Весна

      Тамара расчесывала свои густые черные волосы. Начинала с концов, пережимая у основания, чтобы не выдрать из запутанного гнезда случайно лишней черной шелковой нити. Они у нее были длинные, прямые и ухоженные, немного закрученные к концам. Они были ее гордостью, тайным сокровищем. Для окружающих она превращала их в тугую скучную косу, а перед близкими порой распускала покрасоваться. Они обрамляли светлое лицо с двумя черными большими кругами и мягким изгибом губ.       Тамаре ее лицо очень нравилось: оно было приятным, но не броским. Как и вся Тамара в целом. Милая, в общем-то, девушка, но, чтобы бы ей любоваться, надо было сначала хорошенько к ней присмотреться. Присматривались к ней редко, потому что тихая, даже немного замкнутая, девушка внимание старалась не привлекать. Она носила растянутую неяркую одежду, оценки получала в пределах среднего вполне осознанно и общалась лишь с несколькими людьми, чтобы не выглядеть нелюдимой.       Тамара училась в художественном колледже, чтобы в итоге стать учителем рисования. У нее никогда не было амбиций, только желание жить спокойной, возможно уединенной, жизнью. Она мечтала о романтических отношениях порой, но сильно к ним не стремилась, боясь растревожить сильными эмоциями свою тихую неторопливую жизнь. Будет – ладно, нет – заведет себе зверька.       Если кто и может разделить с ней жизнь, то, пожалуй, такой же пассивный, не заинтересованный во внимании человек, как и она. Только на такого она и могла бы согласиться. Но, как обычно бывает, жизнь идет по сценарию своему, а не нашему, и, добродушно посмеиваясь, подкидывает нам самую жирную свинью.       Вот и Тамаре такую свинью подкинули в виде смазливенького, но злобного, первокурсника. Мальчишка был тощим, с огромными прозрачными глазами и тонкими воздушными белыми кудрями. Он был очарователен до безобразия, прелестней многих девочек, но только лишь до того момента, пока не открывал рот. Он в совершенстве владел матерным языком, лишь иногда вспоминая про родной русский, он не стеснялся в выражениях и без робости мог поставить в неловкое положение даже взрослого крепким словцом.       Его многие недолюбливали, и мало кто с ним общался. Он был слишком хорошенький для парней и слишком грубый для девушек. Тамара тоже с ним не общалась и даже не планировала.       Она лишь хотела его набросать, ведь, молчаливый, он был похож на ангела. Только сделать пару-тройку почеркушек для души, незаметно, издалека, а потом может и маслом наметить основные черты на картонке. И поставить в коллекцию таких же набросков понравившихся ей людей.       Тамара всегда мечтала окружить себя красотой. Красивыми людьми. И постепенно в ее комнате портретов стало достаточно, чтобы, где бы она ни сидела, на нее обязательно бы смотрела одна-две пары глаз: темных, светлых, узких или широко распахнутых, молодых или старых. И вот пришло пополнение – белокурый ангел с чистыми-чистыми глазами и прямым взглядом. Она его даже зачем-то повесила на самое видное место. Он мог видеть ее, где бы в комнате она ни устроилась. И она его. И так они переглядывались часами и днями, пока невоспитанный оригинал не подошел к ней сзади и не дернул больно за косу. Он смотрел ей в глаза и молчал. Тамара взгляда не отводила. Выдернула из его рук косу и прижала ласково к груди. - Нихуя ты дерзкая! – он вдруг возмущенно и удивленно вскинул плечами, широко распахивая и без того большие глаза. - Что?.. - Вот Васька хуеплет: тихая, скромница, слово поперек не скажет, … - А я разве не тихая? – Тамара с любопытством на него глянула, заправляя выбившиеся волоса за ухо. - Как мышка, - молодой человек посмотрел на нее с не меньшим любопытством, что-то прикидывая у себя в голове. - Разве я когда-то вела себя нескромно? - Хуй знает, может и вела! – Тамара полоснула его взглядом исподлобья, - но я не видел. - Я разве кому-нибудь перечила? - Хуй знает, может и… Ебана мать! Может спрячешь куда гляделки, скромница гребаная? Да на меня так сурово только мамка пялит… - Если ты и при ней так выражаешься, то ничего удивительного. - Ну и занудная ж ты пизда.       Тамара не стала с ним спорить и просто уточнила, зачем он подошел. Как оказалось, рисовала она его не так уж и незаметно и не так уж издалека. И оригинал хочет видеть результат своего позирования. Тамара достала блокнот с набросками из рюкзака и протянула, открыв нужную страницу. Ангел нахмурил еле видные светлые бровки, всматриваясь в свое отражение и медленно поднял на нее радостный взгляд. Он не рассказывал ей о своем восхищении, о ее таланте, но с этого момента они каким-то совершенно неведомым для девушки образом стали друзьями. Он просто почему-то всегда был рядом, и Тамара к нему привыкла.       Тамара любила привычки. Тамара любила свои волосы, красивых людей и привычки. Она брала в столовой почти всегда одно и то же, потому что это было проверено, она ездила в колледж одним маршрутом, потому что точно могла рассчитать время на дорогу, она мыла голову одним шампунем и пользовалась всегда одними духами. Потому что привыкла. И менять что-то ей было ни к чему.       Ангела звали Митей, но Тамара звала его Митенькой. Митенька пару раз назвал ее сучкой с сахарной ватой вместо мозгов, а потом сократил ее имя до Томы, как ее называли только дома. Митенька периодически кричал через весь коридор о том, какая она тупая тварь, раз не догадалась его подождать, но всегда одалживал перчатки, когда у нее на морозе мерзли руки. Тамара была совершенно уверена, что умрет этот болтун не своей смертью и смягчала его обращения к учителям и потенциально опасным личностям.       И вот сейчас она расчесывала свои любимые волосы, думая о своем любимом Митеньке. Начинала с концов, пережимая у основания, чтобы не выдрать из запутанного гнезда случайно лишней черной шелковой нити. Сегодня она не заплела их в привычную тугую скучную косу, сегодня она хотела покрасоваться. Она надушилась привычными «чернильными» духами, доехала до колледжа привычным маршрутом, совершенно непривычно вытаскивая постоянно пряди изо рта, когда привычно дул ветер. Митенька так привычно матюкнулся при виде ее, глядя ошалелыми глазами. - Ты резинку похерила, мать? - Нет, - Тома не изменилась в лице, - просто я решила тебя соблазнить. - Етить вашу маменьку! – молодой человек стоял словно вкопанный, когда она неторопливой походкой направилась в аудитории анатомии, не в силах пошевелиться. Он все перемены сверлил ее долгим многозначительным взглядом, ждал каких-то действий с ее стороны. Тамара же ничего делать не собиралась, она уже закинула удочку и просто ждала результата его размышлений.       Митенька проводил Тому до остановки, обнял крепко за шею и поцеловал в губы. Тамаре всегда казалось, что целоваться он уметь не должен, потому что с девочками, кроме нее, он особо не общался, но он был ничуть не скован и, судя по всему, отлично знал, что делать. Он смотрел в ее раскрасневшее от холода и поцелуев лицо и улыбался. - И чтоб завтра патлы свои завязала.       У Тамары же в ушах звенели осколки ее разбившихся планов на жизнь, а уголки губ так непривычно разлетались в разные стороны.