Мертвые живы страстями

Республиканская пятьсот. Вейдер поднял глаза к небу и сощурился, стараясь отыскать в высоте затерявшуюся посадочную площадку. Раньше он приходил сюда по ночам, используя тайные подземные ходы, оставшиеся еще со времен Валорума, но сейчас, впервые за пятнадцать лет, посетил это место днем. Вокруг могли сменяться режимы и эпохи, пылать войны, низвергаться идолы, но комплекс на Республиканской улице всегда оставался неизменным. Сам Палпатин, уходя в старческую ностальгию, предпочитал проводить свои ночи здесь, дома, все чаще оставляя дворец. Здесь писалась история, творилась политика и всегда плелись заговоры, но обагрять кровью общий дом каждым Верховным Канцлером считалось за кощунство. Вейдер жадно втянул носом воздух и решительно двинулся вперед. Скрытая охрана не преграждала ему путь – на этот счет заранее были даны высочайшие указания, и было что-то приятное в том, чтобы вновь, обычным человеком, пройтись по этим коридорам. Квартира Падме была расположена на одной из крыш небоскребов, и ничего не менялось в ней уже больше пятнадцати лет. Эти апартаменты стали его личным храмом, усыпальницей ее духа, хранилищем всего добра его души, в которое она самозабвенно верила до самой смерти. Только здесь он позволял себе быть человеком, падая и оббивая коленями пол перед ее портретом, сухими глазами вглядываясь в ее черты: все слезы закончились десяток лет назад, вместе с горькой решимостью, самозабвенной страстью и приблудной, упрямой верой. Да, прежде Вейдер часто появлялся здесь, стараясь разгадать обещанный Палпатином секрет воскрешения, но все всегда сводилось к одному – ему не хватало сил. И Вейдер решил, что не хватит никогда. Как же он ошибался! Дверь легко отошла к стене, пропуская его внутрь. Прихожая была полна света, что растекался от широкого причального балкона, прежде облюбованного гостеприимным Трипио. В памяти мелькнула заливистая трель Ардва, встречающего товарища, и короткий, радостный вскрик Падме, выбегающей к нему навстречу после очередной полугодовой командировки. Вейдер раздраженно прикрыл глаза и заглушил начинающий нарастать в голове шум. Недавно пришло осознание того, что из-за неугомонных мыслей Асоки он уже месяц не может удерживать концентрацию. Это должно было бесить, но доставляло мазохистское удовольствие и тем самым раздражало. Но более всего – беспокоило. Для его плана Асока должна была находиться в здравом рассудке, а чем больше он ощущал ее, тем больше сомневался в ее вменяемости. Эта мысль беспрерывно звенела на краю сознания и постоянно расшатывала его нервы. Впрочем, при замене легких доктор красочно расхваливала персональный состав их клиники. В отблесках витражей мелькнуло полуденное солнце и скрылось за линией небоскрёба, когда Вейдер сделал шаг к ростовому портрету. Упав на колени, он тяжело вздохнул, подняв глаза от пола к отраженному лицу Падме. Она смотрела на него, улыбаясь своей редкой, широкой улыбкой, и косы струились вдоль ее плеч, как в один из тех далеких и сказочных вечеров на Набу, куда они сбежали, прикрываясь данными о новой утечке «Синего призрака», заботливо подготовленного для Падме самой Королевой. - Я нашел выход, родная, - хрипло прошептал Вейдер, касаясь кончиками пальцев ступней портрета. - Еще немного и ты будешь жить, - он зажмурился и сглотнул. – Обещаю, еще немного…

***

Асока вздрогнула и перевернулась на другой бок, подмяв по себя одеяло. Энакин переживал и был слишком озабочен собой, чтобы скрываться. Прикрыв один глаз, она зажмурила второй и решила подглядеть за ним в щелку. Пришел образ оголенных женских ступней, и Асока закатила глаза: с годами ее Эничка все же изменился. Прежде этот трижды клятый фут-фетишист точно бы не потерял бдительность в борделе! Она сморщила нос и с треском разорвала связь. Почему-то стало мерзко. Она поежилась. Пришла мысль о Бобе: у нее был фетиш на его металл. Исключительно собственный, в его доспехах, винтовках и пистолетах. Боба против не был: она снимала с него этот фетиш раз за разом, больно получая клипсами по пальцам и кусаясь, когда не выходило вовремя стянуть нагрудник. В те моменты он громко хохотал, шлепал ее по заднице и принимался растирать пальцы. Асока перевернулась на прежний бок и, оттянув длинную майку до попы, встала с постели. Спать разом расхотелось. В эти часы по Призраку обычно блуждал Рекс, но она вновь переселилась на свой собственный любимый корвет, аккуратно подогнанный ее заботливыми Фениксами к базе. Лениво потянувшись и размяв плечи, Асока поплелась в рубку будить Бобу по дальней связи. Или желать тому пустого дня – как уж выйдет по обстоятельствам. «Если он вообще примет вызов после всего», - досадливо мелькнуло в голове. Асока поморщилась и, отгоняя плохие мысли, закусила губу. Примет, она не сомневалась, что примет. Рубка была завалена давнишним хламом. Заботливые Фениксы были настолько услужливы, что, буксируя корабль на прицепе, не посмели входить внутрь, а значит, и не стали убираться. Она включила силой свет и, пока тот мелькал, ленивым взмахом пальца отправила заплесневевший каф в уничтожитель, а затем собрала голокроны в большую кучу и закинула навалом в корзину. Стоит что ли отдать их Инквизитору при случае, чтобы он выпал из жизни на несколько месяцев и не побил Вентресс ненароком? Асока вздохнула и плюхнулась в кресло. В спину что-то давило. Извернувшись, она запустила руку под поясницу и достала небольшой черный диск, ровно мигающий красным светом по диаметру. Она нахмурила брови. - И здесь от тебя покоя нет, - прошептала Асока, гипнотизируя взглядом сорванный с корабля Инквизитора маячок Вейдера. Он выпал из ее сумки, брошенной ей впопыхах при переезде от Геры домой. Сама она мягко уткнулась брюшком ей в талию и, словно плюшевая тука, грела бок. Асока крутанула диск на пальце, хмуро его изучая. А потом, плюнув на все, подключила его к бортовому компьютеру. На экране перед ней засветилась карта галактики, а затем стала стремительно уменьшаться, пока не показала один из центральных районов Корусканта с медленно движущейся по его поверхности точкой. Она то пропадала, то появлялась, образуя причудливый пунктир из коротких продольных линий, светящихся белым светом. Вейдер шел по улице куда-то в сторону дворца, и эта информация удовлетворила бы ее любопытство, если бы не такие навязчивые помехи. - Вот маленький паршивец, - растянув губы в улыбке, протянула Асока и тихо захихикала, будто вновь рассказывая Баррисс о раскрасневшихся щеках Лакса, когда они стукнулись носами во время подставного поцелуя в лагере Дозора Смерти. Это было потрясающе ловко сыграно! Она бы никогда ничего не заподозрила, если бы Инквизитору не пришлось выйти с ней на связь! Такие помехи были редким, но обычным делом среди всех видов старых портативных следилок. Акцент в разработке делался на скрытность, но не качество сигнала. Асока выдернула силой маячок из ячейки подключения и схватила одной рукой его основание, ногтями второй поддевая верхний слой тонкого пластика. Она не так много понимала в тонкой электронике, но этого было и не нужно. У большинства маячков было три ядра памяти, достаточных для того, чтобы настроить передачу координат по трем разным точкам для надежности. Конечно, Вейдер использовал лишь одну, собственную, и ее рабочее ядро Асока намеренно повредила, чтобы казалось, будто корабль выведен из строя. Два других должны были оставаться незадействованными, но сейчас, под ее пальцами, нагревалось второе рабочее ядро, вызывая помехи от перегрузки на экране. Не прекращая улыбаться, Асока покачала головой и сжала маячок в руке. Можно было попытаться настроить его на обратную связь и вычислить точку приема, но зачем? Вейдер не боялся быть на виду, а Инквизитор знал, к чему могла привести такая оплошность. В лучшем случае она найдет его старую квартиру, в худшем – попадет на одну из аудиторий инквизитория, через которую посредством десятка серверов данные будут обрабатываться и передаваться по назначению так, что невозможно будет отследить получателя. Кроме того, это будет неинтересно. Взмахом пальца Асока замкнула второе ядро памяти, а за ним и третье – для надежности. Внезапно пропало желание говорить с Бобой. Она бы поболтала с Инквизитором, но, к сожалению, его в ее списке контактов не значилось. Покачав головой, она отбросила маячок на приборную панель и пошла назад, в каюту. Энакин еще в молодости учил ее: если делать ничего не хочется – делай полезное. Именно в такой последовательности. Так он и жил, и, видимо, за это мудрые магистры ордена во главе с Винду невзлюбили его отдельным пунктом. А еще за то, что в его приоритет полезности прежде других всегда попадали его близкие, запрещенные кодексом, и он сам. Круг же близких Асоки за неимением учителя уже десять лет начинался с нее самой. И ради себя любимой поспать перед званым обедом с Асажж определенно стоило.