Одинокие сердца

...Где твоё пламя всё ещё жжёт моё бедро, И каждый оборот колёс мои ломает рёбра. «Her Kind», Anne Sexton Квартира Гермионы В это воскресное утро «Ежедневный Пророк» и Гарри Поттер попали в квартиру Гермионы одновременно. У неё даже не осталось времени, чтобы дать сове, принёсшей газету, лакомство, потому что тут же из камина вывалился чрезвычайно взволнованный друг. — Гермиона! — Гарри? Взъерошенный Поттер не смог сразу ответить: ему понадобилось отдышаться. Пока он приходил в себя, Гермиона открыла «Пророк» и замерла. — Да… вот об этом… — выдохнул Гарри. Гермиона не услышала его и даже не взглянула на заголовки. Её вниманием целиком и полностью завладела колдография Люциуса на первой странице газеты. Длинные волосы роскошными платиновыми прядями струились по плечам. Надменная, блистающая превосходством улыбка играла на чувственных губах. Идеальной формы брови в обычной для него манере пренебрежительно изогнуты. Застигнутая врасплох, Гермиона задумчиво провела самыми кончиками пальцев по чертам породистого лица и вздохнула. Последние сутки она отчаянно пыталась не думать о Люциусе Малфое, но хватило одного взгляда, чтобы все её старания пошли прахом….. — Гермиона! Ты меня слышишь? — недоумённый возглас Гарри вернул её в реальность. — Прости, Гарри... что? Затем она увидела… это… «Гермиона Уизли — недавно овдовевшая героиня Войны, беременна ребёнком Люциуса Малфоя! Правда или ложь?» Гермиона прикусила губу и прочла ярко вспыхивающий заголовок ещё раз. — Похоже, мне уже не придётся никому ничего объявлять… — пробормотала она. Гарри сокрушённо забормотал: — Ублюдок Долохов… Это всё его вина… Понятия не имею, как эта информация просочилась в газету… Но мы ещё можем исправить это… Организуем интервью и опровергнем… Гермиона прервала его бессвязный лепет. — Гарри, прекрати. Я не собираюсь никому ничего объяснять. Чего ради? Через какое-то время пресса всё равно потеряет интерес — с сенсациями всегда так бывает. Кроме того, у меня слишком долго была кристально чистая репутация. Видимо, пришла пора это исправить. Удивительно, но Гермиона не чувствовала ярости. Она даже обыкновенной злости не чувствовала. Оцепенение и безучастность — вот то, что наиболее точно отражало её чувства. Всё происходило словно с кем-то другим. Не беспокоили сейчас бессмысленные спекуляции на её популярности, репутации и прочей подобной ерунде. Это было слишком мерзко, грязно и недостойно. — Гарри, ты не мог бы сделать одолжение и поговорить с Молли? Пожалуйста! Постарайся объяснить ей ситуацию, — попросила Гермиона. — Хорошо? — Конечно. Гарри кивнул, успокоенный тем, что с подругой всё более-менее в порядке, и отправился в «Нору», исполнять просьбу. «Бедный! Ему предстоит помучиться, объясняясь с многочисленными Уизли». Оставшись одна, Гермиона кинула на изображение Малфоя ещё один взгляд, а затем заклинанием Редукто взорвала проклятую газету, превратив её в пепел. Задумчиво наблюдая за серыми хлопьями, лениво кружащимися в воздухе, она вздохнула. Колдография Люциуса всколыхнула те чувства и эмоции, которых Гермиона изо всех сил старалась избегать. Она безошибочно распознала тоску по тянущей боли в сердце и острой, ноющей тяжести внизу живота. «Чёртовы гормоны... — соскочив с барного стула, Гермиона опрометью кинулась из комнаты. — Мне нужен шоколад! Срочно!» * * * Шесть часов спустя она снова сидела на кухне. С тихим вздохом Гермиона вытащила из коробки под названием «Трюфели Фрамбуаз» от Уильяма Кёрли» очередную конфету и сунула в рот. Накинув на голое тело шёлковый халат Люциуса, она нежилась в лучах заходящего солнца, томно прикрывая глаза от ощущения ласкающего кожу тепла. У неё ныло сердце, а тело плавилось от желания, жаждало изысканных ласк и нежных, но властных прикосновений его чувственных губ и сильных рук. С ним хотелось сгорать дотла в пламени страсти и снова рождаться. Гермиона честно боролась с собой, прилагая максимум усилий, чтобы подавить это всепоглощающее влечение. Но, к сожалению, выиграть эту битву была не в силах. Она надеялась, что конфеты успокоят или хотя бы облегчат тоску, но стало только хуже. Дорогой, маслянистый, горьковато-сладкий шоколад растекался во рту и подпитывал бушующий внутри огонь ещё сильней. У этих… порочных трюфелей даже вкус был точно такой, как и у поцелуев Малфоя — соблазнительно-неотразимого, затягивающего, греховного наслаждения. Гермиона старалась дышать медленно и неглубоко, пытаясь сопротивляться желанию… Но халат Люциуса всё ещё хранил его запах, манящий и обволакивающий… А мягкий шёлк невесомо ласкал кожу, напоминая о совсем других прикосновениях… Гермиона застонала и, не в силах сдерживать более накопившееся вожделение, легко коснулась себя между бёдер сквозь гладкую шёлковую ткань халата. Малфой-Мэнор «Тридцать шесть часов... Я не видел её в течение тридцати шести часов… Не касался её тридцать шесть долгих, мучительных часов… Не вдыхал её запах невыносимо томительные тридцать шесть часов…» Тело предавало Люциуса, отказываясь повиноваться и сохранять спокойствие. Он задыхался от острой необходимости ощутить Гермиону рядом. Собственные глаза обманывали Малфоя: куда бы ни взглянул, желанный образ преследовал его. Пальцы дрожали и ныли, стоило только подумать о прикосновениях к волнующе тёплому и мягкому телу. Люциус словно в аду находился всё это время — в самой что ни на есть настоящей геенне огненной. Возбуждение беспощадными языками пламени жалило, нанося сердцу раны, и тут же зализывало их, принося ещё большие страдания. Душа его пылала и кровоточила. Казалось, он сам медленно и нестерпимо больно сгорает заживо. Наступал воскресный вечер, на улице сгущались сумерки. Призрачный жёлто-голубой свет луны тайком прокрался в комнату, и озорные блики метались в причудливом танце по платиновым волосам Малфоя. Тот сидел за письменным столом в библиотеке, держа перед собой свежий номер воскресного «Пророка». Серые глаза сосредоточенно изучали первую страницу газеты, где были напечатаны всего две колдографии — его и Гермионы, а сверкающий заголовок буквально вопил: «Гермиона Уизли — недавно овдовевшая героиня Войны, беременна ребёнком Люциуса Малфоя! Правда или ложь?» — Дерьмо! — тихо выругался Люциус, в который раз прочитав заголовок. «Будь проклят Долохов и его паскудный рот! Надо было всё-таки убить эту мразь, этого сукиного сына! А слабовольного червяка Поттера вместе с его «планом» послать на хрен! Будь проклята эта продажная пресса, всегда готовая рыться в чужом грязном белье! Будь проклято Министерство — в нём даже у стен есть уши! Будь проклят несведущий дурак Поттер — я ведь предупреждал его: надо проследить, чтобы авроры держали рты на замке…» Малфой зарычал от накатившего бессилия. Конечно, у него всё ещё осталось достаточно связей, чтобы заткнуть пасть этой вонючей помойке под названием «Пророк». Однако Люциус понимал, что ущерб уже нанесён. «Теперь всю тяжесть создавшегося положения придется нести на своих плечах мне. А если уж быть совсем точным — Гермионе и мне. У волшебного мира комом в горле встанет скандал с участием Героини Войны и бывшего Пожирателя Смерти». Единственное, что хоть немного утешало его во всём этом бедламе — воспоминание о последней встрече с Долоховым. «Это действительно был… приятный, можно даже сказать животрепещущий момент…» Малфой самодовольно хмыкнул. Секундой позже он снова внимательно рассматривал колдографию Гермионы в «Пророке». Насколько он мог судить, колдо было сделано до трагедии в их семьях. Гермиона тепло улыбалась, а каштановые кудри ещё больше украшали светящееся от счастья лицо. И тут из Люциуса словно дух вышибли! Так ослепительно она сияла для кого-то! Не для него! Осознание было внезапным и неприятным. Он почувствовал, как сердце закипело от переполняющей его ревности. И знал ведь, что всё это смешно, но ничего с собой поделать не мог. «Проклятые тридцать шесть часов!» — подумал он. — Мне нужно увидеть её. Сейчас же!» Малфой резко поднялся, и оглушительный треск стула, упавшего на пол, эхом перекатился в глубокой тишине поместья. Спустя мгновение он исчез в зелёном всполохе летучего пороха. Когда Люциус вышел из камина в квартире Гермионы, его встретил мягкий, с придыханием стон. Заинтригованный, он пошёл на звук и вскоре остановился в восхищении — Гермиона в его халате, с закрытыми глазами и разметавшимися в беспорядке по плечам прекрасными локонами сидела, откинувшись на спинку высокого стула. Складки шёлкового одеяния разошлись, обнажив нежную, молочно-белую кожу бёдер. Малфой подобрался ближе и поражённо замер: Гермиона ласкала себя. Ему стало катастрофически не хватать воздуха и невольно пришлось ослабить слишком тугой узел галстука. «Хм, вот что значит: оказаться в нужном месте в нужное время», — подумал Люциус, осторожно подкрадываясь ближе к желанной цели. * * * Гермиона совершенно потерялась в ощущениях, когда почувствовала, что большая, тёплая ладонь накрыла её руку, а знакомый баритон хрипло шепнул: — Позволишь мне? Глаза её распахнулись и встретились с напряжённым, пристальным взглядом Малфоя. — Люциус, — только и получилось выдохнуть. В следующую секунду гораздо более умелая рука сменила её ладонь между бёдрами, а тонкие влажные пальцы оказались втянуты в горячий рот Люциуса и вылизаны. Тогда и только тогда он накрыл её губы неторопливым, сводящим с ума, заставляющим тело плавиться, поцелуем. Мягко, но настойчиво его губы и язык подчиняли себе Гермиону. Словно в танце Люциус вёл её за собой. Тело её мурлыкало песню, сочинённую им. Виртуозная опытная рука уверенно вела её к оргазму неторопливыми умелыми движениями. Внезапно поцелуи прекратились, а искусные пальцы лишили трепещущий комочек плоти таких необходимых ласк. Абсолютно растерянная и ничего не понимающая Гермиона лишь почувствовала, как её подняли и положили на прохладную гранитную столешницу. Шёлковый пояс оказался развязан, мягкие складки халата откинуты в стороны, и совсем рядом, отозвавшись вибрацией по её голой коже, раздалось низкое глухое рычание: — Хочу чувствовать тебя… Мне нужно больше, ведьма… гораздо больше… И снова умелые пальцы проникли в неё, двигаясь во всё убыстряющемся ритме… Снова его рот, казалось, был в нескольких местах одновременно, облизывая, покусывая, целуя, а свободная рука нежно ласкала чувствительную грудь… Гермиона беспомощно металась под столь решительным наступлением на все её чувства… Стоны и вздохи наполнили маленькую кухню. Задыхаясь, она почувствовала, как горячая волна поднимается выше и выше, накрывая её с головой. И Гермиона погрузилась в поглотившее её наслаждение, когда Люциус коснулся клитора последним точным движением и хрипло шепнул: — Отпусти себя. Поцелуй накрыл её губы сразу после того, как она выкрикнула его имя в экстазе. * * * Малфой облокотился на столешницу, наблюдая за Гермионой и ожидая, пока она придёт в себя. Нежно поглаживал влажные от пота кудри, второй рукой он собственнически обнял округлившийся живот. Когда дыхание её стало глубоким и спокойным, а глаза цвета тёмного мёда сосредоточились на его лице, Люциус мягко поприветствовал: — Добрый вечер, дорогая. Как ты? Гермиона в ответ слабо фыркнула: — Добрый вечер, Люциус, лучше не бывает. Я бы даже сказала — сказочно себя чувствую. Спасибо за заботу. Она попыталась сдвинуться и сесть, но тёплая ладонь, лежащая на её животе, не позволила этого сделать. Малфой лёгкими, нежными поцелуями прошёлся по всему её телу, запахнул халат и аккуратно завязал пояс. Теперь Гермиона была в состоянии подняться, однако, когда она села, Люциус сгрёб её в охапку и тихо пробормотал: — Не против, если я перемещу нас в более подходящее для продолжения место? — Продолжения? — Гермиона обвила его шею руками. — Именно, дорогая. Ты же не думала, что на этом всё закончится, правда? — с этими словами он аппарировал в усадьбу. Спустя минуту после их исчезновения камин Гермионы полыхнул зелёным пламенем, и в гостиную шагнул Гарри. — Гермиона... Гермиона? Где ты? Только молчание послужило ему ответом....