Darin – Only You Can Save Me
Привыкнуть к его смс-сообщениям, звонкам — к нему самому — труда не составляет. Люсьен вливается в жизнь Камилл так мастерски, что она толком не успевает понять, по какой причине выходит с ним выпить кофе в кафешке на углу Бурбон-стрит, обсуждая сверхъестественные проблемы и прошлое: она часами может слушать истории Люсьена о Средневековье, поражаясь тому, насколько много он повидал в своей жизни. Однажды он даже показывает ей Англию пятнадцатого века, и после увиденного великолепия Камилл восторженно делится с ним впечатлениями. Люсьен не говорит об этом вслух — зачем? — но точно может утверждать, что где-то под ребрами скребется счастье. Она смеется вечерами, когда он, выкроив время, которого катастрофически не хватает, провожает ее до дома. Ему странно, что Ками не ставит свои пресловутые границы и позволяет быть другом, доверяясь. Камилл, в свою очередь, больше не чувствует от него опасности, даже больше: она чувствует себя защищенной, когда Люсьен находится рядом. Все переворачивается вверх дном, когда Касл говорит: — Я должен сделать это, а потом хоть убивай — плевать. Я должен. Она широко распахивает глаза, но не успевает ничего ответить — его губы накрывают ее так быстро, что слова застревают где-то в области грудной клетки. Ночной Новый Орлеан замирает, исчезают звуки, наступает абсолютный вакуум, и только сердце бьется как сумасшедшее. Люсьен целует ее, и мир летит к чертям, потому что из всех возможных вариантов у Ками остается лишь один — ответить. Отстраниться на долю секунды, вдохнуть воздух в легкие и, взглянув в его глаза-бездны, ответить. Камилл чувствует себя девчонкой, которую вот-вот загонит домой отец, и оттого — точно сошла с ума — обвивает его шею руками, забывая обо всем напрочь. Все горит синем пламенем — Люсьен притягивает ее за талию и пальцами-шипами касается позвонков. Выше. По спине пробегает табун мурашек. Выше. Проснуться не удается. Выше! Бьет током. Двести двадцать вольт безумия. Двести двадцать вольт чистого сумасшествия. Дайте воздуха, боже! Ее глаза кричат — голубые дикие волны сбивают Люсьена с любых правильных траекторий. Слова пустые — ненужные. Она говорит иначе: шепотом далеких лесов, голосом уставшего города, переливами джаза, но только не словами. Что-то навсегда исчезает — здесь, прямо сейчас, а что-то — такое необъятное и важное — приходит, распахивает дверь и остается существовать внутри него. Не понять ни черта — Ками медленно опускает руки вниз и наконец откликается чуть припухшими от поцелуя губами: — Уже поздно. Я пойду, Люсьен. И как птица, взмахнув крыльями, испаряется за дубовыми дверьми, оставляя Люсьена одного. И он, уже успев позабыть, что такое волнение, вспоминает это, слыша, как собственное сердце, кажется, идет против него и стирает ребра в пыль. Ками стоит за дверью и пытается дышать. Увы, получается чертовски плохо. Касл, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов на север, сжимает ладонь в кулак. Шелк ее прикосновений не унесет ни один из ветров. Не сегодня.***
На следующий день все возвращается на круги своя, но это — ложь. Камилл пьет кофе, слушает Винсента вполуха, а сама прокручивает события минувшего вечера, пытаясь понять, что делать дальше. — Ками? Эй! — друг хватает ее за руку, возвращая с небес на землю. — Ты вообще меня слышала? — Да, Винс. Ты считаешь, что мне не стоило приходить к Клаусу и объяснять происходящее, но я так не считаю. Лучше адекватный гибрид, чем гибрид, слетевший с катушек, — Камилл сама не рада сложившейся ситуации, но, зная, с кем имеет дело, решает подстраховаться. — Ладно, пусть так, но пока есть угроза войны, не стоит геройствовать и принимать участие в чужих баталиях, — Винсент, как и всегда, прав, но Ками ловит нотку подозрительности и отбивает удар в ту же секунду: — Если ты о Люсьене, то не стоит беспокоиться. Мы просто общаемся. — Ах, ну конечно. Прости, — она закатывает глаза на его саркастичный тон, чувствуя, как щеки становятся пунцовыми. Твою мать, Люсьен! — Ладно, Ками, мне пора к детективу, созвонимся, — наклонившись, он чмокает ее в щеку, предусмотрительно дополнив, — будь осторожна. — Иди уже, — по-доброму толкнув Винса в бок, Ками остается наедине с собой и своими мыслями. Крутит в руках телефон, вновь перечитывая сообщение от Люсьена, ответ на которое она так и не придумала. Ты знала, что у вампиров бывает бессонница? Кажется, я не страдал ею со времен Второй Мировой войны до сегодняшней ночи. Не удается сдержать улыбки — Ками знает, что именно такого эффекта и добивался Касл, отправляя ей это. В задумчивости она проводит рукой по волосам и, закусив губу, быстро печатает ответ: Значит, ты должен был заметить, каким красивым был рассвет. Воздух снова замирает, как и люди вокруг. Он стал еще краше оттого, что мы встречали его вместе, Камилл. Где-то Люсьен усмехается, потому что не услышать биение ее сердца невозможно.***
Камилл давится собственной кровью — кашляет, но не может откашляться, и ей кажется, что осколки зеркала, об которое ее с нечеловеческой силой ударили, остались в глотке. С усилием воли ей удается открыть глаза и попытаться забыть о физической боли — очень важно понять, где она находится, а, главное, с кем. Последнее, что отпечатывается в памяти — это то, как она выходит из полицейского участка и оглядывается по сторонам, переходя дорогу. Солнце закатывается за горизонт медленно, но так и норовит ударить своими лучами по глазам. И в тот момент, когда Камилл зажмуривается, ее хватают чьи-то руки и уносят в неизвестном направлении. Дальше — отражение. Ее и красивой девушки, взгляд которой настолько безумен, что страх опоясывает и сжимает сердце в тиски. — А вот и ты, — единственное, что шипит вампирша перед тем, как ударить Камилл об зеркало. Сознание от резкой боли меркнет уже на втором ударе — Ками судорожно хватается за голову и падает к ногам своего неназванного врага. Она не знает, как долго была в отключке, как не знает и то, почему по какой-то счастливой случайности ее телефон остался в кармане джинсов. Слух улавливает мотив старой колыбельной песни, которую напевает ее новая знакомая, и Камилл понимает, что шанс на спасение у нее только что появился — нельзя поворачиваться спиной к своей жертве, даже если она будет находиться на грани смерти. Жертву нельзя недооценивать, пока воздух еще может поступать в ее легкие. Ками знает это не понаслышке. — Ты проснулась, как славно, — не оборачиваясь, с расстановкой говорит девушка, и Ками молится всем небесам. Не поворачивайся. Только не поворачивайся. — Забыла представиться. Я — Аврора, — в памяти в один миг всплывает рассказ Люсьена, и даже с больной головой картина начинает проясняться. Правда, Камилл на это плевать — ее задача написать одну смс и ждать спасения. Молиться о нем. Мысленно поблагодарив себя за то, что звук на смартфоне выключен, Камилл трясущейся рукой делает скриншот геолокации и, не думая дольше секунды, скидывает его по смс Люсьену. И это единственное, что она делает правильно, потому что спустя мгновение перед ней оказывается Аврора, улыбка которой не предвещает ничего хорошего. Кровь начинает прожигать легкие. То, что она успела спрятать телефон обратно, Камилл рассматривает не иначе как чудо. Только бы понял. — Одного не пойму — что он в тебе нашел, Камилл? По мне, так ты посредственна, — Аврора пожимает плечами и тут же хватает Ками за волосы, шепча на ухо, — но, думаю, что шрамы сделают тебя особенной. — Нет, нет! — крик доставляет Авроре удовольствие — это Ками читает по ее глазам. Голова раскалывается на части, но удается прохрипеть вопрос: — О ком… о ком ты? Первая мысль: Люсьен. Она мстит ей из-за него. Вторая не успевает даже толком сформироваться, потому что звонкий голос выбивает остатки воздуха из легких. — Никлаус Майклсон, моя милая. Ты здесь из-за него. Откуда у нее взялся осколок в руке и почему она его не заметила сразу, Ками не понимает, но это уже и не нужно, когда рваным концом он проходится по коже с должным нажимом. Камилл взвывает от ударной волны боли, которая оглушает ее саму — она втягивает в себя воздух и царапает кожу рук Авроры, чувствуя, как сознание вновь отступает. Рассеянно она опускает голову вниз и смотрит на глубокий порез на ребрах, почему-то сравнивая цвет своей крови с красным вином. — Ну-ну, мы только начали, — спина ударяется о стул, на который Ками опускается от толчка наманикюренной руки. Хочется бежать прочь, не оглядываясь, но О’Конелл понимает, что большей глупости и представить себе нельзя. Остается только терпеть унижение и боль, ожидая чуда, которое может и не произойти. Люсьен, пожалуйста. — Кричи не кричи — здесь тебя вряд ли кто-то услышит. Аврора обводит взглядом комнату, поясняя: — Заброшенный склад в подвале — сюда даже бродяги не заходят, так что будь уверена, тебя никто не спасет. Камилл учили быть сильной, и эту силу — боже, дай продержаться как можно дольше — она наматывает на кулак и, делая над собой усилие, поднимает голову, вновь чувствуя металлический привкус крови на своих губах. С психопатами нужно говорить — они любят это. — Послушай, Аврора… Чтобы ты ни подумала, между мной и Клаусом нет ничего, — она прерывается, делая вздох, и продолжает смотреть в горящие глаза напротив. — Никогда не было, и быть не может. Я не знаю, почему ты решила иначе, но это правда. Раскатистый смех режет слух, словно нож. Камилл, будь ее воля, заперла бы эту безумную там, где ее бы не нашли. Могила подошла бы идеально. От двух шагов Авроры вперед Камилл встряхивает. Она силится не расплакаться, потому что страх жрет, молотя кости, мысли и душу. Кому молиться, она уже не знает, и крупицы надежды начинают таять, как снежинки, потому что Люсьена до сих пор нет. Она не знает, сколько прошло времени — кажется, что вечность — и поэтому надеется, что упадет в обморок вновь до того, как умрет. К черту! — Я видела, как он смотрел на тебя, и этого мне вполне хватает, — осколок разрезает кожу на руке так резко, что и понять не удается. Кроткий вскрик и взгляд, затуманенный от слез — на большее Ками не способна. Силы уходят в геометрической прогрессии. — Ты что-то значишь для Ника, и мне было бы интересно узнать, что именно, — словно гиена, она ходит кругом — прикидывает, когда напасть и перегрызть глотку окончательно. Спинным мозгом Камилл чувствует исходящую от Авроры ярость, но, вопреки всему, криво усмехается, глухо откликаясь: — Я просто его психолог — ему нравится рассказывать свои чертовы истории, а я не могу их не слушать. Я человек, Аврора, и мне легко причинить вред, поэтому… — Поэтому заткнись, — резко схватив ее за волосы, говорит Аврора, — и не смей заговаривать мне зубы. Чтобы ты сейчас ни сказала — это тебе не поможет. Они обе вздрагивают от грохота за спинами. Сердце Камилл падает вниз, когда сквозь белый шум страха и отчаяния она слышит голос Люсьена: — Сколько веков прошло, а ты все такая же сука. И она бы засмеялась от счастья, если бы не осколок, который Аврора с бесовской силой всаживает ей в ребра. Ками бы засмеялась, если бы… Он пришел. У Люсьена меркнет в глазах: от вида избитой и раненой Камилл, теряющей сознание и от бывшей возлюбленной, которая взяла на себя роль палача. От двух женщин, которые меняются местами в его сердце со скоростью шквального ветра. Он чувствует, что едва стоит на ногах, потому что ненависть к Авроре, которую он боготворил столетиями, жжет каждую клетку тела — Ками теряет сознание от ее руки, и он готов вырвать Авроре сердце за то, что она посмела притронуться своими проклятыми руками к его счастью. Чтобы вновь сломать, раскрошить, вывернуть и убить. Снова. Выбора нет, и был ли он когда-либо, Люсьен не знает: не давая прийти в себя, он с вампирской скоростью хватает Аврору за шею и бросает, словно котенка, о стену. Он тысячи раз прокручивал в голове их встречу, но ни в одном из сценариев и допустить не мог, что будет так рад причинять ей боль. Как истинный джентльмен, он поднимает ее на ноги и тут же прижимает к стене, яростно смотря в ее глаза, некогда забравшие его покой: — Если ты подойдешь к ней еще раз, я вырву твое сердце и скормлю его Тристану. Обещаю, — и в подтверждение своих слов Люсьен пробивает ей ребра, хватая рукой бьющийся комок, который, как странно, все-таки не из камня. — Отпусти, — рваным шепотом просит Аврора, царапая его руки сквозь рубашку. Ее ломает от этого, но слишком дорога жизнь, чтобы допускать дерзость сейчас — таким бешеным она видит его впервые в жизни. Ненависть к Камилл застревает в голове набатом. — Я не подойду к ней больше. — Не получится подойти, — чуть подавшись вперед, говорит Люсьен и, вынимая руку из ее груди, резко сворачивает тонкую шею. Его любовь, длившаяся тысячелетие, падает в пропасть вместе с телом Авроры. А после он забывает обо всем: падает на колени рядом с Ками, вынимает из нее осколок, перегрызает запястье и накачивает ее своей кровью, вслушиваясь в биение сердца. Только живи, слышишь? Живи. — Ками, давай, пей, пей, — он прижимает ее к себе, окровавленную, и чувствует соль в горле. И, наверное, проходят сотни лет перед тем, как она делает рваный вдох и, закашлявшись, хватается за его руку. Они не виделись два чертовых дня, а Ками чуть не умерла от руки его бывшей — Люсьен корит себя, стараясь как можно безболезненнее вытащить осколки, впившиеся в кожу лица. — Я здесь, Камилл, все хорошо. Я здесь. — Где она? — Свернул ей шею — разберусь после, — Люсьен проводит большим пальцем по ее щеке и, прикрыв глаза, на выдохе просит: — Никогда не выключай гребаную геолокацию, ладно? — Хорошо, — голос Ками трясется, а руки сами собой сжимают рубашку Люсьена. — Я хочу домой. — К черту из этого склепа, — он кивает и, осторожно подхватив Камилл на руки, исчезает на вампирской скорости. Улыбка Авроры для него отныне оскал Дьявола.***
— Можешь войти, — доверие, которое Люсьен сжимает в своей ладони, не имеет права умирать. Для себя он решает: если кто-то и захочет обидеть Камилл, то для начала ему придется иметь дело с ним. А это, в девяноста девяти случаев из ста, заведомо проигрыш.