Дочь Босфора

По правде сказать, больше всего в тот день я ожидала встречи с отцом. Не из-за тоски по нему - из-за страха. Увидев меня в "гриме", он, казалось, сперва даже и не узнал меня, но через секунду собрался, нахмурился, и строго, в своей обычной манере, утопил меня в водовороте вопросов и клише, которыми он не ругал, а уничтожал морально. Отец не любил искусственных женщин. Моя матушка, счастливо живущая с ним в браке вот уже более двадцати лет, не красила на лице ничего, кроме ресниц, да иногда промывала темной хной свои рыжие волосы. Так что достопочтенный родитель, умевший вовремя понять облик тирана и волюнтариста, битый час читал мне наставления на тему непотребств и непристойности, но, как бы то ни было, к полуночи гроза в душе его стихла, и к Мережковским на следующее утро он меня благополучно отпустил. Жизнь в Доме Мурузи била ключом. Сугробы намели до самого первого этажа, и их хруст под валенками ребятишек лавочника возвещал о приближении Рождества. В гостиной уютной квартиры, ставшей мне почти родной, казалось, тоже мела пурга - но это лишь Дмитрий Сергеевич, вечно недовольный и вечно обиженный, пытался выпутаться из сетей распушившегося серпантина. - Илона, боже милосердный! Как вы вовремя! Он жалобно вскинул руки, моля меня о помощи. Тронутая его внезапно проснувшейся вежливости, я умильно рассмеялась и, сняв шапку, дернула серпантин за образовавшийся кончик. Когда неудачливый философ был спасен и, благодарно раскланявшись, удалился в кухню принять "для храбрости", я прошла в гостиную, где взору моему предстала весьма любопытная сцена: под хрип старого патефона, стоя на табурете и приплясывая, с риском сломать себе шею, Зинаида Николаевна Гиппиус наряжала елку. Она говорила как-то, что никогда и никому не доверяла этого занятия с тех пор, как стала достаточно высокой, чтобы достать до макушки праздничного дерева и закрепить на ней сусального ангела. К тому моменту, как я подошла к ней, мадам Гиппиус уже закончила вешать шары пурпурного цвета. - Разрешите вам помочь? - улыбнулась я, - или это строжайше возбраняется? Засмеявшись, Зинаида Нмколаевна рассмеялась и резко развернулась - настолько резко, что не удержала равновесие и упала на пол, повалив и меня. Очевидно, она очень испугалась, потому что вдруг схватила меня за лацканы жакета и собралась было закричать, но я опередила ее - притянула ее к себе и нежно поцеловала в лоб. - Осторожнее, Зинаида Николаевна, - я раскраснелась от собственной смелости, - вы могли покалечиться. - Вы бы вылечили меня, - хитро прищурившись, она уперлась ладонями мне в грудь, - я же знаю, вы мастерица залечивать раны. - Телесные или духовные? - И те, - поцелуи как снежинки ласкали мое лицо, - и другие. Только вот вас саму никто защитить не может, бедная... - О чем вы, Зинаида Николаевна? - О вашем отце, - она и не собиралась давать мне встать на ноги, - вы без платка, да еще и кольцо надели. Где же ваши манеры? Анвар-эфенди будет весьма огорчен! - Ну вы же не выдадите меня ему? - лукаво улыбнулась я, запуская пальцы в ее волосы, - а то, боюсь, в следующий раз он привяжет меня к постели. - Да, это будет чересчур, - согласилась Гиппиус и подала мне руку, - не бойтесь, моя милая, я ему ничего не скажу, даже под страхом смерти. А сейчас помогите мне с этой махиной, если вы не очень устали, смягчая мое падение! Желая доказать, что сил у меня хоть отбавляй, а любви к хозяйке - еще больше, я с особым рвением принялась за работу. Из небольшой коробки формы цилиндра (очевидно, некогда бывшей шляпной упаковкой) женщина достала дутые стеклянные бусы и протянула их мне. В очередной раз я убедилась, что в плане эстетики Зинаиде Николаевне не было равных. Лесная красавица, которую Дмитрий Философов на своем горбу принес в квартиру пару дней назад, за считанные минуты запестрела всевозможными шарами, бусами, гирляндами и фигурками из папье-маше, кои я под четким руководством мадам Гиппиус опускала на зеленые ветви. Когда последний оставшийся в коробке шарик был водружен мною под самую макушку, из дверного проема послышался какой-то странный звук, похожий то ли на кваканье, то ли на кряхтение. - Зинаида Николаевна, - кряхтение приобрело диапазон человеческого нытья, - куда же мы все это повесим? Дверь открылась еще шире, и в комнату не вошли - ввалилась двое мужчин, один из которых отчего-то был в женском шушуне, а другой - с мотком гирлянды вместо шарфа. Оба они, обливаясь потом, тащили в руках одну большую картонную коробку, набитую игрушками так, что те, судя по звону, стали вываливаться еще в коридоре. - Да, Зиночка, - пророкотал один из них, сняв шушун и оказавшись Философовым, - вы же не уместите их все на елке! - А с чего вы оба взяли, что я ограничусь елкой? - Зинаида Николаевна уперла руки в бока и подошла к мужчинам, - Александр Александрович, идите за мной! - Мне кажется, в плане украшения вы вполне можете положиться только на Илону... - начал было Блок (второй горе-грузчик), но Зинаида Николаевна перебила его: - Я и так уже на нее положилась, во всех смыслах, - она подошла вплотную к Блоку и, дождавшись, пока Философов отвернется, легко поцеловала его в нос, - еще один подобный инцидент будет стоить чьих-нибудь разбитых костей. Ну же! Взяли - поставили. Блок, освободившись из-под гнета коробки и учтиво попросив Философова сходить за остальными украшениями, сославшись на его больший рост и вес, что-то пробормотал сквозь зажатые в зубах концы ленточек, пытаясь связать вместе одновременно пять венков и подать их Зинаиде Николаевне. Та же, шутки ради повесив на уши вместо серег бумажные снежинки, опять взгромоздилась на табурет, но теперь уже у окна. Вдруг случилось что-то - то ли ветер подул, то ли дама оступилась на месте - но зычный визг возвестил нас с Блоком о скором и неминуемом ее падении. Бросив венки, поэт подбежал к падающей Гиппиус и успел подхватить ее, пока женщина не коснулась пола. - Теперь я и на вас положилась, - она обвила его шею руками и прижалась, как котенок, к молодому поэту. - Положились, это точно, - Блок, к моему удивлению, не растерялся и лишь крепче прижал себе Зинаиду Николаевну, - весьма удачно положились, должен сказать! - Да уж, еще немного, и положиться пришлось бы на торшер, - процедила сквозь зубы я, подавляя в себе чувство ревности. Это мерзкое ощущение, грызущее изнутри и не имеющее смысла, было мне теперь противно - чем больше я наблюдала за ними, за Наядой и вечным мальчиком, тем больше убеждалась в загадочной химии этих отношений. Кто знает, может и впрямь это была новая вариация любви? Чем шайтан не тешится... - Вы не могли бы помочь? - кокетливо обратилась к Блоку Зинаида Николаевна, жестом прося усадить ее куда-нибудь повыше. Очевидно, Александр Александрович был о себе очень хорошего мнения, а потому самой высокой площадкой в комнате обозначил свое плечо. Весьма странная конструкция с омеловыми венками в руках Гиппиус и дрожащими ногами Блока у основания шатаясь двинулась к портьерам. Шаг - и позолоченные круги завертелись в районе карниза. Второй - и, издав победный клич, Зинаида Николаевна соскочила с плеча поэта и встала рядом, горделиво посматривая то на меня, то на свою работу. - Оу, - заметил Дмитрий Владимирович, входя в комнату, - я смотрю, пока я отлучался, Рождество почти наступило! - Да уж, наступило... - прошипел Блок - Зинаида Николаевна убрала ступню с его ботинка, - каблуком и прямо по пальцам наступило... Пару секунд Философов недоумевающе смотрел на нас, а затем улыбнулся, оценив, как ему показалось, шутку. ...Позже, приникая губами к шампанскому, принесенному сожителем Мережковских, мы все шутили исправно, весело, и смеялись так, что стол под нашими локтями ходил ходуном. - Зиночка, у меня к тебе есть дельце, - начал Дмитрий Владимирович, отставляя бутылку на пол, - чем ты планировала заняться в канун Рождества? - А что? - сразу встрепенулась Гиппиус, поглядывая на мужа, - хочешь увлечь меня чем-то непристойным и гадким? - Отнюдь, - казалось, Философов не оскорбился, - сегодня я получил весть от Юсуповых, они готовят праздничный бал-маскарад. К слову, я приглашен. - Но это же замечательно! - Зинаида Николаевна пригубила игристый напиток, - повеселишься на славу! Дмитрий Сергеевич одолжит тебе свой парадный галстук. - Зина! - возмутился Мережковский. - Это излишнее, - мягко улыбнулся Философов, - не к тому я веду. Видишь ли, Зиночка, на этот бал можно прийти лишь при двух условиях: при костюме и при партнерше. С Нежинским я пойти не могу, гости не поймут... Вот я и подумал... Может быть, ты составишь мне компанию? - А кто такой Нежинский? - шепнула тихонько я, за что получила тычок под коленку, обозначавший, очевидно, фразу "потом будут все разъяснения". - А Дмитрий Сергеевич против не будет? - мяукнула Зинаида Николаевна, и, дождавшись, пока Мережковский разведет руками с выражением "делайте, что хотите", обратилась к Философову, - негоже мне к Юсуповым являться сейчас. Не любит меня графиня - что в костюме, что без. Да и потом, там Дягилев будет. Тебе с ним не в первóй на светских раутах встречаться после расставания, а я у него любовника увела, который, к слову, сейчас меня на бал и зазывает. Нет, Димочка, не могу я твое приглашение принять. Ты вот Илону с собой возьми! Она у нас барышня молодая, красивая, никому еще здесь не известная, да к тому же дочь влиятельного турецкого чиновника! Возьми, не пожалеешь! - Господа! - вступился за меня Блок, - вам не кажется, что вы Илону забыли спросить? - А вы что же, не согласны? Взгляд ее был полон такой испытующей нежности, такого умоляющего жара, что я ничего не смогла ответить - лишь кивнула против собственной воли. - У вот и здорово! Зинаида Николаевна хлопнула в ладоши и встала из-за стола, собираясь за "сладким к чаю". И с шуршанием ее плиссированной юбки удалялась от меня надежда спастись от приема в канун Рождества. Философов что-то рокотал над ухом, споря то ли с Мережковским, то ли с Блоком, то ли что-то доказывая мне, горячо жестикулируя. А я? А я смотрела лишь вслед удаляющейся фигуре, худой и щуплой, как тоненькая веточка в омеловом венчике. Когда, сославшись на желание помочь и пойдя за ней, я оказалась под одной из этих ветвей, она вновь поцеловала меня. И теперь я была абсолютно уверена, что нас ждет счастливый финал... Ведь в Рождество всегда случаются чудеса...