***
Солнце вставало, подсвечивая палевым верхушки деревьев. Пока еще было тихо, но уже скоро большой город проснется, ворвется в окна шумом и гомоном. Кёнсу потянулся в кровати, ощущая тепло лежащего человека рядом. Тот заворочался во сне, властно притягивая к себе Су. Белые длинные волосы, разметавшиеся по подушке, защекотали шею. Су чуть отстранился, рассматривая спящего. Было странно видеть рядом того, кто тенью шел за ним все эти годы. Когда-то он боялся до одури. Теперь ему уже было не страшно. Да, пожалуй, судьба ведет слишком извилистыми и темными тропами, скрытыми в бамбуковых зарослях. Кто знал, что от многолетнего страха его избавит тот, кто заронил эти черные зерна в душу Кёнсу. До осторожно встал с кровати, стараясь не шуметь. Ритуал незыблем: душ, апельсиновый сок и смоляной кофе, немного кукурузных хлопьев. Это для себя. Но сойдет ли такое для его ночного гостя? Кёнсу не знал. До этого момента у него были совсем другие представления о вкусах этого парня. И он назвал бы их абсолютно неприемлемыми. Сзади раздался чуть уловимый шорох, и он почувствовал сладковатый аромат травы и легкий, едва уловимый запах мускуса. Теплый нос потерся об его шею и сильные руки легли на плечи. Вспыхнул молочным смартфон на столе. До потянулся за ним, От босса Лу пришло смс: "Ты не поверишь! Я не под кайфом! У него хвост!!! Чертов рыжий хвост и уши! И, черт побери, это так заводит!" Еще вчера он бы не раздумывая вызвал наркологов, но этим утром Кёнсу только широко и чуть злорадно улыбнулся, и спросил, скорее уточняя, чем узнавая: - На вечеринке был рыжий парень. Такой, своеобразный внешне... Парень, обнимающий его, рассмеялся: - Да, это Минсок. Городской лис. Он мой друг. Он потянул носом и уточнил, указывая пальцем на кофейник: - Пахнет горечью. Что это? - Кофе, - ответил Су, ощущая спиной твердые мышцы парня. - Всегда хотел попробовать эту человеческую штуку. Кёнсу улыбнулся, поворачиваясь к владельцу голоса и заглядывая в его глаза, искрящиеся желтыми всполохами. - Не уверен, что тебе понравится.***
Спроси его, как все началось, Кёнсу бы не знал, как ответить. "Давным-давно"? Тогда бы этот рассказ больше напоминал легенду, старую сказку, которую на ночь читают детям. Но их история не была сказкой – она была реальностью, еще более фантастической, чем все легенды мира.***
Сегодня был двенадцатый день девятого лунного месяца. Город дышал осенью, замирал по утрам в прозрачной дымке. Носились паутинки по воздуху, и отчаянные маленькие путешественники то и дело совершали посадки на неизведанные земли лацканов пиджаков и в непролазные чащи причесок. Горько и остро пахли деревья в парках, ловя ладонями листьев обманчивое тепло умирающего солнца. А вечером клюквенный закат окрашивал румянцем щеки зданий, брызгал соком на тротуары и отскакивал спелыми ягодами от окон. С закатом природа засыпала – мыши затихали в полях, птицы прятали голову под теплые крылья. Ночью оживал город, наполнялся искусственным светом витрин и вывесок, вскриками женщин и уговаривающими голосами мужчин.***
Кёнсу нервничал и откровенно скучал. Казалось, в свои двадцать четыре, будучи богатым и красивым, невозможно скучать, особенно если ты приглашен на одну из самых ожидаемых вечеринок года. Он крутил стакан в руке – янтарная жидкость переливалась в закатном свете. Вечеринка на крыше одного из небоскребов Сеула входила во вкус. То и дело раздавался смех и звон бокалов. Музыка создавала легкую, расслабляющую атмосферу, воздух был наполнен скрытым вожделением и флиртом. До пришел сюда в надежде немного отвлечься от работы. Точней, его сюда затащил босс Лу со словами «Немного отвлекись от работы». Сам шеф уже отвлекался вовсю и напропалую флиртовал в углу с рыжеволосым парнем. До хмыкнул, вспомнив сказки из детства – вылитый девятихвостый лис. Если бы они действительно существовали, то босс крупно бы попал – кумихо славились своим коварством и искусством обольщения. У самого Кёнсу с личной жизнью не слишком ладилось. Длительных отношений он не хотел и опасался, а случайные связи тоже были редкими – мало кто мог мириться с тем, что в самый разгар бурного секса Кёнсу мог ответить на звонок, а затем спокойно уехать в офис, оставив разгоряченного и неудовлетворенного любовника недоуменно пялится в потолок. Тем более, что привлекательным он себя тоже не считал. Лу Хань однажды, закинув ноги на стол и всматриваясь в его лицо невозможно наглыми янтарными глазами, сказал: - А что ты хотел? Будь проще, Су. Ты всегда на взводе, будто ждешь, что на тебя нападут из-за угла. Потому никто на твое сердце и не покушается. Максимум – на тощий зад. И то по особым праздникам. Кёнсу тогда фыркнул, закатив глаза, а в обед сыпанул перца в кофе босса. Тот чихал и вытирал слезящиеся глаза, сморкался в тонкий батистовый платочек и отменил деловую встречу, недвусмысленно грозя надрать Су зад. Кёнсу ликовал. А затем, сидя дома, решил, что Хань прав, как всегда. До Кёнсу действительно оставался закрытой резной шкатулкой с секретом, которую никто не знал, как открыть, чтобы увидеть восхитительную россыпь сокровищ, которые она хранила: рубины невысказанной нежности, изумруды молчаливой страстности, сапфиры ненавязчивой внимательности и черненый кинжал эрудиции. По правде, никто и не пытался ее открыть. До сделал глоток, покачивая головой в ритм музыки. Через танцпол пробирался высокий парень. Кёнсу смотрел как завороженный – более привлекательного зрелища он еще не видел. Незнакомец шел со звериной грацией, и люди расступались перед ним. Смуглая кожа золотилась в косых лучах заходящего солнца, а волосы были нещадно выбелены. До отвлекся на мгновение, когда какая-то девушка его толкнула, не удержавшись на высоких каблуках, а когда снова взглянул на толпу - видение исчезло. Кёнсу отпил снова, невольно вливаясь в ритм вечера - томные ритмы, влажная жара. - Тебе нравится здесь? – тягучий низкий голос вызывал сладкую истому. Повернув голову, Кёнсу поймал на себе внимательный взгляд золотистых глаз и от удивления охнул – настолько близко были глаза и губы того самого незнакомца. -Э-м-м, это ты мне? - только и смог выговорить Су. Он не мог поверить, что такой парень по доброй воле к нему подошел. Может, босс Лу снова решил его подколоть, подговорив одну из своих многочисленных пассий? - А здесь есть кто-то еще? – лукаво прищурился парень. – Так нравится? - Д-да, - выдавил из себя Су. Глаза парня притягивали своей необычностью – янтарные, с желтыми переливчатыми искорками, они будто слегка светились в наступающих сумерках. Неземная красота. Под этим испытующим взглядом Кёнсу стушевался, и оттого выражение лица стало отстраненным. Но До с удивлением для себя отметил, что не хочет отойти в сторону – ему нравилась такая возбуждающая близость. Он, неожиданно для себя, первым протянул руку: - Меня зовут Кёнсу. Ему не хотелось, чтобы парень ушел, хотя так и не решил, что это – счастливая случайность или коварный план. - Кай, - отозвался тот. Они пожали руки. Ладонь Кая была мягкой, а движения вкрадчивыми, кошачьими. - Не знаю почему, но у меня чувство, что мы уже виделись раньше, - с сомнением проговорил До, силясь вспомнить, может он уже где-то видел Кая. - Возможно, - проговорил парень, и лукавые искры промелькнули в глазах. - У тебя очень необычное имя, я бы запомнил. Кай улыбнулся уголками губ, ничего не ответив. Обычно До не знакомился с парнями вот так вот просто. Но что-то неумолимо притягивало его к Каю, и он решил, что если судьба подкидывает ему такой восхитительный и грациозный шанс, грех им не воспользоваться. Он вдруг понял, что Кай так и не высвободил ладонь, и держит его за руку, его пальцы подрагивали то ли от напряжения, то ли от смущения. - Ты выглядел одиноким, - заметил Кай. - Очень проницательное замечание, - хмыкнул Су. Взгляд золотистых глаз стал пронзительным. - Живешь рядом? – дохнул он в шею Кёнсу, и тот не смог соврать. - Да, неподалеку. Кай чуть потянулся – мускулы заиграли под тонкой небесно-голубой рубашкой. - Может, покажешь мне, где именно? Кёнсу чувствовал себя польщенным, но в то же время встревоженным и разочарованным. Он хотел Кая. Захотел его еще тогда, когда увидел на танцполе. Но это было так унизительно – через несколько минут разговора сдаться. Ему казалось, что стоит немного соблюсти приличия и поговорить подольше. Тем более что Кёнсу любил ухаживания, хотя бы минимальные, перед тем, как заняться сексом. Но горячий и смуглый Кай был так близко, что Су послал к черту сомнения и страх, и просто ждал. - Я видел, как ты на меня смотрел, - Кай улыбнулся, обнажая острые белые зубы. Если Кёнсу еще сомневался в тот момент, нужно ли ему это знакомство, то Кай уже решил за них двоих. - Я думал, ты просто ищешь кого-то. Неважно кого. - Нет, на самом деле нет, - прищурился Кай. Кёнсу скептически вскинул бровью, из последних сил пытаясь сохранить хоть видимость приличий. - Я искал тебя. Кёнсу рассмеялся – какой пошлый и избитый приемчик. - Ты мастер флирта. Кай умолк, многозначительно прикрыв глаза. Очередная мелодия вливалась в уши, и Кай покачивался в такт. Су невольно залюбовался его плавными движениями – сам он танцевать не любил и не умел. Кай придвинулся ближе, и Су почувствовал, как кровь приливает к щекам. Он был рад, что Кай был довольно бесцеремонным и настойчивым. - Ты красивый, - сглотнул набежавшую слюну До. - Разве? – пламенный взгляд и низкий голос заставляли голову кружиться. Внутри Кёнсу растекалось блаженное тепло, и он, будто в трансе, молча взял Кая за руку и потащил к выходу. Последнее, что он заметил, как Лу одобряюще показал ему большой палец, а затем пошло облизнул его, уставившись на Кая. Рыжеволосый утянул откровенно ржущего Ханя в толпу.***
До его апартаментов было рукой подать, но пока они спускались в огромном стеклянном лифте, Кёнсу уже вовсю старался отогнать неприятные мысли, но Кай притянул его к себе, и Су послал все куда подальше. Дверь распахнулась, и До жестом пригласил войти. Кай, казалось, перетек в квартиру, оглядываясь в незнакомой обстановке будто зверь. Он несомненно был сильнее и мускулистее, чем сперва показалось Су. Кай двигался плавно, чуть настороженно, кружил по комнате, напоминая запертую в клетке дикую кошку. Он облизал губы, и от этого Су бросило в жар. - Выпьешь что-то? - спросил он, чтобы разорвать неловкое молчание. - Нет. Спасибо. Я не пью... такого. Пожалуй, не лучшее начало бурной ночи. Казалось, Кай немного побледнел, или у До разыгралось воображение? Кёнсу подошел к нему, положив ладони на грудь. Губы Кая были совсем рядом с губами Су, но отчего-то от не спешил поцеловать До. - Кх-м, - кашлянул Су, - все в порядке? – его тон больше подходил к фразе "что за черт", и в голосе сквозило неприкрытое разочарование. - Еще рано, – усмехнулся Кай. - Что? Вот это все, что ты можешь сказать? Лицо Су пошло красными пятнами. Так его еще никто не отшивал. Сказал бы сразу, что перехотел. Кёнсу бы рассмеялся в лицо этому наглецу, если бы не заметил, что пальцы его слегка дрожат. Он нервничал? Кёнсу не понимал в чем дело – ведь нервничать должен был он. Су отвернулся к окну, но в груди царапнуло раскаянье. Он обернулся, чтобы сгладить неловкость вежливостью, но Кай будто растворился. Кёнсу удивленно вздохнул, потрогав лоб, и сел на пол, поджав ноги. Кажется, заботливо предложенная в курилке сигарета была с подарком. Довольно неприятным. Крек? Мет? Что за дрянь там была? Кёнсу ненавидел терять контроль над чем либо, над собой особенно. Поэтому его пределом в партизанских вылазках в страну запретов остались любовь к мальчикам и паре стаканчиков хорошего алкоголя по вечерам. Чертов шеф! Как он вообще умудрился занять такой пост с его образом жизни? Кёнсу решил, что лучшим выходом будет заснуть. Он направлялся к спальне, и тут уловил краем глаза смутное движение – тень метнулась у стены. Полыхнули золотом глаза и шепот влился в уши: - Мальчик... Кёнсу похолодел. В памяти всплыло побелевшее лицо матери, ее умоляющий взгляд: - Двенадцатый день девятого месяца… Не смей выходить в этот день на улицу ночью. Не смей в этой день говорить с кем либо. Полночь вступила в свои права, и луна выплыла на небо, делая все вокруг зыбким и призрачным. Умирающим. И теперь Кёнсу завороженно смотрел в глаза своей смерти. Они были чертовски красивые, эти глаза, - вокруг черного колодца зрачка растекалось расплавленное золото, вспыхивая искрами в неверном свете сумерек. В этих глазах не было ни сожаления, ни ненависти, ни заинтересованности, ни презрения. Плескались в этих глазах голод и боль. Теперь Кёнсу понял, зачем он сюда пришел. За его дыханием, за его сердцем, за его жизнью... Его смерть звали Кай. Так он назвался. Его смерть была грациозна и обманчиво-прекрасна, она была бесшумна как тень и быстра как стрела. Кай медленно сделал шаг навстречу, чуть раздувая тонкие ноздри. В воздухе таял лакомый доселе запретный аромат, вливался внутрь и пьянил не хуже вина. Сколько лун он ждал этой встречи... Кёнсу не шелохнулся. Он сидел неподвижно, подобрав ноги. Тени танцевали на лице – темным подводили глаза, резче очерчивали скулы. Кёнсу вспомнил Кая. Вспомнил его голодный взгляд. Они уже встречались. Раньше. Много лун назад. Он облизал полные губы и хрипло проговорил: - Значит, ты мне не приснился, тогда, в детстве? - Нет, - протянул Кай. - Тогда не медли, сделай это быстро, - выражение его лица на мгновение стало жалобным, как у обиженного ребенка – чуть дрогнули узкие плечи, но затем он снова выпрямился, застыв в ожидании. Во рту Кёнсу кислит от предчувствия – еще секунда – и будет молниеносный прыжок, острые когти, вонзающиеся в податливую плоть. Смертельная грация и изящество. Ни красивых слов, ни сожаления. Через секунду он будет мертв. Кай сделал шаг вперед – изогнулся, все тело напряглось – взметнулись длинные волосы лунными нитями, масляно блеснула смуглая кожа – он совсем изменился, теперь все больше напоминая зверя. В одно мгновение пересек комнату в грациозном прыжке, сминая хрупкое тело под собой.***
Как же Су мог забыть? Почему он заставил себя забыть? Будто его двенадцатилетие провело незримую границу, стерло воспоминания, превращая реальность в причудливую сказку. Су родился в сонном городке на западной границе страны. В столице и больших городах уже вовсю шагал технологический прогресс, но маленькие города и деревушки словно застыли во времени, предпочитая сохранять традиционный уклад и больше верить в призраков, чем в силу интернета. Все свое детство он провел в просторном доме, который теперь считался национальным наследием – шутка сказать – сто пятьдесят лет как построен его предком – по рассказам суровым мужчиной, умершим рано и при странных обстоятельствах. Вообще, в его семье уважали традиции. Каждых год поминали умерших, ставили еду на алтари, никогда не выбрасывали старые вещи без специального обряда, да и перед дальней дорогой надевали амулеты. Кёнсу втайне подсмеивался над суеверностью мамы и бабушки, но перечить не смел. Жили они уединенно, не принимая гостей. В школе он так ни с кем и не подружился, а когда Су исполнилось одиннадцать, его стали обучать дома. Теперь он понимал, что их просто сторонились, будто их семья была проклята или несла какой-то тяжкий грех. Отца До не помнил, и сколько не расспрашивал бабку и мать – ответом было молчание. Мать всегда лишь скорбно поджимала губы и в глазах ее стояли слезы. На все расспросы она твердила, что не стоит ворошить прошлое и лишь просила Су о том, чтобы был осторожен каждую двенадцатую ночь девятого лунного месяца. Но почему – говорить отказывалась. На ночь в их доме было заведено запирать все окна и двери, а свет горел всю до утра. Однажды Кёнсу подсмотрел, что мать держит у изголовья серебряный кинжал – смертоносную игрушку, больше подобающую мужчине. Кёнсу помнил ее страх. Шел первый месяц осени. Повсюду лежала багряная, желтая, цвета мандарина листва, только бамбуковая роща за их домом оставалась зеленой. Солнце садилось за горизонт. До радовался купленным сластям, вертел головой во все стороны, то и дело останавливаясь, чтобы разглядеть пробегавшую мимо кошку, яркие игрушки в уже закрытой лавке напротив. Мать же сжимала крепко его ладонь, будто боялась, что неведомая сила украдет его. Она шла тяжело ступая, с прямой спиной. Губы были сжаты в тонкую линию. Проходившая мимо старуха зыркнула на Су, прошипев "хосик", и тотчас перешла на другую сторону. Мать встрепенулась, но только еще крепче сжала губы, и потянула его за собой, не обращая внимание на протесты. Она на ночь баюкала Кёнсу, рассказывая сказки о хитрых кумихо, о древних чудовищах, живущих на болотах, о ведьмах, по ночам проезжающих на костяных повозках по улицам, чтобы забрать непослушных детей. Она рассказывала о летающих драконах и перевертышах, но никогда не говорила о Бай-ху. А стоило бы... Может, тогда он бы сейчас избежал неумолимой смерти от когтей зверя? Кёнсу решил, что не будет молить о пощаде, размазывая слезы по лицу, царапаться, отбиваться – и тогда все закончится быстро – задушенный всхлип, хрипение и хруст сворачиваемой шеи, а затем пряный вкус его горячей крови на губах Кая поставил бы точку в этой игре. Прошлое медленно оживало. Да, тогда ему исполнилось двенадцать. Семья неделю провела в подготовке к обряду. Кёнсу гнулся под тяжестью церемониальной одежды, воздух был густым от благовоний, а столы прогибались под тяжестью блюд. Несмотря на то, что это был радостный день его вступления в юность, проведенный по всем древним обычаям, близкие были немногословны и опечалены. Мать то и дело вздыхала, украдкой посматривая на Су. Вокруг витала гнетущая атмосфера недосказанности, тяжелой таинственности. Кёнсу с облегчением вздохнул, когда наконец все закончилось, и ему разрешили отправиться в свою комнату. Мать самолично проверила окна, подергав их несколько раз, поцеловала До в горячий лоб и ушла, шурша тяжелыми, пышными юбками. Кёнсу теперь отчетливо вспомнил, как он, вопреки всем запретам матери открыл окно, чтобы посмотреть, как лунный свет путается в бамбуковых зарослях у дома, превращая их в стройные светящиеся копья. А за рощей разливалось серебро озера. Су мечтал прогуляться ночью там, возле берега, ведь запретный плод всегда манит. Он сидел возле окна в своей спальне, больше похожей на резную шкатулку – всегда курились в ней благовония, отгоняющие злых духов, оттого Кёнсу казалось, что запах сандала и мирта впитался в его кожу, и вслушивался в шелест ветра, в перезвон колокольцев, висящих над окнами. Зарождалось в это полуночное время странное чувство в груди, будто кто-то притаившийся в ночи зовет его к себе, в пахнущую сыростью рощу. Казалось, в ночном воздухе был разлит сладкий яд от цветущего озерного лотоса, Кёнсу с наслаждением вдыхал сладкую свежесть, но вдруг ветер затих, и все замерло. Кольнуло под сердцем, а затем в голове зазвучал низкий голос – завораживающий, тягучий как мед, таящий опасность, как змеиный яд: - Иди ко мне, мальчик, иди ко мне... Кёнсу осторожно выглянул из окна – но никого не было. Это было обманчивое ощущение. Там, в тени бамбуковой рощи за ним наблюдали. Его жаждали.***
Ветерок, коснувшийся легко. Качнувшийся стебель бамбука. Надломленный росток. Запах. Близко. Пряный и сладкий. Ни на что не похожий. Искушающий аромат, еще не обезображенный горьким привкусом страха. Он совсем рядом, и сквозь звенящие заросли бамбука видно светящееся путеводной звездой окно. Он так беспечен... Всматривается широко распахнутым, детским взглядом в ночную звездность. Отсюда видны угловатый излом ключиц, затаившиеся под глазами тени. Его шаги беззвучны. Ни один иссохший стебель не треснет под его ногами, а зеленые стволы бамбука, казалось, расступаются перед ним. Мальчик даже не догадывался... Он не стоял на месте – постепенно подкрадывался все ближе, кружа вокруг в ритуальном танце. Этот мальчик – его последний, сладкий, трепещущий кусочек. Его сердце. Шаги все ближе, вся мягче, все беззвучней.***
Голос зазвучал снова, и в тенях появился силуэт. Сначала Су подумал, что это игра лунного света, но образ становился все четче, пока перед изумленным взглядом мальчика не появился юноша. Его длинные волосы серебрились в лунном свете, будто змеи скользя по золотистой коже. Вспыхнули опаловыми искрами глаза, и юноша проговорил: - Иди же ко мне... Нежный мой мальчик, подойди, обними меня, я так долго ждал... Кёнсу легко вскочил на подоконник, не осознавая, что делает, уже готовясь спрыгнуть на землю по ту сторону дома. Незнакомец протянул руку, касаясь кожи Су. В горле пересохло, он всматривался в глаза юноши – они как две путеводные звезды манили в опасные темные дали. За спиной раздался визг матери, она метнулась, путаясь в одежде, к окну, стягиваю Су на пол, трясла его как тряпичную куклу, причитая: - Как ты мог, как ты мог не послушать меня!!? Юноша рассерженно рыкнул, перекинулся в белого тигра, и метнулся тенью к бамбуковым зарослям. В доме начался переполох. Мать с бабушкой бились испуганными птицами, зажигая светильники, разгоняя ночной мрак. Запели охранные молитвы, окуривая Кёнсу благовониями. Он лежал ошеломленный, ничего не понимающий, а перед глазами стоял дивный образ таинственного незнакомца. Чуть позже мать, уже успокоившись, присела на край кровати: - Сын мой, слишком долго я молчала, и тем чуть не потеряла тебя. Теперь пришло время сказать правду. Над тобой тяготеет злое проклятье. Зовется это хосик, и означает сделку с демоном, за которую наша семья расплачивается до сих пор. Твой прадед служил императору. Это записано в наших семейных свитках – шел двенадцатый день девятого лунного месяца. В стране было неспокойно, враги вероломно напали на дворец императора, и он, следуя долгу, встал на защиту посланного империи небесами. Сражение было жестоким, твой прадед был смертельно ранен. Истекая кровью, он лежал на земле и молил о помощи, ведь так не хотел уходить в мир по ту сторону лунного диска. Дома его ждала молодая жена, любившая его всем сердцем. Он просто не имел права оставить ее безутешной вдовой. В те времена это было равносильно смерти. На его мольбы явился Бай-ху - белый тигр, повелитель страны мертвых. Он согласился помочь, но кто знал, что за обманчивой добротой таится такое коварство. Взамен он попросил зернышко жизни на двенадцатом году. Твой прадед легкомысленно согласился, но только позже понял, что речь идет о наследнике рода. Твоя прабабка понесла. И родила в назначенный срок мальчика. Каждый год в назначенный день Бай-ху являлся, чтобы напомнить о долге. Духи также связаны договорами, поэтому его власть распространялась только на девятый месяц – месяц мертвых. Особенно силен он был на двенадцатый день, когда кровь твоего прадеда скрепила клятву. В двенадцатилетие твоего деда Бай-ху явился за обещанным. Но прадед хитростью заставил его отступить. Тогда Бай-ху рассвирепел и поклялся, что рано или поздно получит обещанное, пусть даже сто лет ему придется ждать. С тех пор все мужчины нашей семьи жили в постоянном страхе. Эта история передавалась из поколения в поколение. Мне ее рассказал твой отец, когда я сообщила о своей беременности. Как я молила богов послать мне девочку, знал бы ты... А потом, когда тебе исполнился год, твой отец умер. Его нашли растерзанным в бамбуковой роще у дома. Хоть мое сердце разрывалось на куски от боли, но втайне я была рада, что проклятье закончилось на нем, и Бай-ху получил свое. А потом он пришел ко мне во сне. Белый тигр смотрел на меня ярко горящими желтыми глазами. И бамбук колыхался за его спиной. Тогда я поняла, что ничего не закончено. Что хосик все еще тяготеет над нами. С каждым годом все с большей тревогой ждала, что Бай-ху придет за тобой. И вот, сегодня это случилось.***
В ту ночь Кёнсу долго не мог уснуть. Он прокручивал в голове рассказ матери, ужасаясь и не веря, что в современном мире есть место такому древнему, непознанному существу. Он все вспоминал Бай-ху, его горячий шепот и сверкающие глаза. До вертелся, но сон не приходил. В комнате стояла духота, и Су сбросил простыню, оставшись совсем обнаженным. Кожа отсвечивала молочным в лунном свете, пробивающемся сквозь закрытые окна. Уже почти светало. Он прикрыл глаза, пытаясь заснуть, и тут будто теплой рукой нежно провели по коже, а голос совсем рядом прошептал: - Мой мальчик... Кёнсу привстал, испуганно озираясь. Тени надвигались на него, окно было распахнуто, Су повернул голову, почувствовав смутное движение рядом. Он прикрыл глаза, пытаясь не смотреть, успокоить дыхание. Царапнуло по коже груди, и жарко дохнуло в ухо: - Ты мне обещан, Кёнсу-я... Я вернусь... Су почувствовал горячий язык на своей шее, и тепло разлилось по телу. Он провалился в забытье. После этого До проболел несколько месяцев, а затем мать забрала его в Сеул. Он привык к шуму мегаполиса, выучился. Нашел работу и совсем забыл о том странном и необъяснимом, что случилось с ним в детстве.***
Кёнсу стиснул зубы, его глаза потемнели от гнева. - Давай же, не медли, убей меня быстро! - А кто сказал, что я собрался тебя убивать? Кёнсу не мог вдохнуть, его охватила паника. - Какого черта? Кай прижал его к полу. Кёнсу брыкался, пытаясь высвободиться. - Разве ты не этого хотел, когда приглашал меня? – простодушно удивился Кай. Кёнсу подумал, что Кай его сейчас ударит, и вжался в пол, ожидая вспышку боли, но тот прижался губами к шее Су и прошептал: - Глупый мальчишка... Кёнсу замер. Его поражало то, что в этой ситуации он все еще был возбужден. Он просипел: - Но я не понимаю... Мне твердили, что ты хочешь моей смерти. Моя мать так боялась... - Я отпущу твои руки, если ты согласишься выслушать. Кёнсу кивнул. Кай сел сверху, все еще удерживая Су, и провел пальцами по его губам: - После стольких лет не хочу, чтобы ты сбежал. - Прекрати! - Я бы не причинил тебе боль, ты же знаешь. - Не знаю, - бросил Су. – Кстати, моему отцу ты сказал то же самое? Его передернуло от злости, он зашипел в лицо Каю: - Ты убийца! Преследуешь мою семью веками! Тот недоуменно посмотрел на До, а затем заливисто расхохотался, показывая розовый язык и крепкие, острые зубы. - Эти люди... они меня с ума сведут! До непонимающе взглянул на Кая, все еще придавленный к полу весом Бай-ху, он неожиданно для себя немного расслабился, и тот не мог этого не заметить. - Что это значит? - Я не убивал твоего отца! И никогда не желал смерти никому из вашей семьи. Но я не понимаю, почему ты так думаешь? Кёнсу, сбиваясь и путаясь под прищуренным взглядом Кая, рассказал ему историю, услышанную от матери. Глаза Кая презрительно сузились: - Человечишка! После всего, что я сделал, он гнусно оболгал меня! Он нагнулся, нависая над До, обдавая его горячим дыханием: - Слушай, что тебе скажу я! В тот день я скользил меж бамбуковых зарослей, наполненных жизнью – шорохом мышей, кваканьем древесных лягушек. Я не был охотником или гостем – я был плотью от плоти этой рощи, и все признавали господство – белого тигра, Бай Ху, и моих братьев. Все, только не люди. Сражение было. Только в тот день стража императора истребляла моих собратьев. Мы долгие века мирно сосуществовали с людьми. Помогали, опекали, как неразумных малышей. Но новый император решил иначе. Он решил стереть нас с лица земли - слишком трясся за свою власть и опасался нашей силы. Люди – худшие из зверей, - вот что я услышал последнее от мертвых собратьев. Эти голоса стоном принес ветер из царства мертвых. Я стал последним выжившим. Я помню, как небо было орошено огненными звездами слез. Кай горько вздохнул: - И даже после этого я помог ему. Он был так слаб, так убедителен… Он шептал, что всего лишь выполнял приказ, что просто хочет жить. Он плакал, и слезы текли по его лживым губам, мешаясь с кровавой пеной. И я поделился с ним своей кровью, разжег угасающий светильник его никчемной жизни, взамен попросив сделать то же для меня. Мне нужен был тот, кто вдохнет в меня силу. И тогда я не умру... - Но как? – вздох удивления слетел с губ Су, - ты же бессмертен. Кай горько покачал головой: - Видишь ли, мы живем, пока есть те, кто помнят нас, совершают ритуальные подношения, молят о помощи. С последним помнящим исчезаем и мы. Император разрушил все мои святилища, запретил любое упоминание. Твой прадед обещал, что его наследник станет странствующим монахом и будет мне служить. Дурак я, поверил человеку. Мечтал, что обойду весь мир – я и доверчивый мальчик рядом. Тот, кто меня полюбит. Кто будет со мной рядом. Будет обо мне помнить. Кёнсу не верил своим ушам – получается, его прадед соврал, пряча за рассказами о страшном чудовище свою трусость и подлость! - И ты не хотел никого есть? А как же мой отец? - Это был не я, - пылко ответил Кай, - мы не проливаем кровь из мести. Это сделал обычный зверь. Он продолжил уже тише: - Тогда твой прадед прогнал меня. Факелы обжигали мою шкуру, я задыхался от дыма. Я – хранитель западных врат, владыка и повелитель всех мертвых, страж и спутник богини Си-ван-му, был вынужден бежать как вор. Я побирался, не принимал подношения, а довольствовался убогим существованием в безбожном мире. И каждый год приходил к воротам твоего дома, чтобы воззвать к совести, заставить исполнить клятву. Но все тщетно. Но его трусость сыграла с ним злую шутку. Он помнил меня. Его дети помнили. Боялись, но помнили. И этим поддерживали мое существование. Я затаился, пока черный бархат небосвода не сменился неоном мегаполисов. Ты единственный услышал мой зов. И я нашел тебя. Так что не верь глупым сказкам. Тебя не нужно есть, мой мальчик. Тебя нужно любить. Чтобы все стало как прежде. Поэтому я тут. Я ждал двенадцать лет, чтобы снова к тебе прийти. Он снова провел по губам До. - Скажи мне остановиться, и я остановлюсь. В крови Кёнсу кипело желание. Он не мог понять своих эмоций – страх, гнев – да, но почему возбуждение? Кай понимал, что нельзя сейчас сделать хоть одно неверное движение. Он наклонился, лизнув шею Кёнсу. Его дыхание щекотало кожу, и До застонал невольно от этой близости. Кёнсу выгнулся, не понимая, почему его тело так реагирует. Кай провел языком по шее, подбородку, а затем вовлек До в глубокий поцелуй. Во взгляде Су плескалась растерянность, но внутренне он уже сдался на милость этим сильным рукам и умелому рту. - У тебя красивые глаза, - шепнул Кай, - они темны как ночь. Поначалу Кёнсу только позволял себя целовать. Свободная рука Кая скользнула под рубашку, обнажая полоску кожи, и До вздрогнул от прикосновения. Кай нежно выводил невидимые узоры на животе Кёнсу, поглаживая ребра, пробегая по соскам, а затем постепенно спускаясь все ниже, пока не достиг брюк. С губ Су сорвался протяжный стон, и он ответил на поцелуй, подаваясь вперед. Кай продолжал дразнить До, потираясь об его пах. Кёнсу всхлипнул. Кай заставил себя не спешить. Ведь несколько минут назад страх Кёнсу был настоящим, и нельзя было разрушить эту хрупкую связь. Ему стоило слезть с Кёнсу, но он все еще боялся, что тот сбежит. А если и так – пусть бежит. Смысл заставлять его. Все равно желание должно быть обоюдным, иначе ничего не сработает. Он плавно перекатился, ложась рядом. Су изумленно вздохнул, не веря свободе, а затем сам придвинулся ближе, заглядывая в золотистые глаза Кая. Его же глаза были черны от возбуждения, он скользнул ладонями по груди Кая, расстегивая рубашку. Кай сквозь джинсы притронулся к возбужденному члену Кёнсу, затем вжикнула молния, и он рывком стащил трусы вместе с джинсами, высвобождая набухший член. Кёнсу улыбнулся хищно – кто бы узнал в нем того безразличного парня часовой давности, того испуганного Кёнсу полчаса назад? По его телу прошла дрожь, когда Кай коснулся него. Кай провел пальцем вверх-вниз, и Су выдохнул: - Да-а-а. Кай сжал его в руке и стал ласкать медленными, настойчивыми движениями, До что-то прохрипел. Кай чувствовал, что До на грани, и быстро расстегнул собственные брюки. Кёнсу сжал его член, а затем они плавно перекатились на бок, лаская друг друга. Кёнсу кончил первым. А потом Кай излился прямо тому в рот. Его сперма была терпкой, отдавая мускусом. Они лежали рядом, но Су отстранился, будто осознал, что находится рядом с опасным зверем. Кай погладил влажный лоб До. - Я пугаю тебя? - Сейчас, наверное, нет. Кай с мукой взглянул на Кёнсу, уткнулся носом в щеку и сказал: - Ты был мне обещан, понимаешь? А это посильнее простого желания. Он всегда жил в тебе. Этот зов. Просто ты осознал его сейчас. - Обещан? – Кёнсу закусил губу, и Кай, не удержавшись, поцеловал его еще раз. Когда поцелуй прервался, До спросил: - Это вроде как... навсегда? - Как бы да, - смущенно проговорил Кай. - О, - глаза Кёнсу расширились. Большие, черные и непостижимые. Он облизнулся: - Пожалуй, я смогу свыкнуться с той мыслью, что стал повелителем тигра. Глаза Кая полыхнули золотом, он потянулся, мурлыча, но сквозь нежность проступала сталь голоса истинного повелителя: - Тигром нельзя повелевать. Его можно только любить!