Последняя из рода Сандерс

Древний, будто переживший Гражданскую войну пикап, для дела позаимствованный у Бобби, пришлось бросить в непролазных кустах, чтобы не стать лёгкой добычей полицейских, а потому мы с братом шли пешком. Стояло дьявольское пекло. Трава, росшая вдоль дороги, давно высохла и посерела от пыли, земля под ней вспучилась и покрылась трещинами. Ни облачка, ни ветерка. Мелкие камешки монотонно хрустели под подошвами наших ботинок — в остальном висела тишина, и не сказать чтобы гнетущая. Сэм осуждал меня своим угрюмым молчанием, но я был почти этому рад: двух недель ему хватило за глаза, чтобы доконать меня разговорами об отце, и я устал прикусывать язык, чтобы не ляпнуть грубость, о которой буду жалеть. Самое ироничное, что он запоздало пытался стать ему хорошим сыном, в то время как я желал ровно противоположного: отец умер, и пора бы уже сбросить с себя этот балласт. Впервые за столько лет я больше не хотел носить его затёртую кожаную куртку и подражать грубоватой манере его речи, но главное — симулировать фанатичный энтузиазм, с которым папа выслеживал Азазеля, обращая в пепел всё на своём пути. Я был свободен — свободен от его ожиданий. Мне теперь было некого разочаровывать. — Надо убить Азазеля, — навязчиво долдонил Сэм изо дня в день. — Этот урод убил маму, Джессику и наверняка приложил руку к смерти отца. — У него оторвался тромб. Это всего лишь совпадение, — устало отвечал я, сам не веря в свои слова. И брат возражал мне голосом из моей головы: — Таких совпадений с нами не происходит. — Ну, допустим. И что ты предлагаешь? Кольт исчез. — Придумаем что-нибудь. — Придумаешь, — поправил его я. — А я займусь машиной. Снова таскать у Бобби всякую рухлядь со свалки — избавь меня от этого удовольствия. Это было в первый и последний раз. Мы вернулись уже далеко за полдень, и я нашёл Импалу там же, где и оставил — на заднем дворе дома Бобби среди свалки ржавых автозапчастей и прочего хлама. Грязная и раскуроченная, не на ходу, полуразобранная, она была снаружи такой, каким я чувствовал себя изнутри. В мутном боковом стекле я поймал своё удручающее отражение — серое небритое лицо, покрасневшие от полопавшихся капилляров глаза и торчком растрёпанные волосы. Я знал, как привести машину в порядок, что же сделать с собой — решительно не понимал. — Ты прав, — вдруг раздался голос Сэма за спиной. Не глядя в его сторону, я осмотрелся в поисках баллонного ключа, натягивая рабочие перчатки, и, подобрав его с земли, сел на корточки, чтобы открутить болты на пробитом колесе. Наблюдая за мной, Сэм терпеливо ждал реакции на свои слова. — О чём ты? — наконец спросил я безо всякого интереса. — Обо мне с отцом. Мне так жаль, что в последний день я затеял с ним ссору. Жаль, что всё время злился на него. Он умер, наверное, думая, что я его ненавижу. — Сэм сделал тяжёлую паузу, глядя на меня из-под припухших век. Мне стоило ответить ему, но меня будто всего сковало параличом. Разжав одеревеневшие пальцы, я выпустил баллонный ключ и заставил себя подняться. — И ты прав, — повторил Сэм дрогнувшим голосом. — Хотя я и стараюсь сейчас, но… слишком поздно. Мне не хватает его. И это чувство вины… Мне так нехорошо. Мне плохо… Но и тебе не лучше. Я же вижу. Отмахнуться от него. Грубо отшутиться. Или послать наконец на хрен. Нет, меня хватило лишь на то, чтобы, оцепенев, смотреть в его измученное, бессонное лицо. — Ладно, не буду мешать, — пробормотал он, пряча руки в карманах джинсов. Деревянное крыльцо скрипнуло под его удаляющимися шагами, и на меня обрушилось страшное бессилие. Обтерев предплечьем прохладную испарину, я на секунду опёрся тяжёлыми руками на дверь багажника — единственное, что в детке серьёзно не пострадало. Детка… Инвалид, старая развалина, пародия на саму себя. Она никогда не станет прежней. И я, наверное, тоже. Наверное… Не помню, как погнутый кусок арматуры оказался в моей руке. Удар отдался мне ладонь железной вибрацией. И ещё один. Звон разбивающегося стекла наполнил голову, и меня всего обсыпало битыми осколками. Грохот металла на проломленном кузове. На, получи. За все мои двадцать два года, папа. Почти двадцать три… За этот нескончаемый кошмар, в который ты меня окунул, чтобы в итоге бросить. Не было ни одного. Долбанного. Дня. Чтобы я был просто твоим сыном, а не солдатом, исполняющим приказ. Пошёл ты! Отшвырнув арматуру, я лупил по багажнику кулаками, и железо, заострившееся рваными краями, вспарывало кожу на моих ладонях сквозь тряпичные перчатки, но я не чувствовал боли. Я ничего не чувствовал, кроме злости и пустоты. — Чёрт, — выругался я, стягивая перчатки с разбитых рук. И вдруг меня как ошпарило. Бобби не сказал, что она здесь. Я даже не заметил её чёрного Рэндж Ровера, багажник которого выглядывал справа из-за гаража. Я поймал на себе её взгляд; лишь секунду она выглядела растерянной и испуганной, но затем будто вся подобралась и выдала подобие примирительной полуулыбки. — Серьёзно, Винчестер? Распидорасил тачку? — Иди в задницу, Сандерс, — буркнул я вместо приветствия, швырнув рабочие перчатки на капот. Эш замерла на крыльце и нахмурилась, взглянув на мои разодранные кулаки. Я поспешно скрестил предплечья под грудью, пряча кровавые ушибы. — Всё злишься из-за дневника? Я его вернула… Кража дневника, её бегство в ночь — это всё такие мелочи. И всё же я злился на эту беспутную девчонку — чёрт разберёт почему. Волосы её распущенные злили и рубашка, перехваченная на талии свободным узлом. — Вернула, не вернула. Какая, нахрен, теперь разница. — Я слышала, — откашлялась Эш, — что случилось с вашим отцом. Мне жаль. Прости, я не знаю, что следует говорить в таких случаях. — Не знаешь, — хмуро отозвался я. — Куда уж тебе. Эш смерила меня деланно равнодушным взглядом и отвела глаза в сторону, поджав губы. Даже если обиделась, вряд ли бы в этом призналась. Сбежав по ступенькам, она прошествовала мимо, к припаркованному за гаражом Бобби Рэндж Роверу. Минуту спустя послышался хлопок открывающейся дверцы, и Эшли нырнула головой в багажник, встав на цыпочки. — Что, ищешь дробовик, чтобы меня пристрелить? — Немного нытья — и ты не оставишь мне другого выбора, — кинула она через плечо, наконец выуживая пластиковую коробку с красным крестом. Зажав аптечку под мышкой, свободной рукой Эш захлопнула багажник и решительно двинулась в мою сторону. — Это ещё зачем? — Ответом мне послужил её красноречивый взгляд, который она бросила на мои разбитые руки. — Ну уж нет. Сандерс многозначительно вздёрнула бровь; и какое-то время мы воевали молчаливыми взглядами, пока Эш не добила меня железным аргументом: — Мне что, вернуться за дробовиком? — И подбородком кивнула в сторону крыльца. Удручённо вздохнув, я послушно поплёлся к лестнице. — Вот и славно, — пробубнила Эш себе под нос. Плюхнувшись передо мной, поджав под себя ноги, она бросила аптечку рядом и придирчиво осмотрела мои ладони, по очереди поднося их к лицу. — Всего лишь царапины. После комы это такая ерунда. — Я знаю, — проронила Эшли, не поднимая глаз. Её нежные пальцы на миг спустились к моим запястьям, ощупывая пульс, но затем она отдёрнулась и принялась с подчёркнутой деловитостью швыряться в дорожной аптечке. — Знаешь про кому? — Да. — Хоть бы заглянула меня навестить. — Много чести, — отрезала Эш. Она выплеснула на стопку ватных дисков едва ли не половину пузырька, и пропитанная антисептиком вата скукожилась комочком в её неуверенной руке. — У меня было не так много времени и вообще. Я не верил ни единому её слову: сквозь её небрежную ухмылку, сквозь пальцы, стиснувшие пузырёк, и дрогнувшие над переносицей брови просвечивала та часть её, которой Эш не хотела ко мне поворачиваться. «Посмотри на меня, чёрт тебя дери!» — мне захотелось на неё прикрикнуть. Я мог бы сбить с неё эту лживую спесь, но, наверное, меня самого разнесло бы вдребезги; подбираться к ней поближе — как провода в тикающей бомбе перерезать. И я отступил. — Сука ты бессердечная, — сказал ей то, что она хотела от меня услышать. И Эш расплылась в улыбке, заметно расслабившись: — О да. Я ощутил невесомое прикосновение её руки, изрезанной белёсыми полумесяцами шрамов от кастета. Разорванная кожа почти не саднила, и всё же это было больно. Куда больнее, чем если бы Сандерс была со мной груба. И если я отступил, пощадив нас обоих, то эта жестокая женщина совсем со мной не церемонилась. — Вот только твоей жалости мне не хватало. Не надо, Эш. — Я мягко высвободился и попытался подняться, но Сандерс загнала меня обратно, толкнув в живот. — Я тебя не просил… — Да брось, Дин, — не дала она мне договорить. — Именно об этом ты меня и попросил. Вот только ты не по адресу — я жалеть не умею. Тем более мужчин. Тем более больших и крепких, с такими вот кулаками, — добавила Эш и снова подобрала мою руку, разворачивая пострадавшим ребром ладони к лицу, чтобы обработать глубокий порез. — Сандерс… Эш склонилась над моей рукой, и тёмные прядки рассыпались по её щекам. Что ты делаешь, Сандерс… Я прикрыл глаза, впитывая её прохладное дыхание, её болезненную ласку, с которой она дула на мою разодранную ладонь. Но стоило мне коснуться её волос, Эш тут же отпрянула. — Я не умею, — повторила она, поднимаясь и разминая ноги с покрасневшими коленками, явно затёкшие от сидения в неудобной позе, и как ни в чём не бывало подмигнула мне, потягиваясь. — Мне и правда проще… из дробовика. Чтобы не мучился. Твоё счастье, Дин, что ты не такая уж бесхребетная квашня, а мне пока не слишком улыбается мотать срок за твоё убийство. Однако, если расклеишься, могу и передумать. — Сандерс, ты как фашистский заградотряд. Не сочти за комплимент. Эш пожала плечами. — Всё-таки сочту. Этот наш мир ничуть не лучше войны, сломаешься — и станешь лёгкой мишенью. А я хоть и бессердечная сука, но смерти тебе не желаю. — Мой мир. Не наш, — поправил я её, чем вызвал сардоническую усмешку. — Ну знаешь ли. Нет у тебя больше исключительных прав на эту войну, тем более после того, как Азазель отправил тебя на скамейку запасных. Теперь держись от него подальше. А у меня есть кое-какие идеи. — Какие такие идеи, Сандерс? — вспыхнул я. — Не вздумай лезть к этому ублюдку. Был лишь один способ гарантированно его уничтожить, и мы его просрали. — Что за способ? — Револьвер. Не обычный, разумеется. Со специально отлитыми пулями. Но ствол исчез, и чутьё подсказывает мне, что он мог попасть в руки к Азазелю. Сверля меня взглядом сверху вниз, Эш изумлённо вскинула брови, и её глаза прояснились догадкой; душу бы продал за возможность влезть ей в голову. — Чутьё тебя не обманывает, Дин. Револьвер и правда у него. — И, считав немой вопрос, наверное, застывший на моём лице, продолжила: — Я следила за твоим отцом там, в больнице, и видела, как он отдал кольт желтоглазому демону. — Бред какой-то. Зачем? — Потому что ты умирал. Как я поняла, Джон таким образом оплатил Азазелю услугу. Только тогда мне было непонятно, зачем же этому демону понадобился револьвер. Оказывается, вон оно что. Единственное эффективное оружие… Охренеть можно. Хотя чему удивляться? Я был в коме, с внутренним кровотечением, отёком мозга, полиорганной недостаточностью — с тех пор и месяца не прошло, а я регенерировал, как Росомаха. Надо быть идиотом, чтобы списывать своё чудесное исцеление на везучесть. — Хочешь сказать, желтоглазый исцелил меня в обмен на ствол? Не самая высокая цена. Эш отвернулась и сделала несколько вялых шагов от крыльца до машины, а затем присела на капот в задумчивости. — Ну… да. Если быть точной, ствол и две пули. И, как оказалось, всё-таки вполне адекватная цена, если учесть, что Джону не хватило времени исправить эту оплошность. Кто бы мог подумать, — она развела руками. — Пути Господни неисповедимы. Я закатил глаза. Опять Господа своего приплела. — Не упоминай имя Господа всуе, Сандерс. Что там у тебя были за идеи по поводу желтоглазого козла? — Тебе не понравится. — Мне никогда не нравится. Я уже начинаю привыкать.