Нарушители спокойствия. Часть вторая

      Было холодное сухое утро. Морозное дыхание зимы румянило горожан, которые уже с утра пораньше спешили по своим делам. Их чистые ухоженные ноги проваливались по щиколотку в снег, которого выпало ужасно много за последние дни (метеорологи говорили о рекордном количестве осадков в этом году). Он сильно мешал бегущим школьникам, скучающим студентам и сердитым работникам всех мастей, а потому трудолюбивые гастарбайтеры, без устали, спешили очистить им дорогу. Они сваливали лопатами грязный снег в огромные серые горы, которые затем отправлялись снегоуборочными машинами за город, но это едва ли помогало.       Прохожие никогда не останавливались перед закрытыми дверьми шестиэтажного бежевого прямоугольного здания, окна которого были закрыты решётками. Многим просто не было до него никакого дела, но были и те, кто сторонились его и старались держаться подальше. Разные слухи ходили про то, что творилось в стенах Департамента по особым делам Железнодорожного района этого города. **       Моё имя – Филат Валентинович Гончар. Моя должность – майор особых дел. Мне сорок семь лет, двадцать четыре года из которых я посвятил работе в правоохранительных органах. И я совсем не устаю. Почти.       Вы удивитесь, мол, что это за русский, который доволен своей работой? Абсурд! Я скажу – вы правы. Я не люблю свою работу. От ежедневных рутинных документов, которые нужно разбирать и заполнять по всем надлежащим формам день ото дня, меня клонит в сон. Спасают только литры крепкого кофе и то, что до человека моего звания доходят только особо важные дела. С остальными разбираются мои коллеги, а от меня требуется только подписывать пару строк. Многие мы просто выкидываем, не регистрируя. Ведь если рассматривать каждое дело, повышается общая статистика преступлений, а чиновникам этого не нужно. Быть может, сначала работа в полевых условиях, мёртвые наркоманы, гнусные преступления и прочие подробности жизни государства и вызывают неподдельный интерес, но после долгих лет привыкаешь, взгляд становится холодным, а сердце безразличным к чужим страданиям.       Но есть кое-что в моей работе такое, что даёт мне силы и настроение жить дальше и растить детей. Это, конечно же, власть. Точнее, не совсем власть, а её проявления. О, это странное чувство удовлетворения, когда злоумышленники – эти черти, что перешли черту дозволенного законом, ловятся нами, и им выносится приговор. О, это чудное второе тысячелетие, в котором цивилизованному жителю даётся возможность забыть о собственной защите и защите своего имущества. Теперь нет необходимости совершать кровную месть, пачкая свои руки и душу. Мы возьмём всю грязную работу на себя, дабы человек мирно спал, и да не потревожат ужасы окружающего мира детей его.       М-да, опять я начал философствовать. Надо записать свои мысли, если появится время. Может, мне даже электронный дневник завести, как у Дамиана Егоровича – нашего врача? Но это потом, а сейчас – работа.       Преступления совершаются постоянно. Даже несмотря на ранний час, на моём столе уже лежат документы, которые требуют рассмотрения. Я взял первую папку с большой надписью «ДЕЛО» и с подписью от руки «о нарушителях». Не зря его положили сверху всех папок. Так-так-так, посмотрим. Хм, нарушение порядка в общественном месте, поджог, причинения ущерба здоровью и имуществу. В общем, всё как обычно. Посмотрим последние доклады по этому делу. Оу, это уже интересно: проникновение на территорию больницы, похищение химикатов и …человека? Возможно хранение и сбыт наркотиков? Шпионаж?!       Очень интересно. Напоминает городскую легенду о Спрингвудском инциденте в Штатах две тысячи третьего года. Там тоже были непонятные личности, странные и сбивчивые показания свидетелей и почти полное отсутствие каких-либо фактов и данных. Но сейчас экстремисты были у нас. Осталось только допросить их. Чудики – мои любимые клиенты.       Я повторно пробежался глазами по документу, перед тем как покинуть свой кабинет – просторную комнату с богатой мебелью. Высокие книжные шкафы загораживали одну стены – на их полках пылились старые дела, а также книги об уголовном праве, юридическом праве и гражданском праве. На другой стене располагались огромные плакаты со значимыми историческими событиями, гимнами города и страны. На третьей стене, прямо за огромным дорогим столом, висела интерактивная доска – незаменимая вещь в совещаниях двадцать первого века. А над ней нашли своё пристанище три портретные фотографии: две маленькие по бокам – фотографии главы города и президента страны в серебряных рамках; и одна большая по центру – моя фотография в золотой рамке. Четвёртая стена выходила на улицу. Открытая форточка, жужжащий кондиционер и булькающие батареи поддерживали в кабинете идеально-приемлемую температуру. Ни жарко – ни холодно. Из окон открывался отличный вид: заваленные снегом улицы и автомобили, что едут со скоростью черепахи, серые голые деревья, сеть железных дорог, что отделяют эту часть города от спального района. Жилые десятиэтажки блестели издалека под светом холодного восходящего солнца.       Я вышел из своего уютного кабинета в прохладный коридор и направился прямо к камерам задержания. Навстречу мне вышел стажёр, он выглядел сильно обеспокоенным. Он поздоровался и передал мне отчёт о допросе экстремистки и запрос на проведение медицинского освидетельствования юной иностранной особы. На её теле были обширные следы обморожения, места разложившейся плоти и многочисленные повреждения, полученные при попытке сопротивления. Я дал добро на исследование и попросил у Стажёра, чтобы тот позвонил доктору Дамиану Егоровичу в лазарет, сообщил о том, что он получает все необходимые разрешения.       Меньше, чем через минуту, миновав железную дверь камеры, мы со Стажёром вступили в зелёное помещение без мебели, если не считать стол для допросов, привинченный к полу, и два стула. На первом сидела закованная в наручники экстремистка. Вид у неё был ужасен, порванная одежда почти не прикрывала срамные места, так что Стажёр неловко отворачивался и смотрел то на стены, то на потолок. Я же разглядывал… нет, изучал увечья, полученные при задержании: синяки и отёки покрывали большую часть её ляжек и рук, белые медицинские бинты скрывали кровоточащие ссадины, нос был сломан и смещён в сторону. Надо бы постараться, чтобы об этом не узнали интернет-репортёры, а то опять начнут всей страной собирать подписи под петициями, распустят слухи, испортят репутацию отдела и лишат меня премии. Моралисты, бл**ь. Образно говоря, это одна из тех заноз в боку, которую я не могу вытащить. - С добрым утром – начал я допрос как можно более строгим голосом. Мы же не клоуны – У Вас не было обнаружено никаких документов, удостоверяющих личность. Назовите Ваше имя, гражданство и год рождения, пожалуйста.       Стажёр ей переводил мои слова на английский, а также записывал ключевые детали допроса от руки в свой айпад. Кроме того, в этой комнате постоянно работал диктофон, чтобы нельзя было упустить что-нибудь важное. Арестантка пробормотала что-то хриплым голосом, мило улыбаясь, но по покрасневшему лицу Стажёра было видно, что говорила она далеко не комплименты. - Вам будет лучше, если Вы начнёте с нами сотрудничать – я не стал ждать перевода её слов для меня, и продолжил – Мы можем депортировать Вас на родину, и пускай там разбираются, а можем судить здесь, по всей строгости, и тогда никто никогда не узнает, что произошло. Вы и Ваша сообщница будете обвиняться в распространении наркотиков, похищении людей и международном терроризме! Поймите, в МОЕЙ власти как и облегчить наказание, так и сделать его более суровым. - А-а-а! – вскочив, исступлённо и весьма странно завопила она. Стажёр от неожиданности отшатнулся чуть назад, едва не выронив айпад. - А ну села на место! – приказал я. Видимо, метод устрашения возымел свой результат. Она оказалась не такой стойкой, и хорошо. - Эй! У Филата Валентиновича всё в порядке? – раздался из динамиков рации голос нашего охранника. - Да, Зинаида, всё в порядке. Проводим допрос.       А тем временем обвиняемая вновь села на место. Я попросил Стажёра повторить первый вопрос. - Тэйлор Хендрикс, американка, тысяча девятьсот восемьдесят девятый год рождения – сначала промямлила она на английском, а после неуверенно перевёл Стажёр на русский.       Восемьдесят девятый? Что-то не сходится. Хоть из-за побитой физиономии и трудно было определить возраст наверняка, но она была явно моложе меня больше, чем на десять лет. Либо я ошибался, либо она продолжала играть в игры. Мне хотелось кофе, и я уже терял терпение. Я решил показать ей, что бывает с теми, кто не сотрудничает с Департаментом. - Вкатить японского агента – приказал я.       Меньше, чем через полминуты, к нам пожаловала охранник Зинаида – высокая, широкая баба лет сорока в полицейской форме с круглым сердитым лицом и с пучком белых волос, которая везла в коляске для инвалидов некоего шпиона, пародию на ниндзя, по имени Саске Учиха. Он был привязан к спинке, но не из опасения, что сбежит. Просто без верёвок он бы упал на пол. Из его беззубого рта капала кровавая слюна прямо на белоснежное кимоно. Из чёрной шевелюры явно выступали огромные шишки. Его ровный и некогда красивый нос был вдавлен внутрь, словно по нему несколько раз ударили большим производственным молотом. Глаз не было видно из-за огромных фиолетовых синяков. Одно ухо было красным и казалось больше второго раза в два. - Ну, Саске. Поздоровайся со своей СООБЩНИЦЕЙ. - Кх-кхфшшшууо-о… - лишь прохрипел он.       Было забавно наблюдать за реакцией Хендрикс. Его глаза расширились, а побитое лицо некрасиво исказилось в гримасе ужаса. Вот только продлилось это не долго. Она, казалось, узнала его. Рот медленно искривился в ухмылке, и у неё вырвался тихий смешок. - Да ты всё шутки шутишь?! – встал я и приблизился к ней.       И пропустил удар. Стерва зарядила мне каблуком между ног. Я вскрикнул и рухнул перед ней на пол. Меня тошнило, а в глазах слезилось. Я пытался прийти в себя, а в это время арестованная набросилась на Стажёра. Тот свободной рукой пытался вытащить из застёгнутой кобуры пистолет. Надо было помощь вызывать, дурачок. Ему провели серию ударов коленом в живот, от чего айпад выпал из рук на пол. Я не видел, разбился или нет, не до этого было. После чего она взяла его на руки и бросила спиной на пол, вышибая дух. Всё это она делала даже будучи в наручниках. Я, превозмогая боль и тошноту, поднялся на ноги и провёл пару армейских выпадов. Один из ударов попал по больной челюсти, и она заверещала. Скорее, со злости, я нанёс прямой удар в солнечное сплетение, схватил её за волосы и приложил лбом об стол.       Она была в сознании. Почти. Опираясь телом об стол, она всё ещё стояла на ногах, выгнув спину в эротической позе и тихо стонала. Хорошо, что я оставил табельный пистолет в кабинете, а то тут же пристрелил бы ей башку. Зинаида уже открыла дверь и спешила на помощь. - Товарищ майор, всё в порядке? – спросила она, озираясь прищуренными голубыми глазами то на лежачего на полу Стажёра, глотавшего воздух как рыба на берегу, то на зад экстремистки. - Отвести её в камеру! Посади её к феминисткам, которые протестовали у мечети. Ну к тем, которые невменяемые. Пусть пообщаются. А я свяжусь со знакомыми в прокуратуре, пора готовить обвинения. - Будет сделано, Филат Валентинович! – она отдала честь, схватила американку своими здоровыми руками и буквально вытолкнула её из камеры. Некоторое время, я слышал, как она подгоняет её – Пойдём! Неуверенно прошаркав к Стажёру, я помог ему подняться и отряхнуться от грязи. Присев, я поднял айпад и передал ему. Не разбился, всё-таки. **       Тем временем, в лазарете Департамента Дамиан Егорович, одетый в бело-синий халат, хирургическую маску и налобный рефлектор, обследовал интереснейшего пациента – Ленор.       Обомлеть можно! Это лучшее, что случилось за мной за этот год. Работа врачом в Департаменте по особым делам приносит свои сюрпризы, и я видел многое. Избитые своими же друзьями хулиганы со сломанными лицевыми костями и опухшим лицом; проститутки, исполняющие любые желания и от этих желаний покалеченные; подростки, начитавшиеся сектантской ахинеи и пострадавшие от попыток самоубийства; преступники, из которых коллеги моего друга, Филата Валентиновича, выбивали показания и прочие.       Сегодняшний персонаж, на первый взгляд, показалась мне типичным брошенным ребёнком. Мне сразу рисовались душераздирающие картины, как в то время, пока её родители занимались непотребствами, она жила в грязной комнате, голодала и гнила заживо, а после стала нападать на людей, как дворовая собака. Бедняжка.       Она лежала на кушетке абсолютно голая. По докладам сотрудников, смерть наступила во время задержания. Она и сейчас не подавала признаков жизни и выглядела, будто бы умерла не сегодня, я месяц назад. Её серая холодная кожа, хоть и источала зловонный запах разложения, всё ещё была мягкой на ощупь. Черты её лица говорили о нерусском происхождении. Я провёл пальцами, не без удовольствия, по всем частям её тела и осмотрел её вдоль и поперёк. Но это был лишь наружный осмотр, пора приступать к внутреннему.       Я получил от Филата Валентиновича полномочия на проведение судебно-медицинского исследования трупа. Скальпелем я начал медленно вскрывать плоть на её груди и на животе. Вдруг её рука выхватывает скальпель и вонзает мне в бок. Я вскрикиваю от неожиданной боли, в то время как эта девочка носится по операционной, ища выход и роняя свои кишки на пол. - Больной, вернитесь в постель, пожалуйста! – сказал я, схватив, на всякий случай, пилу Уэйза.       Но она не послушалась гласа рассудка, открыла дверь и прямо нагишом убежала в коридор. Я же пошёл за ней. По пути она напала на пару шокированных молодых полицейских и избила их дубинкой. Чёртово кровотечение, из-за него я не могу идти быстрее. Может, надо было сразу зашить порез? Ну ничего, кишки маленькой девочки оставляют хорошие следы на грязном линолеуме, и мне не составляет труда преследовать её. Это даже забавно. Будет, что рассказать моим детишкам на ночь. **       Зинаида вела Тэйлор по коридору, толкая её в спину. - Вперёд, крашенная прошмандовка! – говорила я, намекая на обилие макияжа на её лице.       Когда мы подходили к камерам, эта девка захныкала. Из её запястий на пол капала кровь. Я обернулась назад. Вот скотина! Весь пол запачкала. Ладно. Надо бы ей снять наручники, а то, как будто, других ран на теле мало. Снимаю с неё наручники, она покорно заходит в камеру, и её встречают визгливым смехом полдюжины конченых феминисток. Я вижу, как они обступают её со всех сторон и начинают лапать. Отворачиваясь, закрываю камеру и иду смотреть свой сериал.       На экране показывали, как в дешёвых декорациях, изображающих средневековый замок, стояли несколько стереотипных персонажей: рыцарь, оруженосец, две принцессы, злой колдун и шут. Каждую серию разворачивалась юмористическая драма по поводу того, кому должны был принадлежать эти владения. Рыцарь – варварского вида накаченный мужчина, высокомерный дамский угодник, с ног до головы закованный в доспехи. Оруженосец – высокий и худой, всюду следующий за рыцарем его ровесник. Любовные похождения его сеньора частенько вызывают у него приступы смущения. Первая принцесса – не очень красивая, но умная женщина, а вторая – наоборот. Красивая давно вышла замуж за старого иностранного короля и появляется в некоторых сериях в богато украшенной карете, а вот умной досталась судьба поинтереснее. Её похищает злой колдун и из-за ревности запирает в своём замке, а рыцарь «приходит на помощь» и каждую серию пытается отбить принцессу. Шут же не претендует ни на принцессу, ни на замок колдуна, но при этом является самым любимым персонажем телезрителей. Появляясь в самый неожиданный момент, этот слабоумный человек в ярком одеянии разворачивает линию сюжета в другое русло, а в конце серии обращается к зрителям и даёт остроумные поучительные советы о том, какие действия героев не рекомендуется совершать, другие же ставит в пример.       Голоса героев заглушали тошнотворные визги из женской камеры. Даже стопроцентная громкость не спасала положение. Боже, эти сучки когда-нибудь заткнуться?       Я направилась широкими шагами в сторону этих психически больных, чтобы утихомирить их старыми дедовскими методами. Посмотрев через маленькое решётчатое окошко железной двери, я увидела такую картину: побитые лесбиянки со сломанными носами корчились и ругались на полу словно пьяные. Самые кроткие из них забрались на свои койки и тихонько дрожали. В центре старшая из них душила захватом новенькую, ну, ту, что реслерша. Реслерша, в свою очередь, неуклюже пыталась руками освободиться от удержания и, одновременно с этим, душила ногами другую свою сокамерницу, которая уже не двигалась, а лоб её был бледен, как потолок.       Тут что-то на меня накатило, сама не понимаю, с чего вдруг. Наверное, это всё из-за негативных мыслей. В общем, я распахнула дверь камеры, влетела внутрь, отшвырнула старшую ударом сапога в лицо, а ошеломлённую реслершу стала избивать резиновой дубинкой. - Ишь, что удумали? – шипела я сквозь зубы, нанося удары – Ишь, что удумали?       Когда прочие девицы начали потихоньку покидать помещение, я отвлеклась на них, что дало шанс этой крашеной сучке повалить меня на пол. Она натянула мою форму мне на лицо и стала бить меня кулаком в промежность. Я выла от жуткой боли и почти детской обиды и как-то рефлекторно схватила её и перекинула через себя с помощью ноги. Ойойой…всё порвано. Что за срамота?       Из-за боли я не могла видеть, что швыряю реслершу в сторону открытой двери. Швыряю вместе с ключами! Она выбежала из камеры, закрыв за собой дверь на замок. Я вскочила на ноги и стала с разбегу ударяться об железную дверь. Минуты через две, в стенах начали появляться маленькие трещинки.