Потребность в нежности

Держать Ника при себе после спасения из захоронения выглядело правильным решением. Как иначе убедиться, что он переносит всё хорошо? Да и как можно было перенести это хорошо? Кто сможет после двенадцати часов в могиле, не зная, успеют ли, спасут ли, остаться тем же человеком, что был? Только отъявленный псих. Ник таким не был. Ник был обычным человеком, и это отложило свой отпечаток. Ещё одним поводом держать при себе стало нежелание ставить ещё кого-то из своих людей под удар, если возникнет ситуация, с которой Ник не справится. Ну и, конечно, не ездить на вызовы туда, где что-то могло напомнить о могиле. Вот как сегодня, остальная команда поехала расследовать убийство на угледобывающей шахте. Ник порывался поехать туда же, доказывая, что с ним всё в порядке, и уже одно это говорило о том, что всё совсем не так. Всё очень-очень плохо, и ещё нескоро будет хорошо. Возможно никогда. Но это неважно, Ника нужно сохранить. Ник вполне может работать, а что будет с ним, если он работу потеряет? Повреждение психики похоже на трещину в глиняном сосуде: залатать можно, сделать так, чтобы её не было, нельзя. Если оставить всё как есть, трещина эта будет шириться, пока сосуд не расколется на части. Пока страх не поглотит его целиком. Вот что будет, если оставить Ника один на один с этим страхом. Нет, нельзя. Нужно, чтобы он был рядом. Он, Гриссом, сможет справиться с ситуацией, по крайней мере, не оставит Ника с ней одного. Другие тоже не оставят, но полностью ли они понимают, что происходит с парнем? Вряд ли. Гриссом тоже не понимал, но тогда, в могиле, он ответил именно ему, Гриссому. Доверился. И именно поэтому он должен Ника защитить, сохранить. Сначала всё шло, как обычно, офисное здание, как многие другие, седьмой этаж, маленькая лаборатория, вроде ничего не предвещало беды, пока кому-то не пришло в голову закрыть их в комнате. Впрочем, кому именно, вполне понятно — убийце, и зачем понятно — он не хотел, чтобы дело раскрыли. Все бы ничего, только человек здесь умер именно от удушья без признаков какой-либо причины этого, именно её им и предстояло найти. Снаружи колотился в дверь приставленный для безопасности полицейский, конечно, он вызовет помощь, но когда она ещё придет. Ник вроде держится, хотя затравленное выражение глаз при взгляде на опускающиеся железные жалюзи на окна и двери, запечатывающие их в комнате, словно в той могиле, подсказывает, что продлится это спокойствие недолго. Гриссом прислушался, кислорода в комнате достаточно, а тот человек умер быстро. Газ? Но пока слышно только учащающееся дыхание Ника. Прошла минута, за ней другая, ничего не происходило. Гриссом ходил по комнате, прислушиваясь и поглядывая краем глаза на Ника: держится пока, молодец. И тут он услышал тихий звук шипения, вот оно! Осталось найти, откуда в комнату подается газ. Дышать становилось труднее, он бросился закрывать чем попало вентиляцию, откуда ощущалось дуновение воздуха, и вот тут-то Ник и не выдержал. — Выпустите, выпустите меня отсюда! — Ник колотил кулаками в дверь, пиная её и задыхаясь от ужаса. Дышал он часто, так быстрее будет отравление. «Как бы не начал носиться и крушить всё! — мелькнуло в голове Гриссома, — только не на месте преступления!» Быстро подойдя к Нику, развернул лицом к себе, преодолел слабые попытки к сопротивлению. «Ещё может контролировать себя, хорошо» Прижал к двери. «Попробуй теперь удери» Ник отворачивался, пряча взгляд, явно приходил в себя, и сейчас ему было стыдно за внезапную вспышку. «Нет, так не пойдет, ты не будешь корить себя ещё и за эту слабость» Гриссом поднял руки, гладил Ника по щека, волосам, пытаясь заставить поглядеть на себя, глаза в глаза, называя, как тогда, у могилы, детским именем: — Пончо, ну что же ты, ничего ведь не произошло, так ведь? Ничего страшного, вокруг нас люди, сейчас нас выпустят, нет поводов для беспокойства, хорошо, ты понял меня? — и уже тверже: — Посмотри на меня, я сказал, посмотри, всё хорошо, ты понял? — Всё нормально, ничего не случилось, — это уже добавил, когда Ник всё же на него посмотрел. А Гриссом продолжал гладить его, по щекам, по лицу, заставил склонить голову, коснувшись лбом лба, и держа Ника за затылок, чтобы не вывернулся. И наконец поцеловал в лоб, как целует ударившегося ребенка мать, это всегда и всех успокаивает, это рефлекс, оставшийся с детства. Точнее, попытался поцеловать именно в лоб, но Ник одного с ним роста, и ему пришлось отпустить его затылок, чтобы дотянуться. Ник в тот же момент поднял голову, и поцелуй пришелся в губы. Оба замерли от неожиданности, и поцелуй невольно перешел границы приемлемого для случайности. А потом Ник задрожал. «Боится, что оттолкну сейчас и уйду вновь, оставив один на один со страхом, — понял Гриссом, — ну да, шоковая терапия одна из самых эффективных, да и при поцелуе всегда задерживают дыхание» Он сильнее навалился на Ника, прижимая к двери, и перевел случайное прикосновение губ в полноценный поцелуй. Ник вздрогнул, а Гриссом пошел дальше, раздвигая его губы своим языком, проходясь по зубам с настойчивым требованием открыть рот. Если Ник оттолкнет его, это будет выглядеть совсем иначе, чем если бы Гриссом отступил. «Он знает, что делает, ему это можно позволить», — мелькнуло в голове Ника, прежде чем он позволил овладеть своим ртом. Они целовались, пока кто-то не принес ключи и не открыл эту чертову дверь! Они резко отпрянули друг от друга, заслышав шаги с другой стороны и как кто-то крикнул: — Держитесь, он уже принес ключ! Они прятали друг от друга глаза, в которых таилось отвращение гетеросексуального мужчины от необходимости целовать представителя своего пола…, но и что-то ещё. Они оба не хотели, чтобы другой увидел, что ему понравилось. По окончании этого дела Гриссом продолжил брать Ника всюду с собой. Он убедился, что у Ника не всё в порядке, и не хотел рисковать ещё кем-то. О поцелуе они не говорили, делая вид, будто его и вовсе не было. Ник нашел себе красивую женщину и постоянно бравировал этим, Гриссом был за него спокоен, наконец-то парень при деле. С год не происходило ничего, и Гриссом решил сделать очередной шаг на пути к восстановлению, а заодно проверить, насколько зажила психологическая рана. В этот раз в шахту поехали они. Просто кое-что надо было уточнить. Ник держался молодцом ровно до той поры, пока позади них не обрушились балки. Гриссом выругался, можно было предположить, что тот, кто придумал прорубить в скале ход и пускать к подельнику на ту сторону собаку, крадя таким образом у нанимателя золото, должен был придумать как этот лаз обезопасить. Пока Ник, уперевшись руками в стену, справлялся с приступом паники, Гриссом обследовал завал. Нет, там они не пройдут. Оставался всё тот же лаз в скале, по которому ходила собака, а до этого кто-то должен был прорубить его. Это значило, что человек здесь пройти вполне может. Беда в том, что преступник тоньше их с Ником, а значит, места ему нужно меньше. Но только самоубийцы могут сделать лаз настолько маленьким, чтобы двигаться с трудом. Значит для них с Ником запас есть. — Ник, мы здесь пролезем. — Нет. — Ник отошел от лаза на возможно далекое расстояние. — Ник, здесь проходила здоровенная собака. — Нет. — Ник даже отвернулся, отказываясь смотреть на лаз. Не было нужды смотреть на Ника, чтобы понять, что при мысли, как вся это толща камня всем своим весом будет давить на него, он вспомнил свой опыт с могилой. — Ну хорошо, я пройду первым, если все нормально, я позову тебя. Договорились? На удачу Гриссома здесь нашлась веревка. Впрочем, удача тут была как раз ни при чем. Здесь был склад бытовых предметов, куда, как не сюда, можно было безбоязненно отлучаться, чтобы сбыть золото? Гриссом обвязал свою лодыжку, другой конец дал Нику. — Если я застряну, ты меня вытащишь. Если я доберусь до того конца, я натяну веревку и дерну три раза, это будет значить, что тебе можно двигаться за мной, всё ясно? — Да, — Нику было стыдно, но сейчас он с собой ничего поделать не мог, как ни пытался. Он и так делал неимоверные усилия, чтобы не вцепиться сейчас Гриссому в плечи и не дать ему никуда отсюда уйти. Ник понимал, что Гриссом его не бросит, но от этого почему-то было ничуть не спокойнее. — Я пошел, — Гриссом беспокойно смотрел на Ника, что было у него в голове, загадкой не являлось, но сейчас страшно было не за возможную вспышку, а за то, что Ник не последует за ним, даже если удастся выбраться. — Хорошо, — Ник очень старался держаться и всё же, когда Гриссом исчез в дыре, едва не задохнулся в приступе паники и не потянул веревку назад. Но все же удержался. Он медленно подавал веревку, втягивающуюся в дыру, дождался, когда она натянется и последуют три рывка, служащие для знака ему, что путь свободен и можно идти, и так и замер с веревкой в руках. Сколько он так просидел, он не знал, очнулся, лишь когда Гриссом вновь оказался рядом. И только когда грубые сильные руки повернули его лицо к свету, когда чужие губы начали собирать слезы с его лица, Ник понял, что плачет. — Ник, Никки, ну что ты, все хорошо, мы выберемся, лаз не очень длинный, ты сможешь, Ник, Никки, ну что ты, не расстраивайся так, ничего страшного не случилось. — Гриссом коснулся губами губ, вспоминая тот случай с дверью в лаборатории и надеясь, что Ник и сейчас от одного только прикосновения придет в себя. Но сейчас этого оказалось мало, им предстоял путь в очень тесном пространстве, в котором нужно себя проталкивать вперед. Поцелуя для этого было мало, нужно снять напряжение Ника, и Гриссом точно знал время, когда мужчина наиболее расслаблен. Неужели он не сделает для Ника этого? На самом деле нужно немного, всего лишь подрочить. Поцелуй становился все более глубоким, руки Гриссома шарили по всему тело, пока таки не легли на пах. Ник ждал этого, или чего-то вроде этого, но ему сейчас было всё равно, если это способ оттянуть время, когда нужно будет лезть в эту дыру, он сделает это. Он сделает столько раз, сколько Гриссом захочет, потом они уснут, а проснувшись, они снова будут делать это, пока их кто-то не найдет. Только бы Гриссом не передумал! И не заставил лезть в эту чертову дыру! Ник начал срывать с начальника одежду, попутно пытаясь раздеваться сам, перепугался до полусмерти, когда Гриссом попытался отстраниться, схватил его за шею, пытаясь удержать, не дать разорвать поцелуй, и замер боясь вновь форсировать происходящее. Гриссом его раздел сам, мучительно медленно, словно неуверенный, что хочет именно этого, заставив Ника биться в экстазе ожидания. Когда они оба голые опустились на землю, Ник уже был готов ко всему. Гриссом же мучительно медлил. — Да быстрее же, быстрей! — взмолился Ник, бесстыдно раздвигая ноги и не зная, что делать: то ли надеяться, что все пройдет быстро, то ли молиться, чтобы все вообще началось. — Хорошо, — словно бы решившись, отозвался Гриссом, облизнул ладонь, смочил свой член и медленно, но аккуратно начал вводить Нику в зад. Это было ужасно, но вместе с тем прекрасно, Ником ещё никто и никогда не овладевал, и потому посторонние страхи были вытеснены новыми ощущениями. Ник внимал предмету, двигающемуся внутри, и чужой ладони на своем члене. Ник знал только одно — он не должен допустить, чтобы это заканчивалось. Гриссому должно понравиться, он должен захотеть повторить. Ник старался подмахивать, старался стонать, а в какой-то момент удивленно понял, что действительно возбужден всем этим. Гриссом кончил первым, вышел и помог кончить Нику, он опустился на пол рядом, и они некоторое время лежали, поглаживая друг друга, пока ошалелое возбуждение не прошло и они не оказались со случившимся один на один. Только тогда они поняли, что «меня только что трахнул в зад мой начальник» и «какого… я вовремя не остановился?» — Теперь ты можешь двигаться? — Гриссом видел, что Ник пришел в себя, и этим нужно воспользоваться, пока страх не появился вновь, а в его возвращении сомневаться не приходилось. — Да, — Ник сейчас на что угодно согласился бы, лишь бы не смотреть Гриссому в глаза. Он встал и стал быстро одеваться. Задницу саднило, но это было даже хорошо, отвлекало от посторонних мыслей. Гриссом тоже оделся, вновь привязал веревку к ноги и обвязал другим концом запястье Ника. — Теперь ты пойдешь со мной. — Хорошо, — Ник сперва удивился такому решению, но потом понял: это нужно, если на него вновь найдет страх, Гриссом тогда сможет просто вытащить его, ну, а пока это не произошло, Ник пообещал себе, что он проползет как можно дальше. В идеале до конца, но даже если нет, он должен облегчить Гриссому работу. Они двигались один за другим, веревка все время была натянута. Немного отойдя от входа, лаз расширялся, здесь можно было стоять даже на четвереньках. Так они некоторое время двигались вперед. — Теперь подожди, я скажу когда, — Гриссом знал то, о чем пока не догадывался Ник: дальше лаз сужался и в некоторых местах нужно было протискиваться, а перед входом было место, в котором он едва не застрял, пока полз здесь первый раз. Нику будет ещё тяжелее, его плечи шире. В любом случае нужно сначала пройти там самому, чтобы иметь возможность помочь, если что-то случится. Ник стоически перенес необходимость остаться одному, и Гриссом даже понадеялся, что всё обойдется. В этот раз протискиваться в этот лаз было почему-то труднее, а в какой-то момент Гриссом едва не испугался, что сам застрял, но все обошлось, и он оказался у подножья горы. Вдохнув свежего воздуха, он позвал: — Ник, а теперь ты. Сначала выбирал он веревку довольно споро, но вот Ник достиг того самого тесного места, и веревка дернулась назад, но Гриссом ожидал этого и не позволил этому случиться. А ведь дальше будут места и похуже. — Никки, ты молодец, ещё чуть-чуть осталось, знаешь, какой здесь воздух, сладкий, как яблочный пирог, ты любишь яблочные пироги, Никки? — Гриссом сначала хотел использовать всё то же старое имя, Пончо, но после случившегося внутри это уже невозможно. Неважно, Никки тоже подойдет, главное, чтобы ласково, чтобы звучал голос, чтобы Ник ориентировался на него и ему становилось легче ползти. Гриссом потихоньку выбирал веревку, считая случающиеся паузы — это Ник справлялся со страхом в очередном тесном месте. Главное — не давать ему останавливаться, тогда, быть может, всё обойдется. Ещё две паузы, и то самое тесное место, где он едва прошел. По счастью, всего метр или полтора до того места, где сейчас Гриссом сидит. А он меж тем продолжал: — Вот сейчас выберемся и поедем в пиццерию, или лучше кафешку, а, как думаешь, Никки? Выпьем пивка… Раз. Два. Чуть подождать… веревка остановилась, все же застрял! Гриссом нырнул в лаз и увидел перекошенное от страха лицо Ника. — Это ничего, Никки, ничего, это как второе рождение, да, Ник? Ты словно опять в родовых путях мамки. Помнишь наше дело, где две бабы боролись со страхами мальчика, пытаясь заставить его родиться вновь? Вот и у тебя сейчас будет то же самое. У мамы в родовых путях было тесно, а ты все равно родился, а сейчас помогу теперь я. Ты родишься, и всё, что было раньше, останется позади. — «Боже, что за бред я несу? Неважно, главное, говорить, главное, чтобы он доверился мне, как тогда». — Крепче держи веревку, Никки, слышишь, обеими руками. Я дерну на счет три, и ты постарайся очень сильно оттолкнуться ногами, хорошо? — Гриссом вновь гладил лицо Ника, целовал лоб, глаза. Пока ужас немного не отпустил парня. Тогда Гриссом добавил: — А ещё не забудь выдохнуть, хорошо? Ну что, готов к новому рождению? Дождавшись кивка, Гриссом задом наперед выбрался из лаза, снова чуть не застряв из-за зацепившейся за выступ одежды. Но и сейчас всё обошлось, не хватало только показать Нику сейчас, что ему и самому страшно. Снаружи он уперся ногами в скалу по обе стороны от дыры, взял покрепче веревку и выдохнул сам, собрался с силами и скомандовал: — Приготовься! Раз. Два. Три! В первый момент показалось, что у них не получилось, веревка почти не сдвинулась, но потом напряжение сил двух мужчин дало о себе знать. Нет, Ник не вылетел, как пробка из бутылки, но самое тяжелое место он прошел. Теперь не осталось нужды в веревке, Ник уже был совсем рядом. Гриссом взял его за руки и вытащил на свет. — С новым рождением, Никки, — ласково сказал, гладя по лицу, целуя губы. Они снова едва поняли, как сделали это. Потом они лежали, обнявшись, и каждый думал о своем. Ник о том, что с этого момента Гриссому позволено делать с ним всё, что угодно, даже убить. Можно. Он его и так дважды спас. А Гриссом о том, когда нечто пошло не так и их отношения вышли за рамки необходимого и допустимого. А ещё о том, что никогда первым не отпустит Ника, будет держать до последнего, пока хватит сил. — Это была правда? — голос Ника был хрипл и срывался после всего пережитого. — Насчет чего? — очнулся от своих мыслей Гриссом. — Насчет того, чтобы после всего сходить выпить вместе пива. — Ник знал, даже если Гриссом сейчас скажет нет, он уже все равно принадлежит ему и примет любой его выбор. И всё же очень хотелось, чтобы Гриссом сказал «да». — Почему бы и нет? — ответил Гриссом, думая о своем только что данном обещании никогда не отпускать руки Ника. Они нашли машину и как-то не сговариваясь сразу поехали к Гриссому домой. Там по очереди приняли душ (пока Ник мылся, Гриссом успел сходить за пивом), потом долго сидели в молчании у телевизора, посасывая бутылку за бутылкой. А утром Ник перевез свои вещи к Гриссому домой. Некоторое время им ещё удавалось делать вид, будто ничего не происходит. Но когда Гриссом уехал на задание и там на какое-то время пропал, Ник так психовал, что только слепому и глухому не стало бы понятно, что происходит. Далеко не все приняли новость благожелательно. Уоррик покачал головой, но смирился, Кетрин почему-то понимающе ухмылялась, но, похоже, радовалась, что хоть кто-то способен скрасить одиночество босса. Хотя нет, сейчас это уже не было одиночеством. Сара бесилась. Капитан Джеймс отреагировал так, словно вообще не заметил никакой разницы в прежнем и новом статусах пары. Доктор Альберт принял это философски. Были, конечно, и те, кто категорично не желал воспринимать их. И те, кто радовались как за кого-то одного, так и за обоих. А по вечерам у них был секс. Нику почему-то нравилось, как Гриссом выглядит, когда смотрит на него, обнаженного, медленно раздевающегося, не позволяя подойти, ложащегося в кровать и раздвигающего руки и ноги в позе полного подчинения. Этому взгляду было далеко до любви, и все же Ник чувствовал необходимость убедиться, что Гриссом и сегодня ночью смотрит на него так, прежде чем опуститься сверху и овладеть им. С девушкой, разумеется, пришлось распрощаться. Хотя Нику порой и недоставало такого секса. Нет, Гриссом бы позволил ему овладеть собой, но этого не хотел уже сам Ник. Тогда бы тот взгляд изменился, а Нику он уже был необходим, как наркотик. И он раз за разом ложился всё в ту же позу — руки за головой ноги расставлены, живот беззащитен. Как ложится проигравший пес подставляя брюхо победителю. Позволяя ему сделать с собой все. Даже убить. А Гриссом, глядя на такого его, всегда думал только об одном: «Господи, Ник, что же я с тобой сделал?» И тут же понимал, что просто закрыл рану Ника собой. И если они расстанутся, она вновь откроется и Ника уже будет не спасти. Но у него была и надежда. Под коркой обычно идет регенерация плоти, а значит, однажды Ник выздоровеет и необходимость в корке сама собой отпадет. Ник молодой ещё, а значит, он все ещё успеет. И успокоив себя этим, Гриссом раз за разом овладевал им, не в силах отказаться от предложения войти в жаждущий этого действия зад.