом мрачном зале, а в своей комнате. Если у него есть здесь комната. Судя по одежде и резкому конскому запаху, он только-только приехал в столицу, и вполне возможно ночевать нам придется на каком-нибудь постоялом дворе, если не хуже. Впрочем, в моем положении привередничать не приходилось. Даже если спать придется на полу – это теперь моя жизнь. Потом мы надели друг на друга брачные браслеты, остро кольнувшие секундной болью, когда магия, принимая брак, объединила их, пока смерть не заберет одного из нас. Мне почудилась даже короткая вспышка. Я не поднимал взгляда, боясь увидеть в глазах супруга презрение к себе или что еще хуже, ненависть за то, что его вынудили взять меня. Может, у него уже есть на примете кто-то, а тут я как снег на голову. Ведь фактически у меня ничего нет за душой. Ни больших денег не принесу, так, скромное приданое, ни земель плодородных, ни рудников. Супруг разве что сможет похвастаться драгоценным «призом» перед соседями, все-таки императорская кровь не водица. Впрочем, он же с севера, а там до этих соседей сутки добираться надо. Дикие земли, где можно выжить только с мечом в руках. Потом неожиданно случился торжественный ужин. Мне кусок в горло не лез, особенно когда я встретился взглядом с наследником, сидевшим во главе стола, ввиду отсутствия императора. Не знаю точно, почему из всех детей он сильнее всего возненавидел именно меня, хотя и догадываюсь. При мысли, что отныне я буду жить далеко, на меня накатило такое облегчение – не передать. Ну, хоть это меня подбодрило и утешило. Для нас с супругом ужин окончился обрядовым бокалом вина, который я едва пригубил, а потом один из придворных слуг повел нас за собой, сообщив, что вещи уже доставлены в наши апартаменты. Я хотел спросить куда именно, но, взглянув украдкой на хмурого супруга, так и не решился открыть рот. Он ведь еще не разъяснил мои права, а вдруг мне нельзя разговаривать без разрешения даже со слугами? Хотя это не самое страшное, я готов молчать всю жизнь, только бы не бил. Насчет ночевки я волновался напрасно. Нам выделили комнату в южной части дворца. По дороге пришлось несколько раз останавливаться, принимали поздравления, думал, уж до утра не доберемся. Потом муж оставил меня одного, сказав, чтобы я ложился спать, а у него еще есть дела. Он действительно огородился какими-то бумагами и неловко отводил взгляд, и я уверился в том, что брак для него обуза. Как же больно понимать, что никому на свете ты не нужен. Хотелось плакать, только я уже давно не ребенок, с того самого вечера, когда умер мой голос. А мужчины не плачут.