Друг

Голос Паука падает.  — Скачивание данных представляет угрозу их носителю, — почти блеет он.  — Жизнь дерьмо, а? — отзывается Аманда, с шипением пристраиваясь рядом со своим старым другом. Они в курсе: еще с того момента, как лаборанты занялись Максом, а подруга глушила какой-то дубинкой одного из отморозков Крюгера, пришедшего за «подружками босса». Тогда Аманда спросила:  — И что делать будем? На что тот ответил:  — Следовать плану. Кажется, с того момента прошла вечность. Аманда ранена: держится за окровавленную ногу и все продолжает проклинать все и вся про себя. Среди вакханалии запахов, свежего пота и крови, носа Макса касается еще один — слишком неестественный для всего этого месива. Шампунь. Его подарок подруге на День рождения, что был неделю назад. Не бог весть какой, но на гроши, что Макс зарабатывал на том чертовом заводе, даже эту вещь трудно купить, а уж качественную — и подавно. Тем более, что не хотелось выглядеть засранцем после того, как месяцем ранее уже на его День рождения Аманда преподнесла ему дорогущую кружку.  — Все путем, — Макс странно спокоен сейчас. — Я знаю.  — От этого не оправишься, — произносит Паук то, что им и так известно. — Никакая капсула тебя не вылечит. И да, он не сможет нажать эту клавишу. Аманда понимает это по его голосу, едва не давшему петуха.  — Дай мне, — отзывается она. Макс полным недоумения взглядом пронзает подругу насквозь.  — Что ты делаешь?  — Собираюсь тебя убить, а что?  — Зачем ты берешь это на себя? Макс пытается забрать клавиатуру из рук Аманды, но та не дается просто так.  — Иначе ты не попадешь в рай, — она перезаряжает пистолет. — Хватит с тебя ада уже. Отвечает вроде бодро, а по глазам видно — готова грызть этот белый стол от отчаяния.  — Рая не существует, — Макс более настойчиво пытается отнять клавиатуру.  — Он есть, уж поверь, — Аманда оглядывается на дверь, к которой подбегают дроны с президентом во главе. — Однажды я чуть не попала туда, помнишь? А, точно. Макс помнит, как однажды нашел ее, почти отдавшую небесам душу, и нес до самой больницы. Тогда врачи долго удивлялись, как Аманда с такими травмами смогла выкарабкаться. Он берет рацию в руки и тихо произносит:  — Фрей… Аманда, не имеющая привычку подслушивать, не вслушивается в разговор, отчего-то такой недлинный. Она лишь неотрывно смотрит на искрящуюся дверь и ждет приказа. — Знаешь, — решается Макс, пока не стало слишком поздно, поделиться с ней только что пронзившей мозг мыслью. — Мне тебя там будет не хватать. И улыбается редкой в этих местах белозубой улыбкой. А в глазах — смесь отчаяния и холодной решимости одновременно, выжигающая все изнутри серной кислотой. Аманда не может смотреть в эти синие глаза, но не имеет права отвернуться. Макс замечает, что она что-то пытается спрятать за ответной ухмылкой, граничащей с истеричным смешком.  — Надеешься сбежать от меня? — взгляд сверкает от еле сдерживаемых слез. Соучастника осеняет, и осознание этого — словно мешок льда за шиворот во время жары.  — Ты не сделаешь этого.  — Тебя забыла спросить, — Аманда сильнее сжимает пистолет и замечает искры, сыплющиеся из двери. — Ты готов?  — Подожди еще минуту, пожалуйста.  — Хорошо. Он пытается вспомнить начало их дружбы, но память даже перед смертью не выдает этот страшный секрет. Видимо, это было очень давно, потому что первое из его воспоминаний — это ясный весенний день, когда они — совсем еще пятилетние карапузы — побирались вместе на одной из многочисленных помоек неподалеку. Голодные, исхудавшие, грязные, они в тот день еще не подозревали, что в приюте скоро появится человек, который изменит их жизнь. Сестра. Именно так дети называли эту пережившую много старую женщину с добрыми выцветшими, как и волосы, глазами, в которых всегда плескались остатки боли. Макс смутно помнит ее лицо, да и имя уже успело забыться, но голос ее — мягкий, наполненный теплом вечернего костра — то и дело возникает в редких хороших снах. Именно сестра, не знающая ни слова на английском, научила своих подопечных родному испанскому, умыла и сделала все, чтобы они не лазали больше по помойкам, добывая себе пропитание и одежду. Сестра знала множество историй из давным-давно забытых людьми книг и любила делиться ими: наступало сумеречное время, женщина приходила в спальню, где ребятня готовилась ко сну, и рассказывала. Те, кто более-менее знал испанский язык, внимали каждому ее слову, незнающие же быстро засыпали, убаюкиваемые этим спокойным добрым голосом, мерно о чем-то повествующем. Макс и Аманда всегда усаживались вместе и обматывались одним потрепанным временем одеялом, готовясь слушать очередную историю. Сестра сразу заприметила этих двух оборванцев, во все четыре глазеющих на нее и впитывающих каждое слетевшее с губ слово. Эти двое так и запомнились ей почти никогда не разделяемой парочкой, которая во что-нибудь да встрянет: то влезут в чужой дом и натаскают всякого барахла, после чего женщине приходилось возвращать «трофеи» своих подопечных и долго извиняться, то от души подерутся, то влезут в такую передрягу, что волосы дыбом встают. В общем, не разлей вода. А потом появляется она — чудесное создание, пришедшее будто из другого мира. Длинноволосая, улыбчивая, уже тогда умеющая очаровывать одним лишь взглядом своих темно-ореховых глаз, новенькая пленит многих мальчишек в приюте. И Макс не оказывается исключением. Теперь с этой Фрей он гуляет где-то целыми днями, с ней на пару слушает сказочные рассказы, повествуемые вечерами старой монахиней. Все только с той девочкой. Вот так, нежданно-негаданно, маленькая Аманда оказывается за бортом, покинутая и ненужная. Может, девочка не обратила бы на это внимания — обычно дети относятся к таким поворотам событий гораздо легче и проще, нежели взрослые, — если бы не странная пустота, разрастающаяся внутри. Сначала она маленькая, почти незаметная, и черноту ее можно было легко заткнуть общением с другими сверстниками. Но после каждой встречи с лучезарной Фрей пустота эта поднимается, словно тесто, давит изнутри, вот-вот готовая разорвать свою носительницу. Макс не в курсе, что, когда дыра внутри стала невыносимой, девчонка плакала на коленях у старой сказочницы, рыдала во все тридцать три ручья и умоляла помочь ей вернуть друга. На что та долго успокаивала ее, гладила по волосам — совсем не шикарными, по сравнению с волосами Фрей, — и сказала то, что Аманда не забудет никогда:  — Твой друг будет с тобой всегда, стоит лишь сохранить его в сердце. Наверное, девчонка воспринимает сказанное старой монахиней как-то слишком буквально, несколько лет спустя вгоняя эти слова черной краской себе под кожу. Но сейчас она не до конца верит в сказанное, наивно надеясь исправить все своими силами. Она пытается быть похожей на Фрей: просит сестру научить ее читать, растит волосы и даже добывает где-то себе платье. Старое, поношенное, но все-таки не потерявшее свою прелесть платье. Помнится, когда Аманда впервые надела его и вышла на улицу, Макс от души посмеялся над девчонкой, до этого носившей только штаны. С тех пор девчонка не носит ни платьев, ни юбок. Им уже четырнадцать, когда Макс обещает своей ангелоподобной подружке достать билеты и отвезти ее на Элизиум. Обещать-то обещает, ведомый своим влюбленным сердцем, да вот только не думает, что у него — не работающего, давным-давно отказавшегося от преступного пути и ставшего чуть ли не ангелом во плоти, — денег не может быть в принципе. Нуждаясь в «зеленых», парень знает, где здесь можно заработать: у некоего Паука, а если точнее, у его отца, промышляющего здесь угонами тачек, нелегальной переправкой людей на Элизиум и продажей наркоты и шлюх. Связываться с ним есть затея если и не самоубийственная, то неразумная точно. Но обещание есть обещание, и глупое мальчишеское сердце на пару с начинающим разгораться на гормонах юношеским максимализмом ведут Макса туда, к одному из домов рядом с холмом, откуда разносится вонючим ветром с местных помоек по всей округе забористый дабстеп.  — Эй, шкет, куда прешь? — горланит один из головорезов у входа с калашом наперевес.  — Мне нужен билет на Элизиум… — мямлит мальчишка, с благоговейным трепетом взирая на татуировки, черными рисунками разбросанные по рукам второго парня, стоящего у ворот. Ребята от души гогочут над наивным белобрысым Максом и отгоняют его прочь:  — Иди-ка ты отсюда! — размахивают автоматами. — Когда деньги будут, тогда и поговорим! Ну и ладно, без вас обойдусь, наивно полагает пацан и, глотая обиду, разворачивается прочь.  — Давай-давай! — гогочут ему вслед охранники. Изрядно этот мальчишка их повеселил: они тогда еще и представить не могут, что этот хлюпик однажды станет легендой. В ту же ночь один из местных парней имеет Аманду на капоте какой-то ржавой тачки в темном углу. Ей больно, ей противно. Хочется орать, а на глаза непрошено наворачиваются слезы, скатывающиеся солеными каплями по вискам куда-то за уши. Но всем плевать: некому ни заступиться, не с кем и поделиться потом бедой. Дело-то здесь самое обычное. Максимум, что могут сказать, это про то, что женщинам дырки, мол, для этого и даны. Рано или поздно это все равно бы произошло, как бы она ни оттягивала момент. Жаль, что от мыслей этих легче не становится, и девчонка молчит, стараясь не втягивать в себя запах давно не мытого тела насильника, по привычке молча трансформируя свою боль во что-то другое. Эти двое почти не видятся: изредка пересекаются на пыльных улицах и, стараясь не замечать друг друга, поспешно расходятся каждый по своим делам. Теперь его подруга — Фрей — и вряд ли парень нуждается в своей старой знакомой. Аманда же до сих пор переваривает всю ситуацию, осознанно (или не совсем) меняет свое отношение к невольному предательству Макса и одиночеству, на которое ее обрекли. Им уже семнадцать, когда наступает тот день. Пасмурный, он несет холодный ветер и редкий в этих краях дождь в перенаселенный грязный город. Аманда вовсю отсыпается после очередной веселой ночки и даже не слышит — чувствует, как к ее жилищу, наполовину зарытому в куче всякого хламья, кто-то подходит. Стук в дверь — и мысль: «А не пошли бы вы нахер!» — пытается вернуть рассеявшиеся по комнате остатки дремы. Но гость и не думает идти по указанному адресу. Еще стук отдает эхом в обшарпанные стены, и Аманда неохотно встает, натягивая какой-то шмот на ходу. Макс вряд ли забудет даже на том свете, как его тогда обняли. Слишком сильно, даже нежно для человека, давно не общающегося с ним. Он не знает, что старая знакомая в тот момент просто не верит в то, что видит у порога своего дома. И только почувствовав давно забытое родное тепло в своих объятиях, понимает, что это все — не сон, не видение от сожранных этой ночью колес, не воображение спящего разума. Макс пришел к ней, не забыл о девчонке, с которой на пару делил добычу с местных помоек. И не важно, что пришел он не просто о жизни поболтать или дружбу возобновить. Совсем нет. Ему нужна работа. Парень уже успел намаяться на грошовых «легальных» подработках и понял, что на эти деньги не то, что билет, еды зачастую не купить. И он обращается к Аманде, как к одной из тех, кто работает на Паука, успевшего стать наследником черных делишек своего убитого неприятелями отца. Да и плевать на это: Аманде дали шанс возобновить, кажется, умершую дружбу. С иным взглядом на эту связь, с не таким, как раньше, отношением к себе и Максу, без желания что-либо изменить или вернуть. Мечта только одна — возродить общение со старым другом и забыть то, что разделило их. Аманда принимается за дело, пожалуй, слишком рьяно, и через некоторое время приятель уже делает первые успехи в составе Паука. Но начинается все с того, что ребята, заявив, что с такими лохмами Макс похож на педика, шустро обривают его налысо и накалывают парочку татуировок. В том числе и ту заветную — М+F, — которую новобранец захотел видеть не под сердцем, а в районе печени. Хотя что взять с этих парней: они никогда не отличались, не выдаются и вряд ли когда будут блистать особой сентиментальностью. Следующие несколько лет проходят словно в угарном тумане: денег прибавляется, а вместе с ними и гулянок до утра. Но Макс, в отличие от своей старой подруги, не злоупотребляет всем этим и знает, когда нужно остановиться, а когда и начинать не стоит. И неизменно после каждого законченного дела идет к ней — ангелоподобному существу по имени Фрей. Когда им двадцать, Аманда ломается: Макс появляется именно в тот момент, когда она отправляет в свою глотку целую пригоршню таблеток. Еще секунда — и он ее чуть ли не за шкирку тащит в сторону туалета. Аманда лягается, норовит укусить и матерится на чем свет стоит, парень же делает то, при одном воспоминании о котором внутри все покрывается тошнотворной пленкой отвращения к самому себе. Он врезает ей кулаком в челюсть — не столь сильно, чтоб вылетели зубы, но достаточно, чтоб та захныкала и обмякла. Макс не обращает внимания на наполнившиеся ужасом глаза Аманды, просто вливает в нее воду — стакан за стаканом — и сует ложку прямо ей в рот, елозит металлом по корню языка. А потом держит ее голову на весу, чтоб рвота не попала в нос. Аманда уже не сопротивляется, даже не думает об этом, запоздало понимая, что он в этот вечер не должен был вообще приходить сюда. Но почему-то пришел. Значит, так надо. Так должно быть. А через год Макс попадается. Паук и особо приближенные его дружки мигом испаряются, едва видят дроидов. Будто и не было их тут совсем. Из банды остается трое: Макс, Аманда и Хуан, еще не успевший к тому времени отрастить косички.  — За мной! — велит последний. — Надо сваливать, пока нас тут всех не перестреляли. Двое соглашаются, и уже через несколько мгновений все трое друг за другом, то и дело прилипая спинами к старым тачкам, ящикам, полуразрушенным стенам, смутно напоминающим о былом величии планеты Земля, почти уползают прочь. Далее события вышибают дух своей стремительностью. Аманда не успевает опомниться, видя, как фонарь одного из дроидов светит прямо на Макса. Тот, понимая, что теперь от него так просто не отстанут, оборачивается к своим и быстро-быстро, пока не истекли последние секунды до того, как засекут их всех, говорит:  — Уходите, врозь нам легче будет скрыться от дроидов.  — Хорошо, — оценив обстановку, соглашается Хуан. — Тогда встретимся за приютом у колодца.  — Не попадитесь только, — улыбается Макс.  — Ты тоже, — вторит ему Аманда. Они рассыпаются по развалинам предрассветного города почти неслышными тенями и исчезают каждый в своем направлении. И все бы ничего, кроме одного: Макс не пришел. Дальше все идет по давно отлаженной господами, живущими на небесах, системе: на следствие время почти не тратится, но Максу все равно неслабо так достается. Допрашивающим его не нравится, как парень упирается, не желая сдавать своих. Он утверждает, что работал тогда один, и точка. Хорошо, что за дело не успевают взяться дроиды, — время следствия истекает. Далее — суд. Свита Паука в виде Хуана, Аманды и еще нескольких парней выслушивают беспощадный приговор — год тюрьмы. Макс готов биться об заклад, что замечает, как вздрагивает старая подруга, слыша стук судейского молотка. Но ему сейчас безразличны эти люди. Макс высматривает Фрей среди немногих посетителей, но не видит ее. Она не пришла. Несложно догадаться, кто периодически с гостинцами навещает его. Но Макс ждет только Фрей — девушку с вьющимися волосами и глазами цвета сладкого шоколада, которые он так любит. Но она все не приезжает к нему, и в очередной раз приехавшая Аманда обещает выяснить, в чем дело. Но не успевает. Фрей приезжает сама спустя где-то месяца четыре, и Макс запоминает, как же неуместна она здесь, в этих обшарпанных разрисованных разноцветными граффити казематах. Будто ангел сошел в ад. Счастливая радость встречи сменяется странной тоской, едва возлюбленная заявляет:  — Я уезжаю, Макс. Нет, Фрей. Нет, нет.  — Куда? — пустота внутри затыкается надеждой, что это все временно, не навсегда.  — Учиться на медсестру.  — О, хочешь исполнить свою мечту? — Макс маскируется за вполне себе искренней улыбкой. Все-таки рад он, что она пытается вырваться из этой грязи, в которой живет.  — Именно.  — На каникулы-то будешь приезжать?  — Нет.  — Почему? Там что, нет каникул?  — Не в этом дело. Макс, кажется, догадывается, в чем здесь дело, но все равно почти глохнет, услышав ответ:  — Я больше не приеду. Вообще. Поэтому приехала сейчас, чтобы попрощаться. Он сжимает кулаки до побеления костяшек пальцев, желваки так и гуляют по скулам — Макс еле сдерживает себя, чтобы не заорать.  — Почему? — голос его сиплый, словно воздух, выходящий из проколотой шины.  — Ты же знаешь, у меня нет будущего в этом городе, — продолжает Фрей, стараясь не смотреть на него. — И с тобой у меня нет будущего. Дальше идет целый список оправданий и пунктов, почему им не светит то самое будущее, но Макс не слышит, видя, как по ее щеке медленно сползает слеза. А в ушах только одна фраза. Я больше не приеду. Вообще. Им почти двадцать три, когда Макса выпускают. Встречают его почти в том же составе, в каком и выслушивали приговор год назад: куда уж без Хулио, отрастившей нормальный такой хвост Аманды и еще парочки парней. Но в этот раз меньше на одного человека: оказывается, пару месяцев назад одного из друзей — всегда упоротого Хосе — смачно так впечатали в стену выстрелом из дробовика. Парень так и не оправился после ранения. Возвращение отмечают тогда широко: Паук устраивает вечер беспробудного пьянства всех своих друзей и даже организовывает самую лучшую шлюху лично Максу. Ненасытный виновник торжества отрывается с красоткой всю ночь, остальные же, не считая Аманды, решившей сберечь силы для запланированной вместе с другом еще днем маленькой гулянки на завтра, продолжают гудеть всю ночь. Когда им за тридцать, возвращается Фрей. Как снег на голову, ушатом ледяной воды за шиворот, она возникает в местной больнице перед Амандой, попавшей туда после ножевого ранения. Повзрослевшая, ставшая еще краше, она пробуждает что-то внутри, смутно похожее на боль.  — Здравствуй, Фрей, — только и может выдавить Аманда.  — Здравствуй, — отзывается та, на секунду застыв. — Вот так встреча.  — И не говори. Фрей тогда решает сразу перейти к делу и помогает старой знакомой, с кем в далеком детстве отчаянно дралась, снять окровавленную майку. И потом снова застывает, разглядывая длинную черную надпись, вживленную под кожу. Твой друг будет с тобой всегда, стоит лишь сохранить его в сердце. В тот же вечер Аманда с зашитой раной возвращается домой и благодарит всех богов, что не встретила Макса. Она бы не смогла сказать ему. Хотя друг и сам узнает немногим позже, когда с переломом руки попадает в больницу. Аманда никогда не забудет тот огонь счастливой надежды в глазах, когда Макс рассказывает ей о встрече с Фрей. А потом делится, что пригласил ее на кофе. Старая подруга, внимая каждому услышанному слову, искренне надеется, что все у Макса теперь будет хорошо. Но она не учитывает того, что жизнь — это старая двинутая сука, обожающая рушить планы. Так и здесь. Все катится к чертям собачьим, когда следующим вечером Хулио замечает Макса, еле ковыляющего до своего дома и вконец потерявшего силы, рухнувшего на грязную дорогу. Дальше все скачет перед глазами отдельными огрызками, фотографиями, разлетевшимися в разные стороны: первая таблетка, силой запихнутая Максу в рот, поход к Пауку, страшная ночь, когда друг говорит, что он не умрет, а она сидит рядом и из последних сил улыбается. А в душе уже зарождается пропасть, будто кто-то огромным ковшом раз за разом вычерпывает душу.  — Конечно, Макс. Мы прорвемся.  — Да, — и парня уносит с анестезии. А дальше снова галопом по Европам: проваленная миссия, побег, ковыляние до дома Фрей, ночевка там и знакомство с девочкой. Очаровательное глазастое создание, которому суждено в скором времени отправиться в Рай, рассказывает тогда милую историю про дружбу суриката и гиппопотама. И одновременно перевязывает очухавшегося Макса, не понявшего, зачем это все бегемоту. Маленькая передышка, сменившаяся бешенством последнего дня их жизни. И даже в этой заварушке Аманда рядом: с того момента, когда ему в голову вшивали флэшку, и вот сейчас. Она сидит совсем близко: пропахшая потом, вытирающая окровавленную руку о грязную штанину, она неотрывно глядит на запертую дверь, слыша, как преграду начинают пилить.  — Слушай, Макс, — осеняет подругу. — Я поняла кое-что.  — Что?  — Та девочка… как ее там?  — Матильда.  — Да, Матильда… — она улыбается так, будто только что создала лекарство от рака. — У нее твой взгляд. Макс не понимает.  — Что?  — Мне кажется, что она…  — Нет.  — Почему нет-то?  — Нет и все. А у самого внутри рождается что-то вроде надежды. Давненько Макс не ощущал ее горькую обнадеживающую мягкость.  — Ну и ладно, — Аманда видит, как искры вовсю сыплются с почти взломанной двери. — Нам пора.  — Да, — сипит Макс. — Теперь я готов.  — Подождешь меня там?  — Конечно, — он знает, что спорить бесполезно.  — Хорошо, — кажется, это немного успокаивает всегда боящуюся смерти Аманду. — Тогда до встречи. И нажимает. Грязный окровавленный палец с погрызанным ногтем послушно касается заветной кнопки. Аманда не видит — чувствует, — как сердце Макса, закованного в бронекостюм, застывает за ребрами, перестает трепыхаться и поддерживать жизнь. Казалось бы, умер сейчас он, а такое ощущение, что сердце с корнем выдрали у нее, разнеся вдребезги всю грудную клетку. Макс не видит, как подруга, приказав Пауку спрятаться, первая нажимает на курок. Не слышит и свиста пуль, одна за другой пронзивших ее тело. Но знает одно: где бы он ни находился сейчас, Аманда будет рядом. Ее не испугают ни рай, ни самый страшный круг ада, которым пугали их обоих в приюте, ни вечные скитания в виде невидимых призраков по миру. Ни даже пустота. Она просто будет рядом. Всегда.