Шрамы

Peppino Gagliardi – Che Vuole Questa Musica Stasera

Новый Орлеан не знает сна. Он не устает от разношерстной музыки, шумных карнавалов и всё прибывающих и прибывающих в него туристов. Ками идет по Бурбон-стрит и, оглядываясь по сторонам, поджимает губы — высшая степень ее молчаливого недовольства. Это редко бывает, но сейчас эти шум и гам, привычные слуху, раздражают. День выдался тяжелым: она снова погрязла в деле, распутать которое пока не представлялось возможным, потому что единственный подозреваемый, по всей видимости, и является главной жертвой в этой круговерти серийных убийств. Камилл старается не думать о Люсьене положительно — вампир, как-никак, — но то и дело вспоминает его историю жизни до обращения и понимает, что его версия куда больше походит на правду, нежели ее. Впрочем, некоторое облегчение она все-таки испытывает, что и раздражает больше всего. Она знает, что не должна сочувствовать убийце — пусть не этих людей, так сотен других — но поделать с вшитым будто под кожу милосердием бороться не в силах. Вот такая она, Ками О’Коннелл — ищущая человеческое начало даже в тех, кто давно его позабыл и вырвал из себя собственноручно. До бара остается десять шагов, не больше, и Ками с облегчением вздыхает. Ей, определенно, нужно выпить, привести собственные мысли в порядок и расслабиться. Иначе следующий день она просто-напросто не выдержит. Связка ключей приятно холодит руку, и привычным движением Камилл распахивает дверь бара, радуясь тому, что сегодня он работал до часу ночи — стрелка на наручных часах показывает без пяти два. — И что будем пить? — тихо спрашивает саму себя девушка, разглядывая разнообразные бутылки с алкоголем. Взгляд останавливается на бурбоне. Ками дотягивается до верхней полки, берет бутылку и наливает в бокал, раздумывая над тем, что, пожалуй, спокойная музыка помехой не станет. Задумавшись, она останавливает свой выбор на Пепино Гаглиарди, творчество которого так нравилось дяде Кирану. Тень улыбки отпечатывается на ее губах, когда песня начинает свой неспешный темп, а голос певца что-то вспарывает в душе, буквально заставляя поежиться от столь явного одиночества, которое у Ками осталось после двух мощных ударов судьбы. Глоток бурбона обжигает глотку, но, она знает, нужно сделать еще два, чтобы привыкнуть к горечи и пить дальше, не морщась. Первый. Второй. Третий. Легче, конечно же, не становится — это бред для особо впечатлительных и сентиментальных, но становится спокойно и, в некоторой степени, равнодушно. Камилл оглядывается по сторонам и в такт музыке выстукивает пальцами по барной стойке ее незатейливый мотив. И стоило бы достать ноутбук и продолжить свою работу, но усталость, прятавшаяся где-то целый день, опускается на плечи и, вздохнув, Ками закрывает сумку. На сегодня хватит полицейских участков, мест преступлений и трупов. Завтра, все это снова будет завтра. Размышления, так и не собранные в единую цепочку, прерываются кем-то извне. Ками резко оборачивается в сторону двери и тут же напрягается всем телом, потому что поздний посетитель, стоящий перед ней с широкой улыбкой на лице, вызывает неосознанный страх. Сознание буквально кричит своей хозяйке: «Беги», но внешне Камилл лишь сильнее сжимает бокал в руке и пристально смотрит в глаза Люсьена. — Открыто? — строя из себя откровенного дурака, спрашивает он, все еще стоя на пороге. — Нет, но могу предположить, что ты это и так знал, — голос Ками тверд — уж что-что, но Клаус приучил ее к отражению любых атак. Она переводит взгляд на янтарную жидкость и, чувствуя нарастающее раздражение от нарушения личного пространства, договаривает: — Извини, но бар не обслуживает клиентов после закрытия. Его легкую усмешку она замечает боковым зрением, но оставляет без внимания. — Сделай исключение ради нового знакомого, ладно? Я хотел бы выпить в хорошей компании, но ирония в том, что под это описание подходишь лишь ты, Камилл, — он растягивает гласные в ее имени, и это звучит забавно. Будь он обычным человеком, она, быть может, даже бы улыбнулась этому акценту, но с такими, как он, поблажек давать нельзя. — Ты следил за мной? — Ками оборачивается к нему на барном стуле и пытается дергать за правильные ниточки, чтобы понять, зачем он здесь и почему ему вновь понадобилась именно она, а не кто-либо другой. Это заставляет опасаться его еще больше. Люсьен, игнорирующий ее напряжение, просто пожимает плечами, делая несколько шагов вглубь бара: — Не совсем так. Скорее, просто заметил тебя и решил пойти следом — разные вещи, согласись, — он запрокидывает голову вверх и с наслаждением прикрывает глаза. — А если бы я знал, что твой музыкальный вкус так хорош, то сам бы предложил тебе выпить. Каким-то образом Ками удается усмехнуться и сделать новый глоток. Ощущение того, что он схватит ее за шею и вцепится в нее зубами, не отступает ни на миг, но она держится изо всех сил и пытается показать, что плевать хотела на его вампирскую сущность и на него в принципе. Сколько таких было, черт побери, но я все еще жива. — Камилл, я не причиню тебе вреда — обещаю, — Люсьен заставляет обратить на себя внимание, и когда взгляд Камилл, полный недоверия, фокусируется на нем, Касл добавляет: — Если бы я хотел тебя убить, то уже бы сделал это. — Спасибо за откровенность, — кивает она, прищуриваясь и что-то мысленно прикидывая. Хватает нескольких секунд, чтобы дотянуться до бутылки, наполнить стакан на три пальца и подтолкнуть его в руку вампиру. Свои действия она тут же поясняет: — Я все равно не смогу тебя выгнать, даже если сильно захочу, так что… Люсьен довольно улыбается, и эта улыбка напоминает Чеширского кота из "Алисы в стране чудес". Не к месту Ками вспоминает, что в сказке он был ее любимым персонажем. Но вот ирония… — Извини, что потревожил, — присаживаясь рядом, уже серьезно добавляет он, и Ками замирает от удивления, которое тут же отражается на ее лице, — я поступаю невежественно по отношению к твоему отдыху, но мне редко выпадает шанс посидеть с кем-то столь… столь интересным. — И чем же я так интересна тебе? — брови Камилл взметаются вверх, а пальцы вновь проходятся по стойке. — Тем, что якобы близка к Клаусу, или тем, что могу каким-то образом повлиять на его мнение относительно тебя? Увы, но могу тебя уверить: Клаус не поддается никакому воздействию извне. Я пыталась. — В этом весь Ник, — пожав плечами, отзывается Люсьен, залпом выпивая полбокала, — но, нет, ты не угадала — мне просто нравятся хорошие люди. Разве так не может быть? — Слишком просто, — неверие Камилл читаемо и очевидно, но Касл не сдается, едва заметно растягивая уголки губ в теплой улыбке. И это странно, правда странно, но то ли алкоголь делает свое темное дело, то ли Ками на самом деле становится спокойно рядом с ним. Ощущение скорого убийства отступает, липкий страх испаряется, будто его и не было. Ками думает, что общение с вампирами пора ограничить, иначе это плохо кончится. Однозначно, это плохо кончится. Но она хочет верить, что не сегодня. — Знаешь, неделю назад я и вправду хотел воспользоваться твоей помощью — заметь, не хотел использовать, но, судя по тону Клауса, мой план провалился, и поэтому мне вряд ли еще что-то от тебя нужно. — Тогда зачем пришел? — прерывает его откровенность О’Коннелл. — Я не могу сказать, что рада такой компании. Сам понимаешь, вампиров мне и так хватает с головой. Его смех звонок, и ей на момент даже кажется, что она сказала шутку, а не с полной серьезностью заявила прямо в лицо, что от такой встречи не в восторге. Люсьен прекращает смеяться и чокается бокалом, поясняя: — Не хотел обидеть, просто мне кажется это забавным — личный психотерапевт для вампира. Такого я еще не встречал за всю тысячу лет. Кто мог знать, что Клаус дойдет до такого. — Думаю, с этим покончено, — приглушенно отзывается она, подливая в свой бокал еще горячительного. Она надеется, что Люсьен не станет лезть в душу и оставит свои догадки при себе — и так позволила больше, чем стоило. Тему с Клаусом Камилл старается не поднимать даже перед самой собой. — Прости, — второй раз за вечер слышит она из его уст, и это превосходит все рамки ожиданий, — не буду лезть в это все — не мое дело. Давай о чем-нибудь другом, м? Ками задумывается, стараясь долго не смотреть в его глаза — почему-то ей кажется, что в них ненароком можно утонуть, а этого смелая барменша желает меньше всего. — Эти шрамы — метафора пережитой тобой боли. Кто-то пытается ударить тебя еще раз по больному месту, пытается зацепить. Вывести из равновесия, — Камилл на момент замолкает, закусив губу. Люсьен молчаливо ждет, вертя в руке бокал. — Этот кто-то ненавидит тебя и хочет показать превосходство. Думаю, это вызов. И тебе, Люсьен, и против тебя. Перед тем как ответить на это, Люсьен с минуту смотрит вперед и молчит. Ками наблюдает за ним, словно за диким зверем, и понимает, что попала в точку. В глазах появляется холод, но к ней он не относится — Камилл видит, что он ненавидит кого-то так же сильно, как и тот его. — Далеко пойдешь, мисс О’Коннелл, — он наклоняет голову набок и пристально смотрит ей в глаза. — Думаю, эта история закончится здесь, в Новом Орлеане. Всем историям рано или поздно приходит конец, и эта не должна стать исключением. Жаль, что мой создатель считает меня слишком лживым, чтобы обратить на мои слова свое бесценное внимание. — В этом весь Ник? — в тон ему говорит Ками, и впервые позволяет себе улыбку при нем. Ему. И она не остается незамеченной. — Знаешь, хотел кое-что спросить, но мне нравится, когда ты улыбаешься. — Лучше спроси — не люблю недосказанность, — бурбон добавляет лихой смелости, собственный голос кажется Камилл твердыней. В такт льющейся из колонок музыки Люсьен качает головой и так же искусно, будто бы между прочим, спрашивает: — А что касаемо твоих шрамов? Они заживают? Ее подбородок дергается, будто кто-то взял и со всего маху зарядил ей пощечину. Боль, затихшая, заснувшая, вспыхивает в области сердца и жжет. Хочется верить, что все дело в чертовом бурбоне, но это — сладкая ложь. Просто Ками впервые за долгие месяца спрашивают, каково ей на самом деле, а не пытаются получить совет или поддержку. И самое страшное, что интересно это тому, кого она едва знает, и кто вряд ли заслуживает ее праведного доверия. Она делает глубокий вдох и находит в себе силы ответить: — Нет. И не заживут. Просто приходится жить дальше без того, что являлось частью меня самой, — пальцы стучат по столешнице громче и тверже, — и, если быть откровенной, то я больше не чувствую себя цельной. Приходится привыкать. Они сидят в молчании несколько минут, но обоим кажется, что целую вечность — так сильно повисает эта пелена, прилипая к мыслям, которые роем вертятся в голове, но правильных слов не находят и не могут вырваться наружу. Люсьен, выпрямив спину, оборачивается к Камилл и опять совершает то, что сделал в комнате для допросов — берет за руку. Ее глаза распахиваются, но, как и тогда, она не отнимает ладонь, а просто замирает, ожидая дальнейших действий Люсьена. — Иногда надо с кем-то делиться тем, что творится в душе, Камилл. Ты, как психолог, должна понимать, что это помогает. — Помогло, — тихо слетает с губ, и он вновь широко улыбается, так, словно с его сердца тоже слетел какой-то груз. — Вот и хорошо, — он впивается взглядом в их руки и, моргнув, на секунду сжимает ее пальцы и тут же освобождает ладонь. Отпускает свою ладонь, но одиночество не возвращается. Не сейчас. — Тебя проводить до дома? — Нет, спасибо. Я сама. Люсьен осушает свой бокал и встает, недоверчиво смотря на нее: — Небезопасно ходить одной, тем более в такое время. Ками усмехается, мотая головой: — Меня сложно испугать, Люсьен. В его взгляде отчетливо читается правда, но Ками старается думать, что ей это только кажется. — Ну что ж, тогда спасибо тебе за выпивку и за приятный вечер, — он кивает ей и, разворачиваясь, уходит. Распахивает дверь, и стоило бы выйти, но Люсьен оборачивается и, проведя рукой в воздухе, говорит: — Под эту песню нужно танцевать, ma chère*. Если выберусь с этой войны живым, то мы обязательно исправим это упущение. И стоило бы сказать свое категорическое «нет», но Ками вместо правильности выбирает улыбку. Ему. Дверь захлопывается, но одиночество не возвращается. *** Люсьен провожает ее до дома по крышам. Ками смотрит в окно, и где-то в доме напротив мелькает тень. Всё-таки ей не показалось.