*
сразу после смерти отца Альма делает всё, чтобы занять его место, и занимает. она прирождённый лидер, и поэтому толпа без лишних сомнений следует за ней и в огонь, и в воду. Альма решает, что лучший способ борьбы с неравноправием и диктатурой – война. то, что она, Альма, сама превращается в диктатора, почему-то во внимание не берётся. разум Альмы Койн, сплетённый из избитых лоскутков самообладания незаметно расплетается, подобно старой, прогнившей и отсыревшей бечёвке: местами волокна выпадают, местами просто крошатся грязным конфетти. - я превращаюсь в монстра… - шепчет она пересохшими губами, переступая трупы, расстелившиеся вдоль дороги к ген. штабу Тринадцатого.*
когда в её кабинете оказывается граната, Альма прибывает на окраине Тринадцатого. естественно, она, Койн, не успевает добежать, хоть и взрыв её задевает. проходит неделя. по радио сообщают о Голодных играх. Альма вкушает горечь и шипы животного страха под рёбрами (даже не догадываясь о том, что у Сноу аналогичное состояние)*
Альма крутит в руках малюсенькое зеркальце, покрытое толстым слоем пыли. две жирные трещины полосуют его настолько сильно, что в раздвоенном отражении она видит пропасть, в которую вот-вот улетит. Королиан Сноу появляется неожиданно. его вальяжная фигура возникает за спиною, в зеркальной пропасти мелькает белая роза. Альма не пугается, не начинает судорожно нащупать оружие, что лежит в кармане гимнастёрки, она лишь вздрагивает где-то внутри себя и медленно разворачивается к мужчине лицом. сперва он замечает лишь красные глаза, обрамленные бледно-лиловыми кругами. щурится, рассматривает радужку неистово зелёного цвета и полопавшиеся кровеносные сосуды, ползущие красными молниями по глазным белкам. затем окидывает её властным взглядом с головы до ног и не верит, что за двенадцать с лишним лет человек может настолько измениться. Альма кривит губы, заправляя за ухо выбившуюся прядь таких же, как и раньше огненных волос, что собраны в тугую гульку. отряхивает идеально выглаженную гимнастёрку, и смотрит на свои тонкие ноги. кирзовые сапоги доходят почти до колен, плотно обхватывая накаченные за годы войны голени. набойки на небольших каблучках задорно цокают при каждом шаге. Койн встаёт, делая несколько медленных шагов к президенту. ей не интересно, как он оказался в Тринадцатом, как ему удалось пройти в ген. штаб, охраняемый сотнями солдат и живы ли эти солдаты, ей всё равно, что её сейчас могут убить или ещё чего. Альме от чего-то хочется разреветься, как девчонке, и припасть к широкой груди самого злейшего врага в её жизни. - добрый день, милая Альма, - голос негромкий и спокойный, напоминающий дорогой коньяк, тонущий в айсбергах симметричных кубиков льда и мягко скользя по горлу, обжигающий глотку своим янтарём. на его загорелом лице чуть заметный румянец, а на лбу и надменно вздёрнутом подбородке проступают росинки пота. поседевшие волосы, такие же густые и пышные, как и много лет назад, безукоризненно уложены, и вызывают желание запустить в них холодные пальцы, растрепав и хорошенько потянув на себя. вой сирен больно бьёт по вискам. он будто маршем ходит в его черепной коробке. Альма Койн просыпается в поту, что проступает пятнами на рубашке. просыпается с воем в ушах. перестает действовать обезболивающее. она делает попытку вскочить с места, содрогаясь всем телом, конвульсивно втягивая в себя воздух, но попытки безуспешны. Альма Койн находит себя в больничной койке подземного госпиталя под местом, что некогда звалось Тринадцатым Дистриктом. ощущение того, что она монстр усилилось. Альма уже не думает, что она в него превращается. она теперь и есть тем самым монстром...