В змеином плену

Моэлдир всем и всегда казался странным: родителям, знакомым, соратникам. Откуда ему это было известно? В его кругу не принято было скрывать такие вещи. О слабостях и изъянах маормеры предпочитали извещать сразу, не заботясь о том, насколько обидными могут показаться те или иные слова. Моэлдир был очень умен, умнее всех, кого ему когда-либо доводилось знать. Великий Змей Мира наградил его недюжинными талантами, и в свои неполные сто десять лет Моэлдир уже считался одним из лучших некромантов Пиандонеи. Старшие и более опытные маги завидовали ему так сильно, что не раз и не два пытались его отравить, но Моэлдир успешно избегал расправы. Казалось, что смертельные отвары против него бессильны, как если бы яд уже бежал по его венам вместе с кровью. Однажды некроманту-выскочке об этом сказал его наставник — старый морской эльф с лицом, изборожденным морщинами. Моэлдир тогда улыбнулся и поднял руку, закрывая ладонью один глаз — слепой от рождения и совершенно белый. — Сакаталу пришлась по душе моя невольная жертва, и он взамен наградил меня. Спустя несколько недель учитель слег с тяжелейшей лихорадкой, перед которой оказались бессильны даже лучшие из целителей, и Моэлдир убедил настоятеля храма выдать ему больного. Он был искренне привязан к своему мудрому наставнику и потратил долгие месяцы на исследования и эксперименты. Вскрывать эмоции и чувства оказалось ничуть не менее интересно, чем лягушек и кошек в детстве и трупы разной степени свежести — в зрелости. Предать дорогого ему эльфа воде Моэлдир согласился только тогда, когда от тела и духа наставника практически ничего не осталось. Нужны были новые живые. Непременно живые, способные чувствовать. В отличие от самого Моэлдира, у которого Великий Змей при рождении отнял не только глаз. Некоторые говорили, что война началась пару лет назад с нападением какого-то там корабля на боевое пиандонейское судно. Моэлдир вместе с приближенными Его Величества, со всем Адмиралтейством, знал, что она не заканчивалась с тех самых пор, как высокие эльфы показали себя слишком слабыми и отказались от покровительства своих братьев. Тогда маормеры покинули Саммерсет, а альтмеры убедили своих детей в том, что изгнали преступников истины. Новое поколение выросло, свято веря в грязную ложь и оскверняя тем свое альдмерское наследие. Маормеры знали, что однажды они вернут себе архипелаг, принадлежащий им по праву происхождения и чистоты крови. Однажды, когда придет время. Но Моэлдир взошел на борт «Шторма», величественного корабля в составе королевских Двенадцати Дюжин и Одного, вовсе не за тем, чтобы по прибытию в Валенвуд тут же кинуться доказывать местным дикарям превосходство своей древней расы. Ему нужны были живые для исследований. Где можно найти столько материала, которого никто не хватится, если не на войне? Валенвуд встретил экипаж и пассажиров «Шторма» скалистыми берегами, душными зарослями и бесчисленным количеством мелких плохо защищенных племен. Для Моэлдира наступило поистине золотое время. Сородичи могли завидовать столько, сколько их черным душам было угодно. Главное, они уважали и даже боялись его, и Моэлдир мог получать в свое распоряжение любое количество пленных. Громоздкий зверь войны шумел далеко от места, где причалил «Шторм». Резня на Кенарти Руст, нападение на Южный маяк Ауридона, осады целых городов. Альтмеры пеняли на «Морских гадюк», а что им еще оставалось? Кораблям высоких эльфов все равно не под силу было преодолеть оберегавшие Пиандонею мертвые воды, чтобы нанести ответный удар. Все крупные гарнизоны располагались сильно южнее, и соратники Моэлдира практически не рисковали встретиться с закованными в тяжелую броню воинами и могущественными магами альтмеров. Босмеры, похожие на уродливые плоды связи имга и высоких эльфов, оказались предоставлены сами себе. Когда Моэлдир увидел босмера впервые, он весь задрожал от радости предвкушения. Маленький лесной охотник истекал кровью из ужасных ран на боку, морские змеи содрали плоть до ребер. Его привели к некроманту связанным и бросили на алтарь, сооруженный тут же из крупных плоских камней. Густая рыжая щетина обрамляла грязное лицо босмера, она неприятно кольнула кожу, когда Моэлдир ухватил его за подбородок, заглядывая в глаза. Черные, будто бездна Обливиона, в противоположность белым маормерским, глаза. Он выколол эти глаза, заставив полуживого эльфа истошно кричать от боли, напитывая его дух силой нужной некроманту эмоции. Затем вспорол кожу в уголках рта до мочек мясистых, похожих на поросячьи, ушей и вырезал язык. Повел нож ниже, взрезая шею, резко провернул и держал босмера в неподвижности до тех пор, пока большая часть крови из его тела не стекла в специальную емкость. Наполненный свежей сущностью черный камень с тихим «звяк» лег на каменный стол, а Моэлдир обнаружил у себя сильнейшую эрекцию. Впрочем, его работе она не помешала. Смерть для мастера-некроманта — лишь начало длительного процесса, который превратит груду костей и плоти в настоящее произведение искусства. Время от времени командование обращалось к Моэлдиру с требованием пополнить ряды боеспособной верной Адмиралтейству нежити, но тот передавал подобные «заказы» своим приближенным. Он мыслил слишком широко и неординарно, чтобы тратить свое драгоценное время на рутину. Моэлдир начинал работать с еще живым обездвиженным телом. Аккуратно вскрывал горло, прижимал пальцы к гортани и подолгу осязал сдавленные рыдания. Держал в руках бьющиеся сердца, пока не угасала приводившая их в движение сила. Прокалывал легкие в поисках крошечных пузырьков воздуха. Перерезал сухожилия, так что руки и ноги повисали, как плети. Складывал в тазик из специальной стали парную требуху и с интересом изучал опустевшее брюхо, прикидывая, какое применение можно было бы найти освободившемуся месту. Творил, вызывая ужас и восхищение даже у самых бывалых своих соратников, и практически постоянно был возбужден. С новым проектом Моэлдир должен был превзойти сам себя. Грация и совершенство физической формы в сочетании с богатством духовных оттенков, переплетение чувств столь плотных, чтобы их можно было пощупать, и абсолютная покорность. Одержимый новой идеей, Моэлдир выбрал из всех своих пленников самого красивого босмера. Довольно высокий рост как символ превосходства, светлая с легким бронзовым оттенком кожа, длинные каштановые волосы и желтые, как у кошки, глаза. Связанного по рукам и ногам эльфа Моэлдир выдернул из клетки за поводок, как щенка. Тот не был парализован, но слишком ослабел, чтобы дать отпор магу. Босмер дергался, перекатываясь по каменному полу совершенно обнаженный, рычал не хуже дикого зверя и отчаянно пытался ухватить зубами душившую его веревку. Моэлдир наслаждался зрелищем. Кровь прилила к обычно мертвенно бледным щекам, основание живота обдало жаром. Свежие сочащиеся кровью ссадины на округлых ребрах лесного эльфа смотрелись невероятно привлекательно. Он снова дернул за веревку, и босмер захрипел, судорожно извиваясь. Моэлдир не хотел парализовать свою жертву. Он хотел видеть страх в каждом движении, каждом жесте, хотел чувствовать остатки сил, которые пленник вложит в последнюю попытку защитить свою жизнь. Моэлдир перекинул веревку через крюк и потянул на себя. Босмеру пришлось встать на ноги, чтобы не оказаться повешенным. Взгляд лихорадочно блестящих кошачьих глаз упал на стол с инструментами. — Моли меня, — прошептал Моэлдир и повторил уже громче. — Моли меня о пощаде, и тогда, может быть, я дарую тебе быструю смерть. Босмер пытался отдышаться, но у него не получалось. Страх сжимал сердце ледяными когтями. Наивная уверенность в успешном побеге стремительно таяла. Моэлдир был практически уверен в том, что именно чувствует лесной эльф. Он уже успел достаточно хорошо изучить все это чуждое ему духовное наполнение. В паху сладко тянуло, доставляя при каждом движении лишнее удовольствие, и даже самая просторная мантия едва ли была способна это скрыть. Босмер молчал. Должно быть, попросту не мог смириться с тем, что обречен. Моэлдир взял нож: острый и тонкий. Чуть загнутое лезвие многообещающе блеснуло в голубоватом свете велкиндского камня. Лесной эльф машинально отпрянул назад, едва не поскользнувшись на влажных камнях. Веревка опасно затянулась у него под челюстью. — У… Умоляю, — его искусанные посиневшие губы дрожали, в широко раскрытых глазах застыл ужас. — Прошу… П-пожалуйста… Моэлдир расплылся в улыбке. Он не подходил достаточно близко, лишая босмера малейшей возможности навредить ему или самому себе. — О чем ты просишь? — едва не мурлыкал от наслаждения некромант, счастливый и совершенно безумный. — О с… Смерти. Быстрой безболезненной смерти. Один легкий, как взмах птичьего крыла, росчерк, и босмер улыбнется своей новой кровавой улыбкой еще шире, чем тот, кто убил его. Великолепное мгновение смерти. — О службе!.. Моэлдир так опешил, что опустил нож и шагнул ближе к лесному эльфу, разрушившему всю царившую тут идиллию. — Что? Вместо ответа босмер вдруг подался вперед и, с трудом удерживая равновесие, уперся коленом в промежность Моэлдира. Тот вздрогнул, но отходить не стал, наблюдая с нескрываемым интересом. Лесной эльф кусал губы, с отчаянной надеждой глядя на своего мучителя, и терся о него, заставляя Моэлдира изнывать от желания. — Пожалуйста, — шептал он восхитительно сдавленным голосом. — Г-господин, умоляю… Никто никогда не служил Вам так… как п-послужу я… Моэлдир смотрел на босмера своим единственным зрячим глазом, практически не моргая. Он не помнил, чтобы когда-либо в своей жизни чувствовал настолько сильное возбуждение. Желая увидеть еще больше, Моэлдир поднес нож к смазливому, с лисьими чертами, лицу пленника, и тот, жмурясь от страха, прильнул к руке некроманта, облизывая длинные узловатые пальцы, а затем ухватил губами большой и принялся упоенно его посасывать. Здесь терпение маормера кончилось. Ухватив лесного эльфа за плечо, Моэлдир развернул его к себе спиной — тот с охотой подставил зад — и, недолго думая, вдавил в него рукоять ножа, которым еще недавно намеревался зарезать. Босмер застонал, содрогаясь всем телом, но тут же умолк, предпринимая видимые попытки расслабиться. Моэлдир знал, как делать это с мужчиной, и даже имел некоторый опыт, но у него давно уже не находилось времени на то, чтобы разделить свою страсть с кем-либо из живых. Да и редкие живые согласны были возлечь с таким, как он — мгновенно заводившимся от вида свежей крови на светлой коже. У босмера были короткие жилистые ноги и упругие ягодицы опытного бегуна. Темные волосы, заплетенные в неопрятные косички и собранные на затылке в высокий хвост, змеями струились по его плечам и спине. — Позвольте, — молил он, глухо покашливая, — позвольте служить Вам… Я сделаю все, что Вы пожелаете… Сколько угодно раз… Пощадите, господин… Моэлдир поймал себя на том, что пытается затолкнуть нож слишком глубоко в маленького эльфа и рискует повредить себе пальцы лезвием. Когда веревка, душившая босмера, ослабла, тот пошатнулся, едва удерживаясь на дрожащих ногах. Некромант не дал ему упасть: вцепился в тугое переплетение волос на его затылке и бросил пленника грудью на каменный стол. Тот вскрикнул, видимо, больно ушибив ребра, и шире расставил ноги, бесстыдно приглашая Моэлдира. Пришлось перерезать веревку, стягивавшую его лодыжки, чтобы вдоволь насладиться зрелищем. Жалкое, грязное существо, не достойное ничего, кроме презрения. И, пожалуй, похоти. Той самой животной, низменной страсти, для пробуждения которой не требовалось испытывать незнакомые Моэлдиру чувства. Его тело делало все само, минуя эмоциональный тупик ущербного разума. Новый стон вырвался из груди лесного эльфа, когда маормер раздвинул пальцами его ягодицы и медленно, смакуя каждое мгновение, вошел. Пара резких толчков напоследок полностью скрыла с глаз длинный, покрытый сеткой голубоватых вен член. И как могло получиться так, что только уродливый недомерок смог доставить Моэлдиру такое ни с чем не сравнимое удовольствие? Некромант не спешил продолжать. По-прежнему удерживая лесного эльфа за волосы, он наклонился и взял со стола рядом тонкую заостренную палочку. — Умоляй меня, — едва слышно выдохнул Моэлдир, принимаясь выводить на лопатках босмера замысловатые рунические узоры. Тот задергался, но некромант только сильнее надавил ему на голову, позволяя лишь жалобно скулить. Заостренный конец инструмента легко вспарывал блестящую от пота и крови кожу, искривленные линии складывались в слова, а те — в удивительно ровные строчки. Продолжить на поясе Моэлдиру помешали стянутые за спиной руки босмера, и он бросил эту затею. Все равно некромант не планировал приносить этого эльфа в жертву Великому Змею. Просто текст молитвы смотрелся невероятно эстетично, когда был выполнен на живой плоти. Лишь закончив последнюю руну и отложив инструмент, Моэлдир начал двигаться. Босмера душили рыдания, и все же он продолжал сбивчиво молить о пощаде, ублажая слух и сознание своего мучителя. Своего господина. Моэлдиру определенно нравилось, когда к нему так обращались. Кровавая лужа растекалась под лесным эльфом, пачкая пустые и уже полные камни душ. Хриплые стоны и глухие шлепки сводили с ума. Моэлдир чувствовал себя невероятно живым. Никогда, пожалуй, он не ловил ртом воздух так жадно, никогда так громко не стучало его заиндевевшее сердце. Ощутив себя на пределе, некромант подался назад, с наслаждением закатывая глаза. Нескольких ловких движений оказалось достаточно, чтобы основание живота стянуло сладкой судорогой оргазма. Мутная сперма, брызнув на поясницу босмера, смешалась с кровью и серой грязью. — Господин… Прошу… Пощадите… Моэлдир глубоко вдохнул, шумно выдохнул и грубо перевернул лесного эльфа на спину. Тот с сорванным криком выгнулся, всем своим весом примяв потемневшие от тугой перевязи запястья. Кровь: темная подсохшая и алая, только-только набежавшая из ран — образовала на его груди невероятный рисунок. Моэлдир должен был запомнить его до мельчайших деталей. Или просто вырезать его из этого бренного тела? Но когда некромант снова взялся за нож, босмер вдруг нашел в себе силы обнять его ногами за бедра и рывком подтянуть к себе. Его перепачканное лицо было мокрым от слюны и слез, на губах виднелись свежие прокусы. Он извивался на столе перед Моэлдиром, с трудом перенося сопряженную с этим боль, терся о его промежность, снова сбивая с нужной мысли. Кровавое произведение искусства на груди лесного эльфа непрерывно двигалось, словно дышало. — Возьмите меня, господин, — хрипло шептал босмер, соблазнительно открывая шею. — Нх… Умоляю… Я сделаю все… все, что угодно… Моэлдир подумал о том, что действительно мог бы делать это время от времени. Что хотел бы это делать. И каждый раз рисовать дивные картины боли и похоти на груди пленника, чтобы затем возрождать все их великолепие в своих работах. Когда его член снова окреп достаточно, Моэлдир направил его в тело своей маленькой жертвы и одним грубым толчком овладел ей. Босмер стиснул зубы и зажмурился, а Моэлдир ухватил его под коленями и развел их в стороны, желая, чтобы ничего не укрылось от его оценивающего взора. Теперь все было немного иначе. Наклоняясь над лесным эльфом, некромант вбивал себя в него большей частью своего веса, заставляя босмера елозить по камням. Моэлдир не знал, какой боли причинял больше, но терпеть ее молча пленник уже не мог. Он жалобно всхлипывал и умолял пощадить его, вскрикивал, давясь собственным дыханием, и практически без умолку стонал. Второй раз Моэлдир кончил уже внутрь. Ему понадобилось время на то, чтобы отдохнуть и собраться с мыслями. Он ведь намеревался работать, а в итоге потратил столько времени на удовлетворение собственной похоти. Прислонившись к краю стола, Моэлдир принялся перебирать варианты. Он все еще не решил, что делать с этим босмером. Так просто убить теперь было жалко, требовалось нечто более изощренное. Или сперва стоило потренироваться на ком-то менее… ценном? Лесной эльф прервал его размышления. Борясь с застывшей на лице мукой, он с трудом слез со стола, тут же опустившись на колени то ли от усталости, то ли показательно принижая себя, и подполз к Моэлдиру. Некромант лишь приподнял брови, гадая, на что еще пойдет этот маленький, но умелый босмер. Он не обманулся в самых смелых своих ожиданиях. Оказавшись достаточно близко, пленник потерся щекой о опавший член Моэлдира. Затем поднял взгляд и коснулся чувствительной кожи языком. Он выглядел невероятно изможденным, но все же усердно вылизывал плоть своего мучителя, чтобы, спустя какое-то время, взять у него в рот. Поначалу всерьез озадаченный, теперь Моэлдир расслабился и прикрыл глаза, наслаждаясь тем, что чувствовал. Член маормера был слишком велик для босмерской глотки, потому вобрать в себя глубже, чем на две трети, у лесного эльфа не получалось. Но Моэлдиру и этого было достаточно, а тихие вкрадчивые причмокивания только добавляли пикантности ситуации. — Господин… Господин сохранит мне жизнь? Некромант, недовольный тем, что босмер остановился, посмотрел на него. Тот верно истолковал взгляд и торопливо взял за щеку, наверстывая упущенное. — Я солгал бы сам себе, если бы сказал, что тебе не удалось… м-м-м… заинтриговать меня. Какая-то по-детски восторженная радость загорелась в желтых глазах лесного эльфа. — Несмотря на то, что ты из себя представляешь, ты занимателен. Ходу отсюда тебе нет, но… я думаю, я продержу тебя некоторое время, — Моэлдир бросил мечтательный взгляд на свои драгоценные инструменты в живописнейшей луже крови. Босмер остановился. Он тоже смотрел на стол. А потом в глазах маормера потемнело от боли. Моэлдир никогда, даже в самых страшных кошмарах или горячечном бреду, и вообразить себе не мог, что в Плане смертных существует такая боль. С истошным воплем он отшатнулся, прижимая руки к промежности и не находя там ничего, кроме жирных струй горячей крови и обрывков кожи и мышц. Он кричал и кричал, насколько хватало дыхания, а затем что-то ударило его в бок, опрокинув на пол. Некромант вскинул руки, машинально защищая себя, и запястье рвануло куда-то вверх. Последним, что увидел Моэлдир своим единственным глазом, было искаженное и окровавленное лицо лесного эльфа с жутким оскалом, с жилами, застрявшими промеж зубов, а последним, что почувствовал, — вес чужого тела на своей груди и укус в горло. Никто из тех, кто знал Моэлдира, так и не смог проверить, тек ли яд в его жилах вместо крови. Лишь маленький босмер, хлебнувший этого яду сполна, мог теперь рассказать им правду.