Все те, кто хоть немного знали Учиха Шисуи, искренне считали, что тому не повезло с женой. А учитывая неприхотливый характер парня, то да, так оно и было.
Действительно, девушка попалась не простая, а благородных кровей из одного не особо сильного, но довольно древнего клана Конохи. Мирари была принцессой во всех отношениях; узнав, что дома никому не нужна и её выдают замуж за героя Конохи Учиха Шисуи, она разрыдалась, и топнув ногой заявила, что лучше умрет, нежели пойдет замуж за этого пугающего анбушника. Выйти, правда, всё равно пришлось, ни денег, ни былого престижа у семьи Мирари не было.
С первых же дней совместной жизни Шисуи сильно удивил принцессу своей хозяйственностью, бескорыстностью и добротой, когда весь день ухаживал за внезапно заболевшим дряхлым старикашкой-соседом, к которому сама Мирари и близко бы не подошла из-за ужасного запаха. Он запросто делал всю домашнюю работу, приходя уставшим после миссии: мыл накопившуюся за время его отсутствия посуду, начищал успевшие запылиться полы, стирал одежду и ни словом не упрекал в безделье смотрящую на все свысока жену, только улыбался во весь по-девичьи аккуратный рот.
На вопросы Мирари, почему он так себя ведет с той, которая его не любит, Шисуи лишь заливисто засмеялся со словами, раз он дал обещание, что и в горе и в радости, то сдержит его, а любви гендзюцу-шарингана хватит на двоих. Тогда она первый раз показала свои эмоции, сорвалась на крик и, обозвав мужа дураком, убежала прочь.
Так, они и жили; Шисуи каждый день желал девушке «доброе утро, день, вечер», спрашивал, что та хотела бы получить из очередной миссии в другую страну, пытался разговорить ее, показывая, что жизнь на неудачном замужестве не кончена, стоит лишь попытаться. А Мирари относилась к терпеливому парню как к пустому месту, презрительно хмыкая на все его попытки расшевелить холодную красавицу. Сама девушка вообще ничего не делала, предпочитая целыми днями грустить о своей тяжкой доле. Она не выходила на миссии, так как была очень слабой.
Шисуи относился к женитьбе как к неизбежному и должному, особо не задумывался, кого он берет и зачем. Дали жену – взял. Будучи незлобивым человеком, он даже полюбил надменную Мирари.
Правда, однажды находясь в гостях у семьи Итачи, они до сих пор были не разлей вода, парень увидел, что все может быть по другому, что жена тоже может окружать заботой, и тебе не приходится уставшим после работы еще наводить порядок, лицезреть холодную мину жены, быть чужим в собственном доме. В семье друзей все было иначе; жена друга улыбалась Итачи так, как Мирари никогда бы не улыбнулась Шисуи, сама готовила и накрывала на стол, и самое главное, была беременна – не передать ту чудесную обстановку вокруг человека, носящего под сердцем ребенка. Итачи весь светился; он еще никогда не видел своего ворчливого и отстраненного друга таким добрым и заботливым, буквально порхающим вокруг беременной жены. Атмосфера главного дома Учиха разительно отличалась от его собственной, отчего на душе никогда неунывающего шарингана заскребли кошки.
Вернувшись домой, он впервые не улыбнулся жене, а лишь отстраненно пожелал спокойной ночи. Та же, внешне оставаясь равнодушной, страшно оскорбилась, уже считая Шисуи покорной, преданной собачкой «своего величества».
Частенько в гости к Учиха наведывалась Сакура, которая еще со времен своего первого переезда в клан прониклась глубокой привязанностью к парню, помогавшему ей подчас гораздо больше, нежели ее собственный муж. Мирари с ревностью и непониманием смотрела на беременную розоволосую; что забыла эта величественная девушка, жена одного из самых шикарных мужчин Конохи, в доме какого-то рядового анбушника. Почему эта великолепная куноичи пожертвовала карьерой великого шиноби ради госпиталя и семьи, и в конце концов, почему она так добра к самой Мирари, которую первый раз видит? Разве не знает, как девушке не повезло в жизни с таким ущербом вместо мужа?
Гладя на веселую раскованную Сакуру, Мирари все мрачнела и мрачнела, отвечая все односложнее и грубее. Доктор, казалось, этого не замечала до одной реплики, произнесенной принцессой:
— Легко тебе говорить, когда ничего о плохой жизни не знаешь; у тебя-то муж красавчик и гений, а не смазливая ошибка природы, которую даже мужчиной не назовешь...
Фарфоровая чашка в руке Сакуры захрустела и разлетелась на мелкие кусочки. А сама куноичи с тихим, но дрожащим от гнева голосом проговорила:
— Не смей произносить подобное. Я подозревала, но не думала, что ты и вправду такая...
— Какая?! Мне все кругом, включая семью, говорят, какая я лишняя на земле! Что поделаешь, если так не повезло в жизни?!
— Не повезло в жизни, говоришь? Пойдем со мной, я покажу тебе, кому действительно не повезло.
Сакура рывком подняла на ноги притихшую Мирари и потащила в госпиталь. Принцесса все время куксилась и с величайшей брезгливостью наблюдала за раненными. Но вот перед ними оказалась дверь с маленьким окошком в палату, и Сакура, до этого момента молчавшая, подтолкнула девушку к ней:
— Смотри.
Мирари припала глазом к маленькому отверстию. Там, на узкой больничной койке без света и свежего воздуха умирал молодой шиноби. У изголовья кровати склонилась его беременная жена, она держала мужа за руку и улыбалась самой лучезарной улыбкой счастливого человека.
— У него нет и шанса выжить. – сухо прокомментировала Сакура. – Это их последние минуты вместе.
Разговора супругов слышно не было, но то, с какой глубинной нежностью глядел на жену раненный, как трогательно прижимал ее кисть к потрескавшимся губам, показывало все лучше слов. Беременная не корчилась от ужасного запаха, пропитавшего все окрестности палаты, не отворачивала головы от обезображенного шрамами и ожогами лица мужа, она смотрела на него как на единственное спасение, прикладывала окровавленную мужскую ладонь к шевелящемуся животу и смеялась...
Мирари в ужасе отпрянула от двери и побежала прочь из больницы. Еще никогда она не видела такие людские страдания и такие сильные чувства. Впервые, ей стало больно от чужой боли, от понимания будущего совершенно незнакомых людей. Дома Мирари разрыдалась, и когда Шисуи в беспокойстве обнял девушку, не стала его отпихивать, хотя в целом, отношения в семье не изменились; супруги также почти не общались. Возможно, теперь она просто без презрения и былой ненависти смотрела на парня.
Однако один инцидент все же еще раз повлиял на их жизнь.
В тот день Мирари прогуливалась по окраинным улицам деревни. Неожиданно у ворот в деревню образовалась толпа. Тут и там носились люди, что-то крича. В центре заварушки девушка увидела своего мужа без сознания, истекавшего кровью. В груди что-то замкнулось и захотелось кричать; этот обычно пышущий жизнелюбием и добротой паренек сейчас лежал ничком, окрашивая землю под собой в красный цвет. К нему подбежала какая-то медсестра с аптечкой, сделала искусственное дыхание, что-то вколола, но тот не очнулся. А Мирари стояла в стороне от всего, будто вовсе это ее и не касалось. Она не мигающим взором наблюдала, как Шисуи кладут на носилки и перетаскивают в госпиталь, и ничего не делала. Только когда площадь опустела, она пошла домой.
Всю ночь проворочавшись в переживаниях, на утро девушка твердо решила навестить мужа. Однако каково же было удивление, когда ее саму не пустили в палату как постороннюю, а там внутри, сидя у постели, та самая вчерашняя санитарка заигрывали с еще варенным Шисуи.
— Пустите меня! Кто вы такие, чтобы запрещать? Я его жена! – рассердилась
Мирари, заорав на всю больницу так, что медсестра с мужем повернули в ее сторону головы.
— Ну, и зачем явилась? Ты же меня не любишь, могла бы и не притворяться. – холодно отозвался он, глядя своими красными широкими глазами куда-то в сторону. Они сидели в палате вдвоем, девушке с угрозами и криком удалось прогнать приставучую санитарку.
— Что сразу так холодно? Может я просто беспокоилась о тебе, – с долей раздражения ответила она.
— Ты? Беспокоилась? Ой-ли... – хмыкнул парень куда-то в стену.
— Прости. Я правда вела себя, как последняя тварь. Но прошу, не оставляй меня, дай только исправиться! Это все жизнь меня наказывает...
— Нет, Мирари, довольно. Это не жизнь тебя наказывает, а ты ведешь себя как ребенок. Пора вырасти и встретиться с трудностями лицом к лицу, – необычайно спокойно ответил он, нахмуривая изогнутые по-женски тонкие брови.
— Т-ты меня бросишь?! – неверяще прошептала куноичи.
— Если не прекратишь, то да, – ответил муж, неотрывно смотря ей в глаза. А Мирари в тот момент поняла, что это последнее, чего она хочет.
***
Не сказать, что после этого случая она сразу же изменилась. Напротив, переступая через свои желания и эго, Мирари с трудом, но перестроила себя. И теперь возникла другая проблема; девушку не возможно было оттащить от плиты. Она с остервенением копалась с цветами в саду, часами могла протирать несуществующую пыль на одной и той же полке. Шисуи приходилось силой отрывать ее от работы; он и сам ворчал, что вот раньше убираться приходилось, а теперь нужно щипцами отрывать от этого малоприятного занятия Мирари. Зато все друзья, приходившие к ним в гости, удивлялись идеальной чистоте и жене Учиха с ангельским характером; парень краснел от гордости, а девушка от смущения.
Под конец, уже не зная чем себя занять, девушка сходила на курсы массажа к Сакуре. Так что теперь возвращавшегося из «командировок» анбушника тут же укладывали на кровать и делали приятный массаж всего тела, разминая каждую уставшую и затекшую мышцу.
Шисуи уже перестал удивляться таким разительным переменам в благоверной, радуясь, что их жизнь все же наладилась. Теперь глядя на заботливую и подобревшую Мирари, он даже стал ловить себя на мысли, что не против и углубить их отношения, как и должно. Дело оставалось за малым; намекнуть или подготовить жену к этому. К сожалению, сейчас парень мог позволить себе только коротко чмокнуть ее в губы, да и то, она после этого краснела не хуже вареного рака, тем самым смущая и его самого. И все же однажды куноичи сама подтолкнула его к этому.
Был обычный прохладный вечер, когда за окнами выл ветер и стучали ветки старых растущих у ограды деревьев. Молодой анбушник только недавно вернулся с миссии и теперь лежал на кровати с оголенным торсом, млея и еле слышно постанывая под прикосновениями тонких женских пальцев, растиравших его продрогшие и зажатые мышцы.
— Я не дотягиваюсь. Можно на тебя сверху сесть? – тихонько, словно желая спрятаться под кровать, спросила Мирари в тщетных попытках дотянуться до его левой лопатки. Пусть у Шисуи была и не очень массивная широкая фигура, для относительно маленькой девушки массировать тугие мышцы в таком положении было не особо удобно.
— Да, конечно, – автоматически, прежде чем подумать, ответил он. – Забирайся на поясницу.
— О, так гораздо лучше, – довольно отозвалась она, нажимая ладонями на голую кожу.
Парень с тихим стоном уткнулся носом в подушку, забывая, как дышать. А девушка, не замечая его терзаний, продолжала самозабвенно массажировать и потираться промежностью об его поясницу.
— Мирари, ты хочешь детей? – на особо приятном нажатии на позвоночник подумал он вслух.
Все действия на спину сразу же прекратились, к ней прижались теплые девичьи груди и лицо, наверняка пылающее.
— Извини, я не хотел тебя пугать, – Шисуи осторожно повел левым плечом, проверяя жизнеспособность жены. – Если ты не готова, не надо себя ни к чему принуждать...
Тут он едва не ахнул, чувствуя, как пухлые нежные губы ставят на задней стороне его шеи засос. Девушка медленно, но с чувством расставляла на гибкой спине и предплечьях поцелуи и укусы. Под конец, Учиха едва сдерживался, чтобы не закусить наволочкой подушки.
— Милая, может хватит? – дрожащим голосом спросил он, оборачиваясь.
То, что сидело на нем сверху, не поддавалось и малейшему описанию. Красивая, страстная Мирари, только что так смело совращавшая его, сейчас, съежившись, сидела на его спине и краснела, как целая куча выдохшихся шаринганов. Шисуи тут же стало ясно такое необычно напористое поведение жены. Он плавно перекинулся на живот, подминая ее под себя.
— Тихо, не нужно ничего бояться, я здесь с тобой, – шиноби планомерно шептал ей на ухо всякие нежности, расстегивая ее одежду.
Куноичи вроде бы даже вернулась в чувство и, подтянувшись на руках, накрутила на палец каштановый вьющийся волос мужа со словами:
— Только тогда не меньше трех..
Он расфокусированно сморгнул и, прежде чем наброситься на восхитительно трогательную девушку, выпалил:
— Ради тебя и все десять!
***
— Ты вернулся! – уже находящаяся на девятом месяце беременности Мирари все также с легкостью вспорхнула на шею только что прибывшему мужу. Он же, несмотря на свою внешнюю стройность и гибкость, как пушинку оторвал ее от земли и, смеясь, покружил.
— Ты так говоришь, будто я должен был погибнуть, – прошептал он ей, опуская жену в кресло. – Мирари, это была обычная миссия, не волнуйся. Сейчас вообще сложных очень мало.
— Я знаю, – всхлипнула она. А Шисуи, только начавший снимать водолазку, тут же оказался перед ней, взяв за тонкие руки и встревоженно заглядывая в глаза. Куноичи, размазав рукой остатки слез, продолжила: – Мне просто уже который раз ты снишься истекающим кровью где-то на отшибе страны...
Он подождал, пока словесный поток не иссяк, и снова взяв ее на руки, понес в ванную со словами:
— Мне как раз нужно помыться, заодно и из твоей милой головки такие глупые мысли уберем, – парень включил воду и, посадив девушку на комод с шампунями, стал неспешно ее раздевать. Она же, покрываясь мурашками и румянцем под таким изучающе любящим взглядом, послушно поставлялась под его руки. Наконец ванна была наполнена, и Шисуи, забравшись в воду, посадил жену между своих ног, выдыхая ей в затылок: – Если хочешь, я вообще могу взять год отпуска.
Мирари чуть сжалась, чувствуя ягодицами его напряженность, и сдавленно, но счастливо ответила:
— Ты же любишь это, не стоит... Мои глупые страхи когда-нибудь пройдут. Ты, главное, возвращайся всегда, обязательно...
Учиха замер, чтобы уже в следующую секунду прижать ее к себе всеми ногами и руками, не менее счастливо выдыхая:
— Обязательно, милая, – а про себя думая: «Как же хорошо, что я женился!»
