Море и звезды принадлежат тебе, мой дорогой, и только луна упрямится

Солнце ярко сияло во время парада Эмили — и Корво задумался о том, было ли это естественным явлением. Лекарство от чумы уж точно не было. «Сон, — рассказал ему Пьеро, — оно явилось мне во сне, и я сразу понял, что никак иначе и быть не может. Знаете, с вашей маской было так же». Он знал. О да, знал. Это был дар. Эмили была совершенно очаровательна в белом и серебряном, с беззаботной улыбкой маленькой девочки на губах. После всего произошедшего у нее было полное право надеть свое любимое пестрое ожерелье из стекляшек и ракушек, так что Корво даже не сильно спорил с ней. Оно было вполне уместно, пусть Эмили и не знала об этом. Она получила свои флаги и свою толпу людей; среди них было очень много стражников в гражданском, просто на всякий случай, но им даже не пришлось выкрикивать приветственные речи — люди и сами с этим справились. Некоторые даже нашли цветы и теперь бросали их Эмили под ноги. Милое дополнение. Она заслужила все эти цветы, и она их все получит. Эмили Непорочная звали ее, и еще Эмили Благословенная и Белая Императрица. Бедный ребенок — если дела пойдут так и дальше, то люди организуют культ Эмили еще до ее двенадцатилетия. Хотя ее правление могло начаться и хуже. Нужно будет остерегаться наемных убийц Аббатства. В последние месяцы смотрители потеряли множество своих последователей, а к их заявлениям о еретиках в самой Башне никто не прислушивался. Ходили слухи, что лорд-защитник и сам был неплохо знаком с запретными искусствами, но, к огорчению верховного смотрителя, это никого не волновало. Эмили просто не могла ошибаться, и это распространялось и на ее телохранителя — он мог использовать любые методы, чтобы обеспечивать ее безопасность. Корво получал особое мстительное удовольствие, когда вел себя в присутствии слуг Аббатства настолько «еретически», насколько мог — он вертел в руках костяные амулеты или завершал разговоры словами «если Чужой того пожелает» и радовался, когда видел, как при этом морщатся смотрители. Он и сам знал, что это было по-детски — он обещал себе остановиться, как только это перестанет быть забавным. Корво заметил, что в честь парада Пьеро побрился и приоделся в чистую, не подпаленную одежду. Хотя, возможно, все дело было в благотворном влиянии Каллисты, о котором всем было запрещено даже упоминать (не то, чтобы это сильно мешало Эмили целенаправленно рисовать свадебные платья вместо уроков). Жаль, что еще одного чуда не случилось, и некому было заставить Соколова подстричь бороду. Но, скорее всего, выжившие плевать хотели на это. Играла сегодня и музыка — какой-то эффектный марш сопровождал процессию. («Он должен быть коротким, понимаете? Мы же не собираемся идти до самого Затопленного Квартала или еще дальше», — заявил Корво, и хотя бы в этот раз никто с ним не спорил). Ничто — даже затравленные взгляды обоих ученых — не могло приглушить улыбку Эмили. Пусть это и было несолидно для Соколова и Пьеро, но раз уж они были верными подданными императрицы, то они вполне могли бы выполнить ее пожелание, пожалуйста. И это «пожалуйста» вовсе не предполагало отказа — потому что это была отнюдь не просьба. — Ты возьмешь меня за левую руку, Пьеро, а Соколов может взяться за правую — так получится, что я оказываю честь вам обоим, и никто не останется в стороне. Эмили как можно более величественно держала их за руки и сияла улыбкой во все стороны, а толпа обожала ее за это. Корво улыбнулся Эмили со своего места на балконе над забитым людьми бульваром. Она разглядела его и замахала в ответ, утягивая руку озадаченного Соколова вместе со своей и активно размахивая ею в направлении Корво. Потом ее взгляд метнулся ему за плечо, и она снова помахала. — Кажется, я появился как раз вовремя, чтобы застать представление, — тихим голосом заметил Чужой, и Корво слегка сдвинулся, освобождая для него место. — Она рада тебя видеть, — он приподнял брови. — Ты ведь не подговаривал ее на странные поступки? Никаких... внезапных поджогов, новых ругательств или подарков в виде острых предметов? — Чужой, слабо улыбаясь, отрицательно качал головой на каждое обвинение. — Нет, Корво. Юная императрица рада, потому что она очень настаивала, чтобы я посетил этот праздник, а я согласился. И вот я здесь. — И вот ты здесь. Но все же - почему? — он легко толкнул Чужого плечом — простой жест, который раньше заставил бы Корво занервничать, но теперь все было иначе. — Я понимаю, почему она хотела собрать толпу, но ты ведь не какой-нибудь случайный выживший. И я никогда не говорил ей о твоем... вмешательстве. Она что, подумала, что это позабавит тебя? — Эмили сообщила мне, что ты склонен к меланхолии, когда ты не с ней или не со мной. И поэтому мне следует стоять рядом с тобой и держать тебя за руку, чтобы ты обязательно насладился происходящим, — пожав плечами, Чужой переплел их пальцы и поднял сомкнутые руки к своим губам. — Это сложно назвать обременительным заданием. — Я не склонен к меланхолии, — заявил Корво, заранее смиряясь с тем, что его не послушают. Раньше его беспокоил интерес Чужого к Эмили, но, насколько Корво мог судить, он был безвреден. Эмили по своей природе была слишком юной, слишком хорошо обученной и слишком вежливой. Ничуть не похожей на непредсказуемых людей на грани гибели, которые обычно казались Чужому интересными. Нет, Эмили будет в порядке и без помощи магии. Без некоторых даров вполне можно было обойтись. Без некоторых проклятий тоже. — Спасибо, — сказал Корво, не отводя глаз от толпы. — Чума... я никогда не думал, что ты поможешь нам — возможно, я верил, что ты не можешь. Но спасибо. — Ни для кого другого я бы не сделал этого. Но теперь ты улыбаешься, и я рад этому, — Чужой пощекотал прохладным дыханием костяшки пальцев Корво. — Теперь, когда чумы больше нет, как нет и людей Дауда, а Аббатство практически лишено влияния... Полагаю, скоро наступят тихие времена. Тоска. Он все лучше осваивался с эмоциями: так, например, покорность в его голосе сейчас прозвучала вполне искренне. Корво посчитал себя в праве слегка оскорбиться. — Тихие времена... — задумчиво произнес он. — Не нужно будет беспокоиться о чуме, а снятие блокады будет означать, что нехватка продуктов перестанет быть проблемой — теперь, когда аристократы решили поддержать Эмили, мы сможем себе это позволить. Даже не знаю, чем я буду заниматься, раз мне не нужно будет тратить все силы на эти проблемы. Я бы предложил начать проводить вместе вечера, возможно еще раз попробовать устроить пикник... Отсутствие тревог несомненно позволит мне проявлять куда больше энтузиазма. Изобразив разочарованный вздох, он повернулся к Чужому. — Но ты, конечно же, считаешь подобные занятия тоскливыми. Забудь, что я что-то говорил. — Не будь таким злым, Корво, — Чужой научился упрекам вскоре после того, как сам Корво вспомнил, что умеет дразнить. Забавно, как оно все в итоге вышло. — То есть тебя все еще хоть немного развлекает время, что ты проводишь со мной? — Мне понравились некоторые другие занятия, — делать намеки Чужой тоже научился с предсказуемым энтузиазмом и подходящей к случаю лукавой улыбкой. Корво не мог не улыбнуться в ответ. — Я заметил. Последние несколько месяцев включали в себя много уроков — иногда забавных, иногда раздражающих, а иногда очень даже приятных. Чужого завораживали многие вещи, и Корво мог легко потерять счет минутам в компании того, кто, в принципе, считал время лишь досадной неприятностью. Сегодня Чужой вообще впервые упомянул о том, что все стало слишком спокойным. Корво на самом деле был удивлен, что этого не случилось раньше. — А если тебе все еще будет скучно, то наши шпионы дают прогнозы, что примерно через три месяца Морли решит испытать удачу. Предполагаю, что народного восстания будет достаточно, чтобы тебя развлечь. — Более чем, — удовлетворение буквально пропитывало каждый звук — небольшое напоминание о том, насколько не-человеком был Чужой. Но эти маленькие отличия больше не тревожили Корво. Если уж на то пошло, то они делали его дни более увлекательными. Если быть честным, то мирная жизнь уже начала раздражать и его самого — ему до боли хотелось отвлечься на что-нибудь новое. Любовь — это замечательно, но он не отказался бы и от возможности разобраться с новыми врагами. — Еще один шанс понаблюдать за тем, как в меня стреляют? Если я умру, могу ли я рассчитывать на погребальную песню в исполнении твоего хора китов? — Ты не умрешь, — слова прозвучали холодно и резко, так что у Корво не возникло желания глубоко над ними задумываться. Для предположительно всеведущего существа Чужой был поразительно хорош в отрицании реальности. — Однажды — умру, — Корво произнес это легко, без какой-либо горечи или сожаления. Он сделал в этой жизни все, что от него требовалось, и у него еще осталось достаточно времени на радость для себя лично. Он гордился тем, как жил — многие ли могли сказать такое? Жизнь в мире и спокойствии плохо подходила для него, хотя Эмили вряд ли согласилась бы с этим, и, когда он позволял себе мечтать о будущем, в его мыслях больше не было места для тихого ухода в отставку, как это было раньше. Что-то изменилось. Он легко сжал руку Чужого и вернулся к наблюдению за толпой, выискивая в ней возможных мятежников или слишком восторженных поклонников Эмили. Да, что бы ни случилось в предстоящие месяцы, он был счастлив, потому что знал — они готовы к этому, и Эмили не останется в одиночестве даже при самом плохом исходе. О большем он и мечтать не смел. — Однажды, — пробормотал Чужой, скользя взглядом по лицам и не задерживаясь ни на одном дольше, чем на мгновение. В конце концов, он снова взглянул на Корво и не стал отводить глаз. — Мы еще посмотрим.