ДУБЛИКАТ
Пролог
Первый женский голос. Ну что, значит, так и поступим. Давайте тогда еще раз проговорим всё. Начну с себя: энергия, с внешней подпиткой проживем без ограничений, без внешней подпитки придется необитаемые узлы отключать; снабжение, синтезаторов хватит лет на двести; связь с материком — я одну телефонную линию оставляю здесь и факс на ней, если там найдут, что сказать умного, то пусть попытаются; связь между нами — телефоны есть, но, сами понимаете, не всегда работают. Первый мужской голос. Управляющие системы исправны, Город и Имитатор я только что протестировал — в порядке. Первый женский голос (перебивая). Ты все еще намерен жить, как пионеры? Первый мужской голос. Уж сколько раз говорилось, да. И, давайте оставим эту тему. У меня все. Второй мужской голос. Шлюз перекрыт, маяк разобран. Пробиться к нам снаружи физически — нереально, даже через теплообменник. Через Имитатор, в виде сознания-наездника, насколько я понимаю, тоже. Первый мужской голос. Не совсем. Я не могу полностью перекрыть обмен информацией. Поэтому подсадить наездника кому-то из пионеров возможно… Второй мужской голос (бурчит под нос). Понятно кому. Первый мужской голос. …но канал я зажал настолько, что полноценно можно перекинуть только одну персону, и та будет распределена между двойниками. Кстати, очень хорошая Гауссовская кривая получается. Остальные персоны будут недееспособны. Второй мужской голос. Ну, одного как-нибудь, отследим. У меня тоже все. Второй женский голос. Пионерам оставляем двухнедельный цикл под наблюдением мониторов. Тех, кто необратимо выпадает из цикла, либо переносим в Город, либо в незанятые узлы, либо предлагаем присоединиться к нам, либо предлагаем эвакуацию на материк. Второй мужской голос. Почему нельзя оставлять таких в узлах? Почему вообще не отключить все эти циклы? Второй женский голос. Во-первых, есть риск, что все посыпется. Первый женский голос. Подтверждаю. Второй женский голос. Спасибо, я сама. А, во-вторых, если отключить циклы, то здесь половина, чей мозг еще не развит, скатится до уровня животных, а вторая половина — дети, от семи до семнадцати, что бы у них в голове спрятано ни было. Я не рискую их отпустить в свободное плавание, мне их жалко. Поэтому только циклы. А кто вырастет из циклов — тем уже самим решать свою судьбу. Если хотите, это как экзамен на аттестат зрелости. И не думайте, что мне это нравится, циклы эти. Первый женский голос. В таком случае, послезавтра расстаемся. Вы были не самые дисциплинированные подчиненные, но вы оказались очень хорошими людьми. Всем нам удачи. Вот такой сон я вижу последнее время. Хотя почему — вижу? Изображения же нет, только голоса. Причем голоса кажутся до боли знакомыми, кажется, еще чуть-чуть и узнаю их обладателей. А есть и другие сны. Впрочем, я уже запутался и не знаю, что считать сном, а что реальностью? Моё бытие у себя дома? Моё пребывание в пионерском лагере? Извольте. Первый вариант реальности: текущий год — две тысячи седьмой, действующее лицо — Персунов Семен Семенович, двадцати семи лет, незаконченное высшее, эникейщик, живет один. Из дома выходит все реже и реже, предпочитая общаться дистанционно. Вариант вроде бы приемлемый, но, чёрт, я в нем совершенно не уверен. А вот второй вариант: конец восьмидесятых, тот же самый Персунов Семен Семенович, но семнадцати лет, пионер, пионерский лагерь «Совенок». Почему именно «Совенок», а не какая-нибудь «Юная смена» я не знаю. И семнадцатилетние пионеры никого в этом лагере не смущают, так же как и бронзовый памятник неизвестному мне мужику по имени Генда на центральной площади этого лагеря. Звучит как бред, но это так. И этот вариант мне кажется, не смотря на всю его бредовость, гораздо более правдоподобным. Даже несмотря на то, что в этом варианте реальности присутствуют, как минимум трое моих двойников, и намеки одного из них на множество таких лагерей. Поэтому я и пытаюсь действовать исходя, прежде всего, из этого варианта. Тем более, что первый вариант давно уже не напоминал о себе. И точка, где сходятся оба эти варианта — автобус маршрута четыреста десять. И чему верить? Моей памяти? Реальности, данной мне в ощущениях? Снам? Который час? Смотрю на будильник и сам же себе отвечаю — без десяти минут пять утра. Самое подходящее время для начала операции. Осторожно встаю, стараясь не скрипеть кроватью. Прислушиваюсь к дыханию вожатой, нет — все тихо. Начинаю одеваться. Если проснется, то скажу, что на пробежку. Так, надо будильник перевести на час вперед, а то бегать в пять утра это не то, что должен делать порядочный пионер. И не забыть потом обратно стрелки переставить. Все, оделся. Тихо-тихо, но не забыв прихватить с собой будильник, выскальзываю в утренний сумрак. Ключ от сарая с веслами в кармане, будильник в руках. Вперед, во имя… Не знаю я во имя чего, но вперед. Лагерь стоит на берегу протоки большой реки, название которой мне неизвестно. Боюсь, что оно неизвестно и остальным обитателям. По крайней мере, ответы на этот вопрос можно разделить на три кучки: первая, это «Ты что, издеваешься? Такие вопросы дурацкие задаешь»; вторая: «Ой, нам называли в первый день, но я забыла»; третья, это изящный или, что равновероятно, неуклюжий перевод темы. Чтобы добраться до пристани мне нужно преодолеть метров пятьсот, примерно на юг и пересечь две аллеи и площадь. По тропинкам или по асфальту? Смотрю направо, в сторону домика Лены и Мику, смотрю налево, на ближайшие кусты и сворачиваю направо же, на асфальт. Маловероятно, что меня сейчас кто-то увидит, а идти тропинками — это значит делать большой крюк. Времени жалко. С чего все началось? Если верить моей памяти, конечно, то можно выстроить вроде-бы стройный и непротиворечивый вариант. Вроде бы. Выстроить. Стройный. Непротиворечивый. Ни разу не фантастический. Жил-был эникейщик Семен. Девушки нет, друзей нет, квартира досталась от бабушки, университет бросил на третьем курсе, в армию не взяли по здоровью. Любимое занятие — висеть на анонимных досках, переписываясь с себе подобными. Не любимое, конечно, но это все, на что его хватает. Днем на работе, вечером где-то на имиджбордах. Зарплаты хватает на еду и одежду, а окружающий мир давно уже не интересует. На винчестере скачанные и не просмотренные фильмы, не прослушанная музыка, не прочитанные книги, не пройденные игры. Даже на игры уже не хватает сил и желания. Иногда еще аниме глянет, а ведь когда-то был фанатом. Социофоб. Хикка. Как еще назвать? Не знаю, сами придумайте. «Так и помрешь эникейщиком?» — это меня однокурсник спросил, когда уговаривал на встречу потока приехать. Зачем я там? Но однокурсник был очень настырным и, кажется, поставил себе целью вытащить меня на эту встречу. Если бы я считал себя какой-то значительной фигурой, я бы задался вопросом о том, кому надо было так активно меня уговаривать поехать на эту встречу? И еще, почему на остановку пришел именно этот автобус: древний, дребезжащий и разваливающийся на ходу, Лиаз, которых уже почти не осталось? Вот и пристань, вот и сарай с веслами. Тот ли я ключ украл со связки вожатой? Тот. Захожу в сарай, и вовремя. Славя. Ранняя пташка. Славя — первая, кто всегда меня встречает по приезде и так получилось, что она, не зная того, пришла меня проводить. Слежу в щелку, как пробегает мимо меня девушка в сторону домика Рыжих. Пробежала. Это хорошо, это славно. А мы выбираем весла. Выбираем те, что ближе лежат. Сейчас запру сарай, сломаю ключ в замке, чтобы сразу не открыли, и… и всё. Символично. Первый человек в лагере, которого я вижу, это Славя. И вот она же, надеюсь, последний. Представьте себе: Семен Персунов, образца декабря две тысячи седьмого года, садится вечером в Лиаз в своем городе, чтобы уехать на встречу с однокурсниками. Проще было согласиться приехать, чем послать подальше, а когда пришло время ехать, в голове мелькнуло: «Почему бы и нет?» — вот он и поехал. По дороге Семен засыпает, а просыпается жарким июньским днем восемьдесят непонятного года в Икарусе, стоящем перед воротами пионерского лагеря. Истерика, попытка дозвониться хоть куда-нибудь, наконец, с обреченным спокойствием, он выходит из автобуса, подходит к воротам, а там этакая русская красавица (ну, действительно же красавица, хоть картину пиши). — Привет! Ты наверное только что приехал? Меня Славя зовут. Вообще-то полное имя Славяна, но все зовут Славя. И ты зови. И завертелось. Внезапно оказывается, что этому Семену семнадцать лет и он приехал в пионерский лагерь, последний раз после школы. Вот только сбежать из этого лагеря не получается. А все попытки Семена прояснить ситуацию ни к чему не приводят, и Семен за пару дней сдается: «Черт с вами, раз вы считаете, что я пионер, значит, я пионер», — тем более, что в зеркале-то он видит себя семнадцатилетним. А через неделю, внезапно, смена заканчивается. Все пионеры на том же самом Икарусе едут в некий мифический «райцентр», едут долго, по дороге все засыпают, и Семен просыпается в своем городе. На следующий день после той самой встречи однокурсников. Или за несколько дней до той самой встречи однокурсников. Или за несколько недель, или за несколько лет. Тут возможны варианты. И проще всего считать все пережитое сном. А потом снова подходит время встречи («Пять лет выпуска же, Сём, я всех обзвонил, тебя только не хватает!») и Семен опять садится в автобус, чтобы проснуться перед воротами пионерского лагеря. И так цикл за циклом. Да, забыл сказать, в каждом текущем цикле память о предыдущем у Семена стирается, и он так и бегает по кругу, как трамвай между двумя конечными остановками: «Город» и «Лагерь». Так я сначала и жил, а потом начал что-то вспоминать по кусочкам. И, когда просыпался перед воротами «Совенка», уже знал, что меня ждет.